Жанровая структура романа Ф.М. Достоевского «Идиот»

" Идиот" (1867−1868)

Романы «Идиот» и «Бесы» создаются за границей, где Достоевский вынужден жить, преследуемый из-за огромных долгов, оставшихся после смерти брата и краха журнала «Эпоха». Этот период окрашивается сложной диалектикой напряженных размышлений о России и чувства оторванности от Родины. Мышкин приедет в Россию с новым словом о ней и для неё именно из Европы, как человек, которому надо еще стать своим в русском мире; трагедия Ставрогина, гражданина швейцарского кантона Ури, во многом связана с тем, что он не имеет корней, на собственной родине живет как иностранец. положительный идиот достоевский христология.

«Идиот» — особый идиосимвол мира Достоевского — сегодня воспринимается нами как совершенно неповторимый сплав, с одной стороны, возвышенного, по-детски чистого, идеального, спасительного, с другой — скомпрометированного болезнью, униженного, неполноценного, смешного и жалкого. Первоначальный замысел предполагал использование этой характеристики в более привычном отрицательном, пейоративном смысле: речь бы также шла о человеке, исключенном из нормальной жизни болезнью, но в силу этого озлобившемся на человечество, на мир с его законами (что-то наподобие человека из подполья с добавлением фактора болезни). Положительный герой, светлая душа появляется в замысле писателя в качестве второстепенного, как некая альтернатива главному, и в конечном счете именно такой персонаж выдвигается в центр (черты первоначального «идиота» рассеиваются в других персонажах, в первую очередь в Гане Иволгине и Ипполите Терентьеве).

Главный вопрос, который мы должны разрешить, почему Мышкин именно такой, почему идеал явлен в мире Достоевского в униженном и скомпрометированном виде? Андрей Белый в контексте Серебряного века, эпохи, для которой Достоевский станет великим учителем, пророком, будет сетовать на то, что классик показал идеал без однозначности, оставляя вопросы и сомнения, не позволяя безоглядно следовать его указаниям.

Итак, с определённого момента творческой предыстории романа в центр ставится проблема изображения «положительно прекрасного человека» — на это указывает сам писатель в письмах того времени. В них же отражены трудности, с которыми столкнулся Достоевский, пытаясь реализовать этот замысел. Изобразить «положительно прекрасного человека» крайне сложно, признаётся писатель, так, чтобы этот образ получился художественно убедительным, чтобы это был живой человек, а не схема, дидактическая декларация. Во всей истории мировой литературы писатель почти не находит примеров удачного решения этой проблемы. Исключения, согласно Достоевскому: Дон Кихот Сервантеса, Пиквик Диккенса и Жан Вальжан из романа Виктора Гюго «Отверженные». Особенно важны для самоопределения писателя Дон Кихот и Пиквик. Разгадку их художественной убедительности русский классик видит в том, что эти персонажи смешны. А значит, в них нет дидактического доминирования, они не «выше», а «вровень» и, может быть, даже «ниже» читателя, не посягают на его свободу, напротив, вызывают сочувствие.

Но дело не только в специфической коммуникативной стратегии, служащей для создания атмосферы читательского доверия. Это только первый слой. В том, как преподносится здесь положительное, идеальное, содержится и трагическое откровение о положении добра в общем порядке человеческой жизни. Добру нет места в реальности, оно не согласуется с тем, чем мы живем. Мышкин оказывается неуместен и в природном, и в социальном мире. Это внятно показано в первых же сценах романа, когда камердинер Епанчиных не знает, относиться ли к Мышкину как к просителю или как к гостю генерала. Мышкин ведёт себя так, что к нему надо относиться просто как к человеку, но мы к этому обычно не готовы.

Николай Бердяев в своей философской автобиографии признается, что он долгое время находился под влиянием Ставрогина и боролся с искушением пойти по этому пути. Заметим, что можно найти людей, которые хотят быть похожими на Печорина, Ставрогина, на другие воплощения обаятельного зла (или борются с этим искушением), но никто не хочет быть похожим на Мышкина. И это не случайно.

Вопреки расхожим — абсолютно искусственным, не обеспеченным опытом — представлениям о важности добра, реальное его положение связано с отсутствием авторитета, заслуги и связанной с ней благодарности, смешным, можно даже сказать, жалким видом доброго человека.

Первый, очевидный вывод, который мы можем сделать из этой горькой констатации Достоевского: роман «Идиот» содержит оценку устройства мира, в котором нет места идеалу, который смеется над последним, стесняется его. А зло, наоборот, торжествует, обладает властью, выглядит обаятельным, вызывает преклонение.

Но это только первый слой проблемы, реализованной в амбивалентном образе Мышкина. Нравственное откровение, которое содержится в модели онтологии добра по Достоевскому, гораздо глубже и проникновеннее.

По мысли великого писателя, согласно последним нравственным принципам, положение добра таким и должно быть.

Для того чтобы понять смысл этого утверждения, нужно разобраться в особой христологии Достоевского. Разрабатывая образ «положительно прекрасного человека», писатель обращается не только к литературным примерам решения этой художественной задачи, но и к высшему образцу идеальной личности, которым для Достоевского является евангельский Христос. В черновиках романа есть запись о Мышкине: «князь Христос». Очевидны сюжетные параллели романа «Идиот» и евангельской истории: приезд Мышкина в Петербург и въезд Христа в Иерусалим; Мышкин и Настасья Филипповна (а также история швейцарской девушки Мари) — Христос и блудница; Мышкин и Ипполит Терентьев — история об исцелении Христом больных.

В публицистике Достоевского и в поэме «Великий Инквизитор» в романе «Братья Карамазовы» выражено специфическое представление о духовной приоритетности христианства среди других религий (оно имеет основания в глубинном духе евангельского учения, но не обязательно представлено в его расхожем бытовании). Превосходство христианства именно в том, что Бог здесь явлен не в силе, власти, торжестве; наоборот, Христос унижен, подвергнут глумлению, распят. (В христианской теологии действительно существует проблема кенозиса, т. е. «(бого)унижения», «(бого)умаления».).

По мысли великого писателя, за правдой в силе, торжествующей, побеждающей идут не потому, что это правда, а потому, что это сила, что здесь есть гарантии, некая корысть (возможность торжества над врагами, превосходства над остальными и т. д.). За правдой униженной, распятой можно идти только потому, что это правда, без расчёта на какую-то выгоду, свободно, личностно её принимая. Христианство, по Достоевскому, — единственная религия личностной свободы. Великий Инквизитор говорит Христу в «Братьях Карамазовых»: Ты не сошел с креста, не явил Свою силу, когда над Тобой издевались, потому что не хотел, чтоб за Тобой шли как невольники, как стадо.

Христология Достоевского позволяет понять не только природу «кенозиса» Мышкина, но и некоторые особенности сюжета романа «Идиот». Практически все начинания Мышкина оборачиваются неудачей: ему не удалось дать нравственное спасение Настасье Филипповне, удержать от преступления Рогожина, «исцелить» Ипполита Терентьева. Его собственный путь заканчивается крахом, потерей рассудка, своеобразным распятием, которое не оборачивается воскресением. Это последнее особенно примечательно: писатель всегда даёт воскресение героям-преступникам (он даже указывает на обязательность этого в одном из писем начинающей писательнице, которая обратилась к теме преступления), но христоподобный Мышкин воскресения не получает.

Поясним это на основе еще одной важной образной параллели, которую Достоевский вводит в текст романа. В доме Рогожина висит репродукция с картины швейцарского художника Ганса Гольбейнамладшего «Христос в гробу». Это произведение поразило писателя, оно образует важный фон образа Мышкина. На картине изображен Христос после смерти и до воскресения, акцент делается на приметах физической смерти: закатившиеся, остановившиеся глаза, изменения цвета и т. п. С этим связан контекст потери оснований для веры, торжества бессмысленного закона смертной природы, которая исторгает добро из мира, господствует над ним. Но очень характерна постановка вопроса об этой картине, сделанная Ипполитом Терентьевым: почему апостолы, которые видели именно это, веры не потеряли?

Настоящая вера не требует оснований, гарантий торжества того, во что веришь (параллель этому можно найти в размышлениях о вере евангельского Фомы в «Братьях Карамазовых»). Нас, читателей, ставят в то же положение: если мы принимаем правду, то мы примем её без победы, без гарантий воскресения, без «залогов от небес», т. е. свободно.

Гессе Г. Размышления об «Идиоте» Достоевского // Гессе Г. Письма по кругу: Художественная публицистика. М., 1987. С. 115−116.

Скафтымов А.П. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафтымов А. П. Поэтика художественного произведения. М., 2007. С. 132−191.

Соркина Д.Л. Жанровая структура романа Ф. М. Достоевского «Идиот» // Проблемы метода и жанра. Томск, 1976. С. 57−73.

Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. М.: Наследие, 506 с.

Бочаров С.Г. Парадокс «бессмысленной вечности»: От «Недоноска» к «Идиоту» // Парадоксы русской литературы. СПб., 2001. С. 193−218.

Степанян К.А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. М.: Раритет, 2005. С. 123−190.