Участие адвоката в подготовке и проведении дела в Европейском Суде по правам человека

Подготовка обращения в Суд. Форма и содержание индивидуальной жалобы. Подача жалобы

Изучение материалов судебных разбирательств и других документов, связанных с возможностью обращения в Европейский Суд по правам человека, является важным этапом для оценки позиции и принятия решения об обращении в Суд за защитой нарушенных прав.

Особенностью этого этапа для адвоката является то, что результатом должно быть понимание не только фактов нарушений законодательства РФ в определенной области, но и предварительная оценка фактов нарушения прав с точки зрения европейских стандартов по правам человека. Другими словами, адвокат, прежде чем приступить к изучению вышеуказанных документов, должен иметь представление о Конвенции о защите прав человека и основных свобод и о Европейском Суде по правам человека. Изучение материалов судебных разбирательств и других документов необходимо проводить на основе только подлинных материалов дела, находящихся в одной из российских судебных инстанций. Со слов или записей предполагаемого заявителя в Суде и решений российских судов это сделать полноценно невозможно.

Итогом работы адвоката на этом этапе являются четкое изложение фактов (по материалам дела и других имеющихся в наличии документов) и анализ всех обстоятельств дела с точки зрения российских законодательных и нормативных правовых актов. Адвокат должен составить перечень выявленных им на этом этапе нарушений прав и приступить к более тщательной подборке постановлений Пленумов ВС РФ и ВАС РФ, постановлений КС РФ и судебной практики, касающихся дела доверителя. В процессе этой работы необходимо делать выписки из вышеуказанных нормативных правовых актов, чтобы впоследствии, уточнив и обосновав факты нарушения прав доверителя при рассмотрении его дела в российских правоохранительных и судебных инстанциях, подтвердить или опровергнуть свои предварительные оценки.

Эти выписки понадобятся адвокату для разработки и укрепления позиции по делу для Европейского Суда, а также для подготовки жалобы в Суд и письменного доклада к открытым слушаниям в Страсбурге.

Для России значимость решений Европейского Суда уже зафиксирована в ряде основополагающих законодательных актов. Таковыми, например, являются АПК, ГПК и УПК, где предусмотрена норма, согласно которой решение Европейского Суда является основанием для пересмотра дела по вновь открывшимся обстоятельствам.

В большинстве европейских стран создание законодательной базы (законов, норм, правил) имеет многовековую историю. Процесс правовой интеграции в этих и других государствах осуществлялся путем реформирования законодательства на основе приближения его к законодательству соседних государств. Так, например, Словакия формирует свою правовую базу — национальное законодательство — на основе правовой базы Европейского Союза, создание которого является важным примером правовой и экономической интеграции в Европе. Другая европейская страна — Польша — создает свою новую законодательную базу также по европейскому образцу, что позволяет ей привлечь иностранные инвестиции в экономику и успешно развивать частный сектор экономики, в том числе малый и средний бизнес. Это явление немедленно отразилось на ее гражданах, так как значительно повысился уровень благосостояния населения. Таким образом, эффективность европейского подхода к совершенствованию законодательной базы на основе интеграционных процессов, использование европейских законодательных норм убедительно доказывают факт развития на их основе демократических рыночных отношений и, что особенно важно, факт создания социально защищенного общества.

Россия как независимое государство относительно недавно приступила к созданию собственного правового поля. В наследство нашей стране досталось законодательство, отражавшее состояние общественных отношений советского общественного строя, не приспособленного к проведению демократических процессов и рыночных реформ и, тем более, не соответствовавшее требованиям и подходам европейского права.

Принятие Конституции РФ создало базу для начала реформирования законодательства. В то же время Конституция РФ показала несбалансированность правового механизма, а в некоторых отраслях права — его отсутствие. Так, правовое поле в сфере обеспечения прав человека не соответствовало единым европейским стандартам. Это обстоятельство стало объективным условием, вызвавшим потребность в проведении правовой реформы, целью которой явилось создание единого сбалансированного механизма реализации правовых подходов на основе обновленного законодательства. В сфере прав человека такой механизм создается после ратификации Россией в 1998 г. Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Изложенные в Конвенции права и свободы человека и гражданина по сути являются нормами прямого действия, что закреплено в гл. 2 Конституции РФ.

Конвенция о защите прав человека и основных свобод стала одним из главных источников нового гражданского и уголовного процесса в России. В подтверждение этого проведем краткий анализ некоторых положений УПК и АПК с точки зрения европейского права.

Прежде всего следует отметить, что в УПК содержатся нормы и принципы, закрепленные в Конвенции о защите прав человека и основных свобод — этост. 10—13 УПК, а именно: «Неприкосновенность личности», «Охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве», «Неприкосновенность жилища», «Тайна переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений».

В соответствии со ст. 5 «Право на свободу и безопасность» Конвенции о защите прав человека и основных свобод каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность, т. е. никто не может быть лишен свободы иначе как в случаях и порядке, установленных в этой статье. Так, например, арест или задержание лица, произведенные с тем, чтобы оно предстало перед судом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения, является законным с точки зрения европейского права.

В ст. 8 Конвенции «Право на уважение частной и семейной жизни» содержится норма, в соответствии с которой каждый человек имеет право на неприкосновенность его жилища и тайны корреспонденции. Вмешательство в это право допускается лишь в исключительных случаях (например, в интересах государственной безопасности и общественного спокойствия).

УПК также налагает запрет на нарушение этого права и прямо указывает, что проникнуть в жилище следователь или орган дознания вправе только после возбуждения уголовного дела и получения соответствующего разрешения суда (ст. 165 УПК). Более того, УПК определяет само понятие «жилище» и при этом относит к этому понятию не только помещения, входящие в жилищный фонд, но также используемые для временного проживания (п. 10 ст. 5 УПК). Такой подход, безусловно, отвечает требованиям европейского права. Новое уголовно-процессуальное законодательство прямо запрещает производство выемки, обыска, наложение ареста на жилое помещение до возбуждения уголовного дела и делает единственное исключение для осмотра места происшествия на первой стадии уголовного процесса, но только с согласия проживающих в нем лиц. Урегулированы новым УПК и вопросы, касающиеся обеспечения прав человека на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений. Они предусмотрены в ст. 185, 186. Этими же статьями предусмотрены основания и общий порядок наложения ареста на корреспонденцию и выемки ее в почтово-телеграфных учреждениях, а также контроля и записи переговоров.

Особо следует отметить интеграцию УПК с европейским правом в части соблюдения требований п. 2 ст. 6 Конвенции, в которой указывается, что «каждый человек, обвиняемый в совершении уголовного преступления, считается невиновным до тех пор, пока его виновность не будет установлена законным порядком». Этот принцип презумпции невиновности закреплен в ст. 14 УПК. Принцип презумпции невиновности основывается на принципе осуществления правосудия только судом, закрепленном в ст. 8 УПК. Именно такой подход соответствует требованиям Конвенции и гарантирует невиновному человеку, что он не будет осужден.

Не менее важным является закрепление УПК права, предусмотренного п. 3 ст. 6 Конвенции — права на защиту.

Статья 16 УПК называется «Обеспечение подозреваемому и обвиняемому права на защиту». Здесь отмечается: «В случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, обязательное участие защитника и (или) законного представителя подозреваемого или обвиняемого обеспечивается должностными лицами, осуществляющими производство по уголовному делу. В случаях, предусмотренных настоящим Кодексом и иными федеральными законами, подозреваемый и обвиняемый могут пользоваться помощью защитника бесплатно».

В ст. 16 УПК закреплен принцип обеспечения обвиняемому и подозреваемому права на защиту. У этого принципа четыре составляющих:

• 1) наличие у обвиняемого, подозреваемого комплекса прав, позволяющих ему защищать свои интересы (ст. 47 и 46 УПК);
• 2) наличие у защитника обвиняемого (подозреваемого) комплекса прав, позволяющих ему реализовать свою уголовно-процессуальную функцию (ст. 53 УПК);
• 3) обязанность компетентных органов обеспечить им возможность защищаться установленными законом средствами и способами (ст. 49−51 УПК);
• 4) обязанность компетентных органов обеспечить охрану их личных и имущественных прав (ст. 160 УПК).

Обеспечение обвиняемому (подозреваемому) права на защиту является конституционным принципом и должно строго выполняться на всех стадиях уголовного судопроизводства как важная гарантия установления истины и вынесения законного, обоснованного и справедливого приговора. Поэтому всем участникам уголовного судопроизводства необходимо неукоснительно соблюдать процессуальные права обвиняемого (подсудимого), всесторонне, полно и объективно исследовать материалы дела, выявлять обстоятельства, не только уличающие, но и оправдывающие обвиняемого (подсудимого), а также смягчающие и отягчающие наказание, тщательно проверять имеющиеся по делу версии, обеспечивать равенство прав участников судебного разбирательства по представлению, исследованию доказательств и заявлению ходатайств.

Право на защиту не должно ограничиваться одной лишь возможностью иметь адвоката. В международном праве (ст. 8 Всеобщей декларации прав человека, п. 1 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, п. 1 ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод) судебная защита понимается как эффективное восстановление в правах независимым судом на основе справедливого судебного разбирательства, что предполагает обеспечение состязательности и равноправия сторон, в том числе предоставление им достаточных процессуальных правомочий для защиты своих интересов при осуществлении всех процессуальных действий, результат которых имеет существенное значение для определения прав и обязанностей.

Весьма важным свидетельством того, что Конвенция стала составной частью уголовно-правовой системы России, стало появление п. 4 в ст. 413 УПК «Основания возобновления производства по уголовному делу ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств», в котором устанавливается, что новым обстоятельством в уголовном деле является установленное Европейским Судом по правам человека нарушение положений Конвенции при рассмотрении уголовного дела судом РФ. Особо оговаривается, что основанием возобновления производства по уголовному делу является и такое нарушение судом РФ Конвенции, которое связано с применением федерального закона, не соответствующего положениям Конвенции, если это нарушение установлено Европейским Судом по правам человека.

Подтверждением того, что Конвенция стала одним из главных источников российского законодательства, также стали изменения, которые произошли в гражданско-правовом законодательстве РФ. Так, 20 декабря 1999 г. ВАС РФ распространил информационное письмо № С1−7/СМП-1341 «Об основных положениях, применяемых Европейским Судом по правам человека при защите имущественных прав и права на правосудие». В этом письме подтверждены основные подходы европейского права к рассмотрению арбитражных дел, и всем арбитражным судам РФ предлагается учитывать эти подходы при рассмотрении конкретных дел в арбитражных судах. Одно из основополагающих прав, закрепленных в ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции — право на беспрепятственное пользование своим имуществом, — закреплено в ГК, ГПК и АПК, одинаково защищающих и гарантирующих это право и для государственной, и для частной собственности.

Соблюдение прав человека, являющееся основой современного европейского правосудия, может рассматриваться не только как юридический императив, но и как специфический европейский социокультурный феномен, один из ключевых факторов самоидентификации Европы как единого целого. Поэтому вступление России в Совет Европы и ратификация Конвенции означает ее правовую интеграцию с Европой не только в сфере законодательства, но и в общее европейское экономическое, политическое и культурное пространство.

Особо следует сказать об оговорках к Конвенции и их толковании.

В соответствии со ст. 2 Венской конвенции о праве международных договоров (Вена, 23 мая 1969 г.) оговоркой является «одностороннее заявление в любой формулировке и под любым наименованием, сделанное государством при подписании, ратификации, принятии, утверждении или присоединении к договору, посредством которого оно желает исключить или заменить юридическое действие определенных положений договора в их применении к данному государству».

В основу Конвенции о защите прав человека и основных свобод положен не принцип взаимности в отношениях между государствами, а, напротив, принцип, в соответствии с которым государства принимают на себя односторонние обязательства.

Из этой статьи следуют два основных условия приемлемости оговорок: 1) оговорка должна быть прямым следствием национального закона, который не соответствует какому-либо положению Конвенции; 2) оговорка должна быть сделана в отношении конкретного положения Конвенции.

Конвенция не проводит различия между терминами «оговорка» и «толковательное заявление», под которыми понимается заявление определенной стороны о том, что она обусловливает принятие обязательства по соответствующему положению договора определенным толкованием этого положения. И оговорки, и интерпретирующие заявления ограничивают действия и правовые последствия конкретного положения договора для сделавшего эти оговорки государства.

Российская Федерация ратифицировала в 1998 г. Конвенцию с оговорками, основой смысл которых состоит в том, что до принятия нового уголовно-процессуального законодательства действует прежний (предусмотренный УПК РСФСР на дату ратификации Конвенции) порядок ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых и обвиняемых в совершении преступления.

Таким образом, Конвенция выступает в настоящее время одним из главных ориентиров для правоприменения в России и является международно-правовым договором, на основе которого в России создается юридический механизм контроля за соблюдением закрепленных в Конвенции (а теперь уже и в законодательстве РФ) прав и свобод человека.

В этом смысле роль и значение участия адвоката в международной защите прав человека будут способствовать не только эффективному функционированию этого механизма, но и повысят общую правовую культуру в нашем государстве.

При подготовке к разработке и обоснованию позиции по делу для обращения в Европейский Суд по правам человека адвокату следует изучить, в частности, постановление Пленума ВАС РФ от 11.06.1999 № 8 «О действии международных договоров Российской Федерации применительно к вопросам арбитражного процесса» (здесь, например, указывается, что исходя из положений ч. 3 ст. 3 АПК о приоритете правил международного договора, суды должны применять нормы международных договоров в соответствии с Венской конвенцией о праве международных договоров. А поскольку Конвенция о защите прав человека и основных свобод является по существу международным договором, суды обязаны толковать содержащиеся в ней международно-правовые нормы добросовестно, в контексте и в соответствии с целями Конвенции); постановления Пленума ВС РФ от 19.12.2003 № 23 «О судебном решении» (в п. 4 постановления прямо указывается, что суд должен учитывать постановления Европейского Суда, в которых дано толкование положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод, подлежащих применению в данном деле); от 10.10.2003 № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации».

Разработка позиции по делу обязательно должна предшествовать изучению практики Европейского Суда по правам человека по аналогичным делам, т. е. прецедентов Суда. Только изучив и поняв подходы Суда и европейские стандарты по правам человека применительно к подготовке обращения доверителя в Суд, можно надеяться, вопервых, на то, что жалоба будет немедленно по ее поступлении в Суд зарегистрирована и начнется коммуникация по делу и, во-вторых, на то, то Суд примет решение в пользу доверителя. После того как 5 мая 1998 г. Россия присоединилась к Конвенции о защите прав человека и основных свобод и при этом признала обязательную юрисдикцию Европейского Суда, для российской правовой системы, судов, адвокатов приобрел огромное значение учет прецедентной практики Суда. В силу требований Конституции РФ (ч. 4 ст. 15) постановления Суда имеют такое же значение, как и решения российских высших судов — Конституционного, Верховного и Высшего Арбитражного. Поэтому решения и постановления Европейского Суда, закрепляющие правовые позиции Суда по конкретным делам, применимы и в других, аналогичных по фактам нарушениях прав случаях и могут использоваться адвокатом и при подготовке обращений в Европейский Суд по поручению доверителей, и при подготовке исковых заявлений и других процессуальных документов в российские суды, и при ведении дел в российских судах.

Европейский Суд осуществляет толкование положений Конвенции и его решения носят прецедентный характер, так как в судебных актах Суда формируются правовые позиции, которые также можно рассматривать в качестве разновидности судебного прецедента.

Выше приводились конкретные примеры толкования Судом норм Конвенции, поэтому здесь лишь кратко проанализируем практику применения некоторых статей Конвенции при рассмотрении различных категорий дел.

Так, важное значение имеет толкование права на уважение собственности (ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции). Это право является основой для осуществления любой деятельности, ориентированной на получение дохода. Оно охватывает как все имущественные права, имеющие стоимостную оценку, так и объективные ожидания. При этом право собственности следует не непосредственно из различных договоров (например, трудового), а из экономических интересов, вытекающих из этих договоров. Правом на защиту пользуется только частная собственность, однако (и это надо иметь в виду адвокатам) различают два вида притязаний — частноправовые и публично-правовые, к которым относят, прежде всего, притязания по пенсионному и социальному обеспечению. Суд рассматривает их как подлежащие защите, если лицо участвовало в их накоплении и есть связь между взносами и величиной обеспечения (речь идет, прежде всего, о страховании). Отметим, что сама по себе защита собственности предполагает не только защиту от ее изъятия, но и от иных посягательств, препятствующих ее эффективному использованию.

Для дел по коллективному трудовому праву особую важность представляет свобода собраний и объединений (ст. 11 Конвенции). Свобода объединений гарантирует, во-первых, право на образование объединений для совместного выполнения профессиональной и предпринимательской деятельности; во-вторых, право на коллективное представление общих интересов и, в-третьих, право на защиту от дискриминации по признаку членства в каком-либо объединении. Особо Конвенция упоминает свободу профсоюзов и Суд считает, что государство должно не только разрешать их существование, но и делать его средством защиты от возможных противоправных действий работодателей. В последнее время Суд все чаще сталкивается с вопросами свободы объединений в негативном смысле. Оно выражается, во-первых, в праве на отказ от создания профсоюза или от членства в нем, а во-вторых, в праве профсоюзов на выбор своих членов (это следует иметь в виду, так как первоначально свобода объединений толковалась Судом лишь в позитивном смысле).

Достаточно часто Европейский Суд сталкивается в своей практике и со свободой выражения мнения (ст. 10 Конвенции). Наибольшее значение эта норма имеет для лиц, чья трудовая функция сводится к выражению определенного мнения и распространению информации, т. е. прежде всего для работников средств массовой информации. Интерес представляют дела, в которых Суду приходится учитывать специфику профессии, например, критическое мнение, выраженное в судебном процессе, мнение об исторической правде или демонстрация своего видения мира деятелями искусства. В некоторых делах Суд отмечает также, что обязанность соблюдать служебную или коммерческую тайну — это адекватное требование работодателя к работнику. Суд указывает, что при определенных условиях нарушение этой обязанности допустимо (например, когда раскрываемая информация имеет важное значение для общества и отсутствуют иные способы для решения проблемы).

Все больше дел рассматриваются Судом в связи с нарушением права на уважение семейной и частной жизни, жилища и корреспонденции (ст. 8 Конвенции). Суд не всегда конкретизирует понятия, использованные в этой статье, а оставляет за собой право наполнять эту норму новым содержанием. Толкуя данную норму, Суд не противопоставляет частную жизнь и профессиональную деятельность и трактует профессиональную деятельность как неотъемлемую часть частной жизни, так как частная жизнь не ограничивается внутренним миром человека и распространяется на отношения с другими людьми. Как составная часть права на уважение частной жизни Судом рассматривается право на защиту персональных данных. Что касается права на уважение корреспонденции, то Суд исходит из традиционного понимания корреспонденции как обмена письмами и включает в него также электронные сообщения и телефонные переговоры.

Важное значение в своих прецедентных делах Суд придает праву на образование, включая профессиональной образование различных уровней (ст. 2 Протокола № 1 к Конвенции) и праву на юридическую помощь в контексте понятий «уголовное обвинение» и «каждый обвиняемый в уголовном преступлении» (ст. 6 (Зс) Конвенции). Практика Суда определила критерии отнесения конкретного обвинения к уголовному. Во-первых, Суд рассматривает обвинение как уголовное, если оно определяется так национальным законодательством (правда, для Суда критерии, содержащиеся во внутреннем праве государстваответчика имеют лишь относительное значение при определении, имеет ли конкретное правонарушение уголовный характер), а вовторых, при рассмотрении обвинения, которое не определено как уголовное в национальном законодательстве, Суд рассматривает два альтернативных критерия: характер правонарушения и (или) степень строгости наказания, которому подвергнут правонарушитель. При этом при оценке характера правонарушения Суд принимает во внимание следующие факторы: носит ли норма общеобязательный характер; установлены ли процессуальные правила государственным органом с законодательными полномочиями; носит ли правовая норма карательный или предупредительный характер в отличие, например, от денежной компенсации за ущерб; зависит ли наложение наказания от установления виновности.

Рассмотрим теперь в качестве примера правовые позиции Суда в некоторых конкретных делах в отношении России, так как для российских адвокатов прецедентная практика Суда по рассмотрению обращений в Суд российских граждан имеет особое практическое значение. Приведем в качестве примера ряд решений Суда, в которых Суд осуществляет судебное толкование положений Конвенции.

Статья 3 Конвенции. Суд считает, что длительное содержание под стражей без суда, а также условия содержания в изоляторе временного содержания (И ВС) могут быть приравнены к унижающему достоинство обращению, независимо от обстоятельств и поведения потерпевшего (см., например, упомянутое выше дело «Калашников против России» или постановление Европейского Суда по правам человека от 29.04.2010 по делу «Христофоров против России» (жалоба № 11 336/06), или постановление Европейского Суда по правам человека от 08.07.2010 № 14 797/02 по делу «Александр Матвеев против Российской Федерации»), Суд устанавливает нарушение данной статьи, когда рассматриваемые страдания и унижения выходят за рамки того неизбежного элемента страдания и унижения, которое связано с такой формой законного обращения и наказания. Сам факт содержания заявителя под стражей в течение длительного времени (в упомянутом деле «Христофоров против России» — 7,5 месяцев) в камере, предназначенной только для краткосрочного содержания (не более 10 дней), свидетельствует о нарушении ст. 3 Конвенции, так как данное помещение с правовой и практической точек зрения не подходит для длительного содержания, в нем нет элементарных удобств, необходимых для длительного содержания под стражей, и нахождение в таких условиях причиняет значительные психические и физические страдания, унижает человеческое достоинство, даже когда в деле нет доказательств, что заявителя намеренно унижали и оскорбляли.

Статья 5 Конвенции. Постановление Европейского Суда по правам человека от 01.04.2010 № 67 413/01 по делу «Гультяев против Российской Федерации». Суд считает, что для содержания под стражей даже несколько дней должны быть законные основания и органы власти могут продлевать срок содержания под стражей только на «достаточных» основаниях, исходя из следующего: практика содержания обвиняемых под стражей без конкретной правовой базы или четких правил, регулирующих их положение, в результате чего они могут быть без судебного решения лишены свободы на неопределенный срок, является несовместимой с принципами правовой определенности и защиты от произвола, а отсутствие каких-либо обоснований в решениях судов, санкционирующих содержание лица под стражей на дополнительный срок, несовместимо с принципом защиты от произвола, заложенных в п. 1 ст. 5 Конвенции.

В соответствии с п. 3 ст. 5 Конвенции при определении продолжительности содержания под стражей такой период времени начинается с момента помещения обвиняемого под стражу и заканчивается днем постановления приговора хотя бы только судом первой инстанции. Суд считает, что даже если первоначально имелось обоснованное подозрение в том, что арестованное лицо совершило преступление и (или) может скрыться от правосудия, то по прошествии времени оно более не является достаточным для продления содержания под стражей (см. также, например, дело «Калашников против России» или постановление Европейского Суда по правам человека от 30.07.2009 № 3194/08 по делу «Сергей Медведев против России»).

Статья 6 Конвенции и cm. 1 Протокола № 1 к Конвенции. Постановление Европейского Суда по правам человека от 14.01.2010 по делу «Казакевич и 9 других дел „военных пенсионеров“ против Российской Федерации». Суд считает, что правовая определенность предполагает уважение принципов судебного решения, т. е. принципа окончательности судебного решения, и отход от этого принципа возможен только в том случае, когда он обусловлен обстоятельствами существенного и непреодолимого характера, такими как исправление существенных недостатков и неправильное отправление правосудия.

Отмена судебных постановлений, вступивших в законную силу и вынесенных в пользу заявителей, может являться нарушением принципа правовой определенности вопреки ст. 6 Конвенции (в рассматриваемом деле речь идет о длительном неисполнении решений суда и последующей их отмене в порядке судебного надзора). Суд считает, что окончательное судебное постановление, вступившее в законную силу, не должно подвергаться сомнению и должно быть исполнено, так как является двумя аспектами одного и того же общего понятия, а именно права на суд. Необоснованно длительная задержка исполнения постановления суда может привести к нарушению Конвенции (в данном случае окончательное решение российских судов не исполнялось в течение одного года и более). В рассматриваемом деле Суд признал, что неосуществление властями выплат своих финансовых задолженностей по внутренним постановлениям в течении года и более несовместимо с п. 1 ст. 6 Конвенции и ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции.

В заключение следует отметить, что для адвоката является важным также изучение решений о приемлемости и постановлений Европейского Суда по существу и с точки зрения формы, структуры и стиля изложения. Использование в адвокатской практике конкретного, системного, лаконичного и последовательного изложения своих позиций в суде послужит эффективному оказанию правовой помощи доверителям и будет способствовать защите его прав и свобод не только в Европейском Суде по правам человека, но и в российских судах.

В связи с применением ст. 2 «Право на жизнь» Конвенции о защите прав человека и основных свобод в практике Суда возникал ряд проблем, требующих дальнейшего разрешения, например вопросы, связанные с эвтаназией: следует ли рассматривать право на жизнь как обязанность человека жить, и может ли человек добровольно отказаться от этого права.

Случаи лишения жизни в связи с исполнением смертного приговора суда согласно практике Суда не признаются нарушением права на жизнь. Вместе с тем в соответствии с Протоколом № 6 к Конвенции никто не может быть приговорен к смертной казни или казнен.

Суд в ходе слушания дела «Осман против Великобритании» в своем решении (28 октября 1998 г.) сформулировал ряд важных принципов относительно нарушения ст. 2:

• 1) обязанность государства в соответствии со ст. 2 Конвенции создать механизм поддержания правопорядка с целью предотвращения и пресечения преступных действий со стороны других лиц;
• 2) обязательство властей принять оперативные меры, направленные на защиту лиц, жизнь которых находится в опасности в результате преступных действий со стороны других лиц.

В постановлении по делу «Мастроматео против Италии» (24 октября 2002 г.) был поставлен вопрос об обязанности государства по обеспечению эффективной защиты общества от возможной опасности со стороны лиц, отбывающих наказание за преступления, связанные с насилием против личности в случае отбывания наказания в режиме частичного лишения свободы (в данном деле речь идет об убийстве сына заявителя, совершенном осужденным, находящимся временно в «тюремном отпуске»). Суд в данном деле определил пределы ответственности государства по этому вопросу. В частности, было отмечено, что для заявителя были доступны два средства правовой защиты: возбуждение иска против судей, ответственных за приговор, или его исполнение в части меры наказания. Суд установил, что в материалах, которые были представлены заявителем в Суд и находились на рассмотрении государства-ответчика и его судебных органов, не было ничего, что вызвало бы опасения в том, что временное освобождение заключенного может создать реальную и непосредственную угрозу для жизни граждан. Более того, заявителю не удалось доказать злой умысел или грубую небрежность властей, и Суд не смог сделать вывод о несоблюдении государством положений ст. 2 Конвенции. В данном примере речь шла о позитивных обязательствах государства по охране прав человека на жизнь.

В постановлении по делу «Акташ против Турции» (24 апреля 2003 г.) был поднят вопрос о праве человека на жизнь. Речь в этом деле идет о смерти содержавшегося под стражей брата заявителя в Суде и отсутствии надлежащего расследования по этому факту. Заявитель утверждал, что смерть его брата наступила в результате дурного с ним обращения, сравнимого с пытками. В своем постановлении Суд отметил три обстоятельства: 1) Суд поражен заявлением турецких властей, что они не смогли установить местонахождение врача, констатировавшего смерть; 2) Суд не счел необходимым (как об этом просило государство-ответчик) заслушивать показания свидетелей в целях обеспечения их безопасности в отсутствие заявителя, его представителя или родственников; 3) на фотографиях дела, представленных в Суд турецкими властями только по требованию заявителя, идентифицировать личность было невозможно, а по неизвестным причинам власти Турции негативов этих фотографий не представили. В результате рассмотрения данного дела Суд установил, что брат заявителя был лишен жизни при обстоятельствах, влекущих ответственность государстваответчика и исключающих основания допустимости лишения человека жизни, предусмотренные п. 2 ст. 2 Конвенции. Более того, Суд установил, что расследование этого факта было проведено таким образом, что заведомо не могло обеспечить достаточных доказательств для предания преступников суду и добыть данные для определения того, было ли применение силы оправданным. Таким образом, Суд признал нарушение ст. 2 Конвенции.

В решении по делу «Ирландия против Великобритании» (18 января 1978 г.) Суд обозначил различие между тремя категориями запрещенного поведения (ст. 3 «Запрещение пыток» Конвенции):

• 1) пытка — намеренное бесчеловечное обращение, вызывающее весьма серьезные и (или) жестокие страдания, цель которого заключается в том, чтобы добиться информации (признания);
• 2) бесчеловечное обращение — причинение сильных физических и нравственных страданий;
• 3) унижающее достоинство обращение — плохое обращение, направленное на то, чтобы вызвать у жертвы чувство страха, боли и неполноценности, которые могут унизить или опозорить, сломить физическое или моральное сопротивление.

Но довольно часто Суд не признает нарушение ст. 3, так как доказательством нарушения ст. 3 Конвенции могут служить результаты медицинского освидетельствования, рентгенологическое обследование, различная медицинская документация, справки, причем часто эти справки предоставить сложно.

Жертвами нарушения ст. 3 Конвенции часто считают себя заключенные, лица, подлежащие выдаче в другие страны. Примером может служить постановление по делу «Джабари против Турции» (11 июля 2000 г.). В данном случае суд признал нарушение ст. 3 Конвенции, указав, «что считает обоснованным утверждение о том, что существует реальная опасность для заявителя подвергнуться бесчеловечному обращению (избиение камнями) в случае депортации заявителя в Иран», где к лицу, длительное время содержащемуся в условиях ожидания смертной казни, применяются пытки или смертная казнь.

Показательно дело «Калашников против России» в отношении применения данной статьи. Заявитель вносит жалобу (согласно ст. 3 Конвенции) на бесчеловечное и унижающее обращение, связанное с условиями содержания под стражей. Исходя из фактов дела, Суд объявил приемлемой данную жалобу в части условий заключения Калашникова, так как усмотрел нарушение ст. 3 Конвенции (см. обоснование позиции Суда в решении и постановлении по этому делу).

В своем постановлении по делу «Калашников против России» Европейский Суд по правам человека отметил, что по причинам экономического характера условия содержания заключенных в России крайне неудовлетворительные и намного хуже, чем требуется от государств — членов Совета Европы. Тем не менее российские власти прилагали все усилия к улучшению условий содержания заключенных. Был принят ряд практических программ с целью строительства новых учреждений предварительного заключения и реконструкции старых, а также искоренению туберкулеза и других инфекционных заболеваний в тюрьмах. Выполнение этих программ позволит вдвое расширить пространство, полагающееся каждому заключенному и улучшить санитарно-гигиенические условия содержания в учреждениях предварительного заключения.

Вопросы о выполнении государством позитивных обязательств по недопущению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство человека обращения раскрыты в решениях и постановлениях Суда по делу «Д. П. и Дж. К. против Соединенного Королевства» (10 сентября 2002 г.), делу «Г. Б. против Болгарии» (3 октября 2002 г.), делу «Абсандзе против Грузии» (15 октября 2002 г.), делу «Эйбрахам против Швеции» (1 июля 2003 г.) и других делах Суда.

В ст. 3 защищаются так называемые «абсолютные права», т. е. вмешательство в эти права и их нарушение не допускаются ни при каких обстоятельствах. Особое значение для России имеет то обстоятельство, что бесчеловечным и унижающим достоинство человека Европейский Суд по правам человека признает не только такое обращение, но и наказание. Это связано с тем, что условия содержания под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступления в России пока не отвечают европейским стандартам. Условия содержания под стражей (в СИЗО или тюрьмах) до приговора суда (т.е. до момента признания их виновными в установленном законом порядке) являются в большинстве случаев бесчеловечными и унизительными.

По мнению Суда, ст. 3 Конвенции закрепляет одну из важнейших ценностей демократического общества. Согласно ей совершенно запрещается унизительное или жестокое, бесчеловечное обращение или наказание независимо от обстоятельств и поведения жертвы. Суд признает, что в соответствии с его прецедентным правом плохое обращение должно быть по возможности менее жестоким, хотя оно всегда подпадает под действие ст. 3 Конвенции. Минимальный уровень этой жестокости варьируется в зависимости от всех обстоятельств дела, таких как продолжительность плохого обращения, физическое и психическое влияние, а в некоторых случаях пол, возраст и состояние здоровья жертвы (см. «Ирландия против Соединенного Королевства» (18 января 1978 г.)).

Обращение, по мнению Суда, считается «унизительным», когда оно применяется с целью вызвать у жертвы чувства страха, боли и унижения, сравнимые с пытками (см. «Кудла против Польши» 26 октября 2000 г.). Определяя, является ли конкретное обращение «унижающим человеческое достоинство» в смысле ст. 3 Конвенции, Суд принимает во внимание, было ли целью такого обращения унизить конкретного человека, насколько во внимание принимаются последствия, как оно повлияло наличность в смысле нарушения ст. 3 (см. «Ранинен против Финляндии» (16 декабря 1997 г.)). Тем не менее отсутствие указанной цели не может исключить нарушение ст. 3. Страдания и унижение человека равно недопустимы, когда речь идет о любом воздействии власти или законном наказании.

Однако нельзя утверждать, что заключение под стражу само по себе подпадает под действие ст. 3 Конвенции. Также нельзя интерпретировать ст. 3 как общее обязательство освобождать заключенных по причинам, связанным со здоровьем, или размещать их в гражданские госпитали для предоставления им специальной медицинской помощи.

Тем не менее в подконтрольной себе области государство должно следить за тем, чтобы заключенные содержались в условиях, не нарушающих их человеческое достоинство, чтобы образ и методы обращения с заключенными не причиняли им физических и духовных страданий и чтобы, исходя из фактических условий заключения, их здоровье и психика были адекватно защищены (см. «Кудла против Польши» № 30 210/96, § 92, 2000;XI).

При пересмотре условий заключения особое внимание следует уделить воздействию этих условий в совокупности, так же как и отдельным фактам нарушения прав человека (см. «Дугоз против Греции» № 40 907/98, § 46, 2001;11).

Судебная практика применения ст. 5, которая говорит о праве на свободу и личную неприкосновенность, разнообразна.

Приведем некоторые наиболее показательные дела, в которых Суд усмотрел нарушение ст. 5. Например, дела «Кудла против Польши» (26 октября 2000 г.) и «Яблонски против Польши» (21 декабря 2001 г.). Оба заявителя ссылаются на то, что ст. 5 (3) Конвенции гарантировано право на то, что каждый задержанный или заключенный под стражу незамедлительно доставляется к судье или иному должностному лицу, наделенному судебной властью, и имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение от суда.

В постановлении по делу «Кудла против Польши» Суд обосновал свое решение следующим образом: так как период нахождения под стражей продолжался 2 года 4 месяца, Суд отметил, что только очень веские причины (внутренние суды изначально руководствовались двумя основаниями: обоснованное подозрение в совершении преступления и возможная попыткой подозреваемого укрыться от правосудия) могли оправдать столь длительное содержание под стражей, причем такие причины Судом не обнаружены. Тем более национальные суды не отмечают никаких других обстоятельств, которые показывали бы вероятность попытки заявителя укрыться от правосудия, сохранявшуюся в течение всего рассматриваемого периода.

В постановлении по делу «Яблонски против Польши» Суд отметил, что содержание заявителя в предварительном заключении продолжалось 4 года 9 месяцев и 7 дней. Суд также указал на то, что для продолжения содержания под стражей необходимо наличие «других существенных и достаточных» оснований, и соответствующие суды должны подходить к продолжению содержания под стражей с «особой тщательностью», причем само подозрение не является «существенным и достаточным» основанием для содержания под стражей в течение всего срока разбирательства по делу.

Суд также указал, что цель ст. 5 (3) заключается в том, чтобы обеспечить временное освобождение обвиняемого из-под стражи, если дальнейшее содержание под стражей не обоснованно. В данном конкретном случае не применялись альтернативные меры, причем также не было пояснений, почему применение альтернативных мер не смогло обеспечить бы явку обвиняемого в суд, не были приведены обстоятельства, указывающие на возможность побега обвиняемого, того, что он каким-либо образом скроется или уклонится от правосудия.

Таким образом, если разбирательство неоправданно затягивается, содержание обвиняемого в предварительном заключении становится незаконным. Судье необходимо удостовериться в каждом конкретном случае (обоснование опирается на объективно поддающиеся проверке факты о совершении данным лицом преступления), что существенные и достаточные условия, оправдывающие лишение свободы, все еще существуют.

Следует отметить, что до вступления в силу действующего УПК российское законодательство не соответствовало нормам ст. 5 (3) Конвенции в части субъектов принятия решения о заключении под стражу и разумного времени на принятие такого решения. Более того, несмотря на оговорки к Конституции РФ, российское уголовнопроцессуальное законодательство не применяло установленное ст. 5 (3) Конвенции и ч. 2 ст. 6 и ст. 22 Конституции РФ правило о порядке заключения под стражу.

Следует отметить введение новых норм относительно «разумных сроков» и о компенсации за их пропуск.

Европейский Суд в первую очередь устанавливает, что при определении периода, подпадающего под действие ст. 5 (3) Конвенции, во внимание принимается день, когда обвиняемый был взят под стражу, и день вынесения приговора хотя бы судом первой инстанции.

Суд находит, что вопрос о признании срока заключения разумным не может быть решен абстрактно. Каждый случай должен рассматриваться в контексте конкретного дела. Продолжительное заключение может быть законным в том случае, когда в деле присутствуют специфические черты, требующие особого подхода, или вовлечены общественные интересы, которые, не отменяя презумпции невиновности, перевешивают правило уважения личной свободы, установленное ст. 5 Конвенции. Суд также находит, что наличие подозрения в том, что человек совершил серьезные правонарушения, с учетом фактора времени, не может само по себе служить законным обоснованием длительного досудебного заключения (см. постановление по делу «Скотт против Испании» (18 декабря 1996 г.)).

В первую очередь национальные судебные органы должны удостовериться, что в конкретном деле досудебное заключение обвиняемого не превышает разумного времени. К окончанию этого времени они должны, неукоснительно следуя принципу презумпции невиновности, исследовать все факты «за» или «против» существования вышеназванного общественного интереса, разрешающего отступление от ст. 5, должны указывать их в своих ответах на ходатайства об освобождении. Существенно, что основания решений должны указываться в этих документах с тем, чтобы Суд мог решить, существует ли нарушение ст. 5 (3) Конвенции.

Наличие разумного подозрения, что арестованный совершил правонарушение, есть условие, не имеющее силы для законного обоснования продолжительного заключения. Суд признает, какие иные основания судебных властей могут сделать законным ограничение свободы. В случае если основания «соответствуют случаю» и «достаточны», Суд удостоверяется, что национальные власти приложили «особые усилия» для обоснования продолжительности заключения. Сложность и особые характеристики следствия — те самые факторы, которые принимаются к рассмотрению в этом случае.

Нарушения норм европейского права до вступления в силу действующего УПК можно было бы попытаться объяснить несовершенным российским уголовно-процессуальным законодательством, оговорками, содержащимися в разделе втором Конституции РФ и в Федеральном законе от 30.03.1998 № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», а также тем, что Россия находится в юрисдикции Европейского Суда лишь с 5 мая 1998 г. При этом следует иметь в виду, что и до ратификации Россией Конвенции, и после ратификации действует ст. 9 (3) Международного пакта о гражданских и политических правах, вступившего в силу для России как правопреемника СССР в 1973 г. Следует также отметить, что никаких оговорок ни Советское правительство, ни Правительство РФ к этому Пакту не делало, т. е. ст. 9 (3) Пакта является действующей и обязательной к исполнению независимо от того, когда Конвенция вступила в силу для России.

В соответствии с европейским правом суд должен руководствоваться двумя основаниями заключения и содержания под стражей: это, во-первых, обоснованное подозрение, что человек совершил преступление, и во-вторых, что он пытается укрыться от правосудия. Исходя из европейских стандартов, можно заключить, что даже при достаточности на первоначальном этапе оснований для обоснованного содержания под стражей со временем они могут утрачивать свою актуальность.

В настоящее время сложилась практика применения ст. 6 Конвенции, причем в большинстве случаев не вызывает никаких затруднений толкование и применение положений п. 2 — презумпции невиновности, п. 3 — минимальные гарантии прав обвиняемого и суда.

Наиболее сложным и неоднозначным является п. 1, в соответствии с которым каждый человек в случае нарушения его гражданских прав и обязанностей или при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основе закона.

В деле «Яблонски против Польши» Суд усмотрел нарушение ст. 6 (1) Конвенции, указав, что не было соблюдено право на рассмотрение дела в «разумные сроки», установил, что если действия заявителя и способствовали затягиванию принятия решения, то это не оправдывает общей продолжительности разбирательства.

В деле «Калашников против России» ответчик признал, что разбирательство по делу заявителя проходило в течение длительного времени, но также заявил, что это было оправдано, так как УПК не определяет период, в течение которого суд должен рассмотреть дело, а также сроки пребывания обвиняемого под стражей во время судебного разбирательства. Утверждалось, что длительное рассмотрение дела заявителя было вызвано его сложностью и объемом, а также необходимостью проведения тщательного расследования. Суд же считает, что в свете определения критериев «разумного срока» (сложность дела, поведение заявителей и властей) и рассмотрения всех фактов требуется изучение по существу данной части жалобы.

В деле «Осман против Великобритании» Суд усмотрел нарушение ст. 6 (1) Конвенции в отношении прав на справедливое разбирательство в суде, одним из которых является право на возбуждение в суде гражданского иска в уголовном деле, так как заявители утверждали, что «отклонение апелляционным судом их жалобы на небрежность полиции по основаниям соображений государственной политики составляет ограничение их права на доступ к судопроизводству».

Статья 6 Конвенции — это именно то положение, на которое чаще всего ссылаются заявители, обращающиеся в Европейский Суд по правам человека. Существует обширное прецедентное право Суда, связанное с применением этой статьи. Указанная статья занимает центральное положение в системе Конвенции.

В настоящее время сложилась практика применения ст. 6 Конвенции, причем в большинстве случаев не вызывает никаких затруднений толкование и применение положений п. 2 (презумпция невиновности), п. 3 (минимальные гарантии прав обвиняемого). Наиболее сложным и неоднозначным является п. 1 рассматриваемой статьи Конвенции, в соответствии с которым каждый человек в случае нарушения его гражданских прав и обязанностей или при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основе закона.

Одним из основных прав и свобод человека, воплощенных в международных правовых стандартах, является право человека на беспристрастное и законное судебное разбирательство. Это право на современном этапе развития правосудия постоянно развивается и обогащается. В настоящее время оно закреплено во Всеобщей декларации прав человека от 10 декабря 1948 г., в ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, ст. 6 Конвенции. Правовой основой справедливого судебного разбирательства являются нормы международного права и международных договоров и их применение судами при рассмотрении конкретных дел, необходимость которого закреплена в Конституции РФ.

Непосредственное применение международно-правовых норм возможно в трех формах:

• 1) приоритетное применение международно-правовых норм вместо национального законодательства, когда национальный закон или другой нормативный акт противоречит этим нормам;
• 2) совместное применение, когда национальное законодательство и международные нормы дополняют друг друга;
• 3) самостоятельное применение, когда этими нормами восполняется пробел в национальном законодательстве.

Для российских судов в настоящее время характерно использование лишь второй формы применения международно-правовых норм. Так, ссылки на международно-правовые стандарты Европейского суда встречаются в решениях судов общей юрисдикции по вопросу обжалования нормативных актов, решений и действий государственных органов (в зависимости от содержания нормативного акта и процессуальных действий суды используют различные статьи Конвенции, преобладают ссылки на ст. 3, 5, 6, 8 и 13 Конвенции), при рассмотрении вопросов об исполнении судебных решений (Европейский Суд за последние три года рассмотрел много жалоб на исполнение решений российских судов и Россия была вынуждена принять упоминаемый ранее Федеральный закон от 30.04.2010 № 68-ФЗ «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок»), при рассмотрении исков о защите чести, достоинства и деловой репутации и др.

В практике арбитражных судов ссылки на нормы и стандарты Европейского Суда встречаются чаще всего в делах, связанных с защитой имущественных прав (это ссылки на ст. 1 Протокола 1 к Конвенции).

Внедрению в российскую судебную практику первой и третьей форм применения международно-правовых норм должны способствовать адвокаты, активно используя их в своих обращениях в суд и активно ссылаясь на них в судебных заседаниях, так как не все суды оказываются способны адекватно применять европейские стандарты.

Следует иметь в виду, что право на справедливое судебное разбирательство не означает лишь право на проведение судебного слушания в соответствии с процессуальными требованиями (такими как, например, возможность допросить свидетелей или представить соответствующие доказательства по делу). Это право и на справедливый результат по делу или справедливое судебное решение. Это ни в коей мере не противоречит буквальному толкованию и практике применения ст. 6 Конвенции, устанавливающей невмешательство Европейского суда в результаты судебных разбирательств в национальных судах на основании того, что такое вмешательство преобразует Европейский Суд в суд «четвертой инстанции». (См., например, решение о приемлемости жалобы № 44 958/98 «Андерсон против Соединенного Королевства» или решение о приемлемости жалобы № 42 246/98 «Джонсон против Соединенного Королевства», или решение о приемлемости жалобы № 47 095/99 «Калашников против России».) Адвокату необходимо это учитывать не только при подготовке по поручению доверителя обращений (заявлений) в Европейский Суд, но и в российских судах, особенно апелляционных и кассационных инстанций.

Следующим важным для понимания и применения адвокатом ст. 6 Конвенции является значение понятия «гражданские права и обязанности», в отношении которых и применимы требования Конвенции о справедливости судебного разбирательства. Данное понятие охватывает все права и обязанности, которые используются в тексте ст. 6 Конвенции для определения прав и обязанностей, в отношении которых применяется право на справедливое судебное разбирательство. Тот факт, что в других инструментах международной защиты прав человека, гарантирующих право на справедливое судебное разбирательство, таких как Всеобщая декларация прав человека (ст. 10), Международный пакт о гражданских и политических правах (ст. 14), не дана какая-либо оценка прав и обязанностей, в отношении которых применяются соответствующие гарантии и слово «гражданский» применительно к таким правам и обязанностям, а содержится лишь в Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, не является важным: объект и цель ст. 6 Конвенции состоит в обеспечении посредством судебных гарантий справедливого отправления правосудия в отношении любого лица при оценке или определении всех его законных прав и обязанностей. Об этом указал, в частности, судья Европейского Суда Л. Лукайдес в своем Особом мнении к постановлению по делу «Маауйя против Франции» (2000;х, 33EHRR 1037): «Было бы абсурдно признать, что судебные гарантии предназначались лишь для определения прав, в частности прав частных лиц, и не для прочих законных прав и обязанностей, включая все права в отношении администрации, в которых особо необходим независимый судебный контроль для защиты лиц от государственных органов власти».

Европейский Суд установил также, что право на справедливое судебное разбирательство предполагает право на обращение в суд, которое не является абсолютным и может подлежать ограничениям. Однако, как и все ограничения на права, гарантируемые Конвенцией, они не должны ограничивать соответствующие права или уменьшать их объем. Многие ограничения процессуального характера, такие как сроки и давность, подтверждены Европейским Судом во многих своих решениях (см., например, постановление по делу «Голдер против Соединенного Королевства», Серия А, № 18 (1975)).

Европейский Суд при оценке нарушений ст. 6 Конвенции считает, что требования «справедливого разбирательства» предполагает соблюдение и принципа «равенства сил», который предполагает, что «каждой стороне должна быть предоставлена разумная возможность предоставить свою версию по делу при условии, что это не ставит ее в менее выгодное положение к ее оппонентам» (постановление по делу «Домбо Бехеер против Нидерландов», Серия А, № 274 (1993)) и «сторона судебного разбирательства должна иметь возможность ознакомиться с доказательствами… равно как и возможность дать свои комментарии об их наличии, содержании и подлинности в надлежащей форме и разумный срок, в случае необходимости в письменной форме и заранее» (постановление по делу от 03.08.2000 «Крчмар и другие против Чехии»),.

Что касается понятия «компетентный суд» как прямо установленное требование справедливого судебного разбирательства, то это суд, созданный на основании национального законодательства (см., например, постановление по делу «Ольсон против Швеции» (№ 1), Серия А, № 130; 11EHRR 25, § 61 в).

Если говорить о требовании ст. 6 Конвенции в части беспристрастности суда, то, говоря словами самого Европейского Суда, «в целях ст. 6… беспристрастность должна определяться, исходя из субъективной проверки, то есть на основании личных убеждений конкретного судьи в конкретном деле, а также объективной проверки, то есть при оценке того, обеспечил ли судья гарантии, достаточные, чтобы исключить любые… сомнения в связи с этим» (постановление по делу «Хаушильд против Дании», Серия А,№ 154(1989), 12EHRR266).

Еще одним весьма важным положением ст. 6 Конвенции является понятие «разумный срок». Право на судопроизводство в разумный срок распространяется и на гражданские, и на уголовные судебные дела.

Вопрос о том, какой срок можно считать «разумным», решается Судом в каждом отдельном случае с учетом, в основном, трех критериев — сложность дела, поведение сторон (заявителя) и ведение дела со стороны органов государства. Прецедентное право Суда дает лишь самые общие рекомендации, поскольку каждый случай, каждое дело по-своему уникальны. Некоторые рассмотренные по ст. 6 Европейским Судом дела национальных судов длились несколько лет (например, по делу «Milasi v Italy» (1987 г.) уголовный процесс длился около девяти лет, а по делу «Калашников против России» более четырех лет). Суд рассматривает заявления о чрезмерной продолжительности судебного процесса чаще, чем по каким-либо другим статьям Конвенции. А в деле «Kudlav Poland» (2000 г.) Суд даже пошел дальше и сформулировал принцип, согласно которому внутренний (национальный) суд обязан гарантировать введение отдельной судебной процедуры, которая станет эффективным средством правовой зашиты при подаче жалобы на затянувшееся разбирательство дела, а невозможность внутреннего законодательства обеспечить подобное средство правовой защиты будет приравниваться к нарушению ст. 13 Конвенции.

Для России прецедентная практика по ст. 6 (1) Конвенции стала актуальной не столько с 5 мая 1998 г., сколько после рассмотрения Судом первых прецедентных дел в отношении России: уже упомянутого выше дела «Калашников против России» (2001—2002 гг.), дела «Бурдов против России» (№ 59 498/00) и пилотного постановления от 15.01.2009 по делу «Бурдов против России (№ 2)», вступившего всилу с 4 мая 2009 г., а также принятия Федерального закона от 30.04.2010 № 68-ФЗ «О компенсации за нарушения права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок», в связи с принятием которого были внесены изменения в процессуальные кодексы. Категория разумного срока появилась в УПК (ст. 6.1 «Разумный срок уголовного судопроизводства»), АПК (ст. 6.1 «Разумные сроки судопроизводства в арбитражных судах и исполнения судебного акта»), ГПК (ст. 6.1 «Разумный срок судопроизводства и разумный срок исполнения судебного постановления»). Установленные Федеральным законом от 30.04.2010 № 69-ФЗ разумные сроки рассмотрения дел в российских судах позволяют осуществлять в российских судах не только право на судопроизводство в разумный срок, но и получать справедливую компенсацию за нарушение этого права. Таким образом, в России может появиться эффективное средство правовой защиты от нарушенных прав, предусмотренных ст. 6 Конвенции.

Следует отметить, что при рассмотрении жалоб на нарушения разумного срока на судопроизводство Европейский Суд считает, что некоторые виды судебных разбирательств в национальных судах требуется проводить быстрее, чем другие. Например, уголовные процессы, с учетом того, чем рискует обвиняемый, требуется проводить с особой быстротой. То же самое распространяется на судебные дела об опеке, когда задержка процесса по времени может повлиять на рассмотрение основного вопроса, где должны максимально соблюдаться интересы ребенка, и ряд других дел.

Европейские стандарты по вопросам справедливого судебного разбирательства, о доступе к правосудию, о соблюдении принципа состязательности при разбирательстве дела беспристрастным судом, о презумпции невиновности содержатся также в постановлениях Суда по делам «Стил и Моррис против Соединенного Королевства» (22 октября 2002 г.), «Стек-Риш против Лихтенштейна» (10 октября 2002 г.), «Беклз против Соединенного Королевства» (8 октября 2002 г.), «Льюис против Соединенного Королевства» (10 сентября 2002 г.), «Бехмер против Германии» (3 октября 2002 г.), «Рябых против России» (24 июля 2003 г.) и др.

Адвокатам, столкнувшимся с вопросом применяемости положения о гражданских правовых правах и обязанностях к ст. 6 Конвенции, полезно ознакомиться с делом «Мустафа против Франции» (17 июня 2003 г.).

Весьма показательно дело озащите поуголовному делу посредством помощи адвоката. Это дело «Чекалла против Португалии» (10 октября 2002 г.) о несоблюдении адвокатом, назначенным судом, процедурных формальностей при подаче жалобы в Верховный Суд. Речь в этом деле идет о гражданине Германии (именно он являлся заявителем в Суде), который был арестован в Португалии в ходе операции по пресечению поставки героина. Его обвиняли в перевозке героина при отягчающих обстоятельствах и в преступном сговоре с группой лиц. Во время судебного разбирательства в Португалии заявитель отказался от услуг своего адвоката и ему был назначен другой адвокат. Заявитель был приговорен к 15 годам лишения свободы. Чекалла подал жалобу на действия назначенного ему адвоката, а именно на то, что адвокат вопреки его указаниям направил в Верховный Суд Португалии жалобу, не удовлетворяющую требованиям уголовно-процессуального законодательства. В постановлении ЕСПЧ по данному делу указано, что назначение адвоката само по себе не обеспечивает обвиняемому эффективной правовой поддержки, и государство не может нести ответственность за действия адвоката. Из принципа независимости адвокатуры от государства следует, что ответственность за проведение защиты лежит на обвиняемом и адвокате независимо от факта назначения адвоката в порядке оказания бесплатной юридической помощи или оплаты его услуг клиентом. Статья 6 (3) Конвенции не требует вмешательства государства в работу адвоката до того момента, пока в его действиях не содержится состав преступления и надлежащим образом не поставлен вопрос о его профессиональной некомпетенции. Таким образом, Суд создал прецедент, в соответствии с которым недочеты и ошибки адвоката в профессиональном представительстве интересов заявителя не влекут за собой ответственности государства. Тем не менее Суд отметил, что несмотря на то что профессиональная небрежность адвоката привела к тому, что Чекалла оказался лишен конкретного процессуального средства правовой защиты, вышестоящий суд не изменил эту ситуацию, и это привело к тому, что он приговорен к длительному сроку лишения свободы. Суд установил, что заявителю не было предоставлено полноценное право на защиту, как того требует ст. 6 (3) Конвенции в части его жалобы в Верховный Суд. Кроме этого, Суд считает, что возможная просьба Верховного Суда об устранении процессуальной оплошности не явилась бы нарушением фундаментального принципа независимости адвокатуры, тем более что Суд располагал информацией о том, что Совет адвокатуры Португалии возбудил дисциплинарное производство в отношении адвоката, и на него было наложено дисциплинарное взыскание. Поэтому Суд установил, что государством были нарушены положения ст. 6 (I), 6 (Зс) Конвенции, и наложил в порядке применения ст. 41 Конвенции на государство-ответчик обязанности выплатить заявителю справедливую компенсацию в размере 3 тыс. евро в качестве возмещения морального вреда и возместить издержки и иные расходы, связанные с судебным разбирательством.

Статья 8 Конвенции гарантирует четыре права (исходя из формулировки статьи): I) на уважение частной жизни, включая право на уважение психического и физического здоровья; 2) на уважение семейной жизни; 3) на неприкосновенность жилища; 4) на тайну корреспонденции.

Наиболее обширная практика суда сложилась именно в отношении нарушения права на семейную жизнь. Так, в практике суда было выработано понятие «семейной жизни», включая такие понятия как зарегистрированный, так и гражданский браки, отношения между родителями и детьми, усыновителями и усыновленными, определив в качестве критерия близость между лицами (постановление по делу «Макс против Бельгии» (13 июня 1979 г.)).

В силу того что Суд расширительно толкует понятие «корреспонденция», включая в него помимо почты телефонную связь, радиопередачи, довольно обширна практика рассмотрения жалоб, предметом которых становилось прослушивание телефонных разговоров. Суд закрепил, что «право на уважение корреспонденции обеспечивает защиту от позитивного вмешательства в содержание или процесс доставки корреспонденции».

Другой аспект — тайна корреспонденции заключенных. В отношении этого вопроса Суд установил, что просмотр корреспонденции заключенных — нормальная практика, направленная на предотвращение нарушений внутри пенитенциарных учреждений, но совершенно недопустима практика просмотра писем, направленных адвокату, так как это является нарушением тайны зашиты, «поскольку переписка заявителя с адвокатом должна служить первым шагом на пути возбуждения судебного разбирательства, и тем самым осуществлением права, закрепленного в статье 6 Конвенции» (постановление по делу «Голдер против Великобритании» (21 февраля 1975 г.)).

Европейские стандарты о праве на уважение личной и семейной жизни человека, о праве человека на уважение его корреспонденции, о праве на уважение частной жизни содержатся в постановлениях Суда по делам «Смирнова против России» (об изъятии судом документа, удостоверяющего личность, во время продолжительного производства по уголовному делу), «Тосто против Италии», «Крисчимпоне против Италии» и «Фаранда против Италии» (15 октября 2002 г.), «Вебер и Саравия против Германии» (о полномочиях государственных органов в сфере электронного наблюдения, записи, использования других технических средств передачи информации), «Мэр против Португалии» (26 июня 2003 г.), «Котлет против Румынии» (3 июня 2003 г.) и др. Кстати, дело Котлет интересно тем, что в нем идет речь об отказе администрации исправительного учреждения предоставить заявителю необходимые принадлежности для ведения переписки с Судом.

Права, указанные в ст. 10 Конвенции, относятся к правам, допускающим законное вмешательство в них со стороны государства по принципу пропорциональности. Практика суда по отношению к правам, закрепленным в данной статье, обширна, но остановимся наделе «Галина Питкевич против России» (21 сентября 2003 г.).

Заявитель жалуется, что лишение ее полномочий судьи нарушает права заявителя, предусмотренные ст. 9, 10 Конвенции. На основании приведенных фактов Судом был сделан вывод, что заявитель запугивала стороны в судебных процессах, ставила интересы Церкви выше государственных интересов защиты правосудия; в результате беспристрастность заявителя была поставлена под вопрос, был ослаблен авторитет правосудия. В этих условиях, допуская возможность оценки сложившейся ситуации, Суд нашел, что основания, приведенные властями РФ, были «достаточными» для вмешательства в право заявителя, предусмотренное ст. 10 Конвенции, т. е. оно не нарушено. Таким образом, лишение правомочий судьи было пропорционально преследуемым законным целям, из чего следует, что жалоба является необоснованной по смыслу п. 3 ст. 35 Конвенции; по этим же причинам Суд признает нарушение права, предусмотренного ст. 9 Конвенции, также необоснованным.

Примерами дел о свободе выражения мнения человека могут служить также постановления по делам «Педерсен и Баадсгаард против Дании» (19 июня 2003 г.) — об осуждении продюсеров телевизионных передач за разглашение сведений, позорящих высокопоставленного сотрудника полиции; «Компания „Индепендент Ньюс и Медиа“ против Ирландии» (19 июня 2003 г.) — о размере компенсации, подлежащей выплате медиа-группе в соответствии с вердиктом присяжных по делу о клевете; «Компания „Плон“ против Франции» (27 мая 2003 г.) — о запрете на распространение книги о скончавшемся главе государства, в которой содержалась информация, относившаяся к врачебной тайне; «Мерфи против Ирландии» (10 июля 2003 г.) об оспаривании правомерного запрета на религиозную рекламу по телевидению и радио.

Примером дел в связи с нарушением ст. 11 Конвенции могут служить, например, дела «Даниленков и другие против России» (коммуницирована властями РФ в 2003 г.) — о свободе создавать профессиональные союзы и вступать в них; «Гюнери, Каркоч и Партия демократии и мира, а также Ески против Турции» (8 июля 2003 г.) — о праве человека на свободу мирных собраний (оспаривается правомерность запрета властей на организуемые лидерами политической партии посещения местности, где было введено чрезвычайное положение) и др.

Статья 13 Конвенции носит, на наш взгляд, системообразующий характер, так как по сути почти все положительные решения Суда в той или иной степени свидетельствуют о том, что государствоответчик не обеспечило заявителю эффективные средства защиты своих прав в своей стране.

Примером дел Суда, связанных с правом человека на эффективные средства правовой защиты в своем государстве, являются, в частности, дела «Хартманы против Чешской Республики» (10 июля 2003 г.) — по поводу длительности судебного разбирательства;

«Конти-Арваниги против Греции» (10 апреля 2003 г.); «Заволока против Латвии» (29 апреля 2003 г.) — об отказе судов возместить моральный ущерб заявительнице в связи со смертью ее дочери, погибшей в результате дорожно-транспортного происшествия; «Дораны против Ирландии» (31 июля 2003 г.) — о доступности человеку эффективного средства правовой защиты от неразумного длительного срока судебного разбирательства.

В контексте ст. 13 Конвенции необходимо отметить, что Суд считает, что средство правовой защиты является эффективным, если с его помощью можно или ускорить производство по делу, или обеспечить адекватную компенсацию за задержки, которые уже произошли.

Даже если государство-ответчик утверждает, что право на завершение производства по делу в разумный срок принадлежит его компетентным органам, оно обязано адекватно реагировать на ходатайство о волоките при рассмотрении конкретного дела, и в качестве прецедентов такого реагирования представить в Суд доказательства того, что такое реагирование привело к предотвращению чрезмерной задержки, или прекращению чрезмерной задержки, или прекращению волокиты в судебном рассмотрении дел его граждан.

Вопросы о праве человека беспрепятственно пользоваться своим имуществом начинают занимать все большее количество в жалобах в Суд.

Примером таких дел могут служить дела «Компания „Евгения Микаэлиду девелопменте“ и Майкл Тиливиос против Турции» (31 июля 2003 г.) — об оспаривании правомерности отказа в доступе к владению, пользованию и распоряжению своим имуществом на территории Северного Кипра; «Компания „Баффало“, находящаяся в процессе ликвидации, против Италии» (3 июля 2003 г.) — оспаривается правомерность задержки выплаты возмещения властями части переплаченного налога; «Компания „Эфстатио и Микандилис“ и компания „Мотель Америка“ против Греции» (10 июля 2003 г.) — о правомерном использовании государством материальной выгоды от проведенного отчуждения имущества, т. е. о лишении собственности; и др.

Российским адвокатам полезно знать практику Суда по рассмотрению жалоб против Российской Федерации. В качестве примера приведем обзор постановлений, принятых по таким жалобам за один месяц работы суда (октябрь 2010 г.).

В октябре 2010 г. Европейский Суд по правам человека вынес 20 постановлений по жалобам против Российской Федерации. Постановления по всем делам были вынесены 1 Секцией Европейского Суда. Во всех случаях, кроме двух — «Петр Королев против России» и «Марьин против России», — Европейский Суд признал Российскую Федерацию в той или иной степени ответственной за нарушение прав и свобод, предусмотренных Конвенцией о защите прав человека и основных свобод.

Предметы рассмотрения в оставшихся восемнадцати делах распределились следующим образом.

В четырех случаях Европейский Суд постановил о нарушениях прав заявителей в связи с условиями содержания их под стражей. Причем в двух делах указанной категории — «А. В. против России» и «Борис Попов против России» критике подверглись соответственно содержание заявителя в одиночной камере и отсутствие надлежащей медицинской помощи в следственном изоляторе и перлюстрация корреспонденции заявителя администрацией пенитенциарного учреждения. В трех других случаях Европейский Суд признал российские власти ответственными за избиения заявителей сотрудниками милиции и тюрьмы.

В деле, тесно связанном с упомянутыми выше, — «Гафоров против России» — Европейский Суд признал российские власти ответственными за нарушения требований ст. 3 (запрещение пыток) и ст. 5 (право на свободу и личную неприкосновенность) Конвенции в связи с задержанием, содержанием под стражей и предполагаемой экстрадицией в Таджикистан заявителя, обвинения против которого были выдвинуты таджикскими властями предположительно по политическим мотивам.

Три дела, рассмотренные в октябре, касались нарушений прав заявителей на территории Чеченской Республики. В двух случаях Европейский Суд признал российские власти ответственными за исчезновения родственников заявителей и отсутствие адекватного расследования обстоятельств исчезновений; в одном — за пытки и кражу автомобилей заявителя.

В трех случаях Европейский Суд признал власти Российской Федерации ответственными за нарушения требований ст. 6 Конвенции (право на справедливое судебное разбирательство). В одном деле Суд усмотрел нарушение права заявителя на рассмотрение его гражданского дела в разумный срок; еще в одном установил нарушение в связи с отменой в порядке надзора окончательных судебных решений, вынесенных в пользу заявителей; и, наконец, в деле «Крестовский против России» Суд счел нарушенным право заявителя в связи с отказом российских судов рассмотреть его уголовное дело публично.

В двух делах Европейский Суд постановил, что имели место нарушения ст. 10 Конвенции (право на свободу выражения мнений). Обратим внимание на дело «Салиев против России», в котором речь шла об изъятии части тиража газеты, в которой была опубликована критическая статья заявителя.

Наконец, в октябре 2010 г. Европейский Суд рассмотрел два дела, в которых признал российские власти ответственными за дискриминацию (ст. 14 Конвенции) в отношении пользования правами, закрепленными в Конвенции. В деле «Алексеев против России» Европейский Суд усмотрел дискриминационное отношение в систематических запретах московских властей на проведение гей-парадов и иных аналогичных публичных мероприятий, а в деле «Константин Маркин против России» — в отказе властей предоставить отпуск по уходу за ребенком военнослужащему мужского пола. В последнем деле особое мнение высказал судья Анатолий Ковлер, избранный от России, который счел, что различное отношение в этом случае имело разумное объяснение и что КС РФ ранее обоснованно отказал Константину Маркину в защите, определив, что права заявителя не были нарушены. Отметим, что с критикой указанного постановления Европейского Суда выступил Председатель КС РФ Валерий Зорькин.