Новый тип иммигрантов

Голод в Британии середины 1840-х годов, вызванный загадочной болезнью картофеля и усугубленный некомпетентностью британского правительства, повлек за собой массовое переселение в Америку ирландцев, озлобленных политикой Лондона и ожесточенных в отношении англичан. Это привело к образованию в США первого крупного этнического меньшинства, политически весьма активного, консолидированного и готового противостоять англосаксонской культуре.

В этой обстановке сформировались предпосылки возникновения межнациональной розни, так как в те времена население Америки вовсе не было расположено воспринимать как часть американского общего наследства религиозные убеждения и культурные особенности переселенцев, уже в момент прибытия склонных к противостоянию. Взрывной темперамент бесшабашных ирландцев-католиков наткнулся на жесткое противодействие большинства населения страны, традиционно подозрительного в отношении католицизма. В мае-июле 1844 года произошли первые массовые акты насилия в отношении ирландцев. Родилась проблема различия этносов — постоянная американская проблема с тех пор и до наших дней.

Лишь к середине XX века большинство американских протестантов признало, что католичество не противоречит идее американской национальной идентичности. Свидетельством этому было избрание первого католика — Джона Кеннеди — президентом Соединенных Штатов.

Ирландцы лишь слегка «разбавили» весьма впечатляющую однородность американского общества. К тому времени американцы уже привыкли смотреть на себя как на бунтарей, потрясших основы Британской империи. В отличие от ирландцев, трудолюбивые немцы из самых разных государств не объединенной еще Бисмарком Германии продемонстрировали удивительную способность вливаться и ассимилироваться в новом мире. Значителен был и приток переселенцев из скандинавских стран — европейского оплота протестантизма в мире. Неудивительно, что в Америке эти трудолюбивые граждане не встретили неприязни. Примерно до 1880 года основная масса иммигрантов прибывала в Америку из Британии, Германии, Скандинавии. То был последний массовыи поток представителен сравнительно мало антагонистичных нации, легко совместимых с уже установившимся на осваиваемом континенте социально-культурным порядком. В будущем к государственному монолиту подступила иная этническая стихия, но до этого момента пока еще было далеко.

Проблема самоутверждения независимого государства представляла уже чисто исторический интерес. Страна росла в направлении долины реки Миссисипи, а затем — в необозримую даль до побережья Тихого океана. Вопросы независимости Америки, джефферсоновской демократии, определения места государства в атлантическом мире отступили на второй план перед трансформацией континентального масштаба. Направление, в котором формировался интеллектуальный климат, проходили философские изыскания, художественное творчество и литературные поиски, радикальным образом изменилось.

Техническая революция делала путь на запад материка отличным от овладения атлантическим побережьем. По рекам и каналам дымили пароходы, а на повестку дня выступило новое феноменальное изобретение — железная дорога. Демократия президента Эндрю Джексона (руководил страной в 1828—1836 годах) качественно отличалась от демократии Вашингтона — Джефферсона прежде всего тем, что в руках растущего населения Америки были значительно более мощные инструменты овладения природой. В этом контексте преувеличить воздействие промышленной революции на культурное развитие страны просто невозможно. Изменились интеллектуальные интересы, эстетические пристрастия, инструменты распространения идей, социальные институции, особенно в области образования. Новое для Америки — сталелитейные предприятия, строительство железных дорог, огромные текстильные производства — трансформировали как классовый состав населения, так и его вкусы, пристрастия. Возник знаменитый американский «средний класс», носитель идей стабильности, упорядоченной передачи опыта, стремящийся усовершенствовать социальную систему и оптимизировать образование.

С другой стороны, в каждом из штатов были приняты законопроекты, позволяющие облагать налогами новые состояния: так появлялись средства для строительства школ и колледжей. Америка становилась богаче и могла позволить себе многое из того, что было недоступно менее удачливым странам.

Росли города. За полвека Нью-Йорк удесятерил свое население, достигнув полумиллиона жителей. В неведомых прежде городах Цинциннати и Чикаго жило больше горожан, чем во всей Америке эпохи начала независимого существования. Городская культура давала импульс формированию национального самосознания. Массовое производство не могло не отразиться на вкусах и пристрастиях всего народа. Первые проявления консьюмеризма (философии потребления) ощутимы были именно здесь — практически на самой дальней границе западного мира.

Традиционный порядок рушился со скоростью локомотива, пересекающего долину Миссисипи. Телеграф, с одной стороны, и более совершенные печатные машины, с другой, подняли книгопечатание и весь журналистский бизнес на новую высоту. Появилась газета стоимостью в пенни. Образовался невиданный по масштабу инструмент распространения социальных и научных идей, а дух научного приключенчества и феноменальных побед над природой стимулировал исконный оптимизм пионеров — основу их культурного существования.

Еще раз подчеркнем важность обширнейшего притока новых американских граждан, исповедовавших все возможные верования, следовавших всем возможным обычаям и традициям. «Плавильный тигель» Америки работал на полную мощность, но ясно было также, что новые волны поселенцев оказывают влияние на самую душу государства. Число иммигрантов-неанглосаксов побило все прежние рекорды, и характер страны стал соответственно меняться. Золото Калифорнии и свободные земли великих прерий притягивали наиболее энергичных представителей всех рас и народов. Впервые католики обрели видное общественное положение в базово протестантской стране, впервые принципы свободы вероисповедания с необходимостью реализовались в конкретных условиях жизни миллионов людей. В культурном развитии Америки впервые в полную мощь проявились те обстоятельства, что в стране отсутствовала объединяющая всех монархия, что здесь не было класса аристократии, который владел бы политической властью и диктовал все особенности жизни — от норм морали до моды в одежде. И, напротив, по стране бродили сонмы никому неведомых лекторов, пропагандистов, проповедников, работали сотни издательств, выходили в свет тысячи независимых периодических изданий. В каждом городе были общественные школы, в крупных городах появлялись музеи. Почти каждый год страну сотрясали выборы губернаторов, судей, работников легислатуры и т. п.

Таким путешественникам, как Чарльз Диккенс, это месиво не внушало симпатии, европейски дисциплинированные умы не воспринимали американскую мозаику и мало чего ждали от нее в смысле культурных достижений. Но трудно было отрицать и огромную живительную силу народа, сумевшего в несколько десятилетий освоить колоссальные просторы; народа, обладающего мужеством, предприимчивостью, трезвостью суждений, способностью к компромиссу, желающего блага своим детям — и не жалеющего средств для воспитания и образования нового поколения.

В первой половине XIX века в американской культуре произошел примечательный слом: вчерашние восторженные поклонники всего французского (рационализм, атеизм, вера в разум, убежденность в происходящем прогрессе) начали менять кумиров. На первый план вышел новый образец для подражания — Германия Канта и Гете, германская «критика чистого разума», германский романтизм, германская система образования. Именно в Германию устремился поток американских студентов, разочарованных католическом реакцией мыслителен типа Жозефа де Местра, проповедовавшего необходимость императорской власти и ненавидевшего революцию. В моду входила германская трансцендентальная философия и вместе с ней — такие поклонники немецкой культуры, как англичанин С. Т. Кольридж, такие певцы феодального романтизма, как Т. Карлейль.

Чарльз Диккенс Лидирующим в культурном и экономическом отношениях регионом Америки продолжали оставаться Северо-Восток, Новая Англия и срединные штаты. Отсюда шли все культурные нововведения, в огромных городах этого региона формировались литературные вкусы и художественные пристрастия. Здесь воцарилась прикладная наука, в местных университетах росли те, кто давал Америке новые идеи, нес новое слово.

Им предстояло доказать, что политическая демократия и индустриальный подъем совместимы — это была принципиально новая постановка вопроса по сравнению с аграрной политикой Джефферсона, — и что демократия универсальна и жизнеспособна даже в том случае, если несет значительное социальное расслоение.

В созидании культуры нового типа наука объединялась с американской деловитостью. Селекция семян, система орошения, овладение пространством при помощи железных дорог, рационализация фабричного производства, новые невиданные станки — все это резко меняло культурное лицо страны, впервые обнаружившей благо массового производства. Природа стала полем битвы, познание ее законов способствовало продвижению целой нации вперед. Именно наука дала вполне рядовому американцу подлинно революционное представление о мире как арене постоянного приложения разума, непрерывной оптимизации человеческих действий, неустанного продвижения в борьбе с уязвимостью и нищетой.