На стыке эпох

Процесс перехода к новым творческим системам, который мы наблюдаем в России, был характерен для всего европейского искусства. В России он приобрел свои национальные особенности, которые были связаны как с далекими или близкими традициями, в частности с традициями самого развития культуры, так и со своеобразием ситуации, сложившейся в русской истории, в русской культуре на рубеже XIX и XX столетий — в период трагических взрывов и потрясений, на долгие годы предопределивших судьбу России.

В это время продолжали работать, а во многом находились в зените творческих сил, мастера старших поколений, участники выставок «Мира искусства» или «Союза русских художников». Одновременно на арену творческой жизни выходили и новые живописные течения, такие как «Голубая роза», «Бубновый валет», «Ослиный хвост», сложившиеся в период между 1907 и 1917 годами. Их идеологи ошеломляли публику парадоксальными теориями и манифестами, всплывали все новые идеи, державшиеся порой на поверхности всего один-два сезона.

И все же в среде этой молодежи формировались художники, искренне и горячо протестовавшие против старого общества, старой эстетики, старого искусства. Их бунт не всегда имел под собой твердую мировоззренческую основу, взрывчатость их полотен нередко исчерпывалась чисто формальными дерзаниями, но уже то, что в их числе были К. Петров-Водкин, М. Сарьян, П. Кончаловский, А. Лентулов, И. Машков, П. Кузнецов, Н. Крымов, А. Куприн и многие другие, ставшие впоследствии выдающимися мастерами советского изобразительного искусства, обязывает более внимательно отнестись к исканиям тех предреволюционных лет.

Преодолевая крайности молодости, в сложных, порой мучительных противоречиях обретая надежную почву, они пронесли через всю жизнь интенсивность и напряженность художнического поиска, обостренное чувство современности, ту живописную культуру, приверженцами которой они явились.

Этот период — время глубокого идейного кризиса, когда значительная часть русской интеллигенции изменяет демократическим идеалам и переходит на позиции буржуазного либерализма, ясно обнаружившего в это время свою реакционную природу. Широкое распространение получают идеи философского идеализма, религиозной мистики, повлиявшие и на эстетические доктрины тех лет, идет интенсивный распад художественных ценностей, завершающийся абстракционизмом. Никогда прежде в русском искусстве не рождалось столько поспешных эстетических концепций, столько весьма сомнительных художественных теорий, призванных оправдать и утвердить очередную идею, изобретенную в пылу шумливой полемики. И вместе с тем было бы неверно отрицать в новых течениях живописи какое бы то ни было живое начало. В художественную жизнь России входит в это время ряд молодых талантливых мастеров. Они много и интенсивно ищут, еще более интенсивно и страстно отрицают. И хотя находки этих художников нередко односторонни, а решения гипертрофированны, их напряженным творческим трудом создавались порой весьма значительные произведения, которые нельзя не учитывать при анализе данного периода истории русского искусства.

Кризис эстетических ценностей захватил и всех представителей так называемого «авангарда». Они не могли опираться на передовую идеологию, ее у них попросту не было. Вместе с тем в характере новых идей, выдвигавшихся молодым поколением, значительную роль играл протест против современного им общественного уклада, а заодно и против принципов искусства их предшественников. Хотя антибуржуазность новых художественных движений легко соскальзывала в анархический нигилизм, а сам «бунт» художественного «авангарда», не будучи связан с каким-либо серьезным общественным движением, оставался утопическим, в творческих порывах лучших из молодых художников ощущался пафос мятежного времени, в них сохранялось напряжение, которое даже чисто живописным исканиям нередко придавало своего рода общественную значимость. Именно этому, по-новому преломившемуся в творчестве общественному пафосу искусство предреволюционного десятилетия обязано и многими своими достижениями.

Тем не менее, Развитие изобразительного искусства на протяжении рассматриваемого периода, несмотря на отмеченную выше неравномерность, подчинено определенной логике. Есть своя последовательность и закономерность в тех переменах, которые претерпела живопись в своем движении от «Девочки с персиками» В. Серова до «Черного квадрата» К. Малевича, хотя эти явления отделены друг от друга огромной дистанцией. Смысл этих перемен заключался в преодолении свойственного реализму принципа непосредственного изображения окружающего мира, в обретении нового метода, с помощью которого художник преображал видимый мир и в конце концов приходил к воссозданию новой реальности.

Первые шаги на этом пути связаны с утверждением лирической концепции художественного произведения, которая позволяла перенести акцент с самого изображаемого предмета на способ его истолкования. Этот, казалось бы, еле заметный сдвиг раскрепощал художника, давал ему возможность «сокращать» повествовательный аспект, заменять развернутый сюжет безсобытийным мотивом, сосредоточиваться на выражении собственных чувств и погружаться в созерцание. Постепенно на первый план выдвигалось субъективное начало, что в конце концов привело к своеобразной апологетике субъективизма.

Параллельно шел процесс освобождения искусства от той, во многом служебной, роли, которую оно прежде выполняло в русском обществе, озабоченном разрешением наболевших социальных проблем. Между самими поборниками нового движения подчас возникали споры. Но эти внутренние споры не ослабили общего порыва к новым принципам художественного мышления. Пусть искусство так и не освободилось от тех проблем, которые не укладывались в параметры «чистой» эстетики, и вплоть до авангардных своих проявлений оставалось «философией в красках», продолжало выполнять пророческую функцию, оно все более укреплялось в своей специфике, полагаясь на внутренние возможности.

Что касается отношения художника к окружающему миру, то здесь процесс пролегал через все более последовательное преображение реальности Мастер-творец проникал сквозь внешнюю оболочку явлений, стремясь раскрыть их глубинную сущность и полагая художественным образ местом пересечения феноменального и ноуменального. Он рассчитывал на многогранность и многозначность этого образа, его несводимость к какому-то определенному понятию. Реальность преображалась, как бы про ходя различные стадии пересоздания — на уровне сюжета, средствами театрализации действительности, с помощью возрождения мифологического мышления. В соответствии с этим менялась жанровая структура. Жанры, предусматривавшие прямые формы общения искусства и действительности, такие как бытовой жанр или пейзаж, уступали место историческому, мифологическому, подготавливая полную отмену того принципа жанрового структурирования, который существовал в течение многих столетий.

Мифологизированное мышление завоевывало все более прочные позиции в изобразительном искусстве. Расширение сферы его действия определило смену традиционных ориентиров, поворот от классического наследия к различным формам примитива, что давало художнику дополнительное право преображать реальность. Как цель постижения эта реальность все более последовательно утрачивала земные формы, приобретала вселенский, а подчас космический характер. Искусство стремилось прозреть такие закономерности жизни, которые составляли некую параллель законам бытия, ставшим предметом науки и философии XX века. Интуиция художника и «новый рационализм» XX века шли навстречу друг другу, открывая новые горизонты перед искусством.