Революция и ее герой в романе Леонида Леонова

Формально узнаём, что Дмитрий — сын совсем нищего железнодорожного будочника (это — реверанс автора: дескать, в дооктябрьской России целый народ был нищим), сбежавший изо дому в юном возрасте, проведший молодость непонятно где, — в Гражданскую войну был комиссаром кавалерийского полка. Однако и это важнейшее прошлое героя сообщено читателям одним только называнием, никак не выказано свойствами характера героя, и не узнаём из этих парение практически никаких настоящих эпизодов. (Все мемуары о Гражданской войне — практически игрушечны.) Или — сохранившийся круг ветеранов, боевых товарищей? (Только два: ординарец его Санька-Велосипед стал вором, по-прежнему почитающим своего Хозяина; и другой — Аташез, давешний помощник полковой ячейки, теперь — директор, советский чин, но — эпизодическое лицо.) Доложено мимоходом: позже, за самовольство, Векшин был отведен с должности — однако никак не следовательно, чтобы судим? и как и когда оставил партию большевиков, или из Красной армии?

Потом одно замечание о 1924 годе: как скоро в Доме Союзов торчать конура с Лениным, ведь Векшин прогуливался ко гробу: до этого такого «он полон был ожиданий говорить с Лениным, одним-единственным человеком, которому доверялся весь». — Однако вот разливается НЭП, и читатели практически сходу видят Митьку воровским паханом и медвежатником — вскрывателем сейфов. Правда в каком-то полусознательном состоянии. Замах плана можно понять: красный комиссар — и внезапно преступный главарь? — в советское время?&# 160;Однако Леонов — уходит от мотиваций, от разъяснений, в том числе и в ущерб простой живости героя. Воровская компания (тот же Санька-Велосипед, и Донька, и Панама-Толстый, и балтийский моряк Анатолий Машлыкин, в Гражданскую «одиннадцать атаманов своими руками задавил», и убийца Аггей) обрисована наглядно. В особенности Санька-Велосипед, надумавший «завязать» воровскую практику, соединившийся с симпатичной тихой женщиной и против воли вырываемый Хозяином в «ремесло», — мстит ему тем, что выдаёт. Большую часть романа Митька беспокойно ходит, выискивая, у кого утолить душу — либо у Маши Доломановой, отвергнувшей его любимой еще подростковых лет и тоже опустившейся в воровской мир; либо у сумасброда-слесаря одинокого Пчхова (исповедуется ему: «Обрублен я и боли не чувствую»); либо у влюблённой в него соседки по коммунальной жилплощади. То — нездоров влёжку, то в сумбуре, то в нём какие-то «голоса кричат, разрывают», то галлюцинации; то в нём «непомерно очищенные мысли», какие-то внутренние разумные монологи, очевидно не по нему.

(Портит и лобовое авторское объяснение: «Лишь на перегоне двух эпох, в эпизод большого переустройства, возможно это болезненное метание»). Вслед этим шатаниям бредёт и читатель в стремлению осознать, чем же закончится. Воровское «ремесло» представлено одним случаем, неудачным. Правда один раз поход «шалмана» для картёжной забавы.

Кто-то выдал их милиции. Подозрение-домысел, кажется, на возлюбленную Машу — и к концу II части мнится, что Митька приготовляется к расправе — не открытой нам, и тем загадочней (II, 17). Наиболее противоестественное, что Митька не скрывается, проживает открыто, при прославленной его воровской известности, — и ни один человек его не арестовывает. Это — плоды века «социальной близости»? власти заняты «контрреволюционерами». Всё тот же Аташез ободряет Митьку: не задержу тебя, «такие нам нужны. Ты дороже 40 тысяч [человек?

рублей?] стоишь", уезжай-ка ты из Москвы в 24 часа. Однако Митька с атаманской малодвижностью и не шевелится на совет. Так и не освоясь с главным героем романа, плохо развидев его и не осмыслив — читатель к концу книги вознагражден дорогим социалистическим выводом: Митька уехал в далекое сельское мпоселение, пошёл к лесорубам, выучился у их работать, потом поступил на завод, сразу пошел учиться, — ну и так стал приличным членом общества. И не опорочил своего комиссарского прошлого. Очень примечателен момент встречи Митьки и его боевого товарища Арташеза в рабочем кабинете последнего.

Незадолго до этого Митька и Аггей совершили кражу из сейфа. При встрече вор и теперь уже директор Арташез ведут себя далеко не как старые фронтовые друзья. Оба они в первые мгновенья обрадовались, однако, заглушают в себе вспыхнувшую радость встречи. Арташезу известно, что около ограбленного сейфа было найдено завернутое в бумажку кольцо, которое когда-то хотел подарить Митька своей возлюбленной Маше Доломановой. Диалог строится напряженно, автор неоднократно употребляет средства выразительности не свойственные описаниям дружеских посиделок: «мягчайшее, как западня, кожаное кресло», «Тот не отвечал пока, только хмуро удивлялся, точно видел мертвого», «Какой, к черту, родильный дом? Вы в морг попали! «и т.п. Диалог их походит более на обоюдный допрос.

Оба героя находят друг друга круто и бесповоротно изменившимися, утерявшими то, что делало их когда-то друзьями. Арташез отдает Митьке кольцо, бывшее важной уликой, и тот не боясь быть разоблаченным хватает его, а затем прячет в карман. В конце их диалога автор употребляет выражение «между бывшими друзьями», актуализируя ставшее уже очевидным для читателей происшествие. Примечательна сама полнота охвата авторским вниманием всех форм самовыражения героев через писательство — сочинительство — рассказывание, кроме, может быть, записной книжки Фирсова, совпадающих с их художественной формализацией как вводных факторов. Однако, точно обозначая жанровые координаты всех «текстов персонажей о реальности», автор избегает идентификации и номинации их по признаку вводности, специально акцентируя их «надситуативный смысл». Многокоординатность художественного почерка Леонова позволяет извлекать из романа «Вор» разные смыслы соответственно целевым установкам исследования. Особый характер литературоведческой рецепции в данном случае может быть объяснен стремлением автора представить персонажные тексты как «акты жизни», как способ выявления живой души героя и непосредственности его связи с бытием, что действительно давало возможность видеть, как «в столкновении текстов проявляется корректирующая сила реальности, — что кардинально отличает структуру леоновского романа от метатекстовой структуры постмодернистского современного романа».

Заключение

.

Роман «Вор» проникнут волнением создателя за судьбы революции. Угроза показывалась ему со стороны нэпманов (Заварихин), кулацких частей села (Леонтий Векшин), городского мещанства (Чикилев), разложившихся опустившихся слоев. Тема обличения мещанства заняла в романе основное пространство. Тот или другой смысл создатель «Вора» придавал данной теме, ясно из его выражении конца 20-х лет: «Считаю мещанство самой злой… непреодоленной покуда опасностью… Отживший горожанин ничего в соотнесении с своим пореволюционным потомством.

Сегоднящая отрасль его, выкаленная пламенем революции, коварна, предприимчива и мстительна".Главной протагонист романа — Митька Векшин. Он, сообразно идеи автора, выражал собой «стихийные явления» в революции. В последнем прошлом соучастник гражданской войны, лихой кавалерист, однобоко восприняв противоречия нэпа, он решает, что революция погибла, и высоконравственно опускается, делается вором. Автор разъясняет ренегатство героя недостатком знаний, неразвитостью эмоций и разума, то есть «культурной бедностью», незамысловатостью его житейских идеалов, неумением понять, что дороги революции трудны и миссии ее не могут быть достигнуты одними сабельными ударами и разовым натиском. Обрисовав снижение героя, Леонов дальше сосредотачивает внимание на том, как Векшин затевает осознавать ошибочность дороги, в который заступил, как постепенно, перед воздействием уроков жизни в его душе созревает заключение искупить отступничество честным трудом. Однако это развитие характера давалось тяжело. Чувствовалась нехватка познаний в социальной разработке образа. Характер Маши Доломановой постоянно тянет за собой представление о России, упоенной высоконравственной чистотой, которая, казалось, была рождена самой прозрачной речкой Кудемой, беспокойным и бьющим небом надо ней, ее загадочными берегами; понятие о той России, которая не может существовать в отсутствии этой звенящей чистоты, потому и Дмитрий Векшин не может существовать, не загладив собственной вины пред этой чистотой, перед Машей Доломановой. В «Воре» взволнованно, неуверенно и в то же время горячо с нового мира проживает в лице Манюкина Россия бывшая, которая, представлялось, уже израсходовала намеренное ей время, однако, прощаясь с жизнью, униженная, отринутая, она пробует дать родное наследство потомкам, — и дальше подымается со страниц манюкинского дневника беспокойная российская история с петровских до сегодняшних пор, с ее главной неспокойной думою о двух отчужденных Россиях. По-видимому, на скрещении темы России и темы испепеленного нравственными исканиями человеческого сердца и раскрылся во второй редакции «Вора» источник преемственных контактов Леонова с русской классической литературой.

Список использованных источников

«Мысль и слово Леонида Леонова». Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1989.

С. 76—92.Аникин Г. Современный английский роман. Свердловск, 1971.

Ватченко С. А., Максютенко Е. В. Феномен постмодернизма и поэтика «Мага» Джона Фаулза // От барокко до постмодернизма. Днепропетровск, 1997.

С. 127 — 132. Вторая редакция романа «Вор» цитируется по изданию 1982 года, вошедшему в Собрание сочинений в десяти томах (1981—1984).Днепров В. Д. Черты романа ХХ века. М., 1965.

Зарубежная литература ХХ века / Под ред. Андреевой Л. Г. М., 1990.

История русского романа. В 2-х т. — М.-Л.: Наука, 1964.

— 478 с. История русской литературы. В 4-х томах. Том 3. ;

Л.: Наука, 1980. — 452 с. Левин Ю. И. Повествовательная структура как генератор смысла: текст в тексте у Х. Л.

Борхеса // Текст в тексте. Труды по знаковым системам XIV. Тарту, 1981.

Леонид Леонов. Вор. Роман. М.: Голос, 1994. С.

666. (Ссылки на это издание даны в тексте в скобках с указанием страницы.)Леонов Л. Собр.

соч.: В 10-ти томах. М., 1984. Т.Х. С.

10. Литературное наследство. Т.

84. Иван Бунин. Кн.

2. М., 1973. С.

495. литературный энциклопедический словарь. — М.: Просвещение, 1987. — 684 с. Литературоведение: Справочные материалы.

— М.: Мысль, 1988. — 312 с. Салтыков-Щедрин М. Е. Собр.

соч. в 20-ти т. Т. 17. — М.: Литература, 1975.

— 388 с. Томашевский Ю. В.

Литература

 — производство опасное… // М. Зощенко: жизнь, творчество, судьба. — М.: Проспект, 2004. — 216 с. Хрулев В. И. Художественное мышление Леонида Леонова.

Уфа, 2005. С. 87. Чудакова М.

Литература

советского прошлого // Избранные работы. — М.: Лингва-Центр, 2001. Т. 1.

— 264 с.