Качество жизни и человеческий потенциал

Попытки сблизить эти два измерения политики — гуманитарное и прагматическое — представляют собой наиболее перспективный путь для оптимизации политической практики — как на законодательном, так и на исполнительском уровне. Поэтому огромный интерес представляют поиски единой методологической основы для приемлемой критериальной унификации, позволяющей, во-первых, выявить не только социальный, но и экологический аспекты становления человеческого потенциала, во-вторых, не забыть о конъюнктурных, прагматических целях политики, и в-третьих, учесть специфику и уникальность феномена, называемого «человеческим потенциалом» (гендерную, возрастную, этнокультурную, конфессионально-цивилизованную).

Такой основой может служить современное представление о качестве жизни, хотя оно и требует некоторой коррекции, поскольку относится в большей степени к индивидуальному потенциалу, чем к потенциалу социума. По определению ВОЗ, под категорию качества жизни подводится восприятие индивидуумом его положения в контексте культуры и системы ценностей, в связи с целями, ожиданиями, стандартами и интересами этого индивидуума. Изучение качества жизни позволяет определить факторы, которые способствуют улучшению жизни и обретению сё смысла.

Столь широкий подход позволяет выделить и классифицировать основные критериальные уровни и типы критериев, среди которых важное место занимают не только физические (энергия, дискомфорт, отдых и т. п.) и психологические критерии (положительные эмоции, самооценка, негативные переживания и т. п.), но также уровень независимости (активность, работоспособность, зависимость от лечения и т. п.), факторы окружающей среды (включающие в себя серию экологических параметров) и духовность (религия, личные убеждения).

Подобная интерпретация качества жизни представляется чрезвычайно продуктивной с методологической точки зрения, так как, во-первых, открывает внутреннее единство базовых функциональных целей политики — народосбережения и природосбережения, а во-вторых, задаёт универсальный набор критериев для оценки эффективности любого направления политики. По сути, она даёт ключ к пониманию всех без исключения проблем и программных положений политики, включая сюда определение:

• — социально-экономических и экологических ориентиров развития страны и её регионов с учетом их природной и этнокультурной специфики;
• — требований к уровню социальной инфраструктуры, в т. ч. к системе здравоохранения или к системе трудовой занятости;
• — приоритетов развития фундаментальной науки и наиболее перспективных направлений прикладных исследований человеческого потенциала;
• — отношения к неправительственным организациям, политическим и неполитическим движениям, деятельность которых оказывает влияние на развитие человеческого потенциала;
• — роли СМИ и степени их влияния на нравственно-психологическое состояние общества.

С помощью критериев, которые характеризуют качество жизни, можно оценить не только то, что мы имеем и потребляем, но и то, что отдаём обществу и оставляем грядущим поколениям. Именно поэтому данные критерии позволяют наметить стратегические цели долгосрочного развития, полнее используя потенциал общества — не только и не столько природный и ресурсный, сколько человеческий в гуманитарном смысле (творческий, интеллектуальный, культурный).

Если вопрос о том, может ли качество жизни рассматриваться как основа опенки эффективности политики в процессе политического планирования, представляется вполне закономерным, то этого нельзя сказать о внешне схожем тезисе, который уже упоминался в связи с построением дерева целей, — о повышении качества жизни как об основной цели политики. Такая цель, хотя и является привлекательной, требует концептуальной коррекции по ряду причин, главная из которых — распространённая недооценка экологической составляющей этого понятия.

Дело в том, что столь масштабная цель не по силам ни одному правительству и ни одному политическому режиму, так как существует общемировая тенденция снижения качества жизни вследствие нарастающей деградации окружающей среды и углубления глобальных проблем. Из этого следует, что ключевым вопросом является не повышение, а сохранение качества жизни. Эта установка почти полностью совпадает с задачей сохранения природного и культурного наследия. Так, задача Киотского протокола — сдерживание теплового загрязнения и глобальных изменений как одного из наиболее опасных деструктивных факторов, разрушающих природное и, соответственно, культурное наследие народов мира.

Вместе с тем, повышение качества жизни — это действительно высокая и реальная политическая цель, которая имеет все основания стать базовой и транссекторальной целью государственной политики, если сформулировать её более точно. Для этого потребуется соединить эту общую гуманистическую цель с практической задачей развития человеческого потенциала. Например, исключительно продуктивной и своевременной является установка на повышение качества жизни населения отдельных регионов и, прежде всего, депрессивных и находящихся в зонах повышенного экологического риска, где возможно изменение в лучшую сторону основных характеристик, определяющих качество жизни местных жителей. Аналогичная задача вполне применима и по отношению к отдельным социальным группам, в частности к группам, наиболее уязвимым в социальном отношении.

С медицинской точки зрения роль качества жизни уже сравнительно давно воспринимается как главный параметр её ценности для самого человека. Медики знают, что важно не только долголетие, но и способность человека сохранять с годами здоровье, тонус и жизненную энергию, само желание жить. В противном случае долголетие превращается из блага в пытку.

Качество жизни — отражение общего состояние социоприродных систем, показатель здоровья человечества в целом и уровня цивилизации. По этой причине оно значительно меньше зависит от имущественного положения граждан, чем такой показатель, как уровень жизни. Перед экологическими катастрофами и загрязнением среды обитания, к примеру, все равны, и никто не купит ни за какие деньги право на чисту ю планету для себя. Качество жизни — не в количестве вещей или денег, не в том, что мы имеем, а в способности реализовать себя, умении быть самим собой. Способность к адекватной самооценке, самоорганизации и самоконтролю — один из основных показателей состояния человеческого потенциала.

Ценностные ориентиры, которые фиксируются в понятии «качество жизни» и составляют основу оценки человеческого потенциала, включают в себя:

• — право каждого человека на доступ к природным ресурсам — живой воде и чистому воздуху, пространству и ландшафту, здоровой пище, право близости с миром дикой природы;
• — право и возможность развивать природные задатки, отдавая близким и дальним, всему обществу больше, чем получаешь;
• — доступность социально значимой информации, а также — и это главное —духовных и культурных ценностей, накопленных поколениями и составляющих основу национального наследия твоего народа и человечества (здесь — единственно точный критерий оценки деятельности СМИ и системы народного образования, включённой в процесс воспроизведения человеческого потенциала);
• — доступность образования в течение всей жизни, причём именно такого образования, которое соответствует личному потенциалу;
• — гарантии трудовой занятости и — более того — способности общества и государства предоставить возможность выбора профессии и сферы применения своего труда в соответствии с личными способностями и желаниями;
• — доступность всех основных звеньев социальной инфраструктуры и, в частности, системы здравоохранения.

Один из инструментов, позволяющих связать качество жизни и человеческий потенциал, — введённая в Организации Объединённых Наций критериальная система, о которой уже говорилось, — индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП).

Завершить анализ взаимосвязи качества жизни и качества человеческого потенциала лучше всего упоминанием о подготовке (по инициативе Координационного совета по социальной стратегии при Председателе Совета Федерации) проекта Социальной доктрины Российской Федерации, который рассмагривается как продолжение работы над Экологической доктриной Российской Федерации, разработанной нами по поручению Президента России.

Эта преемственная связь диктуется тем фактом, что единой методологической основой двух доктринальных проектов является принцип единства качества жизни и качества человеческого потенциала.

Демократия, демагогия и демография — не только однокоренные слова, но и сводные сёстры, имена которых неслучайным образом соединены в словарях, а судьбы — в жизни. Хотя у них имеется общий отец (единый корень — народ, demos), пути сестриц с малолетства сложились по-разному — почти как в детских сказках и бразильских сериалах. У демократии и демагогии родная матушка — власть, которая души не чает в своих чадах, но не испытывает нежных чувств ни к супругу—простаку-демосу, ни к своей падчерице —демографии, будущность которой её особенно не интересует; хотя работать на власть бедняжка должна, не покладая рук. Так уж завелось: демократии нужны граждане, гражданам—демагогия (даёшь вождей, чтобы они дали хлеба и зрелищ!), а демография — никому. Народу она не понятна (даже учёные мужи-демографы спорят о её природе по каждому поводу и без повода), а для власти сама мысль о демографии неприятна, поскольку наука сия затратна, как и любое специальное знание, кроме самой науки властвовать. Затраты на эту науку быстро окупаются, поскольку власть легко обменивается на золото, во всяком случае, легче, чем золото — на власть. Почему демократия всё же нуждается в гражданах, а следовательно, и в их плодовитости?

Во-первых, она, хотя и является властью («кратией»), но только с одной стороны. С другой стороны, она в каком-то смысле народная. Две эти стороны демократии, как стороны одной монеты, — «орёл» и «решка»,—друг друга никогда не видят и потому почти ничего друг о друге не знают. Впрочем, это не мешает их вынужденному союзу, хотя создаёт, конечно, эффекты раздвоенного сознания. Например, граждане хотя бы раз в сезон в обязательном порядке отдают «орлу» свою волю, отправляясь к избирательным урнам, хотя собственная воля в чужих руках — столь же рискованное вложение, как собственные деньги в чужих банках. О рисках напоминает тот факт, что во время нынешнего глобального кризиса власть во всех концах мира сразу же бросилась на поддержку не своих граждан, а своих капиталов (банков). Объяснение для публики предлагается самое простое: если сытые начнут экономить на своих прихотях, то ещё больше они будут экономить на голодных и сирых, на социальных проектах и демографических программах в частности.

Во-вторых, кто же будет, кроме простых граждан, защищать власть (ту же демокрагию), её ценности и драгоценности? Не олигарховы же дети, понятно. Увы, завораживающая фукуямная сказка о вечном мире без насилия и войн, который должен был наступить сразу после окончательной победы мировой демократии американского образца, растаяла одновременно с надеждой Америки на однополярное мироустройство. Сказка не могла выжить после санкционированного геноцида славян в Косово и не доведённого до конца (из-за протрезвевшей России) повторения этого опыта — геноцида южных осетин, о котором до сих пор не позволяет говорить западная политкорректность. Что осталось от красивой сказки в начале третьего тысячелетия? Войны, насилие и граждане, превращённые в пушечное мясо. Живя в мире, где тиражируемый геноцид стал инструментом утверждения демократических идеалов на планете, согласитесь, не приходится надеяться на демографическое выздоровление цивилизованных народов. Какова цивилизация, такова и демография.

В-третьих, граждане остро нуждаются в рынке услуг, где все — богатые и бедные, «избранные» и избиратели — охотно играют в одну и ту же игру. Называется эта игра — «народные слуги». При этом одни остаются тем, чем и были (просто народом, т. е. слугами у власти), а другие становятся всем, т. е. «слугами народа» или властью в узком значении этого слова. Воистину, лозунг «кто был ничем, тот станет всем» ничем не отличается от другого: «из грязи в князи». И универсален этот лозунг для любой эпохи и любой власти — пропролетарской (не пролетарской же!), проолигархической-полудемократической, просто олигархической или любой другой, если эта власть не династическая, не унаследованная по закону. Слугами народа, кривясь, но называют себя и вожди-узурпаторы, и народные избранники, и все государственные вельможи, которые не без основания считают себя солью земли, которая для них — не столько земля, сколько поделённая или ещё не поделённая собственность (если такой солью землю и её ресурсы не посолишь, то и не съешь).

У демократии и демагогии почти одно лицо, но совершенно разные репутации. У первой репутация превыше похвал, хотя она постоянно пребывает в свете юпитеров, в центре скандалов и слухов, связанных с продажностью и предательством. А у демагогии, хотя она любима и властью, и народом, репутация никудышная, как и у самой продажной любви (в этом случае не следует путать демагогию и демагогов, которые, как жена Цезаря, вне подозрений). По этой пикантной причине демагогия заходит к сестре-близняшке с чёрного хода (настоящие и чего-то стоящие политтехнологи работают в тени). Иначе она ведёт себя, когда вселяется в публичных политиков или заходит в свой родной дом — СМИ: здесь она режет правду-матку, режет на мелкие кусочки, перемешивая с перчиком и хитрыми наполнителями, чтобы скормить поклонникам демократии.

Но лучше всего у неё получается производство мыльных пузырей. Об этом к месту сказал спикер Совета Федерации С. М. Миронов, когда одним из первых российских политиков заговорил о не экономических и даже не политических, по сути, а моральных истоках системного кризиса — и финансового, и демографического, и этнокультурного, медленно наползающего и на Россию. В отличие от большинства западных и отечественных политиков, он увидел в кризисе главное: человеческие пороки, прежде всего — гордыню, тщеславие. Даже если сегодня каким-то образом лидерам и банкирам удастся обмануть историю, договориться о новых правилах игры на мировых рынках, то уже завтра с необходимостью произойдёт (не может не произойти!) обрушение системы виртуальных ценностей. Слишком непрочна система, «в которой мерой вещей и людей стало не их внутренне содержание и даже не внешняя форма, а представление о них».

Речь идёт о той философии, которая позволила, по словам Миронова, «мнимой экономике подмять под себя экономику реальную, став её неотъемлемой частью» и превратив мир в «ярмарку тщеславия и мыльных пузырей». Именно поэтому.

«за солидными, казалось бы, активами может не стоять ничего, кроме представления об этой самой солидности, а одной из самых востребованных профессий стала профессия так называемого пиарщика (не путать со специалистом по связям с общественностью), прямой обязанностью которого и является надувание репутационных пузырей». По этой причине среди ответственных за демографический и экологический коллапс, финансовый распад и геополитический передел, поставивший мир на грань последней войны, на первом месте должна стоять не демократия, которая, конечно, виновата в своекорыстии и двоемыслии (но так устроена любая власть), а политическая демагогия. На втором же месте стоит наша готовность верить демагогам — отсюда и слепая вера — то в демократию, то в диктатуру, то в их общие детища-уродцы: будь то диктатура демократии, о которой любят говорить либералы, или демократическая диктатура — вершина ленинской мысли.

А слепые поклонники демократии — жертвы демагогии — ходят за своей госпожой стаями, норовят пристроиться поближе, яростно облаивая всех, кто покажется им конкурентами. Да и то правда: пользоваться любовью современной демократии могут не все, но только избранные или самые сильные и настырные. На то её и называют плюралистической — групповой, стайной. Не попал в стаю — иди к краю, а мы подтолкнём. Не по этой ли причине Ф. Ницше так популярен среди либерал-демократов? Впрочем, отношения сестёр-близняшек не так радужны, как кажутся. Демократия вынуждена терпеть демагогию, но та не в восторге от своей роли. Ей надоедает постоянно находиться в тени сестры, прятать свои амбиции, и поэтому её любовь к демократии граничит с ненавистью. Если Платон учил, что тирания рождается из демократии, то Аристотель, знавший цену не только демократии, но и демагогии, не забывал о роли последней в этом перерождении: большая часть тиранов, по его мнению, «вышла из демагогов, которые приобрели доверие народа тем, что клеветали на знатных».

На фоне своих блестящих сестёр демография блекнет, сливается с толпой таких же, как она, работяг. Она из всех сил, но тщетно пытается привлечь внимание власть имущих — не к себе, конечно (кто же захочет по доброй воле сидеть над сухой теорией или менять мокрые пелёнки), а к гибельным последствиям вырождения рода человеческого. Однако её грозные пророчества и призывы лишь распугивают и озлобляют уважаемую публику, поскольку демография получила, подобно прорицательнице Кассандре, в нагрузку к пророческому дару тяжкий довесок — неверие толпы.