Культурный нигилизм как выражение циклического развертывания истории

С точки зрения предпринимаемой нами операции сталинизм представляет не только явление политической истории, но и повторяющийся в истории разных народов социально-психологический механизм культа личности, составляющий один из этапов в историческом цикле развития культуры. Причем, в истории это явление систематически воспроизводила как западная, так и восточная культура, что свидетельствует об общечеловеческом признаке этого явления. Например, мы узнаем его в описанной Т. Грановским реформе, проведенной китайским императором Тинь Ши Хоангом:

Он хотел оторвать свой народ от прошедшего, сообщить ему новые, свежие стихии жизни. С этой целью он приказал предать огню не только книги, в которых хранились предания и уставы древнего Китая, но ученых-защитников старины, которой они были толкователями и блюстителями в настоящем³.

Последствия этой реформы оказались ужасными. Династия, которой он завещал свои идеи, пала вскоре после его смерти под бременем рокового наследия:

Но сраженная империя долго не могла успокоиться от движения, вызванного в ней опытом реформы⁴.

Конечно, этот общечеловеческий элемент отечественной истории XX в. не исключает его своеобразия, объясняемого противоречиями как прошлого отечественной культуры, так и настоящего мировой культуры. В конце концов, культ личности в первой половине XX в. можно было синхронно фиксировать во многих государствах. Какое бы исключительное значение отечественная историография в ее марксистском варианте этому явлению ни придавала, оно все-таки имеет повторяющиеся, архетипические черты, свойственные мировой истории вообще. Не случайно, осмысляя это явление XX в., искусство пыталось привлечь для этого многие пласты мировой истории (Эйзенштейн, Маркес, Абуладзе, Радзинский, Любимов и т. д.).

При характеристике практики зрелищ XX в. осмыслению своеобразия сталинизма и обозначаемого этим понятием явления политической и культурной истории мы уделяем столь важное значение потому, что оно представляет явление не только истории государства, но и общественной психологии. Последняя же откладывает на практику зрелищ XX в. особую печать, позволяя расшифровать смысл названия данной книги.

Доказывая, что мир вступает в эпоху «цезаризма», причем, плебейского характера, представляющего «плебейское» восстание против аристократического начала в культуре, Н. Бердяев писал:

Вождь совершенно зависит от массы, которой он управляет деспотически, зависит от психологии коллективов, от их эмоций и инстинктов. Власть вождей целиком покоится на подсознательном. Подсознательное всегда играет огромную роль в отношениях властвования⁵.

Н. Бердяев связывает не только массы и вождя, но вождя и зрелища:

Массы бывают одержимыми лишь идеями, которые допускают простую и элементарную символику. Стиль, характерный для нашего времени. Искание вождя, который поведет за собой массы и даст избавление, разрешит все вопросы, означает, что все классические авторитеты власти, авторитеты монархии и демократии пали и необходима замена их новыми авторитетами, порожденными коллективной одержимостью масс. Вождь должен дать хлеба и зрелищ. Он обыкновенно дает больше зрелищ, чем хлеба. Зрелища преобладают над хлебом и в коммунистической России⁶.

Таким образом, сталинизм как явление политической истории необходимо отделить от сталинизма как явления истории культуры. Характеристика сталинизма с точки зрения истории культуры не менее значима, чем характеристика настоящего момента в истории культуры. Как сталинизм оказался завершением длительного этапа в развитии противоречий культуры, так и сегодняшний этап глобальной реабилитации культуры представляет продолжение и преодоление сталинизма. Это лишь отдельные и сменяющие друг друга звенья общего процесса культурного нигилизма. Если отделение сталинизма как явления политической истории от его как явления истории культуры возможно, то в этом начинании наиболее эффективной является схема Сыма Цяня.

Свою версию истории Сыма Цянь выстраивает на столкновении между естественными, природными, с одной стороны, и культурными свойствами человеческой натуры, с другой. Свое продолжение это столкновение имеет в структуре власти. Преобладание какого-то одного из этих свойств отражается на общественной структуре, форме власти и, соответственно, системе управления обществом. Согласно Сыма Цяню, в истории можно вычленить период, когда естественный принцип отношения людей или принцип «прямодушия» (как этот термин переводит Н. Конрад) оказывается определяющим.

Такой период можно отыскать и в европейской истории. Например, вспоминая Байрона, В. Иванов указывает на анархическую, т. е. варварскую идею его творчества или идею «антикультурную». Поэт изображает людей невинных, не запятнанных грехами нашей культуры, представляющих «природные формы общежития»⁷. Речь идет о том, что поэт высказывает идею, выразившую целый этап европейской истории, связанной с революциями. Подобное «смятение» умов было характерно и для рубежа XIX—XX вв. Н. Грот писал:

Мы все ищем, все жаждем новых идеалов, мы все — более или менее — больны скептицизмом, все полны отвращения к существующему, нравственному порядку, все чувствуем, что на свете совершается что-то неладное, странное, болезненное, не могущее быть долго терпимым⁸.

Система, в основе которой находится принцип прямодушия, способна, по Сыма Цяню, перерождаться. В этом случае естественные свойства человека предстают дикарскими, варварскими. Когда же природный принцип перерождается в варварство, возникает необходимость фундаментом общественной системы сделать какой-то другой принцип.

Таким принципом становится принцип почитания. В элементарной форме его можно проиллюстрировать на примере отношения детей к родителям. Но перерастая формы семьи, принцип почитания способен стать универсальным принципом строения общества, определяющим отношение его членов к представителю власти. Безграничная вера в представителя власти становится естественным чувством, позволяющим организовать отношения людей в обществе. Однако в истории принцип почитания тоже может перерождаться в противоположное начало, он может провоцировать чрезмерное почитание, т. е. обожествление представителя государственной власти и предстать в форме культа личности. Эта психология стала основой для целого периода истории, обозначенной как период сталинизма. В этом случае общество вынуждено найти третий принцип, в соответствии с которым должно развиваться общество.

Это принцип культуры, который, по выражению комментирующего китайского историка Н. Конрада, призван «сдерживать» человека «в определенных рамках, установленных жизнью и деятельностью общества, членом которого он является»⁹. Однако дело в том, что возникшая на основе культуры власть тоже способна вырождаться, и тогда культура начинает ассоциироваться с чем-то фальшивым, показным, ненастоящим. Согласно Сыму Цянь:

Вред от односторонней опоры на культуру состоит в том, что культура как бы нарушает первоначальную непосредственность человеческой природы, заглушает в ней простоту, искренность, чистосердечие¹⁰.

В этом случае она ассоциируется исключительно с гнетом, запретом, несвободой, вызывая сопротивление и порождая нигилизм.

Такая попытка китайского историка представлять движение истории, включая в него культуру, позволяет глубже понять смысл понятия «культура» вообще — явления, пронизывающего проявления государственной, общественной и личной мысли. Вчитываясь в китайского историка, Н. Конрад ставит вопрос, как можно обозначить то, что не является принадлежностью самой человеческой природы, а приобретается в организованном обществе. Ответ прост: это — культура.

Одни природные свойства человека, если они господствуют в нем над всем прочим, действительно, с точки зрения организованного общества приводят к дикости, но если приобретенная человеком культура подавляет (в тексте сказано образно «побеждает») его естественные свойства, получается лишенная жизненного значения образованность, «ученость»¹¹.