«Нравы» кабаре. 
Кабаре и театры миниатюр в России

Мы уже упоминали о том, что за сравнительно короткий период своего существования в кабаре «Бродячая собака» возникло большое число традиций, касавшихся всего — от входа в подвал до чествования отдельных представителей искусства. Существовала и особая «идеология», «теоретическая установка» подвала. «Основной предпосылкой „собачьего“ бытия было деление человечества на две неравные категории: на представителей искусства и на „фармацевтов“, под которыми разумелись все остальные люди, чем бы они не занимались и к какой профессии они не принадлежали». Именно тогда и родился термин «фармацевты», со временем ставший почти обвинением в противостоянии искусству. Однако, Б. Пронин через много лет вспоминал «историческую фразу Сапунова на первом собрании, с которой и связано такое неравнозначное деление всех людей — „Наглухо не пускать фармацевтов и дрогистов!“ (В сущности, это одно и тоже, но Сапунов обозначал этим словом зубных врачей, присяжных поверенных — они были личные враги Сапунова). И персонально было решено не пускать Брешко-Брешковского, Митьку Цензора и еще кого-то (сейчас забыл). Дмитрий Цензор тогда издавал „Синий журнал“ — квинтэссенцию пошлости». «Теоретическая установка» подвала нашла выражение в девизе общества: «Первое — наглухо не пускать фармацевтов, дрогистов, Цензора, Регинина и Брешко-Брешковского, а также второй сорт поэтов и художников. Второе — у „Собаки“ есть своя точка зрения на жизнь, на мир, на искусство». К сожалению, Б. Пронин не соблюдал девиза Общества, о чем свидетельствовали многие участники жизни подвала. Пропуском «фармацевтов», по словам Н. В. Петрова, директор «Собаки» инициировал отставку всей девятки правления через полтора года после открытия. Именно это событие, главным образом, и вызвало «смену династий». «Потом в подвал „Собаки“ ворвалась улица, — вспоминал Н. Могилянский. — Уже об „интимности“ не могло быть и речи, и многие из первых посетителей подвала стали реже заглядывать в его стены».

Те же, кто к разряду «фармацевтов» не относился, бал желанным гостем «Собаки», каждый из которых непременно должен был сделать запись в «Свиной книге», — наверное, наиболее известной традиции кабаре, о которой в своих воспоминаниях писали почти все посетители. В памяти Вл. Пяста также сохранилась эта деталь жизни «подвала»: «В „Свиной Собачьей Книге“, — называвшейся так странно оттого, что эта толстая книга нелинованной бумаги была заключена в переплет из свиной кожи, — в „Свиной“ книге много было записано отличнейших экспромтов, не только присяжных поэтов легкого жанра, но и более серьезных, в том числе интереснейшие стихи Мандельштама, Маяковского и скольких еще!».

А. Толстой принес эту книгу и начал ее своим четверостишием. Всего же за годы существования «Собаки» было две таких книги. Располагались они, разумеется, последовательно, при входе в зал (главную комнату со сценой) на конторке или аналое. К наиболее именитым гостям Пронин «кидался» сам и непременно настаивал на том, чтобы в книгу была сделана запись. Значение «Свиной книги» трудно преувеличить. «Я не собираюсь писать историю „Бродячей собаки“, — писал Б. Лившиц В „Полутороглазом стрельце“, — тем более, что она имеет свою летопись в виде огромного, переплетенного в свиную кожу фолианта, лежавшего при входе, и в который посетители были обязаны по меньшей мере вносить свои имена. Эта книга, хранящаяся у кого-то из друзей Пронина, не только представляет собою собрание ценнейших автографов, но могла бы в любой момент разрешить немало спорных вопросов тогдашнего литературного быта». Но автор этих строк был оптимистически настроен по поводу существования «Свиных книг» после закрытия «Собаки». До сих пор мы не знаем, где они, и существует ли вообще. Исследователь «Бродячей собаки» С. С. Шульц мл. полагает, что они погибли в годы революции и приводит рассказ Н. В. Петрова о том, что его знакомому завернули селедку в два листа с автографом Е. Б. Вахтангова, по происхождению явно похожие на листы из «Свиной книги». Однако тот же автор приводит цитату О. Высотской, что Пронин «напал на след» в конце 30-х годов. По другим данным, розыском занимался В. Шкловский, также достигший определенных результатов. Но как бы то ни было, уже почти 90 лет судьба бесценного «архива» кабаре остается неизвестной. А ведь Петроград-Ленинград пережил за это время не один топливный кризис! Но надежда все равно есть. Найдись она сегодня, «многое из того, что кажется необъяснимым сегодня в русской художественной жизни начала нашего века получило бы ясность и правильное истолкование».

Если с одной стороны стояли люди искусства, оставлявшие записи в «Собачьей книге», то с другой — простодушные «фармацевты», которые по словам Г. Иванова, «заплатили по три рубля за вход и во все глаза смотрят на «богему». Согласно многим очевидцам жизни в «Собаке», «фармацевты» не были в кабаре с самого начала (выше мы уже говорили об этом), а появились лишь через полтора года после открытия, судя по всему, как мера вынужденная, цель которой — сохранение кабаре. Однако, Л. Тихвинская видит в этом закономерное развитие такого заведения, как арт-кабаре, поскольку большинство предыдущих опытов такого рода не только в России, но и в Европе в своем развитии проходило стадии, похожие на «Собачьи»: открытие и существование в первое время только для «своих», затем пропуск посетителей со стороны, как бы они не именовались, увеличение числа посторонних и уход организаторов и прежних постоянных посетителей из «богемной» среды и, наконец, закрытие. Хотя по нашему мнению, если и верна подобная теория эволюции кабаре, тем не мене в каждом конкретном случае есть свои особые обстоятельства, в том числе и закрытия.

Но присутствие в «Бродячей собаке» «фармацевтов» некоторых завсегдатаев кабаре не только не смутило, но и подтолкнуло к новому изобретению — «издевательств» над посторонними. Таким был поэт Тиняков, отличавшийся постоянным состоянием нетрезвости и буйным нравом. «Мимо них (господина и дамы — «фармацевтов» — В. Р.) неверной походкой проходил Тиняков.

Останавливается. Уставляется мутным взглядом. Садится за их стол, не спрашивая. Берет стакан дамы, наливает вина, пьет.

«Фармацевты» удивлены, но не протестуют. «Богемные нравы… Даже интересно…».

Тиняков наливает еще вина. «Стихи прочту, хотите?».

«…Богемные нравы… Поэт… Как интересно… Да, пожалуйста, прочтите, мы так рады…».

Икая, Тиняков читает: «Любо мне, плевку-плевочку «.

— Ну что… Нравится? — Как же, очень! — А вы поняли? Что же вы поняли? Ну, своими словами расскажите…

Господин мнется. — Ну… Эти стихи… Вы говорите… Что вы плевок и… Страшный удар кулаком по столу. Бутылка летит на пол. Дама вскакивает, перепуганная насмерть. Тиняков диким голосом кричит:

— А!.. Я плевок!.. Я плевок… А ты…".

Следует, правда, оговорится, что это единственной случай такого рода, сохранившийся в памяти посетителей «Собаки». Но над посторонними «издевались» и иными способами: это и выступления Маяковского, заканчивавшиеся, как правило, скандалом; и одевание гостей в колпаки, и даже, по некоторым сведениям, включение в их счет в буфете и расходов богемы. Нельзя забывать и того, что для многих «Бродячая собака» без «фармацевтов» не представлялась вообще, поскольку посторонние выступали некоторым противовесом артистической среде, стимулировавшим ее к еще большей творческой активности в подвале.

Период существования «Собаки» пришелся на переломное время в Российской истории. Новый революционный подъем в это время сменился шовинистическими настроениями в начале Первой мировой войны и подавленным настроением, безысходностью в 1915 г. И политика также, несмотря на закрытость «подвала» от внешней жизни, иногда проникала в кабаре, хотя и не становилась обыденным явлением: «Узнав от приехавшего прямо из Государственной думы депутата о смене министерства, молодые танцоры императорского балета, Федя Шерер и Бобиш Романов, втащив на подмостки бревно, уносили его прочь, изображая отставку Коковцева, и снова водружали тот же чурбан, инсценирую по требованию присутствующих назначение премьером Горемыкина: клубами морозного воздуха врывалась политика в пьяный туман подвала».

С последней фразой Б. Лившица врывается и еще одна тема, наверное, самая спорная в истории «Собаки». «Пьяный туман подвала»… был ли он вообще? А может быть, лишь он и был, а никакого творчества, игры живого воображения не было? Споры по этому поводу начались еще со времен существования «Собаки».

Известно, что газеты не скупились на обвинения в «развратной обстановке» кабаре, особенно после скандалов Маяковского. Но журналисты многого не знали, в то время как посетители «Собаки» видели всю подоплеку богемной жизни, и описали ее в своих воспоминаниях, правда, с искажениями, и иногда серьезными. Между посетителями кабаре уже через много лет после закрытия «подвала» разгорелся заочный спор. Одним из первых в защиту «Бродячей собаки» выступил В. Маяковский, стремившийся восстановить доброе имя «подвала»: «Богема — это было общество изысканно-остроумных людей, и ходили туда отнюдь не пьянствовать».

Пожалуй, самые отрицательные в отношении «нравов» кабаре воспоминания оставил Г. Иванов. В них «Бродячую собаку» иначе как сборищем поэтов-пьяниц не назвать, а картины поздней ночи или, вернее, раннего утра, в «Собаке» автор рисует соответствующие: «Четыре-пять часов утра. Табачный дым, пустые бутылки. Мало кто сидит за столиками посредине зала. Больше по углам…» Отзыв А. Ахматовой на эти воспоминания мы уже приводили. Для нее «Бродячая собака» запомнилась другим — той атмосферой «литературной шутки» и одновременно ощущения своего «бражничества», но не в смысле пьянства и разгула, для Ахматовой это образ людей искусства, не подчиняющихся «общепринятым» нормам, а живущих своей жизнью в своем мире.

Б. Пронин также отстаивал честь своего детища, уже спустя годы после закрытия кабаре: «В „Собаке“ нравы были застенчивые, оргий и связанных с ними гадостей не было. Сюда привлекали разговоры, споры…».

Теперь сложно судить, кто из них был прав. Возможно имели место и разговоры, споры, и пьянство, но только в разное время и среди разных людей. И, если в кругу акмеистов до войны ничего подобного и быть не могло, то с началом войны, в силу описанных в главе 1 причин, и пьянство, и разгул появились сами собой, да и, наверное, не только в кабаре, но и по всей стране среди людей, которые не были способны спокойно воспринимать происходившую трагедию.

Мы рассмотрели самую важную и наиболее значимую деталь кабаре «Бродячая собака» — ее функционирование, включающее программы, правила поведения и друзей «подвала». Безусловно, это далеко не все, что можно было бы сказать, и, конечно, это лишь малая часть из описания того, что было на самом деле, но еще не изучено. Исследовать жизнь «Собаки» — это не самая трудная задача, ведь в многочисленных воспоминаниях ее современников, опубликованных и не опубликованных, речь чаще всего идет именно о программах, гостях, событиях. И хотя сегодня существует еще очень много вопросов в этой теме, все более проясняется, всплывает из глубины времен, демонстрируя жизнь, настоящую жизнь того круга людей, который именуют богемой.