Третья книга стихотворений: «Снежная ночь» (1907-1916)

Тема гибельности, обреченности земного мира переходит и в третью книгу Блока, включившую сборники «Страшный мир» (1909;1916) и «Возмездие» (1908;1913). Здесь даже смерть не дает выхода из порочного круга жизни («Миры летят. Года летят. Пустая…», 2 июля 1912), что, впрочем, противоречит расхожим декадентским представлениям о смерти как о благе, избавляющем людей от зла и абсурда земной жизни. Два ключевых стихотворения этого периода — «Ночь, улица, фонарь, аптека…» (10 октября 1912) и «О, я хочу безумно жить…» (5 февраля 1914) позволяют понять логику авторской мысли, выходящую из порочного круга «отчаяния» и «проклятий» .

В стихотворении " Ночь, улица, фонарь, аптека…" поэт использует зеркальную композицию — первая строчка, чуть изменив порядок слов, отражается в финальных строках: " Ночь, ледяная рябь канала, / Аптека, улица, фонарь" . Такое композиционное построение словно иллюстрирует основную мысль произведения: герой, придя к мысли о бесцельности земного существования, где каждый день повторяется одно и то же («Все будет так. Исхода нет»), с мыслью о смерти склоняется над «ледяной рябью капала». Однако он видит, что там отражаются все те же «аптека, улица, фонарь». В пространстве смерти (с которой в русской литературе связан образ петербургских каналов) нет ничего нового, а значит, смерть не принесет избавления («Умрешь — начнется все сначала»). И если уход от мира не спасает от бессмыслицы бытия, то, стало быть, сама эта бессмыслица требует преодоления, преображения. И не случайно один из важнейших сборников третьего тома «Ямбы» (1907;1914) открывается стихотворением «О, я хочу безумно жить…» :

О, я хочу безумно жить: Все сущее — увековечить, Безличное — вочеловечить, Несбывшееся — воплотить!

" Страшный мир" заслужил возмездие, он должен рухнуть под тяжестью собственных злодеяний, и герой-поэт третьего тома чувствует надвигающиеся «невиданные перемены, неслыханные грабежи». Среди пессимистических и мрачных стихотворений («Я пригвожден к трактирной стойке…», 26 октября 1908; «Как тяжко мертвецу среди людей…», 19 февраля 1912) уже пробиваются такие, в которых звучат жизнеутверждающие йоты: «Ты помнишь? В пашей бухте сонной…» (1911;6 февраля 1914), «Благословляю все, что было…» (15 января 1912).

Одно из вершинных созданий зрелой музы Блока — «Итальянские стихи» (1909), навеянные путешествием поэта с женой по Италии в мае — июне 1909 г. В этих стихах отразилась двойственность впечатления от Италии — восхищение ее историей и культурой и отвращение перед нынешним, современным обликом (см., например, цикл «Флоренция»).

Усложняются и женские образы лирики поэта. В 1914 г. завязывается «театральный роман» между Блоком и певицей Л. А. Дельмас, чье исполнение партии Кармен в одноименной опере Бизе потрясло поэта. Ей он посвятил небольшой цикл «Кармен» (1914), а также наделил отдельными чертами возлюбленной героиню одного из замечательных своих созданий — поэмы «Соловьиный сад» (1915).

В облике прежней героини Блока все чаще появляются новые черты — это черты России («Унижение», 6 декабря 1911; «На железной дороге», 14 июня 1910), а в облике России поэту видятся женские черты («Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..», 28 февраля 1910). Тем самым Блок открывает внутреннюю общность судьбы русской женщины и судьбы Родины. Одно из лучших стихотворений Блока о Родине — «Россия» (18 октября 1908). Образ тройки («три шлеи», «спицы росписные») в нем заставляет вспомнить гоголевскую Русь — «птицу-тройку». Этот образ переплетается с еще двумя образными цепочками, одна из которых отсылает к пушкинско-некрасовской традиции изображения среднерусских краев («расхлябанные колеи», «избы серые», «звенит тоской острожной глухая песня ямщика»), а другая — к стихотворению Некрасова «Тройка». Однако судьба русской девушки, с тоской по иной, лучшей жизни провожающей летящую мимо тройку, получает в стихотворении Блока символическое осмысление как судьба России в целом. Россия также может поддаться на искушение какого-нибудь «чародея», однако не будет им погублена, лишь лучше станет после перенесенных страданий. Да и образ дороги в стихотворении — символ долгого пути Руси, одновременного трудного («расхлябанные колеи») и легкого («и невозможное возможно»).

Поэт не закрывает глаза и на те негативные черты родной страны, которые побуждают его в одном из писем к матери говорить о " пакостной, грязной, тупой и кровавой родине" . Любовь Блока к Родине сродни той «странной любви» Лермонтова, которую «не победит рассудок» (см., например, «Грешить бесстыдно, непробудно…», 26 августа 1914). Более того, все чаще образ России у Блока обнаруживает свое скрытое родство с образом небесной возлюбленной его ранних стихов. Россия для него — особая страна, не принадлежащая ни Западу, пи Востоку, со своим, особым путем. Образ новой, грядущей Куликовской битвы как символ единения России, начала ее возрождения из пепла находится в центре одного из лучших циклов этого периода «На поле Куликовом» (1908), вошедшего в предпоследний сборник третьего тома «Родина» (1907 1916). Куликовскому сражению в истории Руси поэт придавал особое значение. В собрании стихотворений 1912 г. он даже снабдил цикл «На поле Куликовом» своим комментарием:

" Куликовская битва принадлежит, по убеждению автора, к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди" .

Этим убеждением объясняется звучащий во всем цикле мотив «повторения», восходящий, по-видимому, к ницшеанской концепции «вечного возвращения» в истории («За Непрядвой лебеди кричали, / И опять, опять они кричат…», " Опять с вековою тоскою / Пригнулись к земле ковыли", " Опять над полем Куликовым / Взошла и расточилась мгла" и т. п.) Можно предположить, что сама Куликовская битва в цикле проходит не только между Ордой и Русью, по и между двумя полярными началами в душе всякого русского человека: началом стихийным, разрушительным, и духовным, созидательным. Недаром пишет поэт: «Наш путь — стрелой татарской древней воли/Пронзил нам грудь». Герой этих стихотворений — одновременно и воин Куликовского сражения, и лирический двойник самого поэта, его современник, ведущий «вечный бой» с самим собой, с темной стороной своей души. И только в такой борьбе для Блока — залог возрождения России. Исторические события далекого прошлого, настоящего и возможного будущего накладываются в этом цикле, грани между ними стираются, а упомянутые исторические реалии и факты приобретают символическое, мистико-провиденциальное звучание, не допуская прямолинейных и однозначных трактовок.

Идущее из глубин народной культуры отношение к Родине как к матери переосмысляется поэтом. В первом стихотворении цикла «Река раскинулась. Течет, грустит лениво…» (7 июня 1908) он обращается к Руси: «О Русь моя! Жена моя!». Это уже не слепая сыновняя любовь к матери, какая звучит в традиционном обращении «Родина-мать», ведь такая любовь не допускает осуждающего взгляда на того, кто тебя родил и вскормил, предполагает отношения вечного долга по отношению к матери. Здесь поэт, человек, ставит себя вровень с Россией: его любовь есть результат сознательного и во многом свободного выбора; более родство душ, нежели крови, и потому накладывает на него особую ответственность за его возлюбленную. В этом заключен смысл событий, предчувствие которых стало темой блоковского цикла: «Но узнаю тебя, начало/ Высоких и мятежных дней!» Можно видеть здесь и предчувствие новых революционных потрясений (цикл написан в 1908 г., когда на памяти еще свежи были события 1905;1907 гг.), и апокалипсические прозрения поэта, в целом характерные для Серебряного века с его напряженным спиритуализмом и верой в близящиеся «последние сроки» .