Он не боялся сделать неправильный шаг, поскольку никакой шаг не заставил бы его долгое время идти в одном направлении и поскольку поворот назад или отход в сторону оставались постоянно и непосредственно доступными альтернативами.
Можно сказать, что в течение жизненного пути у Гейтса не накапливалось ничего, кроме расширяющегося диапазона доступных возможностей" [23, с. 135].
Почему современный глобальный капитализм гораздо меньше, чем капитализм индустриальный, испытывает привязанность к овеществленному капиталу, к определенному рынку рабочей силы и т. п. Лишь благодаря виртуальным деньгам, которые не имеют жесткой привязки к состоянию реального хозяйства и обладают способностью мгновенно перемещаться. «Текучесть» как свойство социального устройства современного общества оказывается связанной с трансформацией денег. Превратившись в «семиотические деньги», в пустые знаки, за которыми не стоят больше реальные отношения обмена, связи человека с предметами, с другими людьми и социальными институтами, деньги действительно дают «диапазон возможностей», и рационализация состоит в его наиболее эффективном использовании. В этой связи снова представляется интересным вывод З. Баумана об особенностях современной рациональности: «Делать „рациональный выбор“ в эру мгновенности означает стремиться к вознаграждению, избегая последствий, и особенно обязательств, которые могут подразумевать такие последствия. Долговременные последствия сегодняшнего вознаграждения ограничивают шансы на завтрашнее вознаграждение. Долговременность превращается из ценного качества в помеху; то же самое можно сказать обо всем большом, твердом и тяжелом — обо всем, что затрудняет и ограничивает движение…» [23, с. 140].
Таким «затрудняющими движение» тяжеловесными факторами, мешающими рациональности, оказываются многие из необходимых атрибутов рациональности модерна. Прежде всего, это формальные предписания, правила и законы веберовской формальной рациональности. Глобальный виртуальный капитал стремится не столько следовать им, сколько избегать таких сфер, где они могли бы ограничивать свободу движения, а также самостоятельно создавать их в соответствии с собственными интересами. Если для развития рационального капитализма, как утверждал М. Вебер, необходимо наличие устойчивой правовой базы, которая бы создавала для него рамочные условия, то для виртуального капитала глобальной экономики финансов предпочтительно отсутствие любых более или менее жестких рамок [11, с. 54; 24, с. 20 — 22].
Порожденные рациональностью модерна устойчивые и однозначные алгоритмы действий в подвижных, непредсказуемо меняющихся условиях «текучей современности» превращаются в источник неуверенности и потенциального риска. Как отмечает 3. Бауман, «наступление мгновенности вводит человеческую культуру и этику на еще не нанесенную на карту и неизвестную территорию, где большинство приобретенных навыков решения жизненных проблем утратило полезность и смысл» [23, с. 140]. Такие атрибуты рационализации, как методичность, ориентация на планомерное движение к заранее намеченным целям в соответствии с тщательно просчитанными средствами их достижения, также утрачивают универсальную значимость. В условиях «текучести» пошатнулись представления об однозначных причинно-следственных связях, линейном детерминизме, соответственно, и об объективных оптимальных путях достижения целей. Если в эпоху становления культуры модерна большим историческим шагом вперед было изживание спонтанности и случайности как проявлений иррациональности, то «текучая современность», напротив, в качестве рациональной стратегии востребует способность не замыкаться в жестких рамках ранее намеченных алгоритмов действий, а принимать спонтанные решения на основании внезапно открывающихся не предвиденных ранее перспектив.
Еще один из специфических типов рациональности, присущих современному обществу, описывает С. А. Кравченко. Он называет его «играизацией» и связывает с наступлением эпохи постмодерна со всеми ее социокультурными особенностями, прежде всего с возрастанием динамической сложности социума и порождением относительного порядка из хаоса множества неупорядоченных флуктуации различных факторов развития. Этот тип рациональности делает возможным «упорядочение неупорядоченности», сочетание рационального и иррационального на основании органичного включения в различные социальные практики «духа страсти, шанса, счастливого случая». К параметрам играизации как «гибридного типа рациональности» автор относит: сознательное принятие отсутствия строгих правил, однозначной детерминированности и каузальности в социальных практиках, требующее активной самоорганизации акторов и развития творчества; гипертрофированную этику успеха; ориентацию на риск и счастливый шанс; снятие противопоставления серьезного и шуточного, реального и вымышленного [22, с. 119; 21; 120 — 124].
Таким образом, важнейшим последствием играизации оказывается признание равнозначности случайного выигрыша и результата долгих методичных усилий, знания и признания правил деятельности и риска, блефа, счастливой случайности. Финансовые практики всегда включали этот элемент, благодаря чему и получили название спекулятивных, однако в условиях разрыва виртуальных денег глобальной финансовой экономики и реального производства и рынка он приобрел особое значение. Можно предположить, что именно такие свойства денег, как абстрактность, безличность, универсальность способствовали развитию играизационного компонента как части финансовых практик, ибо он не возможен или существенно осложнен тогда, когда дело касается реальных факторов хозяйственной деятельности: материальных производственных активов, сырья, энергоносителей, готовой продукции и т. д. Когда семиотические виртуальные деньги больше не соотносятся с процессами в сфере производства и обмена, которые они должны репрезентировать, а пускаются, по выражению Ж. Бодрийяра, в «свободное плавание» [25, с. 75], они из сферы закономерности переходят в сферу случайности, произвола, игры. Деньги перестают быть тем, чем они были для хозяйственных акторов и обычных сберегателей ранее — гарантией надежного будущего, позволяющей защититься от колебаний рынка и разнообразных рисков производства, от случайностей и превратностей судьбы. Деньги сами требуют постоянной защиты от инфляции, спекулятивных обвалов курсов валют и прочих рисков, связанных со случайными флуктуациями финансовой сферы как таковой. Причем эти риски, в полном соответствии с современным пониманием этого явления, представляют собой не только опасность и угрозу, но и потенциальный выигрыш, «шанс», который может обрести игрок, если отважится на рисковые действия, а не будет «отсиживаться», ожидая, когда опасность минет. И это актуально не только на уровне глобальных финансовых игроков, но и простых домохозяев, ищущих возможностей не просто сохранить, а еще и приумножить свои сбережения.
Заключение
Трудно переоценить значение гипотезы о рациональности потребителя для экономической науки. Ведь именно на основе этой гипотезы удалось построить последовательную и непротиворечивую теорию потребления, которая и будет рассмотрена далее.
Споры о реалистичности рассматриваемой гипотезы ведутся и по сей день. Действительно, в состоянии ли человек, подобно электронно-вычислительной машине, мгновенно сравнивать множество вариантов и выбирать самый предпочтительный из всех предлагаемых современной цивилизацией (да еще зачастую в условиях неполноты информации)? Не поддается данная гипотеза и экспериментальной проверке: ведь если человек следует в выборе своей индивидуальной системе предпочтений, то сторонний наблюдатель не может оценить рациональность этого выбора.
Представляется все же, что гипотеза о рациональности верно отражает главное содержание потребительского выбора — желание израсходовать свои деньги самым эффективным способом.
Идеального рационального потребителя называют экономическим человеком (Homo oeconomicus). Как писал известный французский экономист и историк экономической науки Ш. Жид, «Homo oeconomicus — это скелет, но это тот скелет, который позволяет экономической науке ходить» .
В глобальном обществе «текучей современности» — постмодерна семиотические виртуальные деньги оказываются универсальным кодом, обладающим собственными формально-рациональными принципами построения и функционирования и не отражающим процессы в реальности, в том числе реальности хозяйства и рынка. Но может ли такой код выступать фактором рационализации? Как мы показали, рационализация сопряжена с удвоением мира и упорядочиванием, объяснением его на основе нахождения трансцендентных точек, позволяющих мир оценить. Однако код, репрезентирующий реальность, не служит для ее оценки, упорядочивания и объяснения! С помощью кода можно создать лишь один из множества возможных вариантов интерпретации реальности, который будет рационален только в контексте заданной семантики. Поэтому если деньги служили важнейшим фактором и одновременно итогом рационализации рыночного хозяйства, то в условиях развития глобальной виртуальной экономики финансов их можно рассматривать лишь как проявление специфической «квазирационализации» .
1. Вебер М. Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.
2. Вебер М. История хозяйства. Биржа и ее значение. М.: Гиперборея, Кучково поле, 2007.
3. Давыдов Ю. Н. «Картины мира» и типы рациональности (Новые подходы к изучению социологического наследия Макса Вебера) // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.
4. Гайденко П. П., Давыдов Ю. Н. История и рациональность. М.: Изд-во политической литературы, 1991.
5. Schluchter W. Rationalismus der Weltbeherrschung. Studien zu Max Weber. Frankfurt-am-Main, 1980.
6. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К. Социология. М.:КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2000.
7. Зиммель Г. Философия денег // Теория общества: Фундаментальные проблемы. М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 1999.
8. Simmel G. The Philosophy of Money. L., 1978.
9. Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Машина, творящая богов. М.: Центр психологии и психотерапии, КСП+, 1998.
10. Habermas J. The Theory of Communicative Action. Vol. 2. Boston: Beacon Press, 1989.
11. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.
12. Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. М.: РОССПЭН, 2004.
13. Аболафип М. Рынки как культуры: этнографический подход // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. М.: РОССПЭН, 2004.
14. Козин Ш. К., Ахметова М. В. Мифологический мотив и манипулятивная деятельность на финансовых рынках. Современная российская мифология. М.: РГГУ, 2005.
15. Матвеев С. Магия денег. М.: Рипол, 2005.
16. Радаев В. В. Уроки финансовых пирамид, или что может сказать экономическая социология о массовом финансовом поведении // Мир России. 2002. Т. 11. N 2 (http ://www.socio.ru/wr/2 — 02/Radaev.htm)
17. Кузина О. Е. Иллюзия рациональности: влияние коллективных представлений на инвестиционное поведение вкладчиков финансовых пирамид // Вопросы социологии (тематический выпуск), 1998.
18. Гастев А. К. Как надо работать. М.: 1972.
19. Ritzer J. The Macdonaldization of Society. Pine Forge Press, 2000.
20. Юров А. В. Наличные деньги в эпоху развития электронных технологий // Деньги и кредит. 2001. N 10.
21. Зелизер В. Социальное значение денег. М.: Дом интеллектуальной книги, ГУ ВШЭ, 2002.
22. Кравченко С. А. Нелинейная социокультурная динамика: играизационный подход М.: МГИМО-Университет, 2006.
23. Бауман З. Текучая современность. М., СПб.: Питер, 2008.
24. Бауман З. Глобализация: последствия для человека и общества. М.: Весь мир, 2004.
25. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. стр. 48
