Теоретическая аргументация. 
Риторика

В результате изучения данной главы студент должен: знать

• • чем теоретическая аргументация отличается от эмпирической;
• • что представляет собой системная аргументация;
• • в чем сущность условия совместимости;
• • возможности методологической аргументации;
• • границы эмпирического и теоретического обоснования; уметь
• • применять теоретические аргументы в поддержку выдвигаемых положений;
• • реально оценивать значение требований красоты, привычности и простоты;
• • чувствовать границы применимости теоретической аргументации; владеть
• • умением применять теоретическую аргументацию;
• • навыками использования рекомендательных требований простоты, привычности, красоты и т. п.;
• • приемами применения методологической аргументации.

Системная аргументация

Ранее уже был рассмотрен один из способов теоретической аргументации — логическое обоснование, или обоснование посредством построения логического доказательства. Далее будут обсуждаться разнообразные иные способы теоретического обоснования. В их числе — системная аргументация, соответствие вновь выдвигаемого положения уже принятым утверждениям, согласие его с некоторыми общими принципами, подобными принципу привычности, методологическая аргументация.

Общие утверждения, научные законы, принципы и т. п. не могут быть обоснованы чисто эмпирически, путем ссылки только на опыт. Они требуют также теоретического обоснования, опирающегося на рассуждение и отсылающего к другим принятым утверждениям. Без этого нет ни абстрактного теоретического знания, ни хорошо обоснованных убеждений.

Невозможно доказать общее утверждение посредством ссылок на свидетельства, относящиеся к каким-то отдельным случаям его применимости. Универсальные обобщения — это своего рода гипотезы, строящиеся на базе существенно неполных рядов наблюдений. Подобные универсальные утверждения невозможно доказать исходя из тех наблюдений, в ходе обобщения которых они были выдвинуты, и даже на основе последующих обширных и детализированных серий предсказаний, выведенных из них и нашедших свое подтверждение в опыте.

Теории, концепции и иные обобщения эмпирического материала не выводятся логически из этого материала. Одну и ту же совокупность фактов можно обобщить по-разному и охватить разными теориями. При этом ни одна из них не будет вполне согласовываться со всеми известными в своей области фактами. Сами факты и теории не только постоянно расходятся между собой, но и никогда четко не отделяются друг от друга.

Все это говорит о том, что согласия теории с экспериментами, фактами или наблюдениями недостаточно для однозначной оценки ее приемлемости. Эмпирическая аргументация всегда требует дополнения теоретической. Не эмпирический опыт, а теоретические рассуждения оказываются обычно решающими при выборе одной из конкурирующих концепций.

В отличие от эмпирической аргументации способы теоретической аргументации чрезвычайно многообразны и внутренне разнородны. Они включают дедуктивное обоснование, системную аргументацию, методологическую аргументацию и т. д. Не существует единой, проведенной последовательно классификации способов теоретической аргументации.

Трудно указать положение, которое обосновывалось бы само по себе, в изоляции от других положений. Обоснование всегда носит системный характер. Включение нового положения в систему других положений, придающую устойчивость своим элементам, является одним из наиболее существенных шагов в его обосновании.

Системная аргументация — обоснование утверждения путем включения его в качестве составного элемента в кажущуюся хорошо обоснованной систему утверждений, или теорию.

Подтверждение следствий, вытекающих из теории, одновременно подкрепляет саму теорию. С другой стороны, теория сообщает выдвинутым на ее основе положениям определенные импульсы и силу и тем самым содействует их обоснованию. Утверждение, ставшее элементом теории, опирается уже не только на отдельные факты, но во многом также на широкий круг явлений, объясняемых теорией, на предсказание ею новых, ранее неизвестных эффектов, на связи ее с другими теориями и т. д. Анализируемое положение, включенное в теорию, получает ту эмпирическую и теоретическую поддержку, какой обладает теория в целом.

Л. Витгенштейн писал о целостности и системности знания: «Не изолированная аксиома бросается мне в глаза как очевидная, но целая система, в которой следствия и посылки взаимно поддерживают друг друга»^[1]. Системность распространяется не только на теоретические положения, но и на данные опыта: «Можно сказать, — продолжает Витгенштейн, — что опыт учит нас каким-то утверждениям. Однако он учит нас не изолированным утверждениям, а целому множеству взаимозависимых предложений. Если бы они были разрознены, я, может быть, и сомневался бы в них, потому что у меня нет опыта, непосредственно связанного с каждым из них»^[2]. Основания системы утверждений не поддерживают эту систему, но сами поддерживаются ею. Это значит, что надежность оснований определяется не ими самими по себе, а тем, что над ними может быть надстроена целостная теоретическая система.

Сомнение, как разъясняет Витгенштейн, касается не изолированного предложения, но всегда некоторой ситуации, в которой я веду себя определенным образом.

Например, когда я достаю из своего почтового ящика письма и смотрю, кому они адресованы, я проверяю, все ли они адресованы мне, и при этом твердо придерживаюсь убеждения, что меня зовут Б. П. И поскольку я продолжаю проверять таким образом, для меня ли все эти письма, я не могу осмысленно сомневаться в своем имени. Сомнение имеет смысл только в рамках некоторой «языковой игры» или сложившейся практики деятельности, при условии принятия ее правил. Поэтому бессмысленно мне сомневаться, что у меня две руки или что Земля существовала за 150 лет до моего рождения, ибо нет такой практики, внутри которой при принятии ее предпосылок можно было бы сомневаться в этих вещах.

Согласно Витгенштейну, эмпирические предложения могут быть в некоторых ситуациях проверены и подтверждены в опыте. Но есть ситуации, когда они, будучи включены в систему утверждений, в конкретную практику, не проверяются и сами используются как основание для проверки других предложений. Так обстоит дело в рассмотренном выше примере. «Меня зовут Б. П.» — эмпирическое предложение, используемое как основание для проверки утверждения «Все письма адресованы мне». Однако можно придумать такую историю («практику»), когда мне придется на базе других данных и свидетельств проверять, зовусь ли я Б. П. В обоих случаях статус эмпирического предложения зависит от контекста, от той системы утверждений, элементом которой оно является. Вне контекста бессмысленно спрашивать, является ли данное предложение эмпирически проверяемым или я его твердо придерживаюсь.

Когда мы твердо придерживаемся некоторого убеждения, мы обычно более склонны сомневаться в источнике противоречащих данных, нежели в самом убеждении. Однако когда эти данные становятся настолько многочисленными, что мешают использовать рассматриваемое убеждение для оценки других утверждений, мы можем расстаться с ним.

Помимо эмпирических, Витгенштейн выделяет методологические предложения. Они тоже случайны в том смысле, что их отрицание не будет логическим противоречием. Однако они не являются проверяемыми ни в каком контексте. Внешнее сходство может запутать нас и побудить относиться одинаково к эмпирическим предложениям типа «Существуют рыжие собаки» и методологическим типа «Существуют физические объекты». Но дело в том, что мы не можем вообразить ситуацию, в которой мы могли бы убедиться в ложности методологического предложения. Это зависит уже нс от контекста, а от совокупности всего воображаемого опыта.

Витгенштейн выделяет еще два вида предложений: предложения, в которых я едва ли могу сомневаться, и предложения, которые трудно классифицировать (например, утверждение, что я никогда не был в другой Солнечной системе).

В свое время Декарт настаивал на необходимости возможно более полного и радикального сомнения. Согласно Декарту, вполне достоверно лишь его знаменитое «cogito» — положение «Я мыслю, следовательно, существую». Витгенштейн придерживается противоположной позиции: для сомнений нужны веские основания, более того, есть категории утверждений, в приемлемости которых мы не должны сомневаться никогда. Выделение этих категорий утверждений непосредственно обусловлено системным характером человеческого знания, его внутренней целостностью и единством.

Связь обосновываемого утверждения с той системой утверждений, в рамках которой оно выдвигается и функционирует, существенным образом влияет па эмпирическую проверяемость этого утверждения и соответственно на ту аргументацию, которая может быть выдвинута в его поддержку. В контексте своей системы («языковой игры», «практики») утверждение может приниматься в качестве несомненного, не подлежащего критике и не требующего обоснования по меньшей мере в двух случаях.

Во-первых — если отбрасывание этого утверждения означает отказ от определенной практики, от той целостной системы утверждений, неотъемлемым составным элементом которой оно является.

Например, утверждение «Небо голубое» не требует проверки и не допускает сомнения, иначе будет разрушена вся практика визуального восприятия и различения цветов. Отбрасывая утверждение «Солнце завтра взойдет», мы подвергаем сомнению всю естественную науку. Сомнение в достоверности утверждения «Если человеку отрубить голову, то обратно она не прирастет» ставит под вопрос всю физиологию и т. д.

Эти и подобные им утверждения обосновываются не эмпирически, а ссылкой на ту устоявшуюся и хорошо апробированную систему утверждений, составными элементами которой они являются и от которой пришлось бы отказаться, если бы они оказались отброшенными. Английский философ и этик Дж. Мур задавался в свое время вопросом: как можно было бы обосновать утверждение «У меня есть рука»? Согласно Витгенштейну, ответ на этот вопрос является простым: данное утверждение очевидно и не требует никакого обоснования в рамках человеческой практики восприятия; сомневаться в нем значило бы поставить под сомнение всю эту практику.

Во-вторых — утверждение должно приниматься в качестве несомненного, если в рамках соответствующей системы утверждений оно стало стандартом оценки иных ее утверждений и в силу этого утратило свою эмпирическую проверяемость. Среди таких утверждений, перешедших из разряда описаний в разряд ценностей, можно выделить два типа:

• • утверждения, не проверяемые в рамках определенной, достаточно узкой практики. Например, человек, просматривающий почту, пока он занят этой деятельностью, не может сомневаться в своем имени;
• • утверждения, не проверяемые в рамках любой, сколь угодно широкой практики.

Например, утверждения, названные Витгенштейном методологическими: «Существуют физические объекты», «Я не могу ошибаться в том, что у меня есть рука» и т. п. Связь этих утверждений с другими нашими убеждениями практически всеобъемлюща. Подобные утверждения зависят не от конкретного контекста, а от совокупности всего воображаемого опыта, в силу чего пересмотр их практически невозможен. Сходным образом обстоит дело с утверждениями «Земля существовала до моего рождения», «Объекты продолжают существовать, даже когда они никому не даны в восприятии» и т. п.: они настолько тесно связаны со всеми другими нашими утверждениями, что практически не допускают исключения из нашей системы знания.

Системный характер научного утверждения зависит от его связи с той системой утверждений (или практикой), в рамках которой оно используется. Можно выделить пять типов утверждений, по-разному относящихся к практике их употребления:

• 1) утверждения, относительно которых не только возможно, но и разумно сомнение в рамках конкретной практики;
• 2) утверждения, в отношении которых сомнение возможно, но не является разумным в данном контексте (например, результаты надежных измерений; информация, полученная из падежного источника);
• 3) утверждения, не подлежащие сомнению и проверке в данной практике под угрозой разрушения последней;
• 4) утверждения, ставшие стандартами оценки иных утверждений и потому не проверяемые в рамках данной практики, однако допускающие проверку в других контекстах;
• 5) методологические утверждения, не проверяемые в рамках любой практики.

Аргументация в поддержку утверждений типа 3 предполагает ссылку на ту систему утверждений (или ту практику), неотъемлемым элементом которой являются рассматриваемые утверждения. Аргументация в поддержку утверждений типа 4 основывается на выявлении их оценочного характера, необходимости их в рамках конкретной практики и, наконец, в указании на эффективность этой практики. Утверждения типа 3 и 4 можно сделать предметом сомнения, проверки и обоснования, выйдя за пределы их практики, поместив их в более широкий или просто другой контекст. Что касается методологических утверждений, входящих во всякую мыслимую практику, то аргументация в их поддержку может опираться только на убеждение в наличии тотального соответствия между совокупностью наших знаний и внешним миром, на уверенность во взаимной согласованности всех наших знаний и опыта. Однако общая ссылка на совокупный, не допускающий расчленения опыт обычно выглядит не особенно убедительной.

Важным, но пока почти неисследованным способом обоснования теоретического утверждения является внутренняя перестройка теории, в рамках которой оно выдвинуто. Эта перестройка, или переформулировка, предполагает введение новых образцов, норм, правил, оценок, принципов и т. п., меняющих внутреннюю структуру как самой теории, так и постулируемого ею «теоретического мира».

Новое научное, теоретическое положение складывается не в вакууме, а в определенном теоретическом контексте. Контекст теории определяет конкретную форму выдвигаемого положения и основные перипетии его последующего обоснования. Если научное предположение берется в изоляции от той теоретической среды, в которой оно появляется и существует, остается неясным, как ему удается в конце концов стать элементом достоверного знания.

Выдвижение предположений диктуется динамикой развития теории, к которой они относятся, стремлением ее охватить и объяснить новые факты, устранить внутреннюю несогласованность и противоречивость и т. д. Во многом поддержка, получаемая новым положением от теории, связана с внутренней перестройкой этой теории. Она может заключаться во введении номинальных определений (определений-требований) вместо реальных (определений-описаний), в принятии дополнительных соглашений относительно изучаемых объектов, уточнении основополагающих принципов теории, изменении иерархии этих принципов и т. д.

Теория придает входящим в нее утверждениям определенную силу. Эта поддержка во многом зависит от положения утверждения в теории, в иерархии составляющих ее утверждений. Перестройка теории, обеспечивающая перемещение какого-то утверждения от ее «периферии» к ее «ядру», сообщает этому утверждению большую системную поддержку. Поясним эту сторону дела на нескольких простых примерах.

Хорошо известно, что жидкость есть такое состояние вещества, при котором давление передается во все стороны равномерно. Иногда эту особенность жидкости кладут в основу самого ее определения. Если бы вдруг обнаружилось такое состояние вещества, которое во всем напоминало бы жидкость, но не обладало бы свойством равномерной передачи давления, мы нс могли бы считать это вещество жидкостью.

Однако не всегда жидкость определялась так. В течение довольно долгого времени утверждение, что жидкость передает давление во все стороны равномерно, было только предположением. Оно проверялось для многих жидкостей, но его приложимость ко всем иным, еще не исследованным жидкостям оставалась проблематичной. С углублением представлений о жидкости это утверждение превратилось в эмпирическую истину, а затем и в определение жидкости как особого состояния вещества и стало, таким образом, тавтологией.

Этот переход от предположения к тавтологии осуществился за счет двух взаимосвязанных факторов. С одной стороны, привлекался новый опытный материал, относившийся к разным жидкостям и подтверждавший рассматриваемое утверждение, а с другой — углублялась и перестраивалась сама теория жидкости, включившая в конце концов это утверждение в свое ядро.

Химический закон кратных отношений первоначально был простой эмпирической гипотезой, имевшей к тому же случайное и сомнительное подтверждение. Работы английского химика В. Дальтона привели к радикальной перестройке химии. Положение о кратных отношениях превратилось в составную часть определения химического состава, и его стало невозможно ни проверить, ни опровергнуть экспериментально. Атомы могут комбинироваться только в отношении один к одному или в некоторой другой простой, целочисленной пропорции — сейчас это конструктивный принцип современной химической теории.

Подобного рода внутреннюю перестройку теории можно проиллюстрировать на упрощенном примере. Допустим, надо установить, что объединяет между собой следующие города: Вадуц, Валенсия, Валлетта, Ванкувер, Вена, Вьентьян. Сразу можно выдвинуть предположение, что это — города, являющиеся столицами. Действительно, Вьентьян — столица Лаоса, Вена — Австрии, Валлетта — Мальты, Вадуц — Лихтенштейна. Но Валенсия — не столица Испании, а Ванкувер — не столица Канады. Вместе с тем Валенсия — главный город одноименной испанской провинции, Ванкувер — одноименной канадской провинции. Чтобы сохранить исходную гипотезу, следует соответствующим образом уточнить определение понятия столицы. Будем понимать под «столицей» главный город государства или его территориальной части — провинции, области и т. п. В таком случае Валенсия — столица провинции Валенсия, а Ванкувер — столица провинции Ванкувер. Благодаря перестройке «мира столиц» мы добились того, что наше исходное предположение стало истинным.

Теория дает составляющим ее утверждениям дополнительную поддержку. Чем яснее и надежнее сама теория, тем большей является такая поддержка. В силу этого совершенствование теории, укрепление ее эмпирической базы и прояснение ее общих, в том числе философских и методологических, предпосылок являются одновременно существенным вкладом в обоснование входящих в нее утверждений.

Среди способов прояснения теории особую роль играют:

• • выявление логических связей ее утверждений;
• • минимизация ее исходных допущений;
• • построение ее в форме аксиоматической системы;
• • ее формализация, если это возможно.

При аксиоматизации теории некоторые ее положения избираются в качестве исходных, а все остальные положения выводятся из них чисто логическим путем.

Исходные положения, принимаемые без доказательства, называются аксиомами (постулатами); положения, доказываемые на их основе, ;

теоремами.

Аксиоматический метод систематизации и прояснения знания зародился еще в Античности и приобрел большую известность благодаря «Началам» Евклида — первому аксиоматическому истолкованию геометрии. Сейчас аксиоматизация используется в математике, логике, а также в отдельных разделах физики, биологии и др. Аксиоматический метод требует высокого уровня развития аксиоматизируемой содержательной теории, ясных логических связей ее утверждений. С этим связана довольно узкая его применимость и наивность попыток перестроить всякую науку по образцу геометрии Евклида.

Кроме того, как показал австрийский логик и математик К. Гёдель, достаточно богатые научные теории (например, арифметика натуральных чисел) не допускают полной аксиоматизации. Это говорит об ограниченности аксиоматического метода и невозможности полной формализации научного знания.

Построение научной теории в форме аксиоматизированной дедуктивной системы не может служить идеалом и той конечной целью, достижение которой означает предел совершенствования теории.

• [1] Wittgenstein L. On Certainty. Oxford, 1969. P. 23.
• [2] Wittgenstein L. On Certainty. Р. 23.