Диверсификационный механизм управления

Реальный ресурс в развитии университетского образования заключается a росте общественного и государственного статуса университетов, а также во внутренних структурных возможностях университета, традиционно в нем заложенных.

Университетам исторически присущи три «избыточности»: «социально-проективная избыточность» — непременное наличие невостребованных еще идей; «социально-структурная избыточность» — когда параллельно с нормальной и реально действующей административно-преподавательской иерархией существует и неформальная иерархия научного престижа и преподавательского авторитета; «интеграционная избыточность» — возможность перевода любого нормативного комплекса в более общий (по мере востребованности идеи).

" Указанные аспекты функциональной избыточности университета позволяют говорить об университетском образовании как диверсификационном механизме управления системой в целом" 62. И особенные возможности в этом плане имеют региональные университеты. В частности, а может быть и прежде всего, в формировании системы образования в регионе. Здесь могут проявиться все отличительные качества университета: его элитарность — как залог высококультурного подхода к проблеме, и его традиционная автономность — «вневедомственность» подхода, и фундаментальность, универсальность — в цельности проекта63.

Другой вопрос, так ли очевидны эти достоинства университета для региональных властей. В частности, местная управленческая элита не «происходит» из местного университета, а получила образование в иногородних вузах (не обязательно столичных). Но при этом в своих решениях ей свойственно так или иначе ориентироваться на центр. Таким образом речь идет о том, чтобы актуализировать возможности университета в регионе, а это и ориентация на «знание» местной ситуации, ее особенностей, и подготовка приоритетных для региона специалистов, тесная связь с местной научной средой — иначе говоря, погруженность в региональную практику.

Но помимо этого имеются пути «университизации» самого университета, то есть усиления в нем собственно университетской природы, в том числе перечисленных аспектов «избыточности». И здесь речь идет, как и в работе A.И. Добрыниной и Т. Н. Кухтевич, об университете как порождении общеевропейской культуры, как культурном символе с его «вневременным и транснациональным смыслом». И чем больше университет «вписан» в реальный исторический процесс, привязан к реалиям времени и места, тем далее он от «идеи университета». В то время как в идеале, в пределе университет становится «идеей университета». Эти рассуждения имеют вполне прикладной смысл. В последние десятилетия как раз и шел процесс «деуниверситизации» университетов (а как отмечают упомянутые выше исследователи, и высшего образования в целом). Разумеется это никак не способствует авторитету университетов. Но и в плане «включенности» в быстротекущую жизнь, реакции на запросы времени университеты сегодня проигрывают, например, негосударственным образовательным структурам. Так что вопрос ставится об определении своего особенного пути, связанного с «органикой» университета как «продукта» истории.

Здесь выделяется «научный стиль мышления и поведения» как приоритет в преподавании, и одновременно — структурное акцентирование научного стиля в управлении университетом. Одним из пороков существующей системы считается разделение по итогам первых сессий студентов на «пожизненных отличников» и «вечных троечников». Первые (в большинстве своем) преуспевают в формальной иерархии, поняв нехитрые, но достаточно обязательные законы такого движения, а вторые решают свои жизненные проблемы по правилам, не имеющим к университету никакого отношения.

В то же время предлагается ввести рейтинговую систему для оценки преподавательского труда и потенциала, соответствующую «социально-структурной избыточности» университета. «Система рейтинга преподавателей, фиксирующая исследовательские, инновационные возможности преподавателей, создала бы возможность стратификации по ролевому принципу, где каждому лидеру руководителю совместных со студентами исследований находилось бы адекватное место в университетской иерархии. В университете просто необходимо, чтобы легитимное лидерство дополнялось харизматическим научным лидерством, связанным не со степенью преподавателя, а с его творческими возможностями» 64.

Элитаризация труда университетского преподавателя видится как снижение массовой и общей по содержанию лекционной нагрузки. Преподавателю необходимо читать только один курс лекций, причем для всех желающих, независимо от их специализации. Высвобожденное в результате преподавательское время распределяется между индивидуальными консультациями и собственной научной работой, к которой, разумеется, могут привлекаться и студенты.

По-видимому, именно такого рода структурные изменения можно считать проявлением «научного стиля мышления и поведения» и в соответствии с перестройкой системы преподавательского труда предлагает организовать и работу со студентами. Здесь автор использует популярную идею многоступенчатого образования. Причем настаивает на важности подготовительной, предвузовской ступени, где уже начинает происходить дифференциация будущих выпускников. Отбор и отслеживание их может вестись по принципу КИ (коэффициента интеллектуальности), склонностей к творческому подходу — в конечном счете к «потребности «само — делания», которое и подразумевает понятие «образование». Тем самым, предлагаются структурные изменения, предупреждающие возникновение проблемы «невостре-бованности интеллекта», о чем шла речь выше.

Необходимо особо сказать о двух промежуточных ступенях, между низшей и высшей квалификационными ступенями -" бакалавриат" и «аспирантура», срок обучения в которых не ограничивается. После завершения каждой ступени список выпускников направляется в заинтересованные в специалистах организации — причем не с отметками, полученными в ходе обучения и сдачи экзаменов, а с указанием тем дипломных и курсовых работ с результатами их обсуждения, списка прослушанных курсов и спецкурсов.

Помимо «статусно-ролевого реформирования» университетской системы предлагается реформирование информационное, то есть идеологическое, возвращаясь к проблеме психологического и идеологического фона университета. Деидеологизация университетского образования есть утопия. При том, что университету органически присущи как дистанцированность от политики, так и выработка взаимоотношений с властью и официальной идеологией. Однако и «сообществом социальных единомышленников» университет быть не может, иначе слишком далеко уйдет от того, что называется «идеей университета» и уподобится политической партии, то есть потеряет свои родовые черты, а вместе с ними и возможность влияния на окружающую культурную среду.

" В конечном счете, если принять традиционно-политическую терминологию, это могут быть идеи лишь либеральной направленности, позволяющие личности ориентироваться только на свою позицию, рассматривая не себя средством общественного развития, а общество в качестве средства собственного развития" 65. Имеется ряд принятых социально-психологических делений на типы «социальная жертва — социальный лидер», «рыцарь — буржуа» (типология М. Оссовской), «герой — обыватель», «деятель — наблюдатель — нигилист» и предлагается использовать их в процессе социальной ориентации и адаптации студентов. Однако не «перекраивая личность» — «регуляция социально-адаптационных механизмов должна состоять не в коррекции, изменении тех или иных социальных позиций личности, а в том, чтобы „прояснить“, проявить эти позиции для самой личности, помочь в их осмыслении» 66. При этом весьма актуальное для переходного периода обстоятельство, что в реальной жизни роли «творца» и «жертвы» могут оказаться весьма сходными, вплоть до полного тождества.

Роль университетской администрации заключается в знании того идеологического фона, который задается преподавателями как «общественниками», так и «естественниками». Для этого необходимо создание университетских социологических и психологических лабораторий, изучающих социальные, идеологические тенденции и формирующих определенные кадровые и организационные рекомендации. Однако, речь ни в коем случае не идет о жестком «контроле за идейностью» и насаждении «полит-грамоты» .

Имеется идея создавать «единые общественно-гуманитарные (философские) центры» в университетах, которые помогали бы снять разрыв между общественниками, гуманитариями, естественниками, занимались бы осуществлением консультаций, контактов, выработкой направлений. Однако степень конкретизации этих небезынтересных предложений на том и кончается. Понятно беспокойство по поводу такого явления в высшем образовании как «повальное свертывание общественного знания». E это в то время, когда традиционное деление интеллектуалов на «идеологов» и «экспертов-объективистов» (класси-фикация И. Боббио) весьма актуализировано вхождением в рыночные отношения, когда «технократы» (прежде у нас, как правило, «эксперты») «оказываются более „идеологами“, чем „общественники“, стремящиеся как раз к большей рефлексии и объективистскому сознанию» .

Наконец, имеется ряд рекомендаций, касающихся внутренней университетской перестройки, совершенствования университетских структур. И самосознание университета, и его региональный авторитет должны опираться на неповторимость данного университета. Ни в коем случае «у нас не хуже» (чем в центре), это проигрышный вариант, а «у нас не так, по-другому» .

Наиболее важным для выработки такой самоориентации не сравнение своего университета с иными, а вырабатывание собственной «периферии», провинции, то есть определенной сферы экспансии" - тех сфер деятельности, где университет может стать лидером, культурным центром, причем самодостаточным, а не транслирующим «еще более центральную» культуру.

Разумеется это невозможно без тесных контактов с региональной администрацией. Здесь считается необходимым обеспечить «вхождение во власть» (то, что в работе В. И. Добрыниной и Т. Н. Кухтевич констатировалось на сегодняшний день как нравственное поражение интеллектуальной элиты). Либо представители университета должны войти в административные структуры, либо создать координационный университетский совет при администрации. С этого начинается и иной уровень контактов с другими вузами, учреждениями науки и культуры в регионе. Этому не может не сопутствовать и активность университета в средствах массовой информации — формирование своей прессы или активную задействованность в существующей в регионе широковещательной периодике, радиои телевизионных программах.

Университет может и должен стать информационным центром региона — банком и биржей информации. В частности, и по традиционной линии книгохранения, книгоиздания и книготорговли. Это будет способствовать и патронажу университета не только в системе элитарных лицеев и гимназий, но и различных систем учебной доподготовки и переподготовки, в том числе и самообразовательных. Иначе говоря, сам университет должен стать «полисом культуры, государством культуры» с присущими полису качествами — самостоятельностью, целостностью и открытостью.

Тому должны способствовать и такие частные проявления университетской жизни как традиционные ритуальные действия. Или же, напротив, стремление, чтобы пресловутая «художест-венная самодеятельность» университета становилась студийной частью общегородской (региональной) художественной жизни. Студенты, вынужденные зарабатывать себе на жизнь в период обучения, делали бы это в своем «полисе» — работали бы в университетских магазинах, сфере бытового обслуживания, организовывали спорткомплексы и т. д. В университетском полисе такая деятельность «одухотворенная клановой символикой и элитарным духом может приобретать в определенном смысле игровой характер, снимающий традиционные представления об обслуживании как „второсортном“ занятии» 67.