Документы и материалы

ПЛУТАРХ

О спартанском воспитании

Считая воспитание высшей и благороднейшей задачей для законодателя, Ликург приступил к осуществлению своих планов издалека — с самого зачатия и рождения, регулируя заключение браков. Он не отказывался (как говорит Аристотель) от попытки подчинить женщин строгим правилам. Правда, они пользовались большой свободой и большим вниманием благодаря частым походам своих мужей, когда они были полными властительницами семьи и, таким образом, приобретали незаслуженное почтение и несоответственное значение. Но, несмотря на это, он проявил и в отношении их наивозможную заботливость. Он установил, чтобы девицы также упражнялись в беге, в борьбе, в бросании диска и копья, чтобы их тела были сильны и крепки и чтобы такими же были и рождаемые ими дети. Закаленные такими упражнениями, они могли легче вынести муки деторождения и выйти из них здоровыми.

Воспитание ребенка не зависело от воли отца — он приносил его к старшим членам филы, которые осматривали ребенка. Если он оказывался крепким и пропорционально сложенным, его отдавали на воспитание отцу, выделив ему при этом один из девяти тысяч земельных участков, а слабых и уродливых детей кидали в пропасть возле Тайгета. Они думали, что жизнь такого ребенка не принесет пользы ни ему самому, ни обществу, поскольку природа с самого начала не дала ему силы и хорошего телосложения. Спартанские дети не имели купленных или нанятых «дядек», и родители не могли воспитывать своих детей, как им хочется. Но все дети, которым только исполнилось семь лет, собирались вместе и делились на «агелы» (кучки). Они жили и ели вместе, приучались играть и проводить время друг с другом. Начальником «агелы» становился тот, кто оказывался понятливее других и более смелым в гимнастических упражнениях; остальным следовало брать с него пример и исполнять его приказания, и беспрекословно подвергаться от него наказанию, так что школа эта была школой послушания. Старики смотрели за играми детей и нарочно доводили их до драки, ссорили их и при этом прекрасно узнавали характер каждого — храбр ли он, не побежит ли с поля битвы.

Что касается чтения и письма, то они учились только самому необходимому, остальное же их воспитание преследовало одну цель: беспрекословное послушание, выносливость и науку побеждать. С летами их воспитание становилось суровее: им наголо стригли волосы, приучали ходить босыми и играть вместе — обыкновенно без одежды. На тринадцатом году они снимали с себя рубашку и получали на год по одному плащу. Их кожа была загорелой и грубой, они не брали теплых ванн и не мазались маслом — только несколько дней в году позволялась им эта роскошь. Спали они вместе по «илам» (отделениям) и «агелам» на постелях, сделанных из тростника, который они собирали на берегах Еврота, причем рвали его руками, без ножа. Зимой клалась под низ подстилка.

В этом возрасте начинают появляться у наиболее достойных юношей так называемые любящие патроны, или покровители. Именно старики обращали на таких юношей больше внимания, чаще ходили в их школы для гимнастических упражнений, смотрели, если они дрались или смеялись один над другим, причем делали это не мимоходом — все они были как бы отцами, учителями и наставниками молодых людей, так что провинившийся молодой человек нигде ни на минуту не мог укрыться от выговоров или наказания. Кроме того, к ним приставлялся еще другой воспитатель, «педоном», из числа лучших, достойнейших граждан; сами же они выбирали из каждой «агелы» всегда самого умного и смелого, так называемого «эйрена». «Эйренами» назывались те, кто уже более года вышел из отроческого возраста. «Миллиэйренами» называли самых старших из отроков. Двадцатилетний «эйрен» начальствовал над своими подчиненными в примерных сражениях, дома же прислуживал за обедом. Взрослым «эйрены» приказывали собирать дрова, маленьким — овощи. Все, что они ни приносили, было ворованным. Одни отправлялись для этого в сады, другие прокрадывались на сисситии, стараясь выказать вполне свою хитрость и осторожность. Попадавшегося били беспощадно плетью, как плохого, неловкого вора. Если представлялся случай, они крали и кушанья, причем старались воровать во время сна хозяев или же пользовались беспечностью сторожей. Если они попадались, их не только секли, но и морили голодом. Правда, их пища была всегда скудна, и они, чтобы возместить этот недостаток, принуждены были прибегать к своему мужеству и своей ловкости. Это была главная цель их скудного питания, а подчиненная цель — содействовать их более высокому росту.

Мальчики обнаруживали такую выдержанность во время воровства, что один из них, держа украденного лисенка под своей одеждой, мог стерпеть, когда молодое животное своими зубами и когтями разрывало ему живот, и предпочитал скорее умереть, чем открыть свое воровство. И это не покажется нам невероятным, если мы обратим внимание на то, как выносливы их дети; ведь мы видели, что некоторые из них умирали во время сечения на алтаре Дианы. «Эйрен», отдыхающий после обеда, обыкновенно приказывал одному из мальчиков петь песни, другому он задавал какой-либо вопрос, требовавший серьезного ответа, например: «Кто был лучшим человеком в этом городе?» или «Что он думает о таком-то поступке?» Это приучало их с детства рассуждать о добродетели, входить в дела их сограждан. Так, если кого-либо из них спрашивали, кто является хорошим гражданином или кто бесчестным, и если спрошенный не сразу отвечал, то на него смотрели как на медленно соображающего, и душа его не могла внушать особого уважения. Ответ должен был опираться на определенное основание или доказательство, выраженные в немногих словах. Если ответ какого-либо мальчика был неверен, «эйрен» в виде наказания бил его по большому пальцу. При этих испытаниях часто присутствовали старики и власти и наблюдали, насколько рационально и соответственно положению проявлял свой авторитет «эйрен». «Эйрену» разрешалось налагать наказание на детей, но по уходе мальчиков его самого подвергали наказанию, если он наказывал их или слишком сильно, или слишком слабо.

Покровители любимцев также принимают участие в отличиях и позоре своих мальчиков. Про одного из них рассказывают, что он был подвергнут штрафу за то, что у любимого им мальчика во время борьбы вырвалось одно неумное слово или такой же крик. Эта любовь пользовалось таким уважением и так ценилась, что девочки также имели своих, любящих их покровительниц среди самых добродетельных пожилых женщин. Соревнования в чувстве привязанности не приводило к каким-либо недоразумениям, а скорее порождало взаимную дружбу между лицами, сосредоточившими свое внимание на одном и том же юноше, а также вызывало объединенное стремление сделать его как можно более совершенным.

Хрестоматия по истории педагогики.

В 4 т. / сост. И. Ф. Свадковский. — М., 1935. — Т. 1. — С. 11—13.

Школьный день афинского мальчика

Он встает на рассвете, умыванием сгоняет сон со своих глаз и одевается. Затем он выходит из родительского дома с глазами, опущенными вниз, и не смотрит на встречных людей. За ним идут его прислужники и дядьки («педагоги»), неся в своих руках орудия добродетели, т. е. дощечки для письма или книги, содержащие сказания о великих деятелях прошлого, или, если мальчик идет в музыкальную школу, — хорошо настроенную лиру.

После усидчивых умственных занятий он (мальчик), насытивши свой ум благами школьной программы, упражняет свободными развлечениями свое тело, ездит верхом или упражняется в бросании дротика или копья. Затем — школа борьбы с ее натертыми маслом, лоснящимися учениками, труд на полуденном солнце, напряженная работа в состязаниях, выполняемых по определенным правилам. После этого — купанье, не очень продолжительное. Затем — еда, не очень обильная ввиду послеобеденных школьных занятий. Его уже опять ждут школьные учителя и книги, прямо или путем аллегории поучающие тому, кто был великим героем или кто был любителем справедливости и непорочности. Размышлением о таких добродетелях он орошает сад своей юной души. Когда вечер полагает предел его труду, он отдает необходимую дань своему желудку и удаляется на покой, сладко засыпая после трудового дня.

Хрестоматия по истории педагогики. — М., 1935. — Т. 1. —С. 14, 15.

ПЛАТОН

Протагор

Воспитание и наставление начинаются с самых первых лет существования и продолжаются до конца жизни. Мать и кормилица, отец и дядька («педагог»), лишь только ребенок начинает понимать их, только и хлопочут об его усовершенствовании. Он не может ничего сказать или сделать без того, чтобы они не указали, что вот это справедливо, а то несправедливо, что это похвально, а то постыдно, что это свято, а то нечестиво, что это делай, а того не делай. И если дитя охотно повинуется, то это хорошо; если же не повинуется, то его исправляют при помощи угроз и ударов, как искривившееся дерево. Затем позже посылают детей в школу и убедительно просят учителей заботиться больше об их благонравии, чем о чтении и музыке, и учителя поступают согласно этому желанию. И как только мальчик научится буквам и начнет понимать написанное, подобно тому как он прежде понимал только устную речь, учителя дают ему произведения великих поэтов, которые он и читает в школе. В этих произведениях содержится много поучительного, многое рассказывается о древнейших знаменитых людях, прославляются и восхваляются их подвиги. Все это мальчик должен заучить наизусть, чтобы подражать им и желать сделаться таким же, как они. К этой цели и стремятся и учителя музыки (игры на лире), стараясь сделать своих учеников более сдержанными и предохранить их от шалостей. Выучивши ребенка игре на лире, учителя знакомят его с поэмами других выдающихся поэтов, являющихся представителями лирической поэзии. Эти произведения они поют под звуки инструмента и приучают свои души к ритму и гармонии, благодаря чему они научатся быть более благородными, гармоничными и ритмичными и более пригодными для слова и дела, ибо вся жизнь человеческая нуждается в гармонии и ритме. Потом они посылают их (детей) к учителю гимнастики, чтобы таким образом лучше приспособить их тела к мужественной жизни и чтобы благодаря телесной слабости у них не появилось малодушия во время войны или в каких-либо других случаях. И таким образом поступают те, которые имеют средства, а имеют средства те, кто богат. Их дети раньше всех начинают свое образование и оканчивают последними. Когда дети оставляют школу, государство заставляет их изучать законы и жить по тем образцам, которые содержатся в законах, а не по собственной фантазии. Подобно тому как при обучении письму учителя начертывают палочкой буквы, дают мальчику дощечку и заставляют его выводить фигуры их, так и государство начертывает законы, являющиеся изобретением добродетельных законодателей древнего времени. Эти законы даются юноше, чтобы руководиться ими в положении и управляющего, и управляемого. И тот, кто нарушает закон, подлежит наказанию или привлекается к ответственности, и это соблюдается не только в нашей стране, но и во многих других странах.

Хрестоматия по истории педагогики. — М., 1935. — Т. 1. — С. 19—21.

АРИСТОТЕЛЬ

Политика

Воспитание юношества — главное средство сохранения государственного строя

Но самое важное из всех, способствующих сохранению государственного строя средств, которыми ныне все пренебрегают, — это воспитание юношества в духе соответствующего государственного строя. Никакой пользы не принесут самые наиполезные законы, единогласно всеми лицами, к государству причастными, одобренные, если граждане не будут приучены к государственному порядку, если они не будут в духе его воспитаны, т. е. если основные законы государства демократические — в духе демократии, олигархические — в духе олигархии: если ведь не дисциплинирован один, не дисциплинировано и все государство. Задача же такого рода государственного воспитания состоит не в том, чтобы поступать в угоду олигархам или сторонникам демократии, но чтобы дать возможность первым поддерживать олигархический строй, вторым — демократический. Между тем в настоящее время в олигархиях сыновья лиц, принадлежащих к правящему классу, избалованны, а сыновья неимущих закаляются до усталости гимнастическими упражнениями, и поэтому эти последние и предпочитают замышлять всякого рода, новшества в государственной жизни и в состоянии осуществить свои замыслы. В демократических же государствах, по крайне мере в тех, которые таковыми признаются по преимуществу, дело воспитания организовано вовсе не в интересах государства, и причиной этого служит то, что там плохо понимается, что такое свобода.

О возрастном делении детей

По истечении пятилетнего возраста следующие два года, до семи лет, дети должны уже присутствовать на уроках по тем предметам, которые им потом придется изучать самим. Все воспитание должно быть разделено по ступеням возраста на два класса: 1) от семилетнего возраста до наступления половой зрелости и 2) от наступления половой зрелости до 21 года. Обычный способ деления возрастов человеческой жизни по седьмицам, может быть, и не плох, но все-таки и при этом делении следует сообразоваться с природой.

Хрестоматия по истории педагогики. — М., 1935. — Т. 1. —С. 44, 46.

КОРНЕЛИЙ ТАЦИТ

Об ораторах

Скажу несколько слов о строгой дисциплине наших предков в деле воспитания и образования детей. Дело в том, что в прежнее время у каждого римлянина сын, родившись от целомудренной матери, воспитывался не в конурке купленной или наемной кормилицы, а на груди и на руках матери, высшая похвала для которой состояла в том, чтобы смотреть за домом и ходить за своими детьми. Выбиралась при этом пожилых лет родственница, женщина испытанных и почтенных нравов, которой поручалось подрастающее поколение того же семейства и в присутствии которой не позволялось ни говорить что-либо, что казалось гадким для произнесения, ни делать того, что казалось бесчестным. Она направляла не только занятия и работы детей, но и отдых и игры их с каким-то чувством благочестия и благопристойности. Так, мы знаем, Корнелия, мать Гракхов, строго надзирала за воспитанием своих знаменитых детей. Аврелия воспитала Юлия Цезаря, Атия сформировала дух Августа. Такая строгая дисциплина клонилась к тому, чтобы чистая, цельная и никакими уклонениями в дурную сторону не обезображенная природа детей сразу всей душой могла отдаваться благородным искусствам и, обращалась ли она к военному делу, или к законоведению, или к изучению красноречия, знала только это дело и исчерпывала его во всем объеме.

Хрестоматия по истории педагогики. — М" 1935. — Т. 1. — С. 50.

О воспитании оратора [Книга первая]

Глава III

Как распознать способности детей и как обходиться с ними

Я не осуждаю также в детях и любви к играм; это служит проявлением их живости.

Во время игры всего легче распознавать характер детей; нет возраста, в котором бы так скоро переменялось хорошее и худое; тогда-то и нужно заботиться об исправлении всего дурного, так как дети притворяться еще не умеют и легко поддаются убеждениям. Скорее можно переломить, чем исправить старое дерево. Итак, нужно приучать ребенка к тому, чтобы он не делал ничего по прихоти, по злости или небрежно, и всегда помнить, что привычка, приобретенная в детстве, есть великое дело, как говорит Вергилий.

Я не одобряю обычая подвергать детей телесному наказанию, хотя это почти всеми принято и не отвергается и Хризиппом. Такое наказание мне кажется низким и свойственным только рабам и справедливо считается жестоким оскорблением для всякого другого возраста. Затем дурной ребенок, которого не исправляют выговоры, привыкнет к побоям и будет терпеть их с рабским упрямством. Наконец, не было бы и нужды прибегать к этому наказанию, если бы заботливый наставник требовал от ученика строгого отчета в его занятиях. В настоящее время проступки детей, которые происходят от небрежности педагогов, исправляются, по-видимому, не тем, что детей заставляют поступать правильно, а только тем, что наказывают их за то, что они этого не исполнили. Притом же, если вы думаете розгою, как единственным средством, принудить ребенка к учению, то как вы поступите с юношей, которому вы не можете грозить этим наказанием, а между тем должны учить его гораздо большему.

История социальной педагогики: Хрестоматия: учебник / под ред. М. А. Галагузовой. — М., 2000. — С. 46.

Л. МОНРО

Общий характер римского воспитания Права и обязанности отца. Право отца было самым могущественным, самым характерным и самым важным правом римлянина. Когда ребенка, вскоре после рождения, клали к ногам отца, выполняя требования религиозного обряда, отец мог или поднять его и, таким образом, принять в члены фамилий, или, если ребенок был уродлив, отец беден, или по какой-нибудь другой причине, оставить его у своих ног, и тогда ребенка выносили на перекресток дорог, где он умирал, или откуда его забирали в рабство. Этим обычаем не злоупотребляли, как в Греции; а так как он был религиозной церемонией, то предполагалось, — и так бывало обыкновенно в действительности, — что у римского отца имеются некоторые уважительные основания в случаях отказа от ребенка; этот обычай, представляющийся нам чудовищным, был для римлян самым практическим способом оказать услугу государству путем устранения всех недостойных граждан и сохранения устойчивости и чистоты семьи. Отец не утрачивал своего права над ребенком даже тогда, когда сын его становился гражданином, солдатом и владельцем собственности — на своих собственных правах — или даже государственным чиновником. Он не терял также своего права над дочерью при выходе ее замуж, если только он не давал своего согласия на отказ от этого права и не переносил его в специальной религиозной церемонии на главу другой семьи. Власть над жизнью и смертью, право выполнять все законы над собственными детьми принадлежали отцу до последних лет императорского периода; однако затем немногие (зарегистрированные) случаи пользования этим правом вызывали уже народные волнения. Задолго до этого времени это право, вместе с сопутствующим ему правом продажи ребенка, было видоизменено законодательным ограничением в форме установления соответствующих обязанностей.

Такое соединение обязанностей с правами было основным принципом у римлян; последний перешел от них в новейшее законодательство. Всякому праву соответствует какая-нибудь обязанность. Высшая жизнь заключалась для греков в области добродетели, счастья, в той или иной форме личного удовлетворения; для римлян же высшее понятие о жизни совпадало с той или иной формой обязанностей с их соответствующими правами — с жизнью на основе и в пределах закона или принципа. В первом случае перед нами преимущественно эстетическое толкование жизни, во втором — преимущественно моральное.

Итак, отец пользовался своей большой властью во благо государству и во благо семье, по отношению к которой он исполнял, таким образом, свои обязанности; за всякое пренебрежение этими обязанностями было установлено соответственное наказание, также подробно определенное в их законе. Хотя мальчик в шестнадцать лет получал тогу гражданина, служил в армии (в дни республики), голосовал в комициях, служил, владел собственностью, но власть отца тяготела над ним до самой смерти.

Монро П. История педагогики. В 2 ч. — 4.1.

Древность и Средние века. — М., 1913. — С. 174, 175.

ИЕРОНИМ

Письмо к Лете о воспитании отроковицы

Так нужно воспитывать душу, коей предстоит стать храмом Господним: пусть научается слышать и говорить лишь то, что ведет к страху Божьему. Дурных слов чтоб она и не помнила, мирских песен чтобы не знала: пусть нежные еще уста наполняются лишь сладостным псалмопением; пусть подальше она будет от распущенного народа, мальчишек; пусть даже подруги ее и няньки уберегаются от мирских знакомств, чтобы они не научились чему дурному или, что еще хуже, не научили бы ее.

Пусть у нее при учении будут подруги для соревнования: похвалы им пусть задевают ее за живое. Не надо ее бранить за медлительность, но похвалами возбуждать ее усердие, чтобы она радовалась при успехе и горевала при неудаче. Прежде всего надо опасаться, как бы она не возненавидела ученье, дабы горечь его, воспринятая в детстве, не удержалась в последующем возрасте.

Приставить к ней пожилую деву, испытанную в вере, добронравную и целомудренную, чтобы она своим примером научала и приучала ее вставать ночью для молитвы и псалмопения; утром петь гимны, выстаивать час третий, шестой и девятый, подобно воительнице Христовой, всегда находящейся в строю; возжигать лампаду и совершать вечернее моление. Так пройдет день, так ночь застанет ее в трудах. За молитвой идет назидательное чтение, за чтением — молитва. Кратким покажется ей время при столь разнообразных занятиях.

Средневековье в его памятниках / под ред. Д. Н. Егорова. —.

М., 1913. — С. 260—262.