Культурный смысл филологии

Д. С. Лихачев переходит к культурному смыслу филологии, к ее роли в накоплении ценностей культуры. И вполне закономерно — к ее нравственному значению: «Чем большими ценностями мы овладели, тем более изощренным и острым становится наше восприятие иных культур — культур, удаленных от нас во времени и пространстве. Филология сближает человечество и разные человеческие культуры не путем стирания различий в культурах, а путем осознания этих различий их научного осознания, на основе уважения и терпимости к „индивидуальности“ культур. Она воскрешает старое для нового. Филология — наука глубоко личная и глубоко национальная, нужная для отдельной личности и нужная для развития национальных культур. Она оправдывает свое название („филология“ — любовь к слову), так как в основе своей опирается на любовь к словесной культуре всех языков, на полную терпимость, уважение и интерес ко всем словесным культурам» Лихачев Д. С. Письма о добром. С. 172.

Нравственность, нравственное пронизывают все размышления Д. С. Лихачева, они оказываются не чем-то извне приложенным, прибавленным к его лингвистическим, философским, культурологическим суждениям, но органично им присущим. Дмитрий Сергеевич связывает нравственность и культурный кругозор; более того, для него эта связь — нечто само собой разумеющееся: «…каждый специалист, каждый инженер, врач, каждая медицинская сестра, каждый плотник или токарь, шофер или грузчик, крановщик и тракторист должны обладать культурным кругозором. Не должно быть слепых к красоте, глухих к слову и настоящей музыке, черствых к добру, беспамятных к прошлому. А для всего этого нужны знания, нужна интеллигентность, дающаяся гуманитарными науками. Будьте и филологами, то есть „любителями слова“, ибо слово стоит в начале культуры и завершает ее, выражает ее» 25 Там же. С. 173. Нравственность содержится в культуре, более того, «безнравственная культура» — словосочетание столь же бессмысленное, как «деревянное железо» .

А как связаны нравственность и религия? Достаточно долго, почти все ХХ столетие, у нас повторяли слова К. Маркса о том, что религия — опиум для народа, человек верующий считался человеком «отсталым»; во всех высших учебных заведениях читались курсы по «научному атеизму». К концу XX века ситуация существенно изменилась: было признано, что вопрос о вере — сугубо личный вопрос для каждого человека. Но для академика такая постановка этого вопроса означает не столько даже признание свободы человека в вере, сколько осознание его ответственности за самостоятельное духовное самоопределение.

Д. С. Лихачев был глубоко верующим — и говорит он об этом прямо «Быть верующим — значит, выполнять определенные требования вероучения, вести определенный образ жизни, в согласии с другими верующими и жизнью Церкви. В религиозном духе воспитываются с детства. Воспитывая детей в заветах определенной религии или вероучения, мы делаем их более свободными в выборе веры, чем тогда, когда даем им безрелигиозное воспитание, ибо отсутствие чего-то всегда обедняет человека, а от богатства легче отказаться, чем его приобрести. Религия же — именно богатство. Религия обогащает представление о мире, позволяет верующему ощутить значительность всего происходящего, осмысливает жизнь человека, объединяет людей в выполнении определенных религиозных обычаев, обрядов, таинств, составляет самую убедительную основу нравственности. Без религии всегда остается соблазн эгоизма, соблазн замкнутости в своих личных интересах» 26 Лихачев Д. С. Письма о добром. СПб., 1994. С. 224−225. Содержащееся в религии нравственное начало объединяет людей.

Для Д. С. Лихачева жизнь имеет смысл только как увеличение добра: «А добро — это прежде всего счастье всех людей. Оно слагается из многого, и каждый раз жизнь ставит перед человеком задачу, которую важно уметь решать. Большая цель добра начинается с малого — c желания добра своим близким, но, расширяясь, она захватывает все более широкий круг вопросов» Лихачев Д. С. Письма о добром. СПб., 1999. С. 10. культуролог лихачев русский народ Особенностью этических взглядов, нравственных принципов, повседневного поведения академика была их историческая соотнесенность. То, что в них миг и вечность оказались нераздельны. Любая конкретная, сиюминутная нравственная оценка, нравственное суждение имели прочное историческое основание, а каждое историческое событие — современную нравственную оценку.

Приведем всего два примера. «Как некое духовное сообщество интеллигенция заявила о себе 14 декабря 1825 года на площади Петровой. Восстание декабристов знаменовало собой появление большого числа духовно свободных людей. Декабристы выступили против своих сословных интересов профессиональных (военных в том числе). Они действовали по велению совести, а их тайные союзы не обязывали их следовать какой-то партийной линии» Лихачев Д. С. Раздумья о России. С. 624.

И второй: «Два парохода понадобились осенью 1922 года („Пруссия“ и „Бургомистр Хаген“), чтобы вывезти из России только ту часть интеллигенции, против которой не могли быть применены обычные меры ввиду ее общеевропейской известности» Там же. С. 621.

Завершает Д. С. Лихачев рассказ о мужестве тех, кто не запятнал честь русского интеллигента взволнованно и с глубоким уважением: «Мужество русской интеллигенции, десятки лет сохранявшей свои убеждения в условиях жесточайшего произвола идеологизированной советской власти и погибавшей в полной безвестности, меня поражало и поражает до сих пор. Преклоняюсь перед русской интеллигенцией старшего, уже ушедшего поколения. Она выдержала испытания красного террора, начавшегося не в 1936 или 1937 году, а сразу же после пришествия к власти большевиков. Можно было бы привести пример сотен и тысяч ученых, художников, музыкантов, которые сохраняли свою духовную самостоятельность или даже активно сопротивлялись идеологическому террору — в исторической науке, литературоведении, биологии, философии, лингвистике и т. д. За спинами главарей различного рода разоблачительных кампаний стояли толпы полузнаек, полуинтеллигентов, которые осуществляли террор, прихватывали себе ученые степени и академические звания на этом выгодном для них деле. Смею утверждать, что они не были интеллигентами в старинном смысле этого слова. Нет ничего опаснее полузнайства. Полузнайки уверены, что они знают все или, по крайней мере, самое важное и действуют нагло и бескомпромиссно. Сколько людей были выброшены этими полузнайками на улицу!» Там же. С. 620−621.

С глубоким уважением говорит Дмитрий Сергеевич о А. А. Мейере, замечательном русском философе (1875−1938), семь лет проведшем в лагерях, но не эмигрировавшем, который «собирал вокруг себя интеллигенцию, используя свой опыт объединения, полученный еще в ссылках и тюрьмах при царском правительстве» Там же. С. 621.