Московский текст как одна из форм автобиографизма «Романа с кокаином»

Городской текст, как правило, указывает на то, что автор не только хорошо знает город, который описывает в произведении, но и, скорее всего, жил в нем. Хронотоп дореволюционной Москвы «Романа с кокаином» являлся одним из тех аргументов, которым объяснялась невозможность авторства В. Набокова В первую очередь на это обратил внимание сам Н. Струве в статье «Роман-загадка», считая, однако, этот аргумент недостаточным, так как «Москва в романе мало чем отличается от любого другого большого города» (Струве Н. А. Роман-загадка. С. 219)., до эмиграции, как известно, проживавшего в Санкт-Петербурге. Следовательно, в «Романе с кокаином» московский текст Несмотря на то, что феномен московского текста принят не всеми исследователями, существует ряд ключевых работ, доказывающих правомерность данного явления, см.: Москва и московский текст русской культуры. М.: Изд. центр РГГУ, 1998. 224 с. играет одну из важных ролей в автобиографическом контексте.

М. Селеменева замечает, что образ Москвы реализуется через мифологемы город-спаситель, город-храм, город-государство, город на крови. В то же время в первой половине XX века становится актуален эсхатологический миф, согласно которому репрезентируется «гибель старой Москвы вследствие цареубийства и разрушения традиционного уклада» Селеменева М. В. «Московский текст» в русской литературе XX в. (на материале художественной прозы 1910;1950;х г. г.) // Вестник РУДН. 2009. № 2. С. 21. Этот миф укрепляет один из «ликов» Москвы, выявленных Н. Меднис, — Москва бесовская Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе // Книжное обозрение. URL.: http://kniga.websib.ru/text.htm?book=35&chap=3 (дата обращения 11.05.17)., который, по нашему мнению, воссоздается в «Романе с коканом».

В произведении чаще всего представлен образ вечернего города, именно поэтому одним из его атрибутов становятся тускло светящие фонари и, соответственно, состояние полумрака, в котором окружающий мир выглядит смутным, неясным, призрачным, что соответствует структуре онирической реальности.

Еще одним важным маркером города является трамвай. В тексте его можно назвать символом тревоги: он появляется тогда, когда Масленников выходит на вечернюю прогулку, и его появление, контрастирующее с тишиной вечерней Москвы, обычно свидетельствует о последующем значимом событии. Так, например, «по-весеннему волновали звоны трамваев» Агеев М. Указ. соч. С. 16., когда Масленников впервые видит Зиночку.

Важно отметить, что бульвар условно можно назвать моделью Москвы. В «трехчастном» описании московских бульваров предстают три лика Москвы: Москва идиллическая, место семейных прогулок, Москва парадная, отсылающая к событиям войны, и Москва «подпольная», по которой разгуливают проститутки и где постоянно происходят самоубийства. Действительно, Москва неоднородна, однако последний ее «лик» в «Романе с кокаином» представлен чаще других, что позволяет сделать вывод об искусственности первых двух.

Топонимы в «Романе с кокаином», особенно во 2 части главы «Гимназия», описаны с такой скрупулезной точностью, что по их упоминанию вполне можно было бы составить карту центра столицы. Герой вместе с новой знакомой Зиночкой проезжает мимо Петровского парка, известного дореволюционного ресторана «Яр», следует по Тверской-Ямской и Страстному бульвару, а в конце поездки просит ямщика, чтобы тот «вез к Виноградову» — вероятно, имеется в виду гостиница «Петровская», расположенная на углу Петровки, 27 и Страстного бульвара, 16 См. Меньщиков Л. П. Охрана и революция: К истории тайных полит. организаций, существовавших во времена самодержавия. М: Всесоюз. о-во полит. каторжан и ссыльно-поселенцев, 1925;1932. С. 416; Петровка, 27 / Страстной бульвар, 16 / Достопримечательности Москвы. URL.: http://progulkipomoskve.ru/publ/doma/petrovka₂₇_strastnoj_bulvar₁₆_gostinica_petrovskaja_i_korpusa_mati/39−1-0−1264 (дата обращения: 12.12.16). Одноклассник Масленникова, Штейн, нередко посещает «дом» Марьи Ивановны в Косом переулке, а сам Масленников пользуется услугами «проституток с Тверской». Интересно, что большинство указанных топонимов обладали весьма сомнительной репутацией: так, например, на перечисленных улицах до революции располагались «дома терпимости». Таким образом, «Роман с кокаином» дополняет московский текст, рисуя образ «подпольного», маргинального города, города, полного соблазнов. Кроме того, создается ощущение, что Москва, в которой так легко затеряться («Велика Москва и много в ней народу» Агеев М. Указ. соч. С. 22. — замечает герой после того, как теряет из виду уходящую Зиночку), на самом деле, безлюдна, пустынна: Масленников переходит пустынную площадь, едет по «пустому визжащему от мороза городу» Агеев М. Указ. соч. С. 137., посещает пустое кафе, описывает улицу как «пустынную даль». Подобное описание города коррелирует с внутренним состоянием одиночества главного героя.

По мнению Н. Щупленкова, мифологема дома становится важнейшей в произведениях писателей-эмигрантов, равно как его «субституты и симулякры — чужие дома, съемные или даже купленные квартиры, еще чаще — гостиничные номера» Щупленков Н. О. Эмпирическая экстерриториальность литературы «молодого поколения» русской эмиграции 1920;1930;х гг. // Litera. URL.: http://e-notabene.ru/fil/article_10 687.html (дата обращения: 06.03.17). Говоря о пространственной структуре «Романа с кокаином», можно сделать вывод о том, что в нем вырисовывается локус антидома Лотман Ю. М. Дом в «Мастере и Маргарите» //Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб., 2001. С. 313−320.. Мотив «счастливого детства», ассоциирующийся с идеальным представлением писателей XIX века о доме, метаморфозируется в мотив несчастной юности, в котором дом становится антидомом, ненадежным местом. Лексема дом приобретает негативные коннотации: так называемый дом свиданий, дом бедной семьи Масленниковых, наркоманский притон Хирге и тому подобное. Именно в такой атмосфере и формируется «пороговый», ламинальный образ Вадима Масленникова, лишенного укорененности в чем-либо (семье, роде, профессии, коллективе) и потому обреченного на гибель.

По мнению М. Селеменевой, «писатели русского зарубежья проецируют образ Дома (микросреду) на образ Города (макросреду)» Селеменева М. В. «Московский текст» в русской литературе XX в. (на материале художественной прозы 1910;1950;х г. г.). С. 22., что, соответственно, придает образу города свойство камерности — иными словами, Москва предстает в образе глобального Дома. В случае с «Романом с кокаином» справедливо обратное: образ антидома проецируется на образ города, который становится глобальным антидомом для его обитателей. Интересно, что сделанный нами вывод не соответствует тезису М. Селеменевой о том, что в творчестве писателей русской эмиграции «первой волны» представлен идиллический вариант московского текста за счет реконструкции дореволюционной, православной, сакральной Москвы. В «Романе с кокаином», напротив, показана Москва в ожидании близящейся катастрофы, преимущественно вечерняя, полная соблазнов, лишенная религиозной символики — иными словами, представляющая собой десакрализованное пространство, становящееся значимым фоном для формирования маргинальной автобиографии. Тогда как большинство писателей-эмигрантов формируют в своем творчестве оппозицию «эмиграция — антидом» — «родина — дом», для М. Леви становится антидомом именно Москва, что сближает его с другими советскими писателями, создававшими образ города по такой же модели Среди них Селеменева называет А. В. Чаянова, М. А. Булгакова, Б. А. Пильняка. Данный вывод дает нам основание предположить, что «Роман с кокаином», рукопись которого Леви отправляет Г. Адамовичу из Константинополя в 1933 году, мог быть начат еще в СССР, до эмиграции.

Итак, рассмотренный тематический корпус помогает нам сделать вывод о том, что для «Романа с кокаином» становится важным переосмысление традиционных для русской литературы тем: семейной, национальной, морально-этической, философской, онтологической. Говоря об автобиографических произведениях русского зарубежья, Л. Бронская замечает, что в них можно обнаружить большое влияние на формирование концепции личности «не только русской идеи, но и антропологических идей, которые выражаются в стремлении обратиться к проблеме человека во всей ее многоликости» Бронская Л. И. Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья (первая половина XX века): И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, М. А. Осоргин: автореф. дис. … д-ра филол. наук. Ставрополь: Ставроп. гос. ун-т, 2001. С. 22.. Отсутствие цельного восприятия семьи, ощущение потери родины в связи с изменением политической системы в стране, столкновение различных философских конструктов — вот те мотивы, что формируют центральную тему, которую условно можно было бы назвать темой «экзистенциального ужаса». Причиной тревоги, охватывающей Масленникова, становится то, что «раздвоенный» герой перестает узнавать и осознавать окружающую реальность, которая все больше обнаруживает свою иллюзорность. С этим связан еще один значимый аспект поэтики — онирический, — который будет рассмотрен нами в следующей главе.

Такое преломление тем в рамках автобиографического дискурса позволяет говорить об особом типе «литературной личности» См. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 279; Томашевский Б. В.

Литература

и биография // Книга и революция. 1923. № 4 (28). С. 8. — сформированном авторском образе, зачастую отличающемся от личности реальной, то есть. конкретного реального автора. Таким образом, дихотомия вымысел-факт приводит нас к дихотомии писатель-человек, в которой литературная личность является чем-то средним, «общим арифметическим» двух типов. Литературная личность Агеева формировалась на протяжении полувека, синтезируя в себе особенности автобиографического героя Вадима Масленникова и перипетий реальной жизни Леви.