Некоторые общие замечания о языковедении и языке

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ ЛЕКЦИЯ ПО КАФЕДРЕ СРАВНИТЕЛЬНОЙ ГРАММАТИКИ ИНДОЕВРОПЕЙСКИХ ЯЗЫКОВ, ЧИТАННАЯ 17/29 ДЕКАБРЯ 1870 г.

В С.-ПЕТЕРБУРГСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ Мм. гг. Начиная лекции по части так называемой сравнительной грамматики индоевропейских языков, считаю небесполезным охарактеризовать сначала в общих чертах предмет наших занятий и определить его отношение к другим. Наука, часть которой составляет избранный мною предмет, — языковедение; следовательно, то, что относится к языковедению, вполне применимо и к сравнительной грамматике индоевропейских языков, хотя эта последняя обладает также некоторыми специальными, ей исключительно присущими свойствами, чуждыми языковедению как науке вообще. Это обусловлено сущностью предмета исследования, равно как и известными, исторически выработавшимися приемами.

В сегодняшней общей характеристике нашей пауки я постараюсь прежде всего определить ее границы, показав, 1) чего от нее нельзя ожидать и 2) что именно составляет ее сущность, — и потом постараюсь определить природу объекта этой науки, то есть природу языка. Следовательно, моя лекция распадается на две части: 1) о языковедении вообще, а в особенности о так называемой сравнительной грамматике индоевропейских языков, 2) о языке вообще, а преимущественно о языках индоевропейских. Обе эти части теспо связаны друг с другом, постоянно скрещиваются и обусловливают друг друга, так что точное их разделение оказывается почти невозможным.

Исходпою точкою для определения науки языковедения послужит мне недоразумение, основывающееся на том господствующем в публике мнении, что грамматика есть наука правильно говорить и писать на известном языке. Это мнение поддерживается и до сих пор многими из грамматиков, которые обыкновенно так и определяют предмет своей науки. Никто, разумеется, не в праве навязывать другому то или другое попимапие известного слова, а преимущественно технического термина. С этой точки зрения мы не можем требовать ни от публики, ни от грамматиков известного закала, чтоб они в угоду нам отказались от своего ходячего определения грамматики. Но мы имеем полное право заметить этим господам, что они таким определением и соответствующим ему отношением к языку исключают грамматику из ряда наук, и причисляют ее к искусствам, имеющим целью применять теорию к практике. Но может ли исследователь языка ограничиться такою задачей и в таком ли виде представляется исторически развившееся языковедение?

Различие искусства в обширном смысле слова (следовательно, не только изящного искусства) и науки вообще вполне соответствует различию практики и теории, знания, равно как различию изобретения и открытия. Искусству свойственны технические правила и предписания, науке — обобщения фактов, выводы и научные законы ¹. Искусство представляет две стороны: 1) постоянную практику на основании предания и 2) улучшение средств к осуществлению практических задач этого искусства. Точно так же историческое развитие науки представляет 1) переход прежних знаний от предков к потомкам и 2) расширение и совершенствование этих знаний трудолюбивыми и талантливыми представителями науки. Каждый шаг вперед в искусстве ознаменован изобретением, каждый шаг вперед в науке — открытием.

По отношению к языку, в противоположность науке языка, можно говорить также об искусстве, а скорее — об искусствах, имеющих своим предметом язык вообще или же отдельные языки. Эти искусства суть между прочим следующие:

А. Состоящие в применении результатов науки к потребностям жизни:

1) Первое из пих есть усвоение языка и языков, — начиная с ранних лет в течение всей жизни, — которое отчасти составляет один из вопросов дидактики, отчасти же есть дело совершенно самостоятельного труда, успех которого зависит от больших пли меньших способностей и практической ловкости учащегося. Это может быть усвоение или а) родного языка, или же б) усвоение языков иностранных. Успехи по этой части зависят в высокой степени от применения открытий чистой пауки языковедения, которая, по отношению к родному языку, дает прочные основания к тому, чтобы надлежащим и настоящим современным образом а) способствовать младенцу в его первых попытках говорить на отечествеп-^[1][2]

ном языке и б) в более позднем, детском^[3] и юношеском возрасте— приучать и приучаться к свободному и искусному владению тем же отечественным языком; по отношению же к иностранным языкам практическая польза языковедения состоит в облегчепии толкового и сознательного изучения иностранных языков как для того, чтобы понимать их без всякого затруднения, так и для того, чтоб излагать па пих свои мысли совершенно правильно и свободно. Искусство состоит здесь в улучшении средств практического изучения самим же учащимся — в улучшении упражнений или же в улучшении и надлежащем применении приемов преподавания другим чужих языков^[4]. По середине между изучением родного языка и изучением языков иностранных стоит изучение языка литературного, объединяющего весь народ, облегчающего взаимное понимание его члепов и составляющего обыкновенно (с небольшими изменениями) разговорный язык так называемого образованного класса в противоположность народным говорам. В странах, где литературный язык очень различен от некоторых местных говоров, как например в Германии и т. п., такого рода изучение немногим легче изучения языков иностранных^[5].

2) Совершенно особыми приемами отличается искусство обучения глухонемых какому-нибудь языку. Для глухонемых не существует вовсе слышимого языка; им понятен только язык пантомимный. И хотя они могут даже производить звуки, похожие на звуки какого-пибудь языка, все же эти звуки существуют только для слушающих, а никак не для них: совершаемые ими при этом движения мускулов представляются им пантомимами в таком же роде, как любые гримасы и сочетания пальцев. Приучение глухонемых к произношению слышимых слов основывается на данных из области анатомически-физиологической части грамматики.

Только на отчетливом знании звуков языка в отличие от означающих их начертаний, равно как и на знании происхождения и состава слов, может основываться, с одной стороны,.

• 3) хороший метод обучения детей (и взрослых) читать и писать на известном языке, — с другой же,
• 4) орфография, правописание, соответствующее результатам науки.

Из этого краткого рассмотрения разных направлений искусств, техники и практики, представляющих применение результатов науки к потребностям жизни отдельных личностей и целых народов, мы видим, что языковедение вообще мало применимо к жизпи: с этой точки зрения в сравнении, например, с физикою, химией, механикой и т. п. оно является полнейшим ничтожеством. Вследствие того опо принадлежит к наукам, пользующимся весьма малою популярностью, так что можно встретить людей даже очень образованных, но не понимающих или даже вполне отрицающих потребность языковедения. Убеждать их в противном — напрасная трата времени; можно заметить только, что для человека, не возвысившегося над уровнем умственного развития животного, не нужна ни одна наука; признавать же бесполезпым исследование известного рода явлений значит обладать умом необъективным и лишенным чутья действительности.

В. Житейские потребности, стремление к удобству, к упрощению, к облегчению взаимных отпошений между людьми, стремление создать общий орган для литературы народа, орган, который вместе с тем соединял бы и в жизни всех современных членов народа, а в литературе каждое поколение с его предками и потомками, — все эти потребности п стремления вызвали появление в каждом литературно объединенном народе одного, в известном смысле условного и образованного языка. Сущность и назначение такого языка имеют необходимым последствием стремление к застою, стремление к тому, чтобы задерживать язык в его естественном течении. Здесь мы встречаем довольно могущественное влияние человеческого созпаппя па язык.

С другой стороны, сознательное и бессознательное стремление к идеальному, стройному, правильному порождает языковой пуризм, граничащий с педантизмом^[6] и заставляющий своих представителей вмешиваться постоянно в естественное развитие языка, класть veto против известных явлений, кажущихся ночему-то неправильными, и приказывать, чтобы то-то и то-то в языке приняло такой-то и такой-то вид. Пекутся известные правила и известные тоже исключения из этих правил^[7], которые считаются ненарушимыми и последствием которых бывает то, что подчас иностранец «правильпее» (по грамматике) говорит известным языком, нежели туземец. Разумеется, что грамматики, смотрящие на язык с такой точки зрения, не имеют понятия о его развитии: им неизвестно, что все мнимые грамматические исключения объясняются историей языка и представляют или остатки древних «правил», или же задатки будущих^[8]. Быть законодателем, хотя бы только в области языка, очень приятно, и поэтому-то каждый (или, по крайней мере, почти каждый) грамматик практического направления считает себя вправе командовать по этой части. Освободиться от желания издавать подобпого рода указы — очень трудпо, так что даже у многих из самых светлых и чисто объективных умов сохраняется наклонность перестраивать и поправлять родной язык^[9].

Если ко всем вышеизложенным факторам мы прибавим действие па язык постепенно увеличивающейся вежливости и лести, стремление к точности и приложение к явлениям языка логической мерки, то получится более или менее полный образ влияния сознания человеческого на язык, влияния, которое па известной степени развития вводит в язык настоящую искусственность. Хотя влияние это ничтожно, но все-таки не без последствий, не без следов в строе и составе языка.

В. Кроме этих лингвистических искусств из области взаимных отношений науки и жизни, теории и практики, есть еще искусство в самой же науке, искусство в ее осуществлении, одпим словом, техническая сторона науки. Под эту категорию мы должны подвести, с одной стороны, практику науки, ее повторение и распространение, с другой же сторопы — ее совершенствование посредством разных открытий и улучшенного метода с целью ускорить исследование ее вопросов отдельными учеными, облегчить ее усвоение людям, начинающим заниматься.

Главные условия осуществления пауки в своем уме следующие: достаточное количество материала и надлежащий научный метод.

Достаточным количеством материала можно запастись, только изучая явления, образуя из них научные факты и таким образом определяя предмет исследования, — стало быть, в применении к языку, изучая практически языки, о категориях которых мы желаем составить себе научное понятие и исследовать и рассуждать теоретически^[10]. Только обладая практическим знанием языков, о которых рассуждаешь, можно наверное избегнуть таких ошибок, какие сделал Бенфей (Th. Benfey) в своем «Griechisches VVurzellexicon», принимая старославянское праздьног^ (ferior) в смысле «меня бьют» (вместо «я праздную»), или же переводя оукрадж (furor) словом «toben» (неистовствовать, делать шум) вместо «steh- 1еп» (красть) и т. п.^[11][12] Но для наших целей достаточно знание языков, их понимание; свободное же владение ими в разговорной речи и в письме, хотя весьма желательно¹¹, но не необходимо^[13].

Рядом с собиранием материала идут научные приемы, научный м е т од: 1) в исследовании, в выводах из фактов, 2) в представлении результатов науки и в сообщении их другим, в преподавании. Сюда следует отнести упражнения всякого рода, пособия, вспомогательные средства, как например перевод с одного языка на другой или же перевод форм одного в форму другого (перевод морфологический и фонетический) и т. п.

Теперь спрашивается: будет ли предметом наших занятий, предметом языковедения одно из вышеисчисленных направлений практической стороны этой пауки? Будем ли мы давать указания для успешного изучения языков как говорящими людьми, так и глухонемыми? Или же наш курс представится в виде руководства для обучения чтению и писанию или же в виде правил и рецептов правописания? Л может быть, мы будем заниматься очищением и улучшением языка и применением его к житейским потребностям?

Наконец, не будут лн состоять наши лекции в изложении техники, методики, пропедевтики?

На все эти вопросы я должен ответить отрицательно. Предмет наших занятий не искусство, не практика, пе техника, а преимущественно н, а у к а, теория, научное знание, — понимая отдельную науку в том смысле, что она есть упражнение человеческого ума пад суммою (комплексом) однородных в известной степени фактов и понятий.

Нои теоретическое исследование языка может быть разнородно, смотря по тому, как понимаются задачи науки и какой метод применяется для их решения. Не говоря о чисто практическом направлении, имеющем целью свободное владение чужими языками с возможно большею беглостью при возможно меньшей рефлексии (что составляет прямую противоположность науке, требуя страдательного отношения к чужим языкам и способности подражать, между тем как цель науки — сознавать и обладать фактами на основании самостоятельной рефлексии) и о чем мы говорили при разборе лингвистических искусств^[14], в исторически развившемся, сознательном, научном исследовании языков и речи человеческой вообще можно отличить три направления^[15]:

• 1) Описательное, крайне эмпирическое направление, ставящее себе задачею собирать и обобщать факты чисто внешним образом, не вдаваясь в объяснение их причин и не связывая их между собою па основании пх сродства и генетической зависимости. Приверженцы этого направления видят всю мудрость науки в составлении описательных грамматик и словарей и в издании памятников, в приготовлении материала без всяких выводов, кажущихся им почему-то слишком смелыми или же преждевременными. Это проистекает частью вследствие чересчур строго критического и скептического склада ума, отвергающего без всяких дальнейших околичностей настоящую науку из опасения сделать ошибку в выводе или же высказать гипотезу, которая со временем может показаться несостоятельною, частию же это следует приписать умственной лени и желанию избавиться от необходимости давать себе добросовестный отчет в пользе и цели накопления материала, — желанию, низводящему, таким образом, науку на степень эмпирических занятий и какой-то бесцельной игрушки. Эти ученые отсылают объяснение фактов ad acta, ad meliora temрога и тем временем упускают из виду то важное обстоятельство, что, ставя себе конечною целью представление подробностей и их примитивное, рабское, чисто внешнее объяснение, можно быть очень полезну, но не для самого себя (то есть, не для собственного знания) и не для науки непосредственно, а только для других исследователей, насколько добросовестно собирается и приготовляется для них достоверный материал. Разумеется, что желая избежать положения науки, о котором можно бы справедливо заметить, что из-за деревьев леса, но видно, нельзя никак ограничиваться задачами и вопросами, рекомендуемыми этим направлением^[16][17]. Тем не менее, как первый шаг в науке, как подготовка, описательные операции необходимы: причем первым условием является точное и добросовестное наблюдение, которое на степени совершенства встречается у немногих, так как все смотрят, но не каждый видит. Хорошие описательные грамматики, издания памятников и словари останутся навсегда пасущпою потребностью пашей науки, и без них даже самым гениальпым теоретическим выводам будет недоставать фактического основания.
• 2) Совершенную противоположность этому скромному и сдержанному направлению составляет направление р е з о н и р у ющ е е, умствующее, априористическое, ребяческое. Люди этого направления чувствуют потребность в объяснении явлений, но берутся за это дело не так, как следует. Они придумывают известные начала, известные априористические принципы как в общем, так и в частностях, и под эти принципы подгоняют факты, поступая с ними крайне бесцеремонно. Здесь источник разнороднейших предвзятых грамматических теорий как по отношению к развитию самого же языка, так и в применении лингвистических выводов к другим областям знания, к истории, к древностям, к мифологии, к этнографии и т. п. Здесь источник всевозможных бесчисленных произвольных объяснений и выводов, не основанных на индукции и свидетельствующих иногда об отсутствии здравого смысла у их виновников. Кому не известны курьезпые этимологии, за которые так и хотелось бы поместить самих господ этимологов в доме умалишенных? Как алхимики старались отыскать первобытное тело, из которого развились все остальные, или же таинственную универсальную силу, так же точно и некоторые из представителей априористического направления в языковедении пытались из одного или же нескольких созвучий вывести все богатство человеческой речи^[17]. Но настоящею алхимией теперь никто не занимается, лингвистические же алхимики до сих пор не исчезли, и вообще мало надежды на скорое изгнание из области языковедения господства воображения и произвола.

В новейшее время априористическое направление в языковедении создало так называемую философскую школу, которая, основываясь па умозрении и ограниченном знании фактов, стала строить грамматические системы, вкладывая явления языка в логические рамки, в логические схемы. Конечно, такого рода системы могут представлять более или менее удачные измышления ученых умов, произведения логического искусства, отличающиеся гармонией и стройностью; но, насилуя и искажая факты на основании узкой теории, опи ни более ни менее как воздушные замки, которые не в состоянии удовлетворять требованиям людей, думающих положительно.

Если описательное, крайне эмпирическое направление только старается задерживать развитое науки, то вышеупомянутое априористическое, произвольное, ребяческое направление сталкивает его на ложные пути, и поэтому оно положительно вредно.

3) Истинно научное, историческое, генетическое направление считает язык суммою действительных явлений, суммою действительных фактов, и, следовательно, науку, занимающуюся разбором этих фактов, опо должно причислить к наукам индуктивным. Задача же индуктивных наук состоит: 1) в объяснении явлений соответственным их сопоставлением и 2) в отыскивании сил и законов, то есть тех основпых категорий или понятий, которые связывают явления и представляют их как беспрерывную цепь причин и следствий. Первое имеет целью сообщить человеческому уму систематическое знание известной суммы однородных фактов или явлений, второе же вводит в индуктивные пауки все более и более дедуктивный элемент. Так точно и языковедение, как наука индуктивная, 1) обобщает явления языка и 2) отыскивает силы, действующие в языке, и законы, по которым совершается его развитие, его жизнь. Разумеется, что при этом все факты равноправны и их можно признавать только более или менее важными, но уж никак нельзя умьпплеппо нс обращать впимания на некоторые из них, а ругаться над фактами просто смешно. Все существующее разумно, естественно и законно; вот лозунг всякой науки.

Многими признается «сравнение» как особенный, отличительный признак новейшей пауки языка, и поэтому они весьма охотно и почти исключительно употребляют названия «сравнительная грамматика», «сравнительное исследование языков» (vergleichende Sprachforschung), «сравнительное языковедение» (vergleichende Sprachwissenschaft), «сравнительная филология» (philologie comрагёе) и т. п. Мне кажется, что в основании этого взгляда лежит известная узкость и исключительность и что, принимая во внимание мотивы «сравнительных» грамматиков и «сравнительных» исследователей языка, нужно было бы последовательно названия всех наук украсить эпитетом «сравнительный» и говорить о сравнительной математике, сравнительной астрономии, сравнительной физике, сравнительной психологии, сравнительной логике, сравнительной географии, сравнительной истории, сравнительной политической экономии и т. д. и т. д. Ведь сравнение есть одна из необходимых операций всех наук, — на нем основывается процесс мышления вообще: ведь математик сравнивает величины и только этим добывает данные для своих синтетических и дедуктивных соображений; ведь историк вообще, только сравппвая различные фазисы известного рода проявлений человечества, может делать кое-какие выводы и т. д. и т. д. Роль же, которую играет сравпсппо в языковедении, оно играет и во всех индуктивных пауках; только при помощи сравнения можно обобщать факты и пролагать дорогу применению дедуктивного метода. С другой однако же стороны, назвапие «сравнительная грамматика» имеет историческое значение: оно обязано своим происхождением новой гаколе_г новому направлению, сделавшему громадные открытия. Сравнение означало здесь сравнение родственных языков и вообще сравнение языков по их сходствам и различиям^[19], по никак не сравпеппе фактов языка вообще, так как это последнее составляет необходимое условие всякого научного разбора языка. Подобное историческое значение имеют названия «сравнительная анатомия», «сравнительная мифология» и т. п. Но все-таки это только один момент в истории науки, момент, в который сравнение в неизвестном до сих пор с научной точки зреппя паправлепип привело к громадным и совершенно новым результатам. Если же называть науку не по преходящим ее направлениям, а также и не по известным совершаемым в пей ученым операциям, а по предмету исследования, в таком случае, наподобие «естествоведения», самое уместное пазвапие для науки, предметом которой служит язык, будет не сравнительная грамматика, не сравнительное языковедение, не объяснительная^[20] грамматика (erklarende Grammatik), не объяснительное языковедение (erklarende Sprachwissenschaft), не (сравнительная) филология, а просто или исследование языков и речи.

человеческой вообще, или языковедение (языкознание), или же, наконец, лингвистика (глоттика). Это название ничего не предрешает, а только указывает на предмет, из области которого берутся научные вопросы. Впрочем, можно называть науку, как кому угодно, и в особенности можно титуловать ее «сравнительною», лишь бы только знать, что сравпепие здесь не цель, а только одпо из средств^[21] и что оно есть не исключительная привилегия языковедения, а общее достояние всех без исключения наук.

Я заметил выше, что языковедение исследует жизнь языка во всех ее проявлениях, связывает явления языка, обобщает их в факты, определяет законы развития и существования языка и отыскивает действующие при этом силы.

Закон является здесь формулированием, или обобщением, того, что при таких-то и таких-то условиях, после того-то и тогото является то-то и то-то, или же что тому-то и тому-то в одной области явлений, например в одном языке или же в одной категории слов или форм одного и того же языка, соответствует то-то и то-то в другой области^[22]. Так, например, один из общих законов развития языка состоит в том, что звук или созвучие более трудное заменяется с течением времени звуком или созвучием более легким или же что из представлений более конкретных развиваются представления более абстрактные и пр. Из этих законов встречаются мнимые исключения; но при точном исследовании эти исключения оказываются обусловленными известными причинами, известными силами, которые воспрепятствовали причинам или силам, вызвавшим данный закон, расширить его и на кажущиеся исключения. Убедившись в этом, мы должны сознаться, что наше обобщение в закопе было неточно и пеполно и что к известному уже genus proximum закона следует прибавить еще ограничивающую differentia specifica. Тогда стапет ясно, что мнимое исключение составляет, собственно говоря, только подтверждение общего закона^[23].

Общие причины, общие факторы, вызывающие развитие языка и обусловливающие его строй и состав, очень справедливо называть силам и. Таковы, между прочим:

• 1) привычка, то есть бессозпательпая память;
• 2) стремление к удобству, выражающееся:
  • а) в переходе звуков и созвучий более трудных в более легкие, для сбережения действия мускулов и нервов, б) в стремлении к упрощению форм (действием аналогии более сильных на более слабые), в) в переходе от конкретного к абстрактному, для облегчения отвлечепиого движения мысли;
• 3) бессознательное забвение и непонимание (забвение того, о чем сознательно и не знали, и непонимание того, чего сознательно и не могли понимать), но забвение и непонимание не бесплодное, не отрицательное (как в области сознательных умственных операций), а забвение и непонимание производительное, положительное, вызывающее нечто новое поощрением бессознательного обобщеппя в новых направлениях;
• 4) бессознательное обобщение, аперцепция, то есть сила, действием которой народ подводит все явления душевной жизни под известные общие категории. Эту силу можно сравнить с силою тяготения в плапетпых системах: как существуют известные системы небесных тел, обусловленные силою тяготения, так же точно и в языке существуют известные системы, известные семьи и других категорий языка, связанные силою бессознательного обобщения; как небесное тело, выйдя из области влияния одной планетной системы, движется в пространстве особняком, пока паконец пе подвергнется влиянию новой системы, так же точно и известное слово или форма, связь которого или которой с другими тождественными или родственными забыта в чутье народа (или, как при словах заимствованных, когда самое слово или форма его не находились прежде пи в какой связи с данным языком), стоит особняком в языке, пока наконец оно или она не подвергнется влиянию новой семьи слов или же категории форм действием народного словопроизводства, аналогии и т. п.;
• 5) бессознательная абстракция, бессознательное отвлечение, бессознательное стремление к разделению, к дифферента ровке. Как предшествующая сила представляет в языке силу центростремительную, так эту силу (бессознательной абстракции) можно сравнить со второю из двух сил, на которые разлагается сила тяготения вообще, как их равнодействующая, то есть с силою центробежною^[24].

Почва, на которой происходит действие всех этих сил в языке, представляет две стороны:

ческих искусств). Хотя влияние сознания па язык проявляется вполне сознательно только у некоторых индивидуумов, но все-таки его последствия сообщаются всему народу, и таким образом оно задерживает развитие языка, противодействуя влиянию бессознательных сил, обусловливающих в общем более скорое его развитие, и противодействуя именно с целью — сделать язык общим орудием объединения и взаимного понимания всех современных членов народа, равно как и предков, и потомков. Отсюда застой в известной степени в языках, подверженных влиянию человеческого сознания, в противоположность скорому и безыскусственному течению языков, свободных •от этого влияния. В связи с влиянием сознания находится (сознательное и бессознательное) влияние книг и литературы вообще на язык литературно •образованного народа (ср., между прочим, обусловленное привычкою влияние кпиг церковнославянских на произношение лиц духовного звания в православных славянских землях и т. п.), влияние грамотпости па народный язык (например, влияние церковнославянского, но только па состав, по и •па строй народного русского языка; переход из кпиг и журналов в разговорный язык известных изречений в виде стереотипных фраз, становящихся обыкновенно впоследствии избитыми, пошлыми (ср., между прочим: «Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft» etc. von Lazarus und Steinthal, V, стр. 106—109)).

Иногда, песмотря ua все усилия исследователей, нельзя открыть, действию каких сил, влиянию каких причин обязано своим существованием известное явление. В таком случае вопрос о причине этого явления следует оставить нерешенным, ожидая более благоприятных обстоятельств, которые, может быть, сделают возможным объяснение этого явления в связи причин •и следствий. Принимать возможность беспричинных явлений и в одно и то же время заниматься серьсзпо наукой нельзя последовательному уму. Несмотря тоже на то, многие из ученых, занимающихся разбором разных проявлений так называемой внутренней жизни человечества не только в тех случаях, где нельзя пока доискаться определенных причин, но даже там, где данное явление объясняется очень просто известными науке силами и законами, предпочитают этому естественному объяснению объяснение мистическое, вводя в науку вовсе ненаучные категории целесообразности, случайности, опеки всевозможных демоннстическпх сил и т. п. Видеть в явлениях какую-то объективную цель как основание для их объяспения совершенно ненаучно. Говорить, например, что «каждый исторический народ живет для того, чтоб «дать возможно полное проявление и развитие тем способностям исвойствам, которыми наделила его природа (!), чтобы создать особую культуру, принести и свою лепту в сокровищницу общечеловеческой образованности» — значит переносить в науку свои задушевные и, может быть, весьма? благородные желания и этими задушевными благородными желаниями и созданиями фантазии объяснять явления — значит забывать, что развитие науки (другое дело — проповеди и мечты идеалистических деятелей) состоит из вопросов «почему?» (а не «для чего?») и из ответов: «потому что» (а не «для того, чтобы»). Ученые этого ненаучного направления общий характер всех проявлений известного парода, обусловленных его природою и внешними влияниями, что называется обыкновенно культурою и цивилизацией, объясняют каким-то с облаков слетевшим «призванием». Эти апостолы всевозможных демонических сил весьма охотно говорят о «духе народа», «духе языка», «духе времени» (объясняя, например, духом времени отдельные явления) и т. п., не помня того, вполне справедливого, замечания Гёте: Was ihr den Oelst dcr Zeilen heisst,.

Das 1st im Grund dcr Herrcn eigner Gelst.

Человек, думающий положительно, ставит себе прежде всего вопрос: aut.. aut, то есть или допустить целесообразность, призвание, свободную.

• 1) чисто физическую сторону языка, его построениеиз звуков и созвучий, обусловленное органическим устройством народа и подверженное беспрестанному влиянию силы косности (vis inertiae);
• 2) ч у т ь е языка народом. Чутье языка народом не выдумка, пе субъективный обман, а категория (функция) действительная, положительная, которую можно определить по ее свойствам и действиям, подтвердить объективно, доказать фактами.

Борьба всех вышеисчисленных сил обусловливает развитие языка. Разумеется, что этой борьбы и вообще действия сил в языке не следует понимать олицетворителыю, так как наука оперирует не мифами, а чистыми представлениями и чистыми понятиями. Как законы, так и силы — пе существа, даже не факты, а продукты умственной деятельности человека, имеющие целью обобщить и связать факты и найти для них общее выражение, общую формулу. Это не демонические идеи, рекомендуемые философами известпого направления, а видовые понятия (Artbegriffe), которые тем совершеннее, чем более явлений можно подогнать под них, объяснить ими. С другой стороны, эти законы и силы, как и все вообще понятия и умственпые категории, пе единичны в своем составе, а являются равнодействующими бесчисленного множества соприкасающихся представлений и понятий.

Я воздерживаюсь от более подробного разбора сил и законов, так как 1) нет для этого времени и так как 2) это собственно предмет логики, как науки, рассматривающей условия познания и отвлечеппой умственной деятельности вообще, и ограничусь только вопросом: можно ли общие категории языковедения^[25][26] считать законами и силами в сравнении с законами и силами, разбором которых занимается физика и другие естественные науки? Разумеется, можно; ибо и силы и закопы естественных наук не что ипое, как объединяющие продукты умственной деятельности, как более или менее удачные обобщения. Все превосходство их в том, что простота подходящих под них явлений и фактов и более продолжительное существование самих наук дозволили применить к ним математические вычисления и этим придать им высокую ясность и точность, между тем как очень сложные процессы, -совершающиеся в языке, и педавнее существование самой науки языковедения задерживают ее обобщения на степепи большей или меньшей шаткости и непостоянства. Это, однако ж, не должно пас смущать, потому что и общие категории новейшего направления биологических естественных наук (зоологии и ботапики) ничуть не точнее и не яснее в своих применениях: и они являются только более или менее удачными обобщениями, а вовсе не силами и закопами, если обсуждать их с тою требовательностью, к какой мы привыкли при разборе законов и сил, составляющих принадлежность астрономии, физики, химии и пр.

Из вышеизложенного видно, что в языке сочетаются в неразрывной связи два элемента: физический и психический (разумеется, этих выражений нельзя принимать в смысле метафизического различия, а должно разуметь их просто как видовые попятия). Силы и законы и вообще жпзпь языка основываются на процессах, отвлеченным разбором которых занимаются физиология (с анатомиею, с одной, и акустикою, с другой стороны) и психология. Но эти физиологические и психологические категории проявляются здесь в строго определенном объекте, исследованием которого занимается исторически развившееся языковедение; большей части вопросов, которыми задается исследователь языка, никогда не касаются ни физиолог, ни психолог, стало быть, и языковедение следует признать наукою самостоятельною, пе смешивая его пи с физиологией, пи с психологией. Так же точно физиология исследует в применении к цельным организмам те же процессы, законы, и силы, отвлеченным разбором которых занимаются физика и химия; однако ж все-таки никто не уничтожает ее в пользу этих последних паук ^2G.

Определив, хотя только самым приблизительным и неточным образом, род занятий нашей науки и научное направление, наиболее соответствующее современному ее пониманию, я постараюсь начертить план ее внутренней организации, то есть, представить^[27]

вам, господа, ее общее разделение, как оно развилось исторически ^2в.

Прежде всего нужпо отличить чистое языковедение, языковедение само по себе, предметом которого служит сам язык как сумма в известной степени однородных фактов, подходящих в своей общности под категорию так называемых проявлений жизни человечества, — и языковедение прикладное, предмет которого составляет применение данных чистого языковедения к вопросам из области других наук.

Чистое языковедение распадается на два обширные отдела:

А. Всесторонний разбор положительно данных, уже сложившихся языков.

Б. Исследование о начале слова человеческого, о первобытном образовании языков и рассмотрение общих психическифизи о логических условий их беспрерывного существования^[28][29].

А. Положительное языковедение разделяется на две части: I) в первой язык рассматривается как составленный из частей, то есть как сумма разнородных категорий, находящихся между собою в тесной органической (впутрепней) связи;

II) во второй же языки как целые исследуются по своему родdei), индивидуальность вредна. и ее необходимо уничтожать в объективном разуме толпы. Впрочем, не только так называемое простонародье, но и другие классы парода живут гораздо более как толпа, как стадо, нежели индивидуально. Особенно теперешнее время не очень-то богато истинными своеобразно и вполне сознательно и самостоятельно действующими, оригинальными, выдающимися личностями. Напротив того, XVIII век объяснял все преимущественно сознанием и свободною волею; следовательно, тогда ученая толпа поклонялась индивидуальному уму и разуму. В состав этого рода материала входит язык всех без исключения сословий: мазуриков, уличных мальчишек, торговцев (например, офеней), охотников, мастеровых, рыбаков и т. д., язык разных возрастов (детей, взрослых, стариков и т. п.) и известных состояний человека (сообразно обстоятельствам жизни, например, язык беременных женщин и т. п.); язык личностей, язык индивидуальный, язык семей и т. д. Кроме того, сюда принадлежат названия местностей, личные имена и т. п.; следы влияния данного языка на ипостранные и наоборот (нечто вроде языковых окаменелостей) и т. д.

2) П, а м я т н и к л языка (в хронологическом порядке), письменность, литература, не в смысле эстетическом или культурном, а просто все следы языка в каких бы то ни было начертаниях. И теперешняя литература языков настоящего времени представляет только памятник, а не самый язык. При памятниках давно минувших времен палеография является необходимою помощницей языковедения. По памятникам нельзя никогда заключать вполне о языке соответствующего времени, и данные, почерпнутые из их исследования, нужно дополнять рассмотрением строя и состава данного языка в нынешнем его состоянии, если он существует, а если нет, то посредством дедуктивных соображений и сравнения с другими языками. Обыкновенно вернее передают состояние языка памятники парода нс столь цивилизованного, нежели памятники народа литературно объединенного и создавшего себе искусственный литературный язык и искусственное правописание. С этой точки зрения и в настоящее время важным материалом для языковедения служат, например, письма лиц, не знающих правил правописания и вообще неграмотных н необразованных, непосредственных. Памятники состоят не только из цельпых произведений на известном языке, по также пз отдельных слов и выражений, попавших в иностранную среду (ср. «О древнепольском языке до XIV столетия. Сочинение И. Бодуэна д е К у р т е н э». Лейпциг, 1870, § 1—3). Если исследование живого языка можно справедливо сравнить с зоологией и ботаникой, то зато сравнение разбора памятников с палеонтологией будет совершенно не точно, так как язык не организм и слова не частп организма; следовательно, они не могут оставлять видимых отпечатков, реальных знаков (следов) своего существования (окаменелостей), как организмы или части организмов животных и растений. Памятники представляют только условные, номинальные видимые знаки (начертания) слышимых звуков языка, и потому по ним о языке можно заключать только аналогически.‘ Лингвист пе имеет перед глазами строя даже живых языков (хотя слышит их звуки), и должен только через сопоставление и разные научные соображения составить себе о нем понятие, между тем как натуралист даже строй мертвых отдельных организмов может иногда воссоздать по их рельефным следам (окаменелостям).

Совершаемые на материале, данном живыми языками и памятниками, приготовительные ученые операции состоят в наглядном представлении всего положительно данного богатства языков помощью издания их образству и формальному сходству. Первая часть — грамматика как рассмотрение строя и состава языка (анализ языков), вторая — систематика, классификация. Первую можно сравнить с анатомией и физиологией, вторую с морфологией растеппй и жи;

цов и памятников, помощью составления описательных грамматик и словарей,.

• 3) Посредственный материал для аналогических умозаключений и выводов о данном языке представляют: а) язык детей, говорящих этим языком (рассмотрение языка детей бросает свет на образование звуков, пх чередование и т. п., чутье корня и т. п., стремлшше к дифферепцировко п т. п.);
• б) наблюдение индивидуальных природных недостатков в произношении;
• в) наблюдений над произношением глухонемых; г) изучение, как произносят иностранцы слова известного языка и вообще как они относятся к этому языку (это проливает свет на природу одного языка в отличие от другого, как на природу разбираемого языка, так и на природу языков иностранных).

Что касается второго отдела чистого языковедения: исследования о начале слова человеческого, о первобытном образовании языков и т. п., то здесь мы не встречаем непосредственного материала и должны довольствоваться материалом посредственным, который позволяет нам делать аналогические умозаключения и выводы:

• 1) Индивидуальное развитие проливает свет на начало и первобытное образование языка, так как из естественных наук известно, что индивидуум повторяет в сокращении все видоизменения породы, вида и рода. Это будет преимущественно наблюдение над младенцем, переходящим в возраст ребенка, начинающим лепетать (с самых ранних пор, с самых первых попыток, как задатков будущего языка). Сделанные при этом замечания можно mutatis mutandis перевести в эпоху первобытпого образования слова человеческого. Однако же аналогические заключения в этом направлении должны быть делаемы с большою осторожностью, так как наш ребенок отличается от первобытного человека, начинавшего и начавшего говорить: 1) зоологически: а) в собирательном отношении — другая степень в развитии generis homo, другое устройство мозга и нервной системы вообще; б) индивидуально — другая степень в развитии индивидуальном, другой возраст;
• 2) ребенок находит вокруг себя людей говорящих и готовый язык, между тем как совершаемый в течение многих поколений процесс парождеппя языка основывался именно па все большем и большем развитии каждым поколением скудных задатков языка, унаследованных от предков; наш ребепок сразу встречает уже готовые известные культурные отношения, между тем как первобытный человек жил в строгой неразрывной связи с природою и подчинялся ее влиянию вполне страдательно.
• 2) Сравнение различных степепсй культуры и умствепного развития разных пород людей и народов в настоящее время приводит нас к убеждению, что теперешнее состояние человечества представляет налицо в одно и то же время различные фазисы его постепенного развития (ср. одновременное существование в одном и том же обществе детей, юношей, взрослых, стариков и т. д.). Здесь мы можем от полунемых дикарей подыматься вверх по лестпице постоянного совершенствования к той степени, на которой стоит кавказское племя (раса). Для того чтобы составить себе хоть приблизительное представление о первобытном состоянии языка вообще, очень поучительно исследовать языковое состояние дикарей. Если исследователю невозможно совершить это посредством собственного наблюдения, он должен черпать свои сведения из лингвистических трудов других ученых и из достоверных описаний путешественников.
• 3) Изучая ход развития данных языков и подмечая общие направления в этом развитии, мы вправе продолжить назад линию постепенных изменений и таким образом делать более или менее определенные заключения о времени первобытного образования языков, даже находящихся на самой позднейвотных в ботапико-зоологическом смысле^[30][31]. Разумеется, что как везде в природе и в науке, так и здесь нет резких пределов, и исследования в одной части обусловливаются и основываются на данных из области другой части. Для разбора строя и состава известного языка, с одной стороны, очень полезно, даже необходимо знать, к какой категории в формальном отношении принадлежит этот язык; с другой же сторопы, для объяснения его явлений соответственными явлениями языков родственных нужно определить, часть которой семьи и отрасли составляет этот данный язык. Подобным образом только рассмотрение строя и состава языков дает прочное основание для их классификации.

I. Сообразно постепенному анализу языка можно разделить грамматику на три большие части: 1) фонологию (фонетику), пли звукоучепие, 2) словообразование в самом обширном смысле этого слова и 3) синтаксис.

• 1. Первым условием успешного исследования звуков следует считать строгое и сознательное различение звуков от соответствующих начертаний; а так как ни за одною орфографией нельзя признать полной последовательности и точности в обозначении звуков и их сочетаний и так как, с другой сторопы, ложный способ воспитапия и постоянная практика развивают, или, справедливее говоря, не устраняют сбивчивости в понятиях, основывающейся на первоначальной конкретности человеческого миросозерцания, то для исполнения вышеприведенного условия необходимо при разборе звуков думать постоянно параллелями: один член такой параллели — звук или созвучие, другой — соответствующее ему в данном случае начертание, буква или же сочетание букв. Предмет фонетики составляет:
  • а) рассмотрение звуков с чисто физиологической точки зрения, естественные условия их образования, их развития, и их классификация, их разделение (уже здесь нельзя рассматривать язык в отвлечении от человека, а, напротив того, следует считать звуки акустическими продуктами человеческого организма)^[32];
  • б) роль звукон в механизме языка, их значение для чуть я народа, не всегда совпадающее с соответственными категориями звуков по их физическому свойству и обусловленное, с одной стороны, физиологическою природой, а с другой — происхождением, историей звуков; это разбор звуков с морфологической, словообразовательной точки зрения. Наконец, предмет фонетики составляет
  • в) генетическое развитие звуков, их история, их этимологическое и строго морфологическое сродство и соответствие, — это разбор звуков с точки зрепия исторической.

Первая физиологическая и вторая морфологическая части фонетики исследуют и разбирают законы и условия жизпи звуков в состоянии языка в один данный момент (статика звуков), третья же часть — историческая — законы и условия развития звуков во времени (динамика звуков).

• 2. Разделение словообразования, или морфологии, соответствует постепенному развитию языка: оно воспроизводит три периода этого развития (односложность, агглютинацию, или свободное сопоставление, и флексию). Части морфологии суть следующие:
  • а) наука о корнях — этимология;
  • б) наука о т е м о о б р, а з о в, а н и и, о словообразовательных суффиксах, с одной, и о темах или основах, с другой стороны:
  • в) наука о флексии, или об окончаниях и о полных словах, как они представляются в языках на высшей степени развития в языках флексивных.

Как везде в природе и в науке, так и здесь трудно установить строгие пределы и подчас трудно решить, в какой части следует рассматривать известный вопрос. Но ведь и постепенный переход от низших степеней развития к высшим (то есть, от предшествующих к последующим) совершался не скачками, а медленно, постепенно, незаметно.

3. Синтаксис, пли словосочинение (словосочетание), рассматривает слова как части предложений и определяет их именно по отношению к связной речи, или предложениям (основание для разделения частей речи); оно занимается значением слов и форм в их взаимной связи. С другой стороны, оно подвергает своему разбору и целые предложения как части больших целых и исследует условия их сочетания и взаимной связи и зависимости.

Как не все части анатомии применимы ко всем организмам, как например остеология возможна только при исследовании позвоночных, так же точно и при рассмотрении многих языков ряясь при рассмотрении звуков собственным грамматическим силам. Я думаю, что, занимаясь научным изучением известного предмета, следует знакомиться со всевозможными исследованиями того же предмета и не отказываться от результатов других, для пас вспомогательных паук. Иначе придется постоянно совершать труд Сизифа, или, говоря проще, воду толочь.

нужно совершенно исключить некоторые из вышеисчисленпых частей грамматики. Так, например, исследование односложных языков, главный представитель которых язык китайский, сводится только к фонетике и своеобразному синтаксису; из словообразования остается только своеобразная этимология, то есть разбор своеобразных корней.

При грамматическом рассмотрении языка необходимо соблюдать хронологический принцип, то есть принцип объективности по отношению к совершающемуся во времени генетическому развитию языка. Этот принцип генетической объективности можно выразить тремя следующими положениями:

Положение 1-е. Данный язык пе родился внезапно, а происходил постепенно в течение многих веков: он представляет результат своеобразного развития в разные периоды. Периоды развития языка пе сменялись поочередно, как один караульный другим, но каждый период создал что-нибудь новое, что при незаметном переходе^[33] в следующий составляет подкладку для дальнейшего развития. Такие результаты работы различных периодов, заметные в данпом состоянии известпого объекта, в естественных пауках называются слоями: применяя это название к языку, можно говорить о слоях языка, выделение которых составляет одну из главных задач языковедения .

Положение 2-е. Механизм языка и вообще его строй и состав в данное время представляют результаты всей предшествовавшей ему истории, всего предшествовавшего ему развития, и наоборот, этим механизмом в известное время обусловливается дальнейшее развитие языка.

Положение 3-е. Крайне неуместно измерять строй языка в известное время категориями какого-нибудь предшествующего или последующего времени. Задача исследователя состоит в том, чтобы подробным рассмотрением языка в отдельные периоды определить его состояние, сообразное с этими периодами, и только впоследствии показать, каким образом из такого-то и такого-то строя и состава предшествующего времени мог развиться такой-то и такой-то строй и состав времени последующего. То же требование гепетической объективности вполне применимо и к исследованию разных языков вообще: видеть в известном языке без всяких дальнейших околичностей категории другого языка не научно; наука не должна навязывать объекту чуждые ему категории и должна отыскивать в нем только то, что в нем живет, обусловливая его строй и состав^[34].

Представление грамматических вопросов может быть двояким: или преимущественно в порядке категорий науки, в порядке однородных научных вопросов, или же преимущественно в порядке генетического развития самого объекта^[35]. Первое подбирает сходные явлеппя в разпых областях речи человеческой или вообще во всех доступных исследователю языках, или же в строго определенной группе языков (или даже в одном языке) и имеет конечною целью сформулировать и определить общие категории, законы и силы, тем же самым объясняя многие явления языка. Другой способ представления придерживается естественного течения в области языка и, отвлекая и систематизируя лишь настолько, сколько необходимо вообще для науки, в остальном рисует научную картину развития объекта (или с незапамятных времен по последнее, или же только в известный определенный период). Это — внутренняя история языка или языков, которую необходимо отличать от внешней их истории^[36], рассматривающей язык в отношении этнологическом, стало быть, исследующей только судьбы его носителей и таким образом составляющей одну часть прикладного языковедения, а именно приложение систематики к этнографии и этнологии (следовательно, состоящей в применении данных языковедепия к вопросам из области другой пауки). Обыкновенные грамматики разных языков берут только известный момент истории языка и стараются представить его состояние в этот момент. Но истинно научными они могут быть, только рассматривая этот известный момент в связи с. полным развитием языка.

Современное языковедепие стоит ужо па той степени научного совершенства, что, исследовав с надлежащею точностью по положительным данным все прошедшее развитие известного языка, тщательно подмечая вновь появляющиеся в нем стремления и опираясь па аналогию других языков, оно может предсказать в общем внутреннюю будущность этого данного языка или же воссоздать прошлое, от которого не осталось никаких памятников^[37][38]. За неимением времени я не стану приводить примеров, тем более, что в самом же курсе не раз представится случай обратить па это ваше внимание. Разумеется, относительно будущности эти научные (но не пророческие) предсказания языковедения далеко не так точны, как, например, предсказания астропомии: они только в общем указывают на будущее явление, на будущий факт, не будучи в состоянии определить с точностью отдельные моменты его появления. Но и то, что теперь уже возможно, очень утеши тельно, доказывая состоятельность употребляемого ныне метода исследования и приближая языковедение к цели всех индуктивных наук, именно к возможно более обширному применению дедуктивного метода.

II. Систематики, классификации языков нельзя понимать в смысле искусственного облегчения их изучения посредством введения порядка в их разнообразие па основании известных, наобум подобранных или же предвзятых характеристических черт. При современном взгляде па науки вообще и на языковедение в особенности истинно научная классификация языков должна быть воспроизведением их естественного развития и, с другой стороны, должна основываться на существенно отличительных свойствах.

В области языков родственных ^зв, то есть развившихся из одного и того же первобытного языка и, следовательно, представляющих видоизменения одного и того же первоначального материала под влиянием разлпчпых условий, в которых паходплись и находятся говорящие этими языками народы, — классификация является только модификацией истории языка. Следует только посмотреть па языки как па индивидуумы или скорее как на комплексы знаменательных звуков и созвучий, соединяемых в одно целое чутьем известного народа, с другой стороны — выдвинуть па первый плап те свойства отдельных языков, которые или существенно отличают их друг от друга, или же соединяют их в одну группу в отличие от других языков и групп, и ео ipso история языка становится генетическою классификацией языков. При этом необходимо постоянно иметь в виду, что припципа генетического разделения родственных языков следует искать не, но общепринятому обычаю — в отдельных фонетических, лексических и формальных различиях, по в общих стремлениях, ?обусловливающих своеобразное развитие всего механизма языка, так как только эти общие стремления можно признать характеристическими и постоянными свойствами, обособляющими отдельные языки в среде всех прочих, находящихся с ними в более или менее близком сродствё.

Рядом с этою генетическою классификацией существует тоже морфологическая, разделяющая языки по особенностям их строя и основывающаяся именно на второй части грамматики, то есть на морфологии или словообразовании^[39]. Основное морфологическое различие групп языков предполагает и первобытное основное существенно различное миросозерцание носителей этих языков, народов, предшествовавшее первобытному? образованию настоящих языков и затем сопровождавшее это первобытное их образование^[40]; и поэтому-то языки, отличающиеся друг от друга морфологически, не могут быть родственны генетически. Напротив того, языки, генетически различные,.

могут принадлежать к той же категории с морфологической точки зрения, то есть они могут представлять один и тот же или, по крайней мере, сходный строй^[41].

Скрещением классификации генетической с морфологическою является разделение языков флексивных на первичные и вторичные, синтетические и аналитические. В первых слова чувствуются еще живо в своем составе, и потребности флексии удовлетворяются помощью входящих в состав слова окончаний и т. п., во вторых слова являются уже, по отношению к своему составу, мертвыми созвучиями, мертвыми конгломератами звуков, и флексивные отношения выражаются помощью определяющих самостоятельных словечек. Но, не смотря на то, основной характер тех и других одинаков: основные стремлепия и потребности не изменяются, а изменяются только средства, служащие для их удовлетворения. Разумеется, здесь менее, чем где-либо, можно обозначить строгие пределы: папротив того, мы видим большое разнообразие и бесконечный ряд всевозможных переходных состояний. Мало того, уже в самом совершенном первичном состоянии исторически данных флексивных языков замечаются задатки вторичного строя, и наоборот, даже в языках, наиболее подвинувшихся своим стремлением ко вторичному строю, есть следы первобытной первичной формации.

Из семи известпых, научно определенных (несмотря на морфологический строй), генетически упорядоченных групп языков^[42] более всех прочих обращено было внимание науки на две, принадлежащие по своему строю к языкам высшего морфологического разряда, то есть к языкам флексивным, носители которых, то есть говорящие ими народы, принадлежат к самым культурным и самым влиятельным относительно всемирной истории. Это суть группы (отрасли) языков семитических и индоевропейских^[43]. Преимущественно последняя группа была подвержена самому тщательному научному исследованию, и па ней выработан метод, применяемый теперь и при рассмотрении других групп.

Приемы пауки лучше всего изучить при исследовании строго* определенной семьи или же отрасли языков. Так и мы будем исключительно заниматься индоевропейскою отраслью, исследуя как ее строй и состав в историческом развитии, так и взаимные отношения ее отдельных членов. Индоевропейская (ариоевропейская?) отрасль распадается на восемь отдельных семей: 1) индийскую, 2) ирапскую, 3) греческую, 4) романскую.

5) кельтскую, 6) германскую, 7) литовскую и 8) славянскую. Они выделились не в одно время из общего первобытного языка, но некоторые семьи более продолжительное время жили вместе друг с другом, чем с остальными семьями, а потому и в настоящее время представляют более сходства. Относительно этого вопроса расходятся мнения ученых, и нужно сознаться, что употребляемые для его решения приемы вовсе неудовлетворительны (ср. выше, где говорится о принципе генетического разделения родственных языков). Окончательно решенным можно считать ближайшее родство семьи индийской с иранскою, семьи славянской с литовскою п, по всей вероятности, семьи греческой с романскою^[44].

Древнейшие памятники индоевропейской отрасли сохранила ипдийская семья в священных кпигах Вед, язык которых, хотя с некоторыми изменениями, служил впоследствии для индийцев общим литературным языком под названием санскрита. Следовательно, настоящий санскрит не есть язык пародпый, а только священный литературный язык, в том роде, как в былое время старославянский для славян, а в настоящее — верхненемецкий для пемцев. Изучение санскрита очень важно для изучения индоевропейской отрасли вообще как вследствие подробного и удачного его анализа, совершенного еще туземными грамматиками, так и, но достоинствам, а именно по прозрачности строя самого языка. Одпако ж пе следует забывать, что санскрит есть только один из членов общей индоевропейской отрасли (не первобытный язык, а тоже производный, только с самыми древними памятниками), что, следовательно, его изучение пе исчерпывает всегобогатства вопросов, возбуждаемых рассмотрением этой отрасли, и что, ограничиваясь подробным историческим изучением какойнибудь другой семьи или же языка, например семьи славянской, германской, греческой и т. п., можно, собственно говоря, обойтисьбез знания санскрита; хотя, с другой стороны, никогда не помешает усвоение себе отчетливого знания грамматической системы этого старинного языка. Но при всем том следует избегать столь распространенного рабства перед санскритом и не измерять явлений других языков санскритскими категориями.

Б. Грамматикой и систематикой исчерпывается научное исследование исторически данных языков. Во втором отделе чистого языковедения разбираются вопросы, лежащие вне пределов исторических данных. Здесь говорится о начале слова человеческого, о первоначальном его образовании, об общих психически-физпологических условиях его беспрерывного существования, о влиянии миросозерцания народа на своеобразное развитие языка и, наоборот, о влиянии языка па миросозерцание его носителей, о значении языка для психического развития народа и т. п. Многие исследователи языка относят эти вопросы к антропологии и психологии; но мне кажется, что так как они касаются языка, то и должны тоже подлежать рассмотрению со стороны языковедения, тем более, что для их решения требуются данные из положительной части этой науки, из истории языка.

Что касается прикладного языковедения, то оно состоит:

• 1) в применении данных из грамматики к вопросам из области мифологии (этимологические мифы)^[45], древностей и истории культуры вообще (сравпение слов, важных в культу рпо-историческом отношении, цвет которого составляет первобытная, или доисторическая, история, воссоздаваемая при помощи языковедепия и называемая также лингвистическою палеонтологией), в определении посредством грамматических исследований взаимного влияния народов друг на друга и т. д.,
• 2) в применении данных из систематики к этнографическим и этнологическим вопросам и к вопросам из истории народов вообще (разделение языков в связи с естественным разделением человечества) и пр.; и наконец,
• 3) в применении результатов исследования второго отдела (о начале языка и т. д.) к вопросам, составляющим предмет антропологии, зоологии и т. п. (причем лингвистика имеет, впрочем, только второстепенную важность).

В предшествующем изложении я старался определить языковедение, указать на его основные вопросы и представить его внутреннюю организацию, как она развилась исторически. По до сих пор я пе ставил вопроса, что такое язык, а между тем ясное, хотя бы только отрицательное определение его кажется весьма полезным^[46][47].

Прежде чем ответить на этот вопрос, я считаю необходимым отвергнуть самым положительным образом тот предрассудок некоторых ученых, что язык есть организм. Это мнение создано вследствие страсти к сравнениям, которой страдают многие, не обращая внимания на то очень простое и убедительное предостережение, что сравнение не есть еще доказательство. В этом проявляется желание помощью сравнений избежать настоящего, серьезного анализа. Отсюда ученое пустословие, ученое фразерство, которое вводит в заблуждение людей не только поверхностных, но даже и очень основательно думающих. Не вдаваясь в более подробный разбор и критику того положения, что язык есть организм, и не стараясь определить сущность организма, я замечу только, что организм, подобно и неорганическим веществам, есть нечто осязаемое, наполняющее собою известное пространство, а с другой стороны — питающееся, размножающееся и т. д.^[47] Между тем, когда человек говорит (а ведь от этого и зависит существование языка), мы замечаем прежде всего движение ого органов; это движение органов вызывает движение воздуха, а различия этого движения обусловливают различия впечатлений, производимых на чувства слушателя и говорящего, и связаны с известными представлениями в уме как говорящего, так и слушателя^[49]. Кто считает язык организмом, тот олицетворяет его, рассматривая его в совершенном отвлечении от его носителя, от человека, п должен признать вероятным рассказ одного француза, что в 1812 г. слова не долетали до уха слушателя и мерзли на половине дороги. Ведь если язык есть организм, то, должно быть, это организм очень нежный, и словам, как частям этого организма, пе выдержать сильного русского мороза.

Я не стану разбирать всех ошибок и заблуждений, прямо или косвенно вытекающих из того предубеждения, что язык есть организм ⁴⁸, и прежде чем выскажу окончательное определение языка, обращу предварительно внимание, с одной стороны, на различие речи человеческой вообще, как собрания всех языков, которые только где-пибудь и когда-нибудь существовали, от мены и в другой (ibidem, стр. 1). В этом взгляде на природу языка очевидно недостает чего-то связывающего созвучие и значение, а именно недостает представления созвучия как внутреннего отражения внешней стороны слова. Этот недостаток есть следствие рассматривания языка в отвлечении от человеческого организма. Интересно узнать, где именно является таким необходимым образом звуковая форма при мышлении, писанин, которые всетаки не могут обойтись без так называемой функции слов: эти процессы совершаются посредством соединения представления предмета (значепня) с представлением созвучия (при писании еще с представлением видимых начертаний, сопровождаемых соответственными движениями руки), но без слышимого созвучия. Мало того: ведь когда говорит глухонемой, то есть когда он производит слышимые определенные движения волн воздуха, он производит вместе с тем впечатление звуковой формы только в ухе слушателя; для него же самого так называемая функция тесно связана пе с созвучиями и представлениями этих созвучий, но с известными движениями органов п с представлениями этих движений; какое же действие производят эти движепия органов на воздух и затем на ухо, для глухонемого вполне непонятно. Кроме того, можно встретить людей, которые без помощи учителя изучают, например, английский язык (звуки которого передаются очень сложною и трудноизучасмою орфографией) просто глазом, и у пих так называемая функппя английских слов соединяется пе с звуковою формой этих слов, а с обозначающими ее начертаниями (ср. замену видимых музыкальных нот на осязаемые при обучении слепых искусственной музыке). Л разве, с другой стороны, для человека, который одарен хорошим слухом, но не понимает известного иностранного языка, значение (функция) связано неотъемлемо со звуком? Может быть., впрочем, что во всех этих случаях звуковая форма п функция соединяются мистически, без участия заинтересованных (пли говорящих, но нс слышащих, или читающих глазами, или пакопсп слушающих, по не поинмающпх) индивидуумов. Изречения, приведенные мною в начале этого примечания, имеют своим источником узкий, фальшиво понятый монизм, последовательное применение которого уничтожило бы понятия и о нарождении, и о жизни, и о смерти организмов, и даже о самих оргапизмах. Ведь при мертвых оргапизмах лпешпяя форма (внешний вид и состав тела) остается почти не измененною, а исчезает только их осповная функция, уступая место другим функциям как производительным факторам новых организмов.

⁴⁸ Может быть, мне в скором времени представится возможность разобрать подробнее и критически как самый предрассудок, что язык есть оргаппзм, так п другие, находящиеся с пим в связи предубеждения ученых, например, что языковедение есть наука естественная (в смысле ботаники и зоологии), что оно совершенно различно от филологии, что язык и история находятся друг к другу в отношении противоречия и противоположности и т. д. Тогда я постараюсь тоже указать и на некоторые другие заблуждения.

отдельпых языков, наречий и говоров и наконец от индивидуального языка отдельного человека ^4и, с другой же сторопы — па различие языка как определенного комплекса известных составных частей и категорий, существующего только in potentia и в собрании всех индивидуальных оттенков ⁵⁰, от языка как беспрерывно повторяющегося процесса, основывающегося на общительном характере человека и его потребности воплощать свои мысли в ощущаемые продукты собственного организма и сообщать их существам ему подобным, то есть, другим людям (язык — речь — слово человеческое).

Взвесив все сказанное мною, равпо как и все недосказанное и даже вовсе, но высказанное, я делаю следующее определение языка: Язык есть слышимый результат правильного действия мускулов и нервов ^б1. Или же: Язык есть комплекс членораздельных и зпамепательных звуков и созвучий, соедипенпых в одно целое чутьем известного народа [как комплекса (собрания) чувствующих и бессознательно обобщающих единиц] и подходящих под ту же категорию, под то же видовое понятие на основании общего им всем языка.

Анализ языка будет предметом наших занятий.

Очень может быть, что многое из сказанного мною трудно было попять. В таком случае да послужит мне извинением то обстоятельство, что в общей вступительной лекции я мог только ставить вопросы и высказывать общие положения и выводы, разбору и доказательству которых будут посвящены мои последующие чтения. Тогда и непонятные ныне технические термины объяснятся сами собою.^[50][51]

• [1] 1 В историческом развитии всякого искусства (не только одного изящного) следует различать искусство бессознательное, то есть обыкновеннуюпрактику, предшествовавшую теории (хотя уж и тогда возможны бессознательные изобретения), и искусство сознательное, руководимое теорией, знанием. Точно так же в науке можно различать накопление отрывочныхпознаний дикаря или же неспособного человека от критического разбора
• [2] фактов и сознательного их обобщения образованным и способным человеком.
• [3] Ср., между прочим: «Об изучении родного языка вообще и особеннов детском возрасте. Из бесед И. И. Срезневского» («Известияимп. Академии наук по отделению русского языка и словесности», т. IX, 1860, стр. 1—51, 273—332; особый оттиск: вып. 2, СПб., 1861). — Сюда относятся все учебники-грамматики и другие книги, имеющие целью облегчитьдетям сознательное изучение родного языка и усвоение языков иностранных.
• [4] В связи с этим находится искусство хорошо переводить с иностранныхязыков на родной и обратно.
• [5] Что касается красноречия, то оно только с впешпен стороны, как такназываемая орфоэпия, может считаться применением языковедения; повнутренним же качествам, по подбору мыслей и их распределению, то естькак риторика, оно есть применение диалектики, логики.
• [6] Ср. Jacob Grimm. Ueber das Pedantiscbo in dor dcutschen Sprache."Kleinere Schriften". I. Berlin, 1864, стр. 327—373.
• [7] Всякому самостоятельному, положительному, объективному умуподобные правила и исключения могут только внушить отвращение к грамматике. Вот что говорит Гбте по поводу грамматических правил и исключении: «Die Grammatik missfiel mir, weil icb sie nur alsoin willkurliches Ge-setz ansah; die Regeln schienen mir lacherlich, weil sic durch so viele Aus-nahrnen aufgehoben wurden. die ich alio wieder besonders lernen sol He» (G 61 h e. Aus meinem Leben. Dichtung und Wahrheit, книга I).
• [8] «А11е grammatischen Ausnahmen scliienen mir Nachzugler alter Regeln, die noch hier mid da zucken, oder Vorboten neuer Regeln, die tiber kurz oderlang cinbrechen werden» (Jacob Grimm. Ucbcr aas Pedantische in dordeulschen Sprache, стр. 329).
• [9] Так, например, даже Шлейхер, считавший себя только строгим наблюдателем естественного развития языка, отрицавший вполне влияние наязык человеческого сознания, не допускавший вмешательства свободнойволи человека в чисто естественное развитие слова человеческого, заботилсяо чистоте отечественного языка; он очепь часто восставал против разных, как он называл, «неорганических» явлений в немецком языке, введенныхв негонесведущими шульмейстерами, и призывал земляков отказаться отэтих погрешностей. В особенности вторая часть его «Deutsche Sprache"преисполнена мест, отличающихся таким проповедническим направлениеми патриотическим жаром. Здесь это практическое направление доведено докрайности. Ведь эта кпига имеет, между прочим, целью разбудить „Natio-nalgefuhl“ немцев: по-моему, это почти то же, что статье о пищеваренииприписывать возбуждение аппетита.
• [10] „Я, как „эмпирический глоттик“, — говорит Шлейхер. — твердо убежден в том, что одно только дельное знание языков может быть основаниемзанятий языковедения и что прежде всего надобно стремиться к тому, чтобы, сколько возможно, ознакомиться с языками, которые избраны предметомисследования. Только на основании солидного, положительного знанияможно сделать нечто дельпое в нашей науке. Didicisse juvat. Итак, кто хочетпосвятить себя индогерманскому языковедению, тот должен прежде всегоосновательно изучать все старшие индогерманские языки, читать текстыи т. д. Кто некоторые из них оставляет в стороне, думая, что они менее важны, тот, носомнсппо, будет после сожалеть об этом“ (Шлейхер в сочинении:"Die Wurzel ЛК im Indogermanischen von Dr. Johannes Schmidt. Miteinem Vorworte von August Schleicher». Weimar, 1865, стр. IV).
• [11] См. Aug. Schleicher. Die Formenlehre der kircheuslawischenSprache etc. Bonn, 1852, стр. XI.
• [12] В особенности желательно развить в себе чутье для изучаемых языков, даже в такой степени, в какой общее образование прежних времен (XVI и XVII века в западной Европе) давало тонкое чутье для так называемых классических языков, латинского и греческого, преимущественно жедля латинского языка.
• [13] Знание и понимание языков отличается от владения ими более илименее настолько, насколько знание физиологических процессов отличаетсяот пх совершения (разумеется, что большое различие родов предметов обусловливает неточность этого сравнения).
• [14] И для человека, занимающегося теоретическою стороной языковедения, весьма полезно усвоить себе возможно обширное знание разныхязыков, как я уже заметил выше.
• [15] Ср., между прочим: «System der Sprachwissenschaft von К. W. L. H e у s о etc.». Berlin, 1856, стр. 6—21, § 5—9; «Geschichte der Sprachwissenschaft und orientalischen Philologie in Deutschland etc. von TheodorВ e n f e у». Munchen, 1869, стр. 1—12 и пр.
• [16] Естественным следствием этого направления является узкий партикуляризм, отрицающий уместность сравнения сходных явлений разныхязыков и ограничивающийся пределами одного языка.
• [17] Так, например, все слова всех языков считаются происшедшими изсозвучий, обозначающих представление «петуха», в сочинении «Dr. МахMiillers Bau-Wau-Thcoric und der Ursprung der menschlichen Spraclie etc. von Dr. Christoph Gottlieb Voigtmann etc.». Leipzig, 1865 (cp. Johannes Schmid t в «Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung», XV, стр. 235—237). Voss выводил все слова из первобытных созвучий, feoи geo (cp. J. Grim m. Ueber Etymologic und Sprachvergleichung. «Klei-nere Schriften», I, стр. 307).
• [18] Так, например, все слова всех языков считаются происшедшими изсозвучий, обозначающих представление «петуха», в сочинении «Dr. МахMiillers Bau-Wau-Thcoric und der Ursprung der menschlichen Spraclie etc. von Dr. Christoph Gottlieb Voigtmann etc.». Leipzig, 1865 (cp. Johannes Schmid t в «Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung», XV, стр. 235—237). Voss выводил все слова из первобытных созвучий, feoи geo (cp. J. Grim m. Ueber Etymologic und Sprachvergleichung. «Klei-nere Schriften», I, стр. 307).
• [19] В последнее время начинает обнаруживаться в науке стремлениесравнивать научным образом язык люден с языком животных, и от этогосравнения можно ожидать совершенно повых результатов.
• [20] Как известно, объяснение явлений составляет сущность стремленийвсех наук, и поэтому оно не может считаться исключительным свойствомодной или некоторых из них.
• [21] Есть ученые, которые в самом деле в сравнении для сравнения (искусство для искусства) видят всю мудрость языковедения, забывая о других, гораздо более интересных сторонах ученой практики, вопросах, выводах и т. д.
• [22] Здесь основание для различения закопов развития во времени и за-копов, обусловливающих одновремсппоо состояние известного предмета навсем его пространстве (пли в каждый данный момент его существования, или же только в известное время), то есть для различения того, что производит перемену, от того, что составляет сущность и основание. Законы одного рода переходят в законы другого рода, взаимно обусловливаясь.
• [23] Необходимые условия каждого научного закона следующие: а) относительно субъекта — определенность, ясность и точность; б) относительнообъекта — общспримеппмость.
• [24] Кроме выше исчисленных и нм подобных сил, действующих во всюжизнь языка* пужпо на известпой степепи развития человечества допуститьтоже как силу (хотя сравнительно не очень могущественную) влияние паязык человеческого сознания. Это влияние однообразит формы языкаи по-своему совершенствует его, являясь, таким образом, следствием стремления к идеальному, о котором говорено было выше (при разборе лингвисти-
• [25] волю, случай •, догмат и т. п. прекрасные вещи как основание для объяснения явлений, пли же нс допустить их. Если мы хоть один раз только станемобъяснять самое ничтожное явление целесообразностью, призванием, свободною волею, случаем, догматом и т. п., то последовательно мы должны будемдопускать и всегда такое же объяснение, и таким образом, видя в действительности только кучу несвязных и ничем не соединенных явлений, уничтожать всякую причинность, уничтожать всякую науку. Еще раз повторяю, что принимать возможность беспричинных явлений и в одно и то же времяне отвергать науки невозможно последовательному уму. Наука пе делает нималейших уступок: опа требует холодного, свободного от предрассудков, отвлеченного мышления. * Употребляемые и в строго научном языке выражений «случайно», «случайноесходство» и т. п. обозначают, что или причина явлений пока неизвестна, или междунесколькими явлениями замечается сходство, хотя они нс состоят ни в какой генетической и вообще естественной связи.
• [26] Нужно различать категории языковедения от категорий языка: первые представляют чистые отвлечения; вторые же — то, что живет в языке, как звук, слог, кореш", основа (тема), окончание, слово, предложение, разные категории слов и т. п. Категории языка суть также категории языковедения; но категории, основанные на чутье языка народом и вообще на объективных условиях бессознательной жизни человеческого организма, междутем как категории языковедспня в строгом смысле суть по преимуществуабстракции.
• [27] Ср., между прочим: Theodor В с n f е у. Geschiclite der Sprachwis-senschaft, стр. 8—9. — Впрочем, все науки составляют в общем только однунауку, предметом которой служит действительность. Отдельные наукиявляются следствием стремления к разделению труда, основывающемуся, однако ж, на объективных данных, то есть па большем или меньшем сходствои родстве явлений, фактов и научных вопросов.
• [28] Кроме настоящего языковедения как исследования языка, в кругзанятий лингвистов входят два рода оставленных здесь в стороне упражнении человеческого ума: 1) история языковедения (исследование развития лингвистических понятий и их осуществления в литературеи преподавательской деятельности), составляющая часть общей истории всехнаук, но принадлежащая специально и всецело исследователям языка, так как а) только они могут питать для нее особенный интерес и так как б) толькоу них может найтись достаточная подготовка для того, чтобы представитьисторию их же науки надлежащим образом; и 2) лингвистическая пропедевтика, методика, теория научного искусства, теория техническойстороны языковедения, задача которой состоит в представлении лучшегоспособа заниматься наукою и совершенствовать се во всех отношениях (в представлении правил изучения, исследования и изложения).
• [29] Здесь кстати упомянуть об одном вопросе из области методики языковедения, так как это может способствовать более точному определении*свойств задач и вопросов, рассматриваемых и исследуемых в отдельныхчастях чистой науки языковедения. Это вопрос о собирании материала иподготовительных ученых операциях, совершаемых в том и в другом отделеэтой науки. Материал для первого, положительного отдела чистого языковеденияпредставляет три категории: 1) Непосредственно данный материал, живые языки народовво всем их разнообразии. Такой материал представляют языки, живущие ив настоящее время и доступные исследователю. Сюда следует отнести народный язык во всей его полноте, разговорный язык (речь) всех слоев обществаданного народа, не только тех, которые ходят в сермягах и зипунах, но птех, что носят сюртуки, не только язык так называемого простонародья, нои разговорный язык так называемого образованного класса. В новейшеевремя заметно стремление считать живым и достойным внимания науки языком только язык крестьян и т. п., а на язык презираемой «гнилой интеллигенции» не обращать никакого внимания. Это находится в связи с моднымв настоящее время заочным платоническим поклонением господина во фракемужику. Причиною же тому вечная конкретность и неспособность ученомтолпы различать надлежащим образом теорию и практику. Явлепия жизнинародной объясняются в пауке очень удачно бессознательными силами, следовательпо, на практике необходимо идолопоклонство перед бессознательными силами: народ «в массе» никогда не ошибается (vox populi — vox
• [30] шей степени развития. И вообще необходимо допустить, что многое, составлявшее сущность первобытного состояния языков, повторяется и в исторических данных языках, хотя бы только в рудиментарном виде. Все эти посредственные наблюдения, имеющие целью воссоздать в наукепервобытное образование языков, должны быть подкрепляемы анатомически-фпзиологпческим разбором псрвпой системы человека и даже основыватьсяпа результатах этого разбора (рефлексивные движения и т. п.).
• [31] Этого сравнения нельзя, конечно, принимать в строго буквальномсмысле уже потому, что, как мы ниже увидим, язык не организм, а анатомияи физиология, равно как и морфология организмов, занимаются действительными организмами. Верность сравпепия обусловлена здесь тожественностьки сходством умственных операций, совершаемых в той п другой области.
• [32] 28 Научное исследование звуков языка с физической точки зрения необходимо основывать на результатах физиологии и акустики. Некоторыеисследователи языка не хотят ничего знать об акустике и физиологии, дове-
• [33] 80 Незаметный переход одного состояния в другое, незаметное развитие, незаметное влияние медленно, но основательно действующих сил как в языке, так н в всех остальных проявлениях жизни, можно выразить алгебраическою формулой 0Х°°— т, то есть, что бесконечно малое изменение, произведенное в один момент, повторившись бесконечное число раз, дает наконецизвестную заметную определенную перемену. Так объясняется течение времени, увеличение пространств, действие на камень капель воды, беспрерывнопадающих па одно и то же место, влияние ядов, переход от спа к бодрствованию и наоборот, переход эмбриона в живого человека, медленный переходот жизни известного организма к его смерти, падение государств и другихопределенных политических и общественных проявлений и т. д. Везде естькакой-то неуловимый критический момент, решающий так или иначе: всепрошедшее или пропадает как будто бесследно, или же оставляет заметныеследы своего влияния.
• [34] В связи с этим состоит то заблуждение многих ученых, что они пригенетической классификации беспечно сравнивают между собою языки, Стоящие нс на соответствующих друг другу степенях развития, папример•санскрит и славянский или даже санскрит и английский — одип самыйдревний, другой самый новый из всех индоевропейских.
• [35] Сообразно с двумя главными сторонами задачи индуктивных наук (ср. выше): при втором способе преимущественно обобщаются явления иобъясняются во взаимной связи и генетической зависимости, при первом жеспособе преимущественно отыскиваются законы и силы и общие категорииоообщё.
• [36] Внешняя история языка теспо соязана с судьбами его носителей, то есть с судьбами говорящих им индивидуумов, с судьбами народа. В кругее исследований входит распространение языка, как географическое, таки этнографическое, общее влияние иностранных языков на данный языки наоборот, решение вопросов, употребляется ли данный язык и как лнте: ратурный, или же он живет только в народе, каким сословиям принадлежат люди, говорящие известным языком, в большом ли ходу язык (если он, разумеется, литературный) за своими собственными пределами, как по отношению к пространству (французский, немецкий, английский и вообще такназываемые универсальные языки), так и по отношению ко времени (латинский, греческий, церковнославянский), и если он в употреблении у другихпародов, то для каких пмеппо целей и т. д. и т. д. — вот вопросы, принадлежащие внешней истории языка. Внутренпяя же история языка занимаетсяразвитием языка самого по себе, жизнью языка, разумеется, не отвлекаяего неестественным образом от его носителей, от людей, а, напротив того, понимая его всегда в связи с физическою и психическою организацией говорящего им народа. Но она пе заботится о судьбах языка, а только обращает внимание на перемепы, происходящие внутри его же самого. Внутренняя история языка исследует, как парод говорит в известное время или жев течение многих веков и почему так говорит, внешняя — сколько людейговорит и когда (границы языка). Первое соответствует более или менеекатегории качества, второе — количества. Точно так же необходимо различать качесгво и количество, высшую или низшую степепь позпапий известного парода (или другого человеческого общества), в общем его составе —с одной, и распространение этих познаний между людьми, между отдельнымичленами народа или другого человеческого общества — с другой стороны. Внешняя и внутреняя история языка (объект науки, а не наука) влияютвзаимно друг на друга. Влияние внешней на внутреннюю кажется сильнее, чем паоборот. От влияния инострапных языков, от литературной обработкиязыка, от рода занятий людей, говорящих данным языком, от географических условий страны, ими обитаемой, и т. и. зависит ускорение или замедление и своеобразность внутреннего развития языка. Влияние внутреннейистории языка на внешнюю сводится более или менее к ускорению или замедлению развития литературы вследствие большей или меныпей податливости языка (плияпне, впрочем, небольшое) и к вопросу о переменяемостиязыка, к вопросу, когда именно язык изменился ужо пастолько, что егоследует по отношению к известпой, более древней эпохе считать уже не тем жеязыком, но его потомком (говоря олицетворительно), и к вопросу, можно лисчитать известные наречия частями одного языка или же самостоятельнымицелыми. Материал для внешней истории языка совпадает в значительнойстепени с материалом для истории и истории литературы. Говоря о распространенности народа, о его образоваппости, о расцвете его литературы, историк тем самым затрагивает во многих пунктах внешнюю историю языкаэтого народа. О материале для внутренней истории языка говорено быловыше.
• [37] 85 Особенно важно и необходимо для науки воссоздать так называемыепервобытные (Ursprachen) и основные языки (Grundsprachen), то есть языки, различные видоизмепення которых представляет известная группа положительно данных языков. При этом нужно помнить, что все-таки эти первобыт-пыс и осповпые языки в том виде, как они воссоздаются наукою, представляютне комплексы действительных явлений, а только комплексы паучпых фактов, добытых дедуктивным путем.
• [38] Внешним признаком родства языков следует считать возможностьфонетического перевода с одного языка на другой, то есть возможность каждое (не усвоенное) слово одного языка представить в форме другого по известным определенным звуковым законам и звуковым соответствиям.
• [39] Самым общепринятым образом языки разделяются с этой точки зрения на односложные, агглутинирующие и флексивные.
• [40] 88 Для примера возьмем две крайности: языки односложные и флекспв-ные. У пародов, говорящих языками односложными, пе появилась с самогоначала их существования (как людей, как пародов) и до сих пор пе появляетсяи никогда нс явится (так как теперь уже язык обусловливает склад народного ума) потребность выражать в языке отношения представлений помощьюматериальных средств, то есть звуков и созвучий (это дает нам даже правозаключать, что в уме человека, говорящего одним из этих языков, нет вовсепредставления настоящих формальных отношений), между тем как стройязыков флексивиых па этом именпо и основан< В односложных языках первобытная абстракция, помощью которой народ отделил имя от глагола ивообще разные категории слов по отношению к предложению, достигаетсяизвестным, строго определенным порядком слов (например, предикат после? субъекта, атрибут перед субъектом и т. п.), между тем как в языках флексив-ных для этой цели служат разные формальные элементы, развившиеся изданного материала языка.
• [41] Впрочем, это происходит еще, может быть, вследствие недостаточного и ограниченного морфологического разделения, и, вероятно, при болееточном и менее узком определении строя отдельных языков оказалось быболее различий, нежели до сих пор обыкновенно предполагается.
• [42] Группы эти суть: 1) индоевропейская, 2) семитическая, 3) хамити-ческая, 4) финско-татарская, или уралоалтанская, 5) дравидийская или деканская, 6) полинезийская, или океанская (малайская), 7) южноафриканская.
• [43] Исконное основное различие языков индоевропейских и семитических паходит себе аналогию в пскоппом осповном различии религиозныхвоззрений их носителей, то ость говорящих ими плсмеи, именпо таких воззрений, семепа которых должны были быть брошены еще в то время, когдачеловек только начинал быть человеком, начинал говорить: форма, в которойбожество входит в связи и сообщается с человеком, у индоевропейцев — воплощение божества, у семитов — пророчество.
• [44] Удивительно, что ближайшее родство лнтво-славян с германцами, по примеру Гримма и Шлейхера принятое теперь большинством исследователей, было высказано еще в XIII ст. одним из польских хронистов Богух-валом: «sic et Theutonici cum Slavis rcgna contigua habentes simul conver-sationo incedunt, ncc aliqua gens in mundo est, sibi tam communis et familiaris, veluti Slavi et Theutonici» (см. «О древнепольском языке до XIV ст.Соч. И. Бодуэна де Куртенэ», — словарь п. с. славчнин). Ближайшее родство славян и литовцев было сознаваемо поляками XVII столетия. Вот что пишет об этом предмете известный польский мемуарист Пасэк (Pasek): «taka wlasnio roznica mowy Jutlandczykow od niemiecki6j, jak? otwy albo 2mudzi od Polakow» («Pamietniki Paska». Petersburg, I860, стр. 19).
• [45] Ср. попытки объяснить библейское сказание о Вавилонском столпотворении. «In dern letzlen Worte selien wir sogar, wio die Sage von dern Bi-schof Hatto dutch die Volksetymologie veranlasst wird, ahnlich wie man imPentateuch mehrere dergleichen etymologischen Sagen, die Mythe vom baby-lonischen Tliurmbau (die bekanntlich nur auf der^falschen Anknupfung desNamcns Babel an hebr. balal beruht) an dcr Spitze, liingst erkannt hat* (г 6 r-stemann. Leber deutseke Volksct vmologie. «Zcitsclirift fiir vergleichendeSprachforschung* etc. von Aufreckt und Kuhn, I. 6).
• [46] При этом необходимо номнить очень справедливое изречение, чтоomnis definitio periculosa, и поэтому стремиться не к реальной дефиниции (определению), которая в сжатом выражении заключала бы implicite всесвойства языка, так как эти свойства можно узнать только исследуя подробности, а нужно стараться дать дефиницию номинальную и указывающуютолько на предмет, но не предрешающую a priori всех его свойств и особенностей.
• [47] Организм мы можем наблюдать глазами, язык же— слухом; перед глазами он только в книгах,-но ведь это не язык, а только его изображениепомощью начертаний (букв или т. п.). Организм всегда весь налицо; он существует беспрерывно со времени своего рождения по начало его разложения, называемое смертью. Язык как целое существует только in potentia. Словане тела и не члены тела: они появляются как комплексы знаменательныхзвуков, как знаменательные созвучия только тогда, когда человек говорит, а как представления знаменательных созвучий они существуют в мозге, в уме человека только тогда, когда оп ими думает.
• [48] Организм мы можем наблюдать глазами, язык же— слухом; перед глазами он только в книгах,-но ведь это не язык, а только его изображениепомощью начертаний (букв или т. п.). Организм всегда весь налицо; он существует беспрерывно со времени своего рождения по начало его разложения, называемое смертью. Язык как целое существует только in potentia. Словане тела и не члены тела: они появляются как комплексы знаменательныхзвуков, как знаменательные созвучия только тогда, когда человек говорит, а как представления знаменательных созвучий они существуют в мозге, в уме человека только тогда, когда оп ими думает.
• [49] Слово представляет паблюдеппю прежде всего две стороны, звуковую форму и функцию, которые, как тело и дух в природе, пе являютсяникогда отдельно, и даже в действительности невозможно разделить их безобоюдного уничтожения («Die Wurzel АК im Indogermanisclien von Dr. Johannes Schmidt etc.». Weimar, 1865, стр. 2). Форма и содержание, звуки мысль так неразрывно связаны друг с другом, что ни одна из этих двухчастей пе может подвергнуться перемене, не вызвав соответственной пере
• [50] на некоторые другие ложные понятия о языке и языковедении, частью бессознательно родившиеся в массах, частью же сознательно выработанные.
• [51] Индивидуальный язык отдельного человека можно рассматривать поотношению к качеству (способ произношения, известные слова, формы иобороты, свойственные данному индивидууму, и т. н.) и, но отношению к количеству (запас выражений и слов, употребляемых этим данным индивидуумом). Относительно последнего ср. «Vorlesungen uber die Wissenschaftder Sprache. Von Max Muller etc. Fiir das deutsche Publicum bearbeitetvon Dr. Carl Bottgcr etc.*. Zweite Auflagc. Leipzig, 1866, I, стр. 227—228. —Нужно тоже обратить внимание на различие языка торжественного н обыденного, семейного и общественного и вообще на различно языка в разныхобстоятельствах жизни, на различие языка общего и языка специалистов, на изменения языка сообразно с разным настроением человека: язык чувства, язык воображения, язык ума и т. д. и т. д. 80 С этой точки зрения язык (наречие, говор, даже язык индивидуальный) существует пе как единичное целое, а просто как видовое понятие, как категория, под которую можно подогнать известную сумму действительных явлений. Ср. тоже различие науки как идеала, как суммы всех научныхданных, исследований и выводов от науки как беспрерывно повторяющегосянаучного процесса. 81 Язык ость одна из функций человеческого организма в самом обширном смысле этого слова.