Проза В. Кондратьева

Проза В. Кондратьева возникла в то время (1960 — 1990;е годы), когда великая победа стала общеизвестным фактом истории и появилась возможность с высоты достигнутых знаний о ней оглянуться на самые тяжелые «будни» 1942 — 1943 годов, преодоленные русским солдатом-пехотинцем. Писатель приходит к утверждению высокого, несломленного достоинства человеческой личности целого поколения, которое сам автор. называл «потерянным», ведь для него Великая Отечественная война стала самым значительным событием в жизни.

Художественная и историческая позиция автора «ржевских» повестей и рассказов существенно отличалась от общепринятых, поэтому путь его произведений к читателю был долгим, требующим иного отношения к военным событиям 1942 года. «…Сунул ты им в рыло книгу, как кирпич необожженный…», — писал В. Астафьев. Проза В. Кондратьева выделяется в литературе тех лет необычной остротой, жесткостью, детализированностью и точностью изображения. проза художественный жанр Новое, выстраданное автором знание о жизни и о войне, бескомпромиссно отвергающее общеизвестные представления, позволило ему занять заметное место в ряду писателей военной прозы. В восьмидесятые годы В. Кондратьев приходит к важному для себя выводу о том, что о «своей» войне уже ничего нового сказать не может, а вот о послевоенном периоде пришло время поведать.

Однако собственный фронтовой опыт имел для писателя большую этическую цену. Отсюда и характерное для цикла В. Кондратьева стремление судить героя 60 — 80-х годов, его дела и поступки с прежней солдатской строгостью, почти всегда ретроспективно: «…Для чегото остался же я живым здесь в сорок втором году, для чего-то не погиб потом?».

Отсюда, наконец, и прямая сюжетная, образная и стилистическая взаимосвязь рассказов и повестей писателя. Все части цикла В. Кондратьева связаны единством нравственного отношения к предмету. Читая рассказы и повести писателя, мы принимаем эстафету времени. Авторская позиция, интонация, нравственно-психологические выводы выдержаны в духе традиций русской классической литературы.

Степень разработанности проблемы. В конце семидесятых годов наибольший интерес критиков (Л. Лазарев, К. Симонов, И. Штокман, Ю. Смелков, Е. Холшевникова, А.. Кондратович) вызвали идейно-тематическое богатство повести «Сашка» и образ главного персонажа произведения, безусловно, яркого и своеобразного героя русской литературы.

Жанрово-композиционные особенности сюжета, значимость и целесообразность второй части повести (дороги Сашки) — заинтересовали исследователей позже, в начале восьмидесятых годов, и здесь их мнения разошлись. А. Коган утверждал, что последние главы «Сашки» воспринимаются «как художественная хроника после художественной драмы». Сам писатель не был согласен с такими выводами, полагая, что дорога Сашки сначала в госпиталь, потом в Москву — важная и неотъемлемая часть не только идеи произведения, но и образа главного героя.

Размышляя о художественной манере произведений В. Кондратьева, Л. Коган, Л. Лазарев, Г. Филиппов писали о «притчеобразности», «сказовой» форме «ржевского» цикла; М. Поздняев — об «элегических нотах» в отдельных произведениях писателя; А. Поляков, А. Павловский — о лиричности и исповедальностикондратьевских повестей; Л. Лазарев, А. Торшин, Н. Железнова — об «эпической многоплановости» «Ржевского романа»; В. Ялышко, Н. Панченко — о глубоком психологизме «ржевских» рассказов и повестей.

В девяностые годы критики пытаются представить картину творческого пути писателя, определить его вклад в развитие современной русской прозы. А. Коган, Е. Сенявская, Н. Цимбаев, В. Г. Ялышко рассматривают литературное наследие В. Кондратьева в историко-литературном, социально-философском контексте, отмечая связь произведений писателя не только с военной, но и с «деревенской» прозой.

Наиболее серьезные попытки изучения художественного наследия В. Кондратьева предприняты в работах И. Дедкова, А. Когана, Л. Лазарева, в которых рассматриваются особенности и тенденции развития его прозы, поднимается проблема традиций и новаторства, а кроме того, предметом исследования становится циклизация произведений писателя.

Стремление В. Кондратьева объединить все свои произведения общей системой мотивов, характеров, единой категорией времени и пространства, сосредоточенность писателя на сравнительно узком круге событий, образов, тем, своеобразный стиль «ржевской» прозы обусловили особое внимание исследователей и поставили вопрос о «ржевском» цикле.

Идейно-художественные особенности прозы В. Кондратьева требовали обстоятельного литературоведческого и критического исследования. В статьях и публикациях 1970 — 1990;х годов (А. Коган, И. Дедков, Л. Лазарев, Н. Цимбаев, Ю. Смелков, М. Нольман, Н. Железнова, С. Дмитренко, Э. Морозова, В. Попов) анализировались его рассказы и повести, делались попытки рассмотреть отдельные произведения как части единой художественной системы — цикла.

Однако в работах исследователей не была представлена полная структура цикла В. Кондратьева, чаще всего делались только намеки на возможность такого объединения его рассказов и повестей Проза В. Кондратьева стала предметом исследования в диссертационной работе Е. В. Богачевой («Кондратьев В.: Жизнь, личность, творчество»), в которой предпринята попытка определить мировоззренческие принципы В. Кондратьева. Однако за рамками исследования остались проблемы образной структуры и типологии героев произведений писателя, а также циклизации его прозы и жанрово-стилевой аспект творчества.

Анализ литературы по исследуемому вопросу выявил недостаточную разработанность следующих проблем: проблемы циклизации, проблемы определения центральных тем и мотивов творчества В. Кондратьева, проблемы типологии его героев, образа повествователя — что является, на наш взгляд, пробелом в исследовании особенностей жанрово-стилевой манеры писателя, обращение к которой позволит значительно дополнить представление о поэтике прозы В. Кондратьева, о художественном мире и нравственно-эстетическом мировоззрении писателя. Это объясняет необходимость диссертационного рассмотрения указанных проблем, что и было предпринято впервые в настоящей работе. Кроме того, возросший в последние годы интерес к проблемам жанра и стиля прозаического цикла определил актуальность избранных в диссертационном исследовании аспектов изучения.

Впервые рассказы и повести, составляющие часть прозаического наследия писателя и объединенные в своеобразный цикл, были названы «Ржевским романом» В. Астафьевым. Сам В. Кондратьев в интервью и публикациях неоднократно пытался дать наиболее точное определение своим произведениям: «нечто вроде романа из повестей и рассказов», «цикл повестей и рассказов», «ржевская проза».

И. Дедков полагал, что писателем «возможность такого сборного „романа“, вероятно, уже осознана, и он исподволь — композиционно и всячески — уже строится, сохраняя, однако, открытость, незавершенность всех своих частей…». Ряд исследователей и сам В. Кондратьев (в статьях и публикациях конца 1980;х — начала 1990;х годов) говорили о существовании не отдельных произведений, а единого цикла. Писатель предполагал выпустить двухтомник, «перетасовав» все повести и рассказы таким образом, чтобы в первый том вошли произведения, рассказывающие о жизни военного поколения до 1941 г. и во время Великой Отечественной, а во второй — повествующие о судьбе героев в послевоенное время.

Стремление связать 11 повестей, 15 рассказов и роман «Красные ворота» темами «войны» и «военного поколения» не случайно: «Если понимать „овсянниковское поле“ в широком смысле, как метафору, то, видимо, я от него отойти не смогу. У каждого в жизни было и есть свое поле, где решалось главное». Взгляд повествователя и героев чаще всего устремлен не вперед, навстречу новому, а назад, в «исходный» пункт — в Ржев. Таким образом, действие образует как бы замкнутый круг, и это определяет всю структуру цикла, хронологические границы повествования которого достаточно широки: 1939 — 1980;е годы, что позволяет выделить три основные части цикла — довоенные годы, ржевский период 1942;1943 годов, послевоенный этап.

Название — «Ржевский роман» — субстантивно-генетического типа с жанровой атрибуцией позволяет рассмотреть цикл В. Кондратьева как произведения, объединенные общей темой. Вся совокупность частей цикла постепенно уточняет понятие «ржевский», наполняя его определенным окказиональным содержанием — «война», «фронт», «1941;1943 годы». Вне контекста понятие «ржевский» будет неточным, поверхностным и будет определяться индивидуальными знаниями и ассоциациями читателя (знакомое или незнакомое географическое название). Жанровая атрибуция заглавия — «роман» — обладает определенным фокусом, настраивающим читателя на внимание к судьбе, переживаниям, чувствам и мыслям многих героев.

Важным в обосновании выбора условного названия «Ржевский роман» представляется работа В. Кожинова, в которой автор выделяет такие характерные черты этого жанра, как «незаконченность» структуры и «незавершенность», «неправильность» его героев. К тому же в цикле, как и в романе, нет строгого единства, а значит, ограниченности действия в традиционном смысле слова (этой стороне романа как литературного жанра посвящена работа Л. Пинского). В «Ржевском романе» неограниченность действия буквальна: герои находятся в постоянном движении. Однако это движение представляет собой не только внешнее передвижение в пространстве и времени через территориальные и социальные границы, сами субъекты движения (герои «Ржевского романа») не остаются неизменными, их духовный мир познается тоже в непрерывном движении. Это движение к пониманию смысла всего, чем дышало и жило целое поколение, к пониманию смысла человеческого бытия, жизни.

Углубленный психологизм в сочетании с лирическим отношением к описываемым событиям создает особую, глубоко личную, можно сказать, романическую манеру письма. Автор рассказывает о сокровенных движениях души героя. Утверждение себя, чувство вины и ответственности за обретенное право жить — те главные мотивы, которые объединяют цикл. Война живет в сознании героев и самого автора как объяснение настоящего, что позволяет В. Кондратьеву перенести смысловой центр произведения с событийяо-сюжетной стороны на исследование нравственных проблем современности, доказать внутреннюю связь времен (прошлого — настоящего — будущего). В художественном решении проблемы «человек и война» писатель находит новый ракурс: он «встречает своих героев на пороге прошедшего и будущего». Отсвет войны мы видим в действиях, словах, мечтах и планах героев всех произведений «Ржевского романа». Части «Ржевского романа» подчеркнуто лиричны, практически лишены батальных картин; автор, кажется, полностью погружен в глубины сознания своих героев. Повышенное внимание к человеческой личности, стремление писать историю в человеке и через человека делает прозу В. Кондратьева психологической.

В отличие от других писателей — фронтовиков, Кондратьев взялся за перо, когда ему уже исполнилось пятьдесят лет. И это лучше всего говорит о силе пережитого, незабытого даже через столько лет. Его война — это стойкость и мужество солдат и офицеров, это страшный пехотный бой, это мокрые окопы, это нехватка снарядов, мин и техники. Он писал о войне и о человеке на войне, адресуя свои произведения не только сверстникам, но и тем, для кого события 1941 — 1945 годов уже только история. Это во многом определило идейно-художественную и нравственную ценность его произведений.

Для автора «Ржевского романа» было важно наиболее полно изобразить мелочи быта, условия, в которых человек жил и воевал. В. Кондратьев считал, что «соблюдать точность» — это вовсе не значит копировать жизнь, это значит опираться на действительный факт, на живую деталь, на примету времени (голубые бинты в тыловом госпитале, форма ручки у немецкого колуна), из которых и создается «плоть, мясо» произведения. Детализированная точность является основным художественным принципом писателя. В. Кондратьев чувствовал свою ответственность и перед теми, кто не вернулся, и перед теми, кто в силу возраста и жизненного опыта не способен восстановить точные детали быта того страшного времени. Подобная точность в изображении необходима автору, чтобы показать через обстановку, через быт человека на войне его мироощущение, его чувства: «Не покажи мне быт — не поверю я и в бытие».

В центре внимания В. Кондратьева — солдат-пехотинец, познавший войну в ее жестоких реалиях, но, несмотря ни на что, проявивший силу человеческого духа, преодолевший почти невозможное. В каждом произведении угадывается желание автора поведать о разных судьбах, ведь каждая из них по-своему уникальна и неповторима. Поэтому в рассказе «Овсянни-ковский овраг» звучит принципиальная для автора мысль: «…Война была одна, но воевали на ней миллионы, и у каждого из этих миллионов была свою малая, особая война, совершенно непохожая на войну других, такая же уникальная, как каждая человеческая судьба».

В «Ржевском романе» прошлое не только воспоминание, оно воспринимается как настоящее. Война предстает как материализованная память.

Обилие героев характерно для цикла и сближает его с крупными эпическими формами. «Многогеройность» цикла обусловлена в первую очередь тем, что сюжеты рассказов, повестей и романа требуют формирования бытийного пространства вокруг каждого из основных персонажей.

Персонаж в «Ржевском романе» «выступает как носитель стабильных и устойчивых (порой, правда, претерпевающих изменения) свойств, черт, качеств». С этой точки зрения, в цикле В. Кондратьева выделяются два основных типа образов. Во-первых, это герой, близкий так называемой «лейтенантской» прозе. К этому типу можно отнести А. Шергина («На станции Свободный», «Дорога в Бородухино», «Селижаровский тракт», «Сашка», «Отпуск по ранению»), А. Коншина («Лихоборы», «Селижаровский тракт», «Овсянниковский овраг», «Будни», «Встречи на Сретенке», «Красные ворота»), В. Канаева («Сашка», «Отпуск по ранению», «Встречи на Сретенке», «Красные ворота») и многих других персонажей «Ржевского романа». Это всегда интеллигент, городской житель (чаще всего москвич), вчерашний студент, окончивший военные курсы и служивший на Дальнем Востоке, юноша, в руках которого оказалась жизнь десятков людей. Этот герой — представитель первого советского поколения, вобравшего в свое мировоззрение все достоинства и недостатки коммунистической идеологии. Его ценностные ориентации часто бывают интуитивными, непосредственными, обусловленными теми традициями, в которых он воспитан.

«Лейтенантский» тип героя обладает общими «родовыми» и биографическими признаками с автором, вследствие чего образы персонажей, относящиеся к данному типу героя, в некоторой степени размыты, «родовые» черты порой доминируют над индивидуальными. Особенно существенно сходство между героями в первой и второй частях цикла, то есть в тот период «Ржевского романа», когда для персонажей главным в жизни является не собственно личное, а общее, государственное. Однако и в третьей части Володька, Алексей, Сергей, Марк, Игорь, Виктор и другие проходят по тому же пути духовного развития, по которому прошел и сам автор в 1940 — 1960;е годы.

Духовная сущность персонажей раскрывается постепенно, на протяжении всего повествования, а целостное впечатление о героях складывается только к финалу, при этом почти не встречается авторская характеристика происходящего, только поступки, чувства и мысли самих персонажей, взаимоотношения с другими образами цикла. Средства косвенной оценки помогают читателю понять героя, его отношение к миру и к самому себе. Для «Ржевского романа» важны не портреты — В. Кондратьевым активно воссоздаются и осмысливаются формы поведения.

Второй тип героя — это солдат-пехотинец, воин-труженик, в прошлом деревенский житель. Характер этих персонажей близок русскому национальному типу, историческим заветам предков, дошедшим до нас в фольклорной форме (сказок, былин, песен). К таким персонажам, «образцам» национального типа, можно отнести Сашку («Сашка», «Селижаров-ский тракт»), Борьку Красикова («Борькины пути-дороги», «Что было…»), Казанцева («Мы подвигов, увы, не совершали…») и других. Эти герои, с уже сложившимся мировоззрением, в тяжелые для России годы проявляют лучшие черты характера, такие, как высокое патриотическое чувство, ясное осознание смысла происходящих событий, беззаветная самоотверженность в выполнении своего долга. Все образы ярко индивидуализированы, отличаются внешним и внутренним своеобразием, так как портретная характеристика в этих случаях значительна. Она важна как для автора, так и для читательского восприятия героев.

Проблема национального характера является стержневой в творчестве многих русских писателей и остается объектом острых идейно-эстетических споров. Не дает своего ответа на вопрос («Что такое русский человек?») и автор «Ржевского романа», он не выносит «приговора», не настаивает на бесспорности своих взглядов и наблюдений, не идеализирует «русский характер», а подчеркивает в нем то лучшее, что является достоянием нации и что было в полной мере продемонстрировано в самые страшные для нашего Отечества годы. Поэтому немало в цикле эпизодов, которые заставляют читателя задуматься над вопросом, что движет русским человеком, ради чего он отдает свою жизнь. В нашей работе мы приходим к выводу о том, что первопричину автор цикла видел в ответственности своих героев перед временем и перед каждым человеком, с которым их сталкивает жизнь.

В «Ржевском романе» обращает на себя внимание то, что оба типа героев очень часто сосуществуют в одном произведении, многие из них (Шергин, Володька, Сашка и др.) переходят из одного в другое. Система сквозных персонажей соединяет все произведения цикла. Например, Володька Канаев, будучи второстепенным героем в повести «Сашка», в «Отпуске по ранению», «Встречах ид, Сретенке», «Красных воротах» становится главным. Следовательно, само понятие главного и второстепенного героя в цикле В. Кондратьева становится условным, так как художник создает собирательный образ своего поколения 1920 — 1924 годов рождения, «потерянного» поколения (как считал сам автор), для которого навсегда самым главным событием в жизни осталась Великая Отечественная война.

Детальное рассмотрение женских образов позволяет сделать вывод о том, что «женские» страницы цикла поражают, с одной стороны, особой лирической тональностью, а с другой — эмоциональной заостренностью проблемы «человек на войне». В. Кондратьев не случайно отводит особое место в цикле женским образам: отношение к женщине всегда выражало нравственное состояние общества, а ее место на войне, роль в освобождении родной страны входили в противоречие с истинным назначением, данным от природы, — быть женой, матерью. Участие в событиях 1941 — 1945 годов и есть та величественная жертва, которую принесли они на алтарь Победы, тот бессмертный подвиг, всю глубину которого пытаются постичь герои В. Кондратьева.

В исследовательских работах отношение к женским образам в прозе В. Кондратьева неоднозначно. Некоторые критики (А. Коган, А. Рубашкин, Н. Цимбаев, И. Дедков) считают, что «романтические» страницы, которые создаются автором с участием женских персонажей, не получаются: «…сразу сбои начинаются, рвется дыхание, заплетаются ноги…».

Но другие исследователи творчества В. Кондратьева (Л. Лазарев, М. Нольман, А. Эльяшевич, Ю. Смелков и др.) особо отмечают важность любовных линий для «Ржевского романа», точность в изображении женских характеров. Сам писатель значительное место в идейно-тематическом и сюжетно-композиционном мире цикла отводил этим образам: «Есть потребность и даже, я бы сказал, обязанность написать о женщине на войне». «Женская память» охватывает тот материал человеческих чувств и отношений на войне, который обычно ускользает от мужского внимания. Включая в систему образов «Ржевского романа» женские характеры, В. Кондратьев добивается того, что перед читателем возникает целый ряд новых тем, идей, вопросов, непосредственно связанных со значением этих персонажей для «мужского» мира книг писателя.

Во-первых, в силу своих психологических и физиологических особенностей женщина сильнее ощущает физические и моральные перегрузки, труднее переносит «мужской» быт войны.

Во-вторых, появление в цикле героинь часто связано с темой родины, ведь защищают солдаты не только русскую землю, но и любимых матерей, невест, жен. Так, для связного Рябикова, у которого семья под немцем в Смоленске, «каждый шаг — вперед — это шаг к дому, и видит Коншин, что воевать тот будет по-настоящему».

Перед ними, перед героинями «Ржевского романа», держат ответ все: и живые, и мертвые — за те ошибки, которые совершили (как, например, в рассказе «День Победы в Черново», повести «Встречи на Сретенке», рассказе «Асин капитан» и др.), за тот выбор, который сделали (как, например, в повести «Отпуск по ранению», повести «Селижаровский тракт», рассказе «Знаменательная дата» и др.).

Таким образом, в прозе В. Кондратьева возникает т. е. ма ответственности за сделанный выбор, за доверенные человеческие жизни, за будущее страны. И наконец, женские образы позволяют автору прибегнуть к излюбленному русской литературой приему — испытанию героев любовью, которым проверялись цельность натуры и особенности характера многих персонажей русской прозы.

Гордость за своё поколение, печальное чувство избранности, опыт фронтовика помогли писателю создать свой неповторимый мир женских образов — участниц событий тех трагических лет.

Таким образом, в «Ржевском романе» в центре внимания оказываются не отдельные человеческие судьбы, а жизнь военного поколения, пережившего самые напряженные и страшные моменты истории русского народа и представленного разными характерами и типами. В. Кондратьев постепенно от одного произведения к другому исследует внутренний мир героев цикла, изображая их в разных ситуациях, показывает главные достоинства собственного поколения, раскрывает суть русского национального характера.

Образ повествователя традиционно принято считать одним из источников единства цикла. В «Ржевском романе» В. Кондратьева форма условно объективного повествования представлена образом повествователя-автора, очень часто равного своим героям по мироощущениям, нравственным ориентирам («Дорога в Бородухино», «Селижаровский тракт», «Житье-бытье» и др.), а рассказ от первого лица ведется повествователем-рассказчиком, близким по взглядам и биографии самому писателю («Привет с фронта», «Лихоборы», «Будни» и др.).

Многие исследователи отмечают одновременно автобиографичность и обобщенность образа повествователя-автора в «Ржевском романе». Этот герой выражает свою точку зрения на мир в большей части эпизодов цикла. Образ же повествователя-рассказчика несколько реже встречается на страницах цикла. Всего в «Ржевском романе» девять повествователей-рассказчиков, которые одновременно являются и главными героями произведений. Эти части цикла отличаются высокой степенью «сказовости», которая также служит полицентричности изображения и выражения в «Ржевском романе».

Дважды в цикле В. Кондратьева нашему вниманию представлен не один, а два рассказчика: в повести «Покушение» — Николай Перевалов и Инна; в рассказе «Привет с фронта» — Юра Ведерников и Нина. Таким образом, в цикле создается особая полифоничность образа повествователя-рассказчика, посредством которого реализуется мужской и женский взгляд на одни и те же события и который рождает третьюобъективную точку зрения, приближенную к авторской.

Единство всех произведений, входящих в «Ржевский роман», сила их художественного воздействия проявляются в том числе и в умении В. Кондратьева гармонично выбрать средства языкового выражения. Речевой стиль писателя непосредственно связан с авторскими принципами изображения действительности. Художественная речь всегда индивидуальна и «исторична, потому что сама индивидуальность писателя — социальна».

Будучи писателем-психологом, Кондратьев возвращает нас к мироощущениям своего сверстника, прошедшего тяжелейшие испытания. Такое совмещение объективной позиции автора с субъективной сферой сознания и речи героев, как правило, предполагает наличие в тексте языковых особенностей объекта изображения (персонажа). С этой целью автор «Ржевского романа» активно использует просторечные выражения, ключевые слова, инверсионный порядок слов и парцелляцию. Воссоздавая в письменной речи склад звучащей речи, внося в текст движение и интонации живого голоса, писатель обеспечивает многообразие сложных и смешанных форм речи в цикле.

В. Кондратьев считал, что не только бесценный фронтовой опыт, размышления о жизни и человеке определяют ценность «Ржевского романа», но и слог, стиль, язык, которые должны быть «ясны, аскетичны и совершенно лишены какой-либо литературной вычурности"4. В диссертации также обращается внимание на роль художественной детали (лепехи («Сашка»), «деревяшка» или «лошадиная губа» («Встречи на Сретенке») и т. д.).

На первый план в «Ржевском цикле» выходят ключевые слова (всего 246 единиц), формально выделенные самим автором при помощи разрядки и. представляющие собой особые смысловые комплексы (например, в рассказе «Овсянниковский овраг»: немец — всё — об этом — почему же — по-человечески — надо — из-за меня).Количество компонентов в таких отдельных комплексах колеблется от 1 до 46 и определяется не столько жанром произведения (так, в рассказе «День Победы в Черново» — 23 ключевых слова, в повести «Борькины пути-дороги»), сколько его значимостью для всего цикла.

Поэтому больше всего выделенных писателем слов в «Селижаровском тракте» (36 единиц), «Сашке» (46), «Отпуске по ранению» (40), «Встречах на Сретенке» (31). Эти произведения представляют собой своего рода смысловые центры цикла В. Кондратьева: дорога на фронт, фронт, тыловая жизнь глазами фронтовика, послевоенная жизнь глазами бывшего фронтовика. Желанием усилить смысл текста в целом можно объяснить такую высокую частотность использования В. Кондратьевым данного приема — выделения ключевых слов посредством разрядки.

Время в цикле имеет не только историческую длительность (каждая часть «Ржевского романа» достаточно ясно датирована), но и элементарно-биологическую, возрастную. Главных героев произведений В. Кондратьева мы встречаем восемнадцати-двадцатилетними в начале цикла, а в конце «Ржевского романа» им уже около шестидесяти. Внимание автора сосредоточено на обычных (в том числе и для военных лет), а не исключительных эпизодах человеческой жизни. Однако именно они часто определяют как окончательный образ самого человека, так и его будущее.

Военное время объединило индивидуальные судьбы в общую, поэтому вторая часть цикла открывается «Селижаровским трактом», где нам представлены многие сквозные персонажи «Ржевского романа». В произведениях третьей части, когда личное время героев индивидуализировалось и отделилось от времени коллективной исторической жизни, когда появились разные масштабы для измерения событий частной жизни и событий истории, ощущение единства времени, которое было свойственно первой и второй частям цикла, становится еще значительнее.

«Надо», «должен» — «неотъемлемые императивы» поведения героев и наиболее частые характеристики того периода, они вступают в свои права тогда, когда нормальный или причинно осмысленный ход событий прерывается. Форма и степень необходимости оказываются неодинаковыми в различных частях цикла и соответственно переосмысливаются персонажами. Но главное то, что эта необходимость определяется самими героями, их характером, чувством ответственности, которое и является основой всего.

Пребывание в пространстве истории рождает в авторе «Ржевского романа» чувство неоплатного долга перед прошлым и нравственной оценки современности. Прошлое и настоящее — это только разные исторические отрезки, но и разные этические реальности (как, например, в рассказе «День Победы в Чернове»), В. Кондратьев считал, что встреча поколений и времен позволяет человеку ощутить себя наследником прошлого и осознать свою ответственность перед будущим, рождает чувство истории, которое тесно связано с патриотизмом, и в этом ощущается неразрывность эстетического и этического начал «Ржевского романа».

Проблема наследования традиций и одновременно их преодоление остается всегда актуальной и для литературы в целом, и для отдельных ее представителей. В. Кондратьев неоднократно признавался в трепетном отношении к русской классической литературе, в уста любимых героев вкладывал признание в любви и поклонении ей. Ее благотворное влияние, уверен автор «Ржевского романа», помогло целому поколению сохранить человечность во время жестокой и кровавой Великой Отечественной войны, в самые тяжелые периоды жизни страны. Русская литература воспитала многие поколения, дала им великий заряд гуманизма, внушая, что «не хлебом единым жив человек», ставя нравственные ценности выше материальных, она всегда использовала любую возможность, чтобы высказать истину о времени и о человеке, живущем в нем. Традиция правдивого изображения действительности, характерная для русской классической литературы, стала основополагающей и для В. Кондратьева, ведь творчество для него — это не только профессия, не только призвание, но и гражданская обязанность.

В. Кондратьев является достойным продолжателем идей Л. Н. Толстого, автора «Севастопольских рассказов», а также традиций прозы Э. М. Ремарка. Не только мужество, стойкость и героизм защитников Отечества привлекает внимание писателя — объектом изображения в «Ржевском романе» становятся тяжелый фронтовой быт, смерть, трагедия человека на войне. В. Кондратьев исследует поведение человека на фронте, его нравственность в условиях экстремальных, когда он должен убивать, должен идти против того, что заложено веками — веры в добро и гуманизм. Однако, развивая традиции классической литературы, В. Кондратьев твердо отстаивал свое видение жизни и свой творческий метод. Он осознавал пределы художественной правды, ее несовпадение с историческими фактами.

Безусловно, влияние литературы, посвященной непосредственно Великой Отечественной войне, на писателя, начавшего так поздно рассказывать о ней, было велико. Тяга к предельной правдивости резко выделяла произведения В. Кондратьева и сближала их с суровой, честной прозой К. Воробьева, В. Астафьева, В. Быкова, В. Некрасова, Г. Бакланова, которые на протяжении многих лет были для автора «Ржевского романа» творческим ориентиром. Сам В. Кондратьев связывал собственное стремление рассказать о ржевской войне с появлением в печати повести Г. Бакланова.

«Пядь земли». Однако историко-литературная преемственность в творчестве В. Кондратьева выразилась не столько в сходстве отдельных мотивов и элементов сюжета, образной системы, сколько в общности творческих замыслов, близости идейно-эстетических принципов, в подлинно творческом усвоении художественной традиции.

Детальное рассмотрение преломившихся в цикле традиций позволяет сделать вывод о том, что использование разнообразных стилистических приемов, совмещение временных и пространственных слоев, богатство, точность и выразительность речи дает возможность В. Кондратьеву добиться поставленной цели — создать оригинальное художественное произведение — прозаический цикл «Ржевский роман».

• 1. Голос повествователя в прозе Вячеслава Кондратьева // Творчество В. Я. Шишкова в контексте русской прозы XX века. — Тверь, 2003. — С. 264−270.
• 2. Женские образы в произведениях Вячеслава Кондратьева // Русская литература XX века: проблемы жанра и стиля. — Тверь, 2004. — С. 134−140.
• 3. Цикл «Ржевский роман» Вячеслава Кондратьева // Слово. Выпуск 3. — Тверь, 2005. — С. 97 — 102.
• 4. Ключевые слова в цикле В. Кондратьева // Слово. Выпуск 4. — Тверь, 2006. — С. 125−132.
• 5. Речевой стиль «ржевского цикла» В. Кондратьева // (в печати).
• 6. Коган А. О В. Кондратьеве и его переписке // Вопросы литературы. — 1995. — Выпуск 1. С. 274.
• 7. Кондратьев В. Л. Как это было Н Литературная газета. — 1982. — 24 февраля. С. 6.
• 8. Кондратьев В., Коган А. Разговор с читателями книги «Сашка» // Слова, пришедшие из боя. Статьи. Диалоги. Письма. — Выпуск 2. — М. т Книга, 1985. С: 230.
• 9. Кондратьев Л. День Победы в Чернове // Кондратьев В. Л. На поле овсянниковском: Повести. Рассказы. — М.: Известия, 1985. С. 445.
• 10. Кондратьев В. Л. Лирический дневник солдата // Знамя. — 1986. — Ка 2. С. 239.