Высказывания о тенденциях социального развития

Еще одним типом описательно-оценочных утверждений, отстоящих еще дальше от полюса чистых описаний, чем научные законы, являются обычные в социальных и гуманитарных науках утверждения о тенденциях развития социальных структур, институтов и т. д. Иногда такие утверждения касаются тенденций эволюции целостных культур или даже человечества в целом. Высказывания о тенденциях подытоживают изучение развития определенных социальных явлений и поэтому имеют известное описательное содержание. Вместе с тем такие высказывания представляют собой проект или набросок будущего развития исследуемых явлений. Сам этот проект предполагает выделение исследователем устойчивых ценностей, способных и в дальнейшем направлять деятельность людей в изучаемой области. В проекте рассматривается не то, что есть, и даже не то, что будет, а то, что должно быть, если принять во внимание определенные факторы социального развития, в первую очередь ценности, которые окажутся способными быть ориентирами в деятельности людей и в будущем. Иначе говоря, высказывания о тенденциях наряду с описательным содержанием всегда имеют также достаточно явно выраженное оценочное содержание.

В качестве типичных высказываний о тенденциях рассмотрим некоторые утверждения о тенденциях современного исторического развития, сформулированные в свое время социологом П. А. Сорокиным.

«Три наиболее важные тенденции нашего времени — это, вопервых, перемещение творческого лидерства человечества из Европы и Европейского Запада, где оно было сосредоточено в течение последних пяти столетий, в более обширный район Тихого океана и Атлантики, особенно в Америку, Азию и Африку; во-вторых, продолжающаяся дезинтеграция до сих пор преобладающего чувственного типа человека, культуры, общества и системы ценностей; в-третьих, возникновение и постепенный рост первых компонентов нового — интегрального — социокультурного порядка, его системы ценностей и типа личности»^[1].

Заключения Сорокина о ведущих тенденциях современного развития — отчетливо выраженные двойственные высказывания. Они опираются не только на анализ развития человеческого общества в последние несколько веков, но и на определенные оценки, возможно, навеянные этим анализом, но логически не связанные с ним.

Утверждение о «перемещении творческого лидерства человечества» вытекает из особой концепции культуры, пренебрегающей нетехническими критериями определения уровня развития того или иного общества или народа и отрицающей идею равноправия разных культур и их разнообразия, не приводимого к общему знаменателю.

Идея «чувственной культуры» принадлежит самому Сорокину и в своей основе оценочна. «Чувственная форма культуры и общества базируется на том основополагающем принципе, что истинная реальность и ценность является чувственно воспринимаемой и что за пределами реальности и ценностей, которые мы можем видеть, слышать, ощущать во вкусе, прикосновении и запахе, нет другой реальности и нет реальных ценностей»^[2]. Чувственной культуре Сорокин противопоставляет религиозную, или идеационную, культуру, для которой истинная реальность или ценность — это сверхчувственный и сверхрациональный Бог и его царство, а чувственная реальность либо просто мираж, либо даже что-то негативное и греховное. По убеждению Сорокина, сейчас на смену чувственной культуре идет культура идеационная. Это, конечно же, оценочное суждение, основанием которого является неудовлетворенность современной западной культурой, довольно равнодушной к религиозной вере.

Третья тенденция, выделяемая Сорокиным, — постепенное сближение западного капиталистического и советского коммунистического обществ и формирование на их основе нового, интегрального типа общества. «Этот тип будет промежуточным между капиталистическим и коммунистическим порядками и образами жизни. Он должен включать в себя большинство позитивных ценностей и быть свободным от серьезных дефектов каждого типа. Больше того, возникающий интегральный строй в своем полном развитии будет, вероятно, не простой эклектической смесью специфических особенностей обоих типов, но объединенной системой интегральных культурных ценностей, социальных институтов и интегрального типа личности, существенно отличных от капиталистического и коммунистического образцов»^[3]. Сорокин указывал три основания для этого прогноза: и капитализм, и коммунизм очень несовершенны и не могут удовлетворить потребность будущего человечества в достойной созидательной жизни, оба строя работают только в особых условиях и в особые периоды, они все более теряют свои специфические черты, заимствуют характеристики друг друга и становятся все более подобными один другому в своих культурах, социальных институтах, системах ценностей и образах жизни.

Предсказание Сорокина о взаимной конвергенции капитализма и коммунизма не сбылось. Однако в данном контексте важно не это обстоятельство, а то, что подобного рода предсказания всегда опираются на определенные ценности и в своей основе являются не столько описаниями будущего хода социального развития, сколько его оценкой. В сущности, прогноз Сорокина можно сформулировать в форме прямой оценки: «Капитализм и коммунизм должны сблизиться и дать новый, интегральный тип общества». Или даже так: «Было бы хорошо, если бы различия между капитализмом и коммунизмом исчезли и на их месте возникло общество, соединяющее их достоинства и лишенное их недостатков». О том, что эти утверждения представляют собой скорее оценки, чем описания, прямо говорит основание данных утверждений. Оно предполагает, что со временем человечеству должна быть обеспечена более достойная жизнь, чем в условиях капитализма и коммунизма. Это — надежда, т. е. оценка, но не более того. Идея, что капитализм и коммунизм эффективны только в особые периоды, также имеет во многом оценочный характер. Капитализм существует более трех столетий и пока не обнаруживает признаков разложения. Чтобы назвать условия этого, достаточно протяженного периода «особыми», нужно предполагать какие-то оценки, т. е. какое-то «должно быть», характеризующее «обычные» периоды общественного развития. И наконец, положение о все большем уподоблении капитализма и коммунизма друг другу предполагает представление о том, каким должно быть устройство каждого из этих обществ, чтобы они находились во взаимной конвергенции.

Утверждения о тенденциях социального развития всегда предполагают определенные ценности и всегда имеют не только описательное, но и оценочное содержание.

Всякая область человеческой деятельности — будь то изготовление столов, просмотр корреспонденции, проведение экспериментов или создание научных теорий — подчиняется определенным правилам, применяемым обычно лишь в пределах данной области. Их можно назвать правилами частной практики. Такие правила носят двойственный, описательно-оценочный характер, хотя оценочная, прескриптивная составляющая здесь явно доминирует. Правила частной практики обобщают опыт предыдущей деятельности в соответствующей области и в этом смысле являются описаниями и, следовательно, должны обосновываться подобно всем иным описательным утверждениям, способным быть истинными или ложными. В то же время правила регламентируют будущую деятельность и как таковые являются предписаниями, т. е. должны обосновываться ссылками на эффективность той деятельности, которая направляется ими.

Хорошим примером правила, широко используемого в такой специфической области деятельности, как научное исследование, может служить уже упоминавшееся требование освобождения научных рассуждений, включая и социальные науки, от ценностей.

В последнее время это требование стало подвергаться критике, но еще совсем недавно «свободу от ценностей рассматривали обычно как важное преимущество и свидетельство превосходства науки над другими формами интеллектуальной деятельности»^[4].

Предполагалось, что последние не могут достичь высокого уровня объективности, характерного для естествознания, именно из-за субъективистского влияния ценностей на рассмотрение и объяснение фактов.

Вначале требование независимости от ценностей предъявлялось к естественным наукам, но уже со второй половины XIX в. это требование стали В9е более активно предъявлять к социальным и гуманитарным наукам. «В результате независимость науки от ценностей (называемая иногда аксиологической нейтральностью), — пишет Э. Агацци, — была выдвинута как тезис одновременно описательный и предписывающий. В описательном аспекте этот тезис утверждает, что наука ограничивается наблюдением и объяснением действительного положения вещей и не формулирует никаких ценностных суждений (т. е. воздерживается от „оценки“). Как предписывающий, он обязывает ученого к двум вещам: не позволять собственным ценностным предпочтениям воздействовать на исследование и, в качестве ученого, воздерживаться от ценностных суждений о результатах исследования»^[5].

Критика требования свободы науки от ценностей разворачивалась, как и всякая критика двойственных выражений, в двух направлениях. Во-первых, пытались показать, что описательное содержание этого требования не соответствует реальной практике научных исследований. В естественных науках действительно нет оценок, но в науках, изучающих человеческую деятельность (например, в политологии, социологии, психологии), оценки обычны. В дальнейшем было высказано мнение, что внутренние ценности содержатся даже в естественнонаучных теориях, поскольку они имеют иерархическое строение и одни их утверждения способны выступать в качестве стандартов оценки других^[6]. Во-вторых, подвергалась сомнению эффективность правила, предписывающего исключать ценности из научного исследования. Мир человеческой деятельности, как индивидуальной, так и коллективной, насквозь пронизан ценностями. Кроме того, от социальных и гуманитарных наук естественно ожидать не только описания того, что есть, но и суждений относительно того, что должно было бы быть, своего рода рекомендации по рационализации социальной жизни и деятельности. Если социальные и гуманитарные науки только описывают, всячески воздерживаясь от оценок, какую пользу принесет исследование ими общества и человека? Детали полемики по поводу требования свободы от ценностей здесь несущественны. Важно лишь то, что это был спор не об истинности некоторого описания и не об эффективности какого-то правила, а спор о двойственном высказывании, соединяющем описание с предписанием.

Сложный, описательно-оценочный характер имеют также и все другие регулятивные принципы познания: принцип наблюдаемости, принцип простоты и т. д. Они функционируют прежде всего как эвристические указатели, помогающие сформировать и реализовать исследовательскую программу, как предписания, касающиеся конструирования и оценки теоретических систем. Вместе с тем, складываясь и конкретизируясь в самой практике научного исследования, они являются попытками осознать определенные закономерности познания. Систематизируя и очищая от случайностей долгий опыт научных исследований, они выявляют устойчивые связи между теорией и отображаемой ею реальностью, и уже на этой основе выдвигают определенные образцы и требования. Сопоставление теории с регулятивными принципами представляет собой подведение задаваемой ею «теоретической действительности» под некоторый стандарт или шаблон, т. е. является установлением ценностного отношения.

• [1] Сорокин ПА. Главные тенденции нашего времени. М., 1997. С. 11.
• [2] Там же. С. 18.
• [3] Сорокин П. А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997. С. 116.
• [4] Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998. С. 123.
• [5] Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998. С. 123.
• [6] См.: Ивин АЛ. Ценности в научном познании // Логика научного познания.М., 1987. С. 254−257.