Краткий историко-культурный экскурс

Обращаясь к истории становления представлений о человеческой индивидуальности в европейской культуре, можно увидеть, что в Средние века человек жил, полностью ориентируясь на христианский нематериальный мир, воспринимая себя в первую очередь как духовную индивидуальность, пребывающую в духовно-личностных отношениях с Богом. Этим отношениям были подчинены все стороны жизни человека. Начиная с эпохи Возрождения теоцентрическая ориентация меняется на антропоцентрическую — человеческая индивидуальность в ее телесно-чувственной, материальной форме, утверждающая себя через свои телесно-чувственные потребности, выделяется и становится не менее значимой, чем индивидуальность духовная. Средневековое переживание человеком себя как ничтожества перед Богом уходит на задний план, а в переживании себя как «образа и подобия Божия» акцентирует обоснование стремления к творческой деятельности в материальном мире и связанное с этим стремление к свободе. Человек начинает все больше фокусироваться на внешнем мире, на охватывании внешнего, а не внутреннего мира, своей активной преобразующей деятельностью. Человек как автономная индивидуальность, осознающая собственную ценность и достоинство, постепенно становится центром восприятия и оценки явлений внешнего мира.

Главный результат эпохи Возрождения — утверждение активной индивидуалистической личности и оптимистическое отношение к ее творческому потенциалу — имел и оборотную сторону: отход человека от опоры на божественный мир вел к ощущению крайней неустойчивости личности, полагающейся только на саму себя. Однако во время научной революции XVII в. человек обрел новую опору: способность рационально мыслить стала тем краеугольным камнем, на котором было построено новоевропейское общество. Успешное развитие экспериментальной науки и техники укрепляло рационалистически-прагматическую основу европейской культуры. Вера во всемогущество и преобразующую силу человеческого разума порождала стремление не только природу, но и само человеческое общество переделать по рационалистически, математически выверенным образцам — первой масштабной попыткой такого рода стала Великая Французская революция. Образ мира европейской культуры все в большей степени сужался до мира материального, воспринимаемого прежде всего как поле человеческой деятельности; уменьшалось пространство, недоступное человеческой свободе, в котором царила абсолютная личность Бога — атеизм стал логическим следствием новоевропейского индивидуалистического антропоцентризма. Вместе с тем лежащий в основе культуры рационализм имел также теневые стороны и противоречия, постепенное нарастание которых вело к смысловой хаотизации европейского общества.

Ориентация человека на материальный мир, в котором он чувствовал себя активным деятелем, способствовала развитию и закреплению объектного отношения к миру, которое, в конечном счете, становилось таким же объектным отношением к человеку. И. Кант обозначил это основное противоречие новоевропейской культуры как одновременное понимание человека и как цели, и как средства.

Индивидуализм вступил в противоречие с рационализмом, оборачивавшимся прокрустовым ложем для человеческой индивидуальности: человек ощущал себя рабом природной и социальной необходимости, деталью гигантского бездушного механизма и утрачивал то, что, собственно, и делало его человеком — свободу. Живая человеческая индивидуальность оказывалась раздавленной в тисках безличной объективной силы естественнонаучных законов и теорий социальной среды. Человек стал восприниматься и описываться как объект, как вещь — как «ансамбль общественных отношений» или как совокупность психических процессов, подчиняющихся закономерностям, которыми можно управлять. Иными словами, вера во всемогущество науки становится в один ряд с обесцениванием индивидуальности и попранием ее. Существенные стороны человеческого бытия — свобода, вера, творчество — выпали из поля зрения науки, сохраняясь только в сфере искусства.

Бунт против растворения индивидуальности в коллективном и универсальном начал в первой половине XIX в. основатель экзистенциализма С. Кьеркегор. Он поставил в центр своей философской концепции в качестве исходного пункта бытие отдельного человека, наполненное тревогой, страданиями, нравственными исканиями, отчаянием и надеждой. Критика и христианства, и научного рационализма содержалась также в набирающем силу биологически-натуралистическом варианте философии жизни (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше): рациональное начало рассматривалось как особого рода болезнь, свойственная роду человеческому, происходила идеализация подавляемых культурой «естественных» влечений человека — сексуального влечения и воли к власти. Человеческий дух объявлялся врагом жизни, сдерживающим ее проявления, а добро и зло, истина и ложь провозглашались красивыми иллюзиями, поскольку, согласно прагматической точке зрения, добром и истиной является то, что усиливает жизнь, а злом и ложью — то, что ее ослабляет.

Во второй половине XIX в. Ф. Ницше открыто провозгласил: «Бог мертв!», призывая к радикальной переоценке прежних духовных ценностей, веря, что смерть истощившей свои силы культуры даст жизнь иной, могучей культуре, вдохновленной высоким творчеством, в том числе творчеством социальным. Однако «смерть Бога» для человека была равнозначна потере смысла жизни из-за утраты высшего оправдания человеческого существования.

Прямым следствием рационализма и индивидуализма, отделенных от христианских ценностей, стал моральный релятивизм. С исчезновением изначальной укорененности человека в высшем мире мораль утратила свое прежнее непоколебимое основание. Теперь мораль опиралась на другие основания — на авторитет рациональности, на потребности социума в целом или отдельной социальной группы. Однако любой моральный императив базируется на аксиоматических аксиологических основаниях. И поскольку рациональность — это не более, чем выведение некоторых следствий из принятых аксиом, то всегда найдутся именно те основания, которые потребуются для обоснования любых действий. Как следствие, окончательно исчезает все то, что имело бы абсолютный нормативный и императивный характер.

Вместе с утратой духовных ориентиров становится неопределенным, размытым также и образ самого человека: человек перестает понимать, что же он собой представляет. «Тварь я дрожащая или право имею?», «Если Бога нет, то все дозволено?» — вопросы, поднятые персонажами Ф. М. Достоевского, остро отражали проблему добра и зла, не имеющую более априорного решения и обернувшуюся проблемой предоставленной самой себе человеческой индивидуальности, раскалывающейся на части, обнаружившей в себе страшное, убийственное для себя и других людей разрушительное начало.

Конец XIX в. стал началом стремительно распространяющегося анархического разложения, обретающего все более острые формы. «Культура — это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом» (Ницше, 2008, с. 479), ее пошатнувшиеся ценностные основания высвободили пространство для разрушительных иррациональных сил. Начало материализации этого кризиса проявилось в Первой мировой войне и череде социальных революций.