Архетип в восприятии города и его активизация в начале XX века

Поскольку первоначально Петербург замышлялся как купеческий город, то он стал средой для объединения субкультуры деловых людей. Поэтому, как уже отмечалось, связи этих людей с деревней, со средневековой традицией в культуре способствовали ренессансу традиционной культуры. Однако объяснение ренессанса, понимаемого в этом смысле, этим не исчерпывается. Все дело в том, что на всех этапах истории срабатывает лиминальное отношение к городу как сакральному месту, чему-то, что напоминает загробный мир, где царит вечное веселье, где отсутствует тяжелый труд, торжествует изобилие и нет смерти²²¹.

Именно поэтому город оказывается совершенным космосом, притягивающим людей потому, что ассоциируется с вечным досугом. В какой-то степени мифологическая аура города срабатывала и в среде деловых людей, которые ради процветания своих предприятий вроде бы должны были обуздывать страсть к разгулу. Такая тенденция утверждала себя в Петербурге, но, тем не менее, и купцы выделяли праздничные дни, во время которых предавались всеобщему разгулу, т. е. поддавались установкам, которые многое определяли в мировосприятии предков. Русская государственность характерна жесткой регламентацией жизни. Однако до конца подавить у русского человека потребность в свободе она все же не могла, и в редкие моменты, т. е. в праздничное время он предавался экстатическому разгулу, с чем мирилось и государство, поскольку такой разгул происходил в сакральных, ритуальных границах, которые вызвали к жизни предки.

Москве не удалось, как известно, до конца дисциплинировать славянскую вольницу. Она вылилась в казачестве. В бунтах, в XIX веке она находит себе исход в кутежах и разгуле, в фантастическом прожигании жизни, безалаберности и артистизме русской натуры²²².

Речь идет о Московской государственности, т. е. о средневековой Руси, определявшей «бессознательное» русского человека и на более поздних этапах его истории. В жажде разгула следует все же усматривать не только эмоциональную структуру авторитарного типа личности, но и мифологическую ауру города. Деловая субкультура Петербурга вместе с активизацией ценностных ориентаций москвитянина не просто способствует развитию традиции средневековой культуры, но и выводит из коллективного бессознательного космологическую стихию — сотворение нового космоса в образе города, возвышающегося над всем другим пространством²²³.

Мифологическое сознание наделяло Петербург также и образом космоса, т. е. сакрального пространства²²⁴. Поэтому невозможно рассматривать восприятие устраиваемых в Петербурге на Адмиралтейской площади балаганов, не принимая во внимание их космологического и мифологического смысла.

Однако массовые гуляния в Петербурге — отнюдь не то же самое, что массовые гуляния в Москве. Если Петербург как город под воздействием протестантской этики, т. е. делового энтузиазма мещан и купцов преображается, то здесь возникает угроза существованию традиционной культуры. Ее взрыв в XIX в. на площадях Петербурга уже воспринимается кануном заката. Иное дело — массовые гуляния в Москве, которая продолжает оставаться оазисом средневековой культуры и в меньшей степени, чем Петербург, демонстрирует деловой дух. О несходстве столиц в развитии делового духа свидетельствует статистика, приводимая Екатериной II. По ее мнению, в течение лишь сорока лет Петербург развил экономический фактор (промышленность, финансы), который Москва оказалась неспособной продемонстрировать с начала своего основания²²⁵.

Между тем, как признавали путешественники-иностранцы, торговая жизнь Москвы была весьма бурной. Один из них отмечал, что в Москве лавок больше, нежели в Амстердаме²²⁶. Еще задолго до Петра Москва демонстрирует высокую степень концентрации в средневековой России торгового капитала²²⁷.

Развертывание капиталистических отношений в России не влечет за собой немедленного уничтожения традиционных ценностей, как это вытекает из сочинений Маркса и сочинений немецкого экономиста В. Зомбарта. Это положение подтвердится в границах больших длительностей, на малых же дистанциях история русской культуры демонстрирует парадоксальную логику, казалось бы, отрицающую научную логику.

Развертывание капиталистических отношений станет питательной почвой для активизации и объединения деловых людей, самых разных общественных слоев и групп. Особенно заметной будет активизация купечества, которое уже успело создать нечто вроде предпринимательской субкультуры, возникшей в результате расширяющихся торговых и деловых контактов и их зависимости друг от друга.

В данном случае мы имеем дело с субкультурой. Соответственно, следует говорить о культивировании здесь особых, субкультурных ценностей. Реформы Петра и связанные с ними процессы ассимиляции европейской культуры способствовали повышению статуса торговой субкультуры. Сохраняя связь со средневековыми традициями, она была достаточно стабильной, сумев сохранить свойственные ей вплоть до XIX в. ценности. Но речь идет не просто о сохранении. В XIX в. можно наблюдать расцвет культуры «москвитянина», которая перестает быть анонимной, представая в новых течениях архитектуры, зрелищ и т. д.

Способствуя новому статусу купца и предпринимателя, культура «московитянина» создавала основу для развития общественной стороны феномена, в связи с чем стала вновь активизироваться городская площадь. Соответственно, в этой ее активизации начинали проявляться и новые ее грани. Во всяком случае архитектура городского центра в связи с возникновением в нем новых торговых «храмов» вроде пассажа заметно изменялась. Традиционные гостиные дворы и торговые ряды с выходящими на торговую площадь галереями стали сочетаться с пассажем²²⁸.

Первый пассаж, выходящий, с одной стороны на Петровку, а, с другой на Неглинную, был построен в 1842 г. в Москве. Постепенно он превращается в модное место прогулок и светских встреч. Пассаж становится торгово-общественным центром и преображается в своеобразное коммерческое зрелище, включающее в себя анатомический театр, кабинет восковых фигур, механический театр, живые картины, рестораны с русской кухней и т. д. В Петербурге такой пассаж был построен в 1848 г.

Казалось бы, коммерческое оживление центра города, закрепляемое и архитектурой, представляет свидетельствующее об успехах цивилизации принципиально новое завоевание. На самом деле, в этом вторжении коммерции в центр города просматривается настоящая архаика. Дело в том, что как праздники и состязания, торговля в центре поселения носит сакральный характер.

Не случайно, как мы уже пытались показать, на ранних этапах земледельческой культуры торговля происходила в храме. Праздники в честь божеств вызвали к жизни ярмарку как выражение торгового и вместе с тем сакрального духа²²⁹. Поэтому как в европейской, так и в славянской культуре, праздники сопровождались торжищами. Кроме того, известно, что храмы были одновременно и банками, а жрецы и священники — банкирами.

В качестве примера приведем ярмарку в Мологе XVI в. Как описывает историк, в нескольких верстах от холопьего городка в самом устье Мологи на скале была возведена церковь. Около нее простиралось поле, на котором и развертывалась ярмарка²³⁰. Торг возобновлялся ежегодно, продолжаясь в течение нескольких месяцев. Сюда съезжались купцы из многих стран. Веселье в толпе «обеспечивали» десятки кабаков.

Что касается Москвы, как средоточия торговли Руси, то главный ее рынок находился перед Кремлем на Красной площади²³¹.