Потерянное поколение в творчестве Ремарка и Хеменгуэя

— Это от жары. — Нет. Ведь еще только весна.

На душе у меня тяжело. — Вам опротивела война? — Нет. Но я ненавижу войну. — Я тоже не нахожу в ней удовольствия, — сказал я.

Он покачал головой и посмотрел в окно. — Вам она не мешает. Вам она не видна. Простите. Я знаю, вы ранены.

— Это случайность. — И все-таки даже раненый, вы не видите ее. Я убежден в этом. Я сам не вижу ее, но я ее чувствую немного".

Речь идет о войне в широком смысле этого слова, не только между представителями разных государств или какой-то одной страны, а о вечной войне между добром и злом для религиозного человека, о вечной войне человека и природы, стихии внутри естественнонаучного мира для неверующего, смотря, кто и что выбирает. Самого Хемингуэй очень занимала эта мысль. И он четко говорит об этом в речи на 2-ом Конгрессе американских писателей: «…Но всякому писателю, захотевшему изучить войну, есть и долго еще будет куда поехать. Впереди у нас, по-видимому, много лет необъявленных войн. Писатели могут участвовать в них по-разному. Впоследствии, возможно, придут и награды. Но это не должно смущать писателей. Потому что наград еще долго не будет».

Оказывается и для Генри есть непознанное в сфере чувственных восприятий. Для него острота переживания чувственного мира достигает своей высшей точки, когда он предается алкоголю и любви. А священник вообще отвергает такой подход: «…Неправда. Те ночи, о которых вы мне рассказывали.

Это не любовь. Это только похоть и страсть. Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить". Мостик, который выбирает Фредерик, пытаясь понять священника — любовь к женщине, когда половое влечение уже достигает статуса любви. Но священнику, как и до определенного времени Генри, не знакома эта сфера. Фредерик пытается вызвать у него ассоциацию с любовью к матери, но священника не впечатляет и это сравнение. Он наделен любовью к Богу, как талантом, как абсолютным музыкальным слухом, с детства.

Фредерику предстоял нелегкий путь духовного мужания. И первой ступенькой для него могла стать только любовь к женщине, через восприятие ее не только как сиюминутного средства, позволяющего на мгновение забыть о бессмысленности существования, а как ориентира в поисках духовного смысла. На момент разговора со священником в госпитале ему еще не открылся истинный смысл его отношений с Кэтрин. Роль священника — указать на следующий этап этих отношений, на открытие подлинной сути любви: «желания жертвовать собой». Священник уходит, а Фредерик начинает мечтать о высокогорном местечке Абруцци.

Хемингуэй конкретно ни на чем не настаивает, не пытается что-то дискредитировать, а что-то утвердить наверняка. Он просто показывает, как может быть. Берущие за душу сцены, взывающие жалость и вопрос «почему?», «во имя чего?» подчеркивают человеческое одиночество перед лицом страданий и смерти. Свойственное всем без исключения желание в критический момент уцепиться за что-то, будь то слово «мама» или имя Богородицы. Но чтобы цепляться, надо оставаться, чтобы искать и думать, необходимо быть свидетелем событий, существовать. Герою предоставляется такая возможность.

Генри — лейтенант санитарной службы, насмотревшись на сотни искалеченных войной людей, их страдания и смерть, дезертирует из армии. Он хочет спасти свою любовь, будущего ребенка. Он заключает сепаратный мир — дезертирует с фронта и бежит с Кэтрин в нейтральную Швейцарию. Герои попадают в страну, которая не принимала участия во Второй мировой войне, но ее влияние ощутимо и здесь: изменился уклад жизни, изменились люди. Но чем полнее их счастье, тем острее становится ощущение хрупкости этого счастья. Развязка не заставляет себя ждать — Кэтрин умирает при родах. Вот так, думает опустошенный Генри, все всегда кончается этим — смертью. Тебя швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда застанут врасплох, убивают.

Никому не дано спрятаться ни от жизни, ни от смерти. Генри остается один, без надежды на будущее. Его желание избежать войны приводит к опустошению и одиночеству.

Герой Хемингуэя развивается от ранних произведений писателя к поздним, и представление об его эволюции будет неполным при отсутствии анализа «поздних» героев автора. Многие герои Хемингуэя 40−50-х годов типологически близки к излюбленным героям зарубежной литературы XX века. Образы героев «поздних» произведений Э. Хемингуэя находятся в непосредственной связи с героем «потерянного поколения», получившего воплощение в творчестве писателя 20-х годов. «…Он — свой герой, — подчеркивает И. Кашкин, — тот, кому отданы все симпатии, даже любовь автора. Писатель не может (да и не хочет) стоять над ним. Они тесно сомкнуты, их жизнь, их мысли, их трагедии — нераздельны. Такой персонаж, при всей его — часто вполне осознанной автором — неполноценности, вырастает до размеров положительного героя, истинного выразителя эпохи».

«Иметь и не иметь» (1937) — увлекательное, стремительное и жесткое повествование о флоридском рыбаке Гарри Моргане, который мирно зарабатывает на жизнь. Однажды, волею судьбы он становится контрабандистом. Спасши китайцев нелегалов от верной смерти, он обрекает себя на их ропот. Совершая рядовой рейс с грузом виски — лишается руки и лодки.

Но нет такого закона, чтобы человек голодал, и Гарри вновь соглашается перевезти нелегалов. Пассажирами оказываются кубинские революционеры, ограбившие банк. Господи, думает Гарри, чтобы помочь людям, они грабят и при этом убивают таких же простых людей. Все сошли с ума. Гарри понимает, что кубинцы после завершения всех дел пустят его в расход. Чтобы остаться в живых, он нападает первым.

Смертельно раненный, Гарри мучительно думает: «На лодке куча денег, а я ни цента не могу передать семье. Я откусил больше, чем смог прожевать». Гарри еще жив, хотя и без сознания. Он бормочет: «Человек один не может ни черта». Корабль береговой охраны тянет лодку Гарри на буксире к пристани мимо стоящих у причала яхт богачей. А на этих яхтах идет своя жизнь, другие заботы. На одной — выпускник Гарварда миллионер Уоллэйс кутит с вконец разорившимся типом. На самой большой и роскошной — шестидесятилетний хлебный маклер ворочается на постели, встревоженный последним финансовым отчетом. На яхте рядом известный плейбой спит со своей любовницей — женой знаменитого голливудского режиссера, которая лежит подле него без сна, размышляя почему мужчины такие негодяи.

Герои литературы «потерянного поколения» постарели, не зная юности, им очень трудно жилось и позднее: в годы инфляции, «стабилизации» и нового экономического кризиса с его массовой безработицей и массовой нищетой. Им трудно было везде — и в Европе и в Америке, в больших городах шумных, пестрых, суматошных, лихорадочно деятельных и равнодушных к страданиям миллионов маленьких людей, кишевших в этих железобетонных, кирпичных и асфальтовых лабиринтах. Не легче было и в деревнях или на фермах, где жизнь была более медлительной, монотонной, примитивной, но такой же равнодушной к бедам и страданиям человека.

И многие из этих мыслящих и честных бывших солдат с презрительным недоверием отворачивались от всех больших и сложных общественных проблем современности, но они не хотели быть ни рабами, ни рабовладельцами, ни мучениками, ни мучителями.

Они шли по жизни душевно опустошенные, но упорные в соблюдении своих простых, суровых принципов; циничные, грубые, они были преданы тем немногим истинам, к которым сохранили доверие: мужской дружбе, солдатскому товариществу, простой человечности.

Насмешливо отстраняя пафос отвлеченных общих понятий, они признавали и чтили только конкретное добро. Им внушали отвращение высокопарные слова о нации, отечестве, государстве, и они так и не доросли до понятия класса.

Они жадно хватались за любую работу и трудились упорно и добросовестно, — война и годы безработицы воспитали в них необычайную жадность к производительному труду. Они бездумно распутничали, но умели быть и сурово-нежными мужьями и отцами; могли искалечить случайного противника в кабацкой потасовке, но могли без лишних слов рисковать своей жизнью, кровью, последним имуществом ради товарища и просто ради человека, возбудившего мгновенное чувство приязни или сострадания.

Их всех называли «потерянным поколением». Однако это были разные люди — различны были их социальное положение и личные судьбы.

Заключение

Писатели разных стран в своих произведениях поднимают вопрос о коллективной ответственности нации, народа за разжигание войны и о личной ответственности каждого за пассивность в антивоенной борьбе.

В эпохи катастроф сознания поиски ценностей (смыслов) и норм приобретают трагическую напряженность. Конечно, духовный поиск как таковой — всегда удел немногих. Но вменяемый человек осознает неотменимую обязательность этического выбора и поддержания социально важных норм. Даже безрелигиозное «потерянное поколение», так ненавидевшее громкие слова, нуждалось в своих героях — и они явились в творчестве Хемингуэя и Ремарка.

Это поколение, из-за лучших чувств потратило свою жизнь впустую. Оно только ело, пило, спало и разрушало все вокруг себя. Оно погрязло в собственном уничтожении по уши. В общем балансе развития человечества оно оставило ноль. Ноль с огромным количеством ни на что кроме убийства не пригодных машин. И вот именно потому оно считается потерянным.

Литературу «потерянного поколения», возникшую в двадцатые годы, создавало творчество разных писателей — таких, как Хемингуэй и Ремарк.

Однако различия идейного и творческого развития этих литературных «ровесников» были весьма существенны. Они сказались в последующих судьбах писателей «потерянного поколения». Хемингуэй вырвался за пределы трагически безысходного круга его проблем и его героев благодаря участию в героической битве испанского народа против фашизма. Несмотря на все колебания и сомнения писателя, живое, горячее дыхание народной борьбы за свободу придало новые силы, новый размах его творчеству, вывело его за пределы одного поколения.

Ремарк дольше других старался держаться в русле, намеченном уже в самом начале его творческой жизни, и сохранить в годы новых великих потрясений неустойчивое равновесие трагического мироощущения своей молодости.

Литература

«потерянного поколения» была литературой протеста, литературой отрицания, стоического, как у Хемингуэя, яростного, как у Ремарка.

Бергельсон Г. Во имя мира // Ремарк Э. М. Собрание сочинений: В 5 т. Перевод с немецкого И.Шрайбера. — М.: Правда, 1985. С.5−13.

Кашкин И.А. Э. Хемингуэй: Критико-биографический очерк. — М.: Художественная литература, 1966. 109с.

Ремарк Э. М. Собрание сочинений: В 5 т. Перевод с немецкого И. Шрайбера. — М.: Правда, 1985.

Советский Энциклопедический Словарь.

М., 1989. 1087с.

Хемингуэй Э. Речь на 2-м Конгрессе американских писателей «Писатель и война» // Писатели США о литературе. — М.: Прогресс, 1982. -С.

92.

Хемингуэй Э. Собрание сочинений: В 4 т. — М.: Иностранная литература, 1982.

Советский Энциклопедический Словарь.

М., 1989. С. 670.

Бергельсон Г. Во имя мира // Ремарк Э. М. Собрание сочинений: В 5 т. Перевод с немецкого И.Шрайбера. — М.: Правда, 1985. С.5−13.

Ремарк Э. М. Собрание сочинений: В 5 т.: Перевод с немецкого И. Шрайбера. — М.: Правда, 1985. Т.

3. С.

45.

Ремарк Э. М. Собрание сочинений: В 5 т. Перевод с немецкого И. Шрайбера. — М.: Правда, 1985. Т.

5. С.

34.

Там же, с.

49.

Бергельсон Г. Во имя мира // Ремарк Э. М. Собрание сочинений: В 5 т. Перевод с немецкого И.Шрайбера. — М.: Правда, 1985. С.

12.

Кашкин И.А. Э. Хемингуэй: Критико-биографический очерк. — М.: Художественная литература, 1966. С.

12.

Там же, с.

15.

Хемингуэй Э. Собрание сочинений: В 4 т. — М.: Иностранная литература, 1982. Т.

3.С.

465.

Хемингуэй Э. Собрание сочинений: В 4 т. — М.: Иностранная литература, 1982. Т.

3.С.

466.

Там же, с.

470.

Хемингуэй Э. Речь на 2-м Конгрессе американских писателей «Писатель и война» // Писатели США о литературе. — М.: Прогресс, 1982. -С.

92.

Хемингуэй Э. Собрание сочинений: В 4 т. — М.: Иностранная литература, 1982. Т.

4. С.

23.