А. П. Чехов и русское общество 1880-1917 гг

Предметом исследования в работе является формирование писательской репутации А. П. Чехова при его жизни и в первое десятилетие после его смерти вплоть до 1917 года, который стал границей не только в общественно-политической, но и литературной жизни страны.

При жизни Чехов пользовался ни с чем не сравнимой любовью читателей-современников1, однако даже внутри одного литературно-критического направления не обнаруживается единства отношения к писателю. Яростное неприятие Чехова 3. Гиппиус сочетается с обоснованием того, что Чехов — писатель-символист у А. Белого. Высоко оценивший Чехова сотрудник народнического журнала Л. Е. Оболенский в 1880-е гг. оказался в оппозиции по отношению к безусловно авторитетному народническому же «властителю дум» — Н. К. Михайловскому. Такой разнобой приводил к тому, что исследователи восприятия творчества Чехова в критике утверждали, что анализировать нужно отношение к писателю каждого отдельного критика, а не направления. Кроме того, изучение символисткой, марксистской, народнической и пр. критики о Чехове неизменно приводило исследователей к одинаковым выводам о том, что Чехов был оценен ее представителями, но «недопонят». А причины исключительной читательской любви к писателю казались малопонятными как современникам, так и потомкам. Л. Е. Оболенский писал о том, что если «любому из современных интеллигентных русских предложить вопрос, кто из новейших писателей-беллетристов привлекает к себе наибольшее внимание публики», то обязательно будет назван Чехов. О нем спорят и пишут, хотя у него нет таких масштабных произведений, как «Война и мир» Л. Н. Толстого, как романы Ф. М. Достоевского, и вообще он прославился «мелкими этюдами"2.

Теперь среди портретов «любимых писателей» вы во всякой образованной семье, в комнатке всякого студента или курсистки встретите портрет или карточку «Антона Чехова», — писал В. Розанов (Розанов, В. Наш «Антоша Чехонте» // Русское слово, газ. — М., 1910. — 17 янв.).

Оболенский, Л.Е. М. Горьким и причины его успеха. Опыт параллели с А. Чеховым и Глебом Успенским. Критический этюд / Л. Е. Оболенский. — СПб.: Изд. В. И. Губинского, 1903. — С. 3−5.

Парадокс этот объясняется тем, что Чехов оказался как писатель собеседником не критиков, т. е. профессиональных читателей, несущих груз уже сложившихся традиционных подходов к литературе (на рубеже веков это социологич-ность, анализ произведения через систему персонажей, через отражение считающихся верными философских идей и т. п. — что, собственно, объединяет и народническую, и символистскую критику при всей их противоположности), а обычного среднего интеллигентного читателя. Взаимодействие Чехова с этим читателем, роль читателя в формировании писательской репутации Чехова (а отголоски представлений того времени до сих пор актуальны в литературоведении и массовом сознании) и стали предметом исследования в диссертации.

Степень разработанности проблемы. История критического восприятия творчества А. П. Чехова в России кажется достаточно изученной. Есть специальные работы, в том числе диссертация М.А. Муриня1, ряд исследований и антологий критических и театральных материалов И. Е. Гитович, В. Б. Катаева, А. П. Ку-зичевой, A.C. Мелковой, И. Б. Ничипорова, М. О. Одесской, Э. А. Полоцкой, С. ле Флеминга, И. С. Сухих, А. Д. Степанова, А. П. Чудакова и др. — они посвящены изучению истории прижизненной и посмертной критики о писателе. Отдельные наблюдения, связанные с восприятием творчества Чехова, есть в четырехтомной коллективной монографии «Литературный процесс и русская журналистика конца XIX — начала XX веков», в работах по истории русской критики данного периода (это диссертации и исследования М. В. Михайловой, М. Ю. Эделынтейна, В. Н. Крылова, Е. В. Ивановой и др.), в комментариях к Полному академическому собранию сочинений Чехова в 30 тг. Однако, например, в статье И. Е. Гитович «Литературная репутация Чехова в пространстве российского XX века: реальность и аберрации (К постановке вопроса)» поставлены актуальные проблемы изучения.

Муриня, М. А. Чеховиана начала века (структура и особенности) / М. А. Муриня // Чеховиапа. Чехов и «серебряный век». — М.: Наука, 1996. — С. 15−22- Муриня, М.А. А. П. Чехов в русской критике и культурном сознании начала XX века (1900;1917) / М. А. Муриня: дне.. канд. филол. наук. — СПб., 1992; Полоцкая, Э. А. Чехов: Личность, творчество / Э. А. Полоцкая // Время и судьбы русских писателей. — М., 1981. — С. 282−343- Семанова, М. Л. Чехов и советская литература / M.JI. Семанова. — М., Л.: Сов. писатель, 1966. — 311 е.- Катаев, В. Б. Чехов плюс.: Предшественники, современники, преемники / В. Б. Катаев. — М.: Языки славянской культуры, 2004. — 392 с. и др. Огромное количество работ посвящено «чеховскому присутствию» в литературе XX в., в литературе постмодернизма и в современной новой драме — но проблема «Чехов и русская культура 1917 — начала XXI в.» осталась за пределами нашего внимания. литературной репутации писателя: какие факторы ее определяли и какие методологические приемы позволят литературоведению их выявить? в какой мере литературная репутация соотносится со смыслами произведений писателя? какие существуют клише в наших представлениях об истории литературной репутации Чехова? как выявить те особенности психологии читателя, что определяли на протяжении XX века отношение к Чехову?1.

Действительно, несмотря на огромную работу, проделанную исследователями, нет исследования, которое, во-первых, показало бы формирование литературной репутации Чехова последовательно, как целостный процесс2, во-вторых, необходимо не просто констатировать, каковы этапы формирования представлений о Чехове и каковы основные черты этих этапов, к каким выводам приходили современники, но выявить механизм этого процесса. Это и определяет новизну нашей работы в практическом и теоретическом аспектах.

Актуальность исследования определяется тем, что в последние годы российское литературоведение чувствует необходимость возвращения к историческому изучению литературы, но на новом, не вульгарно-социологическом уровне историзма. В чеховедении многие исследователи заявили о необходимости «вернуть Чехова его историческому времени» — без этого есть опасность того, что мы окажемся в научном тупике. Именно этим определяется появление многих работ-это публикации критических и мемуарных материалов, издание Летописи жизни и творчества А. П. Чехова в 6 тт., издание объемного тома «Таганрог и Чеховы» и пр. Данное исследование находится в русле современных требований.

Определение методологических принципов построения истории литературной репутации А. П. Чехова было невозможно без обращения к исследованиям, которые стали теоретической базой работы — это исследования по социологии литературы.

Гитович, И. Е. Литературная репутация Чехова в пространстве российского XX пека: реальность и аберрации (К постановке вопроса) / И. Е. Гитович // БииНа КоББка. XVI. — Varszawa, 2005. — С. 15−26.

2 В работе А. П. Кузичевой «Театральная „чеховиана“» (Кузичева, А.П. А. П. Чехов в русской театральной критике: Комментированная антология. 1887−1917 / А. П. Кузичева. — М.: Чеховский полигр. комбинат, 1999. — 541 с.) некоторые близкие к нашей задачи решаются на материале отношения к Чехову-драматургу, а не всего комплекса источников. В диссертации М. А. Муриня, содержащей важные наблюдения над чеховианой начала XX в., отношение к Чехову в основном рассматривается как некая «ситуация», т. е. в статике более, чем п динамике.

Во-первых, это работы о взаимосвязи литературы и реальности. Устарели те работы по социологии литературы, которые прямолинейно воспринимают литературу как адекватное или неадекватное зеркало эпохи. Текст писателя не связан со своей эпохой механически, его связь с действительностью проявляется не в «рассказывании» о современных писателю событиях — он отражает фундаментальные особенности коллективных представлений и коллективных фантазий, т. е. систему ценностей. Именно поэтому, полагают исследователи, не второстепенные писатели, в творчестве которых, казалось бы, подробно описаны быт и правы времени, а великие писатели, «символически воплощающие идеологемы современников», оказываются ближе к своей эпохе1.

Литература

наряду с интенциями автора и пр. отражает ценности своего времени, в связи с чем необходимо выявить природу этих ценностей, представления о человеке и смысле жизни в данную эпоху, надежды и мечты, «способ чувствования», причем исследователь должен выявить социально-культурное значение этой внутренней жизни конкретных людей прошлого. Ыа этой основе («разговора о ценностях») строятся взаимоотношения писателя с его читательской аудиторией: в каждый конкретно-исторический момент отношение к писателю определяется совпадением или конфликтом ценностей2.

Для характеристики отношений писателя и общества используется понятие «литературная репутация». Оно было введено И. Розановым в 1920;е гг., при этом он обратил внимание на некоторые закономерности формирования литературных репутаций писателей — в частности, он говорил о «ритме эпох» в притяжении и.

Gameson, F. The political Unconscious Narrative as a Socially Symbolic Act / F. Gameson. — U.K.: Methuen and Co.Ltd., 1981. — P. 34−42 и далее.

См., напр.: Гудков, Л., Дубин, Б., Страда В.

Литература

и общество: Введение в социологию литературы / Л. Гудков, Б. Дубин, В. Страда. — М.: РГГУ, 1998. — 80 е.- Гудков, Л., Дубин, Б.

Литература

как социальный институт / Л. Гудков, Б. Дубин. — М.: Повое литературное обозрение, 1994. — 352 е.- Laurenson, D., Swingewood, A. The Sociology of Literature. — L., 1971. — P.10−25- Lowenthal, L. Literature and the Image of Man. — Boston: Beacon Press, 1957; Berger, M. Real and imaged worlds. The novel and Social Sciences. — Cambridge, 1977. — 303 p.- Nisbet, R. Sociology as an Art Form. — London, 1976. — 145 p.- Borenstein, A. Redeeming the Sin. Social Science and Literature. — N.Y., 1978. — 269 p.- Shils, E. Metropolis and Province in Intellectual Community// Shils E. Selected papers. — V.l. — Chicago, London, 1954; Rosengren, K.E. Sociological aspects of the literary system. — Stockholm, 1968. -216 p.- Ward, A. Book production, fiction and the German reading public, 1740−1800. — Oxford, 1974; Richetti, J. Popular fiction before Richardson. — London, 1969. — 274 p.- Coste, D. Three conception of the reader and their contribution to a theory of the literary text. — Copenhagen, 1979. — Orbis Litterarum. — V. 34, N 4. — P. 271−286- Cavelti, J. Adventure, mystery and the romance. -Chicago, London, 1976.-336 c.- Schonert, J. The Social History of Geman Leterature: Poetics 14 (1985). — P. 303−319 и др. работы. отталкивании общества по отношению к явлению литературы1. А. Рейтблат определял литературную репутацию как «представления о писателе и его творчестве, которые сложились в рамках литературной системы и свойственны значительной части ее участников (критики, литераторы, издатели, книготорговцы, педагоги, читатели). Литературная репутация в свернутом виде содержит характеристику и оценку творчества и литературно-общественного поведения писателя <.> существование литературных репутаций необходимо для структурирования литературной системы, поддержания впутрилитературной иерархии, обеспечивающей ее функционирование и динамику"2. Как писала И. Е. Гитович, «реальное присутствие писателя в культурном пространстве других эпох, начинающееся после его смерти, не в последнюю очередь связано с феноменом литературной репутации. Хотя это понятие как самостоятельный конструкт в литературоведении до сих пор не сложилось, им охотно пользуются как общепонятным. <.> Под литературной репутацией следует понимать сложившееся в общем культурном сознании мнение о писателе и его месте в литературной иерархии, так или иначе влияющее на установку восприятия его следующими поколениями. Оно не остается неизменным, и из истории литературы мы хорошо знаем, что репутация меняется иной раз так резко, что надолго выталкивает какое-то имя из активного словаря культуры"3. Не вызывает сомнения мысль о том, что мы никогда не видим текст как «вещь в себе» — мы видим его только через призму унаследованного нами интерпретационной традиции и даем собственную интерпретацию в терминах интерпретационно4 го кода своего времени, т. е. вне литературной репутации писатель не воспринимается ни обычным читателем, ни критиком, ни литературоведом.

И в теоретическим, и в историко-литературном, практическом, аспектах проблема литературных репутаций в полной мере не изучена.

Розанов, И.II. Литературные репутации: Работы разных лет / И.II. Розанов. — М.: Советский писатель, 1990. — 464 с. См. также о литературных репутациях: Богомолов П. А. Литературная репутация и эпоха / II.Л. Богомолов // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. — М.: НЛО, 1995. — С. 57−66.

2РеПтблат, А. И. Как Пушкин вышел в гении. Историко-социологические очерки о книжной культуре пушкинской эпохи. — M.: 11ЛО, 2001. — С. 51 -52.

3Гигович, И. Е. Литературная репутация Чехова в пространстве российского XX пека: реальность и аберрации (К постановке вопроса) / И. Е. Гитович // Studia Rossica. XVI. — Warszawa, 2005. M С. 16.

4Gameson, F. The political Unconscious Narrative as a Socially Symbolic Act. — U.K.: Methuen and Со.Ltd., 1981. -P.9.

К сожалению, часто работы по истории литературных репутаций в рамках ис-торико-функционального подхода отличает несколько недостатков.

Во-первых, отдельные исследования бывают описательны и посвящены од-ному-двум вырванным из общего контекста эпизодам восприятия писателя — а потому не ясно, какие общие закономерности проявились в этих эпизодах, какой в них смысл и пр., между тем эпоха как контекст создания произведения объединяет и автора, и произведение, и читателей-современников. Как отмечают B.C. Жидков и К. Б. Соколов, «изучение художественной <.> следует анализировать в общем комплексном социальном контексте"1. Особенно важно изучение публики при обращении к переходным эпохам, каковой и был рубеж веков. Как отмечал Н. Хренов, в такие эпохи переход от одной системы ценностей к другой «или может представать резким разрывом между системами ценностей, или же соответствовать преемственности, когда разрыв нейтрализуется сохранением существующих ценностей и их полным или частичным включением в новую систему ценностей"2. Во-вторых, в качестве источника используется в первую очередь литературная критика (а чаще это единственный источник, поскольку эти тексты можно легко выявить путем просмотра основных толстых литературных журналов и ведущих газет), а это только один из возможных источников — для изучения взаимоотношений писателя и общества необходимо существенно расширить их круг. Необходимость изучения публики на материале большого круга разнообразных источников была отмечена в работах по массовой культуре Н. М. Зоркой, в исследованиях по социологии литературы Л. Д. Гудкова, Б. В. Дубина, В. Страда, А. И. Рейтблата, М. Ю. Берга, Е. И. Высочиной, Г.-Г. Гадамера, С. И. Кормилова, В. Е. Хализева, Л. В. Чернец, М. Н. Эпштейна, X. Яусса и др., в работах о соотношении классики, беллетристики, массовой литературы, по истории читателя в России В. М. Марковича, В. В. Прозорова, Ю. М. Лотмана, М. А. Черняк и др. В-третьих, история формирования литературной репутации предстает зачастую как нечто линейно и логично развивающееся, как путь прогресса в осмыслении писателя. Ме.

Жидков, B.C., Соколов К. Б. Искусство и общество. — СПб.: АЛЕТЕЙЯ, 2005. — С. 14−16.

2Хренов, 11. Публика в истории культуры: Феномен публики в ракурсе психологии масс. — М.: Аграф, 2007.-С. 364. жду тем это процесс сложный, запутанный, в котором в каждый момент действует множество противоположных факторов.

Наиболее полно изучена эволюция представлений русского общества о писателе в связи с A.C. Пушкиным1, именно по отношению к Пушкину было сформулировано: «Образ писателя — феномен культуры и он «живет» в соответствии с механизмом культурно-исторической памяти о гении, детерминируется культурными, эстетическими, социальными представлениями эпохи"2. Однако работы, которая бы поставила весь круг проблем, возникающих в связи с историей литературной репутации Пушкина в целом, не появилось. Обстоятельное исследование о было посвящено Н. В. Гоголю, отдельные работы посвящены конкретным аспектам литературных репутаций других писателей.

Все это определило цель работы: дать целостный анализ истории формирования литературной репутации одного писателя на широком конкретном материале. При исследовании литературной репутации других писателей, безусловно, будут выявлены другие факторы, окажутся необходимыми другие группы источников, будут происходить иные процессы, однако принцип исследования должен сохраниться — показать формирование взаимоотношений конкретного писателя (в данном случае, А.П. Чехова) и общества именно как процесс.

Методологической основой работы стали уже названные выше работы по социологии литературы, по истории литературных репутаций, исследования в рамках историко-функционального анализа. Однако ряд методологических принципов был определен нами:

1. В основе социологии литературы лежит мысль о том, что «при изучении художественной жизни становится неизбежным перенос акцента на изучение социокультурной структуры общества и специфики мировосприятия отдельных его слоев, на выведении именно из этих основополагающих факторов тех или иных.

Легенды и мифы и Пушкине. — СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999, в т. ч.: Муравьева О. С. Образ Пушкина: Исторические метаморфозы / О. С. Муравьева // Легенды и мифы и Пушкине. — СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999. — С. 113−133.

2Высочина, Е. И. Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений. — М.: Просвещение, 1989.-239 с.

3 Анненкова Е. И. Гоголь и русское общество. — СПб.: ООО «Издательство „Росток“», 2012. — 752 с. закономерностей отношения людей к искусству"1. Необходимо тщательное социокультурное и социопсихологическое изучение эпохи, являющейся контекстом для изучения писательской репутации. Что касается времени Чехова, то в советское время исследования, посвященные этому периоду, были наиболее политизированными: два предоктябрьских десятилетия рассматривались как неуклонное движение к пролетарской революции, все остальные явления историков не интересовали. Но, увы, и в постсоветское время история этих лет в большинстве случаев излагается не менее тенденциозно как история замечательной России, «которую мы потеряли». Период 1900;1910;х гг. часто называют Серебряным веком русской культуры и используют эти названия как синонимичные, но мы полагаем, что культура Серебряного века входит важной составляющей частью в культуру России этого времени в целом, по далеко не исчерпывает ее. Модернистские течения были порождены неоромантическими настроениями всего общества и стали наиболее концентрированным их воплощением, однако жизнь России этого времени была гораздо более полной, сложной и противоречивой, потому необходимо не выборочное, а полное изучение историко-литературного процесса2.

Потому в характеристике русского общества указанного времени с точки зрения его социальной психологии и самосознания русской интеллигенции рубежа веков мы опирались не только на специальные работы (в том числе Д. Овсяни-ко-Куликовского, JI. Долгополова, Н. Зоркой, В. Келдыша, Э. Клюс, М. Могиль-нер, И. Паперно, на исследование «Русская литература рубежа веков (1890-енач. 1920;х гг.)» и др.), но и на наш сплошной просмотр газет и журналов 18 801 917 гг.

2. Методология исследования формирования литературной репутации должна опираться на обращение к голосам современников рассматриваемой эпохи. Личное мнение отдельного представителя публики обусловлено многими факто.

Жидков, B.C., Соколов, К. Б. Искусство и общество / B.C. Жидков, К. Б. Соколов. — СПб.: АЛЕТЕЙЯ, 2005.

— С. 31.

Если в советском литературоведении ведущим в литературном процессе считался реализм, то в последние десятилетия — модернистские течения. Между тем и то, и другое неточно. русская литература рубежа веков (1890-е — начало 1920 — х гг.): В 2 кн. / ИМЛИ РАН. — М.: Наследие, 2000;2001. рами: личными дружескими или недружескими отношениями, литературной конкуренцией, политическими взглядами, эстетическими разногласиями и пр. Это факторы разного уровня, но одинаково значимые: поводом для отрицательной театральной рецензии, мог стать несказанный вовремя комплимент или неуспех собственной пьесы на ту же тему, но и эти факторы (о которых вряд ли догадывалась широкая публика) приходится учитывать, поскольку рецензия могла получить широкий резонанс. Однако даже в частном мнении есть влияние времени, схожие суждения многих людей являются отражением общих тенденций, которые и будут интересовать нас в данной работе. Учесть индивидуальные позиции всех читателей и зрителей чеховских произведений невозможно — многие высказывания из десятков тысяч, дошедших до нас, к сожалению, останутся за пределами работы.

Сфера общественных настроений принадлежит к числу неписанных и трудно выявляемых, потому проходит время, и социальная психология той или иной эпохи нам уже не ясна: её-то и приходится «проявлять» благодаря суждениям тех, кто в эту эпоху жил, с учетом, разумеется, анализа субъективной позиции каждого автора. Полезными являются мнения современников не только о Чехове, но и отраженные в статьях, которые условно можно было бы назвать «Наше современное состояние». А главное — многие слова, которыми чеховские современники говорили о себе, о Чехове, о своем времени, стали для нас мертвыми и скучными, мы не понимаем, какие чувства, эмоции, какие переживания, какой психологический опыт за ними стоит. «Пошлость», «вера», «скучная жизнь», «сумерки». — между тем для Чехова и его читателей это были живые слова. Поэтому изучить то или иное время — это прежде всего сделать его для себя живым, а единственный путь для этого — наполнить время спорами, желаниями, репликами людей, конкретными деталями. Читатель, участвующий в диалоге с писателем, привносит в текст свои смыслы — и смыслы эти порождены временем. Потому необходимо не вынести приговор суждениям современников Чехова в соответствии с нашими сегодняшними представлениями, а попытаться понять: что они ценили в Чехове, что считали нужным или «правильным», что считали соответствующим литературным вкусам, а что нет. А ведь именно для них Чехов и писал — потому мнения читателей и зрителей 1880−1910;х гг. многое в Чехове позволяют увидеть по-другому, иначе, чем видим мы. Главное внимание было уделено суждениям не тех авторов, которые признаны наиболее авторитетными сейчас, а тех, чьи мнения оказались наиболее значимыми для времени своего.

Безусловно, «художественное произведение неспособно к бесконечному расширению и так называемому обогащению своего имманентного смысла, но оно способно на большее: непрерывно порождать новые смыслы уже вне себя, провоцировать возникновение новых художественных концепций действительности, оказываясь при этом не менее сильным стимулом к творчеству, чем сама действительность"1. Личный читательский или жизненный опыт воспринимающего может быть настолько далек от писательского, что читатель может навязать тексту совершенно случайную интерпретацию. Отличительной особенностью читателя-современника является общность его психологического и эмоционального опыта и опыта писателя, за счет чего читатель понимает то, на что писатель только указал, на что намекнул — и что просто не видит читатель другого времени. Читатель последующих эпох, потеряв живую связь с эпохой писателя, может волюнтаристски навязать тексту любые смыслы.

3. Необходимо расширить круг источников и четко определить специфику каждого вида источников, необходимых для изучения отношения публики к писателю. Это обусловило обильное цитирование в работе, при этом мы старались преимущественно цитировать такие материалы, которые не перепечатывались или находятся в архивах. Цитирование проводилось по возможности по первой публикации или по публикациям 1880−1910;х гг., в редких случаях, если периодическое издание оказалось трудноступным или материал полно воспроизведен в современных антологиях, мы обращались к этим изданиям. Но методологическим принципом должно быть обращение к источнику в том контексте, в котором этот источник впервые появился.

Есин, А. Б. Полемическая интерпретация как форма бытования классики / А. Б. Есин // Классика и современность / Под ред. П. А. Николаева, В. Е. Хапизева. — М.: Издательство МГУ, 1991.-С. 128.

4. Необходимо определить факторы, которые влияют на отношение читателя к писателю. Среди них — влияние критиков, мемуаристов, ведущих публицистов, т. е. наиболее авторитетных читателей, актуализирующих наиболее важное для данной эпохи содержание произведения, социокультурные факторы: наличие или отсутствие подходящей группы читателей, появление скандальных материалов, исторические события и пр. Нередко на литературную репутацию писателя влияют и случайные факторы. О том, какую огромную роль играл читатель в литературной репутации Чехова, указывала А.П. Кузичева1. Она отметила, что роль читателя и зрителя недооценена по сравнению с критикой, не изучен расчет Чехова на читателя и те свойства прозы Чехова, которые воздействуют на читательское сознание. Исследователь подчеркнула, что при исследовании взаимодействия писателя и читателя возникает проблема источника, поскольку споры в частных домах или устные беседы практически не зафиксированы". Некоторые из этих факторов рассматривались исследователями и по отношению к Чехову, и по отношению к истории формирования литературных репутаций в теоретическом плане, но в полной мере круг таких факторов выявлен не был.

5. Один из важнейших вопросов — то, насколько сам писатель и специфика о его творчества определяют отношение к нему публики. Это потребовало анализа некоторых черт поэтики Чехова с учетом их направленности на читателя. Такого рода исследования по отношению к Чехову не проводились, хотя отдельные наблюдения есть в работах А. П. Чудакова, В. Б. Катаева, И. Н. Сухих, И. Е. Гитович,.

Кузичева, А. П. Чехов в русской дооктябрьской критике / А. П. Кузичева // Чехов и его время. — М.: Наука, 1977. — С. 322−331- Кузичева, А. П. Чехов и читатель рубежа веков. (К постановке проблемы) / А. П. Кузичева // Федоровские чтения. 1976. Читатель и книга: Сб. научн. трудов. — М., 1978. — С. 138−143- Кузичева, А.П. К проблеме восприятия произведении А. П. Чехова // Чеховские чтения в Ялте. Чехов в .Ялте: Сб. науч. тр. / А.П. КузичеваМ., 1983.-С. 102−108.

Кузичева, А. П. Об эффекте «развертывания слова» Чехова в сознании читателя / А. П. Кузичева // Стиль прозы Чехова. — Даугавпилс: Изд-во Даугавп. пед. ун-та, 1993. — С. 9−20.

3Г1роблема присутствия читателя в сознании писателя обсуждается в кн.: «Теоретико-литературные итоги XX века. — Т. 4. Читатель: проблемы восприятия: Антология. — М.: Наука, Праксис, 2005. — 592 е.- Федута, А.И., Егоров, И. В. Читатель в творческом сознании А. С. Пушкина / А. И. Федута, И. В. Егоров. — Минск: Лимариус, 1999. — 255 е.- Оспопат, А.Л., Тименчик, Р.Д. «Печальну повесть сохранить.»: Об авторе и читателях «Медного всадника» / А. Л. Осповат, Р. Д. Тименчнк. — М.: Книга, 1985. — 304 е.- Прозоров, В. В. Читатель и литературный процесс / Под ред. Е. И. Покусаева. — Саратов: изд-во Сарат. ун-та- 1975. — 210 е.- Прозоров, В. В. Об остаточной читательской литературной памяти / В. В. Прозоров // Русский язык в центре Европы. — Банска Быстрица. — 2005. -№ 8. — С. 30−34- Чернец, Л.В. «Как слово наше отзовется.»: Судьбы литературных произведений: уч. пос. / Л. В. Чернец. — М.: Высш. шк., 1995. — 239 е.- в сборниках «Художественное творчество и проблемы восприятия» (Калинин: Калинигр. гос. ун-т) и др.

A.B. Кубасова и многих других. В такого рода исследованиях могли бы помочь данные психолингвистики, однако и эта наука только приближается к решению подобных задач. В последние годы появились несколько статей, посвященных проблеме присутствия читателя в сознании Чехова1.

6. Важной является проблема соотношения между такими понятиями, как писатель как конкретное биографическое лицо, писатель как творец художественного мира и образ писателя в общественном сознании. С одной стороны, сторонники постмодернистских представлений о «смерти автора» призывают вообще отказаться от понятия об авторе как конкретной биографической личности. С другой стороны, историк литературы никак не может с этим согласиться, поскольку на практике постоянно сталкивается с тем, что представления читателя о том или ином писателе именно как конкретной творческой личности объективно влияют на историко-литературный процесс. В то же время, как отмечала И. Е. Высочина, «образ Пушкина и Пушкин как конкретно-историческая личность не идентич-ны>Г. Образ писателя формируется в представлениях читателей подчас даже независимо от писателя — нередко писатель становился рабом своего образа, возникшего в представлениях читателей, безуспешно пытаясь его изменить. На его формирование влияют «горизонты читательских ожиданий», готовность или неготовность публики к чему-то новому, интерес читателя к литературе или к личности творца (в разные эпохи значимость первого или второго меняется) и т. д. Иногда те или иные интерпретации начинают существовать как фрагменты реальности, перестают восприниматься как субъективное мнение отдельного человека. В случае с Чеховым, например, это суждения Михайловского о том, что Чехов пишет «с холодной кровью». Как соотносятся реальные биографические данные, эволюция творчества писателя и формирование его образа, необходимо решать отдельно в каждом конкретном случае.

Никииелова H.A. Проблема читателя в реалистической эстетике Чехова и Тургенева: автореф. дне.. канд. филол. наук / Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина / H.A. Никипелова. — М., 1989. — 16 е.- Тюпа, В. И. Функция читателя п чеховском нарративе / В. И. Тюпа // Образ Чехова и чеховской России в современном мире: К 150-летию со дня рождения А. П. Чехова. — СПб.: ИРЛИ, Пушкинский дом, 2011; Верхозин А. И. Образ читателя в письмах Чехова / А. Верхозин // Молодые исследователи Чехова. 5: Материалы межд. науч. Конф. (Москва, май 2005 г.). — М.: Изд-во МГУ, 2005. — С. 165−177 и др.

2Высочина Е. И. Указ. соч. — С. 20.

7. Каждое литературное явление сложными и прочными нитями связано со множеством других, иногда совершенно разных по своему уровню. Не стоит преувеличивать или преуменьшать значение Чехова в жизни эпохи, поскольку его образ сосуществовал в сознании читателя рядом с образами других писателей и деятелей искусства. В 1880—1890-е Чехов был «одним из» в таком ряду, как В. Короленко, П. Боборыкин, И. Потапенко, в 1900;е — М. Горький, А. Блок, Л. Андреев, в 1910;е — И. Бунин, В. Маяковский, И. Северянин. Говоря, например, о исключительной популярности Чехова, стоит иметь в виду, что публика того времени вообще склонна была к сотворению литературных кумиров. Потому в каждом случае необходимо определить истинное значение того или иного литературного явления или события в максимально широком контексте.

8. Литературная репутация писателя — это всегда процесс, а не что-то статичное и закрепившееся. «Эффект долговременного воздействия произведения на читателя во многом определяется взаимодействием объективных и субъективных сторон его содержания"1. Подчас взаимоисключающие и противоположные трактовки (хотя и не противоречащие смыслу самого произведения — в этом плане текст назван Б. Гаспаровым бездонной «воронкой», втягивающей в себя различные слои культурной памяти2) в итоге складываются в некое целое.

Поэтому исследование литературной репутации предполагает рассмотрение того, как шло становление представлений о личности и творчестве Чехова. Мы выбрали не «направленческий» подход, поскольку «с точки зрения» публики все направления одновременно присутствуют в поле ее внимания и участвуют в полилоге вокруг писателя как творческой индивидуальности. Все идеи и интерпретации вступают в сложные отношения друг с другом, при этом не только определенный контекст влияет на суждение читателя или зрителя, но и само это суждение, будучи высказанным, влияет на дальнейшее развитие представлений о литературном явлении, т. е. само создает контекст для дальнейших суждений. Потому.

Чернец, Л. В. Об адекватности интерпретации классического произведения (из истории проблемы) / Л.В. Чернец// Классика и современность / Под ред. П. А. Николаева, В. Е. Хализева. — М.: Изд-во МГУ, 1991. — С. 98.

2Гаспаров, Б. Структура текста и культурный контекст / Б. Гаспаров // Гаспаров, Б. Литературные лейтмотивы.-М., 1995. — С. 291. мы построили анализ как исследование процесса формирования тех или иных представлений о Чехове, как поиск решения обществом проблем, связанных с пониманием Чехова, чтобы показать, какие трудности преодолевали современники писателя на этом пути и к каким открытиям или провалам приходило.

Из всего сказано вытекают задачи работы:

— определить круг источников, необходимых для изучения истории формирования литературной репутации писателя и Чехова в частности, выработать методологию для работы с источниками в указанном аспекте;

— выявить историко-литературные, социопсихологические, социокультурные, историко-культурные и пр. факторы, обусловливающие формирование литературной репутации писателя и Чехова в частности;

— провести анализ системы ценностей эпохи и ее связи с произведениями А. П. Чеховаопределить место Чехова в сознании эпохи;

— показать формирование представлений о Чехове как процесс, а также выявить те проблемы, которые в разные годы становились предметом полилога;

— выстроить с учетом найденных закономерностей краткую историю формирования литературной репутации Чехова в 1880—1917 гг. как процесс взаимодействия между писателем, критикой и читателем.

Материалом работы стали архивные и печатные материалы о Чехове, порожденные эпохой 1880−1917 гг. — это тысячи источников, интересных именно своей массовостью. Определяя хронологические рамки работы, мы исходим из того, что именно с начала 1880-х гг. Чехов становится известен широкому читателю, а 1917 г. — «культурный взрыв», резко отделивший чеховских современников и последующую эпоху с принципиальной иной системой ценностей, когда размышления о Чехове стали размышлениями о предшествующем, а не «своем» этапе развития культуры. Объектом исследования являлась система ценностей современников Чехова, проявившаяся в источниках и определявшая их отношение к писателю.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Методологической основой изучения писательских репутаций является изучение не результатов, но самого процесса полилога современников писателя о его личности и творчествеопорой для исследования должен быть максимально широкий круг разнообразных источников, каждый из которых рассматривается в социокультурном контексте эпохинеобходим учет максимально широкого числа факторов, определявших процесс формирования литературной репутации конкретного писателя.

2. Формирование литературной репутации Чехова определялось конфликтом между профессиональной литературной критикой, которая увидела многие важные стороны его поэтики и его мировоззрения, однако не приняла их как значимую для культуры ценность, — и интеллигентным читателем, для которого творчество Чехова стало личностно значимым, хотя многое в его творчестве представитель этой субкультурной группы не понял. Литературная критика долгое время относилась к Чехову как к писателю для определенного слоя — средней интеллигенции, не желая видеть в этом массовом по популярности писателе носителя высоких ценностей, и неохотно поставила писателя на верхние ступени литературной иерархии.

3. Творчество Чехова, несмотря на любовь читателей и внимание критики, оказалось трудным для восприятия современников, что вызывало резкие споры об авторской позиции писателя, о его героях, о его месте в литературной иерархии. Несмотря на то, что Чехов во многом полнее, чем многие представители модернизма, выразил систему ценностей человека начала XX в., поэтика его произведений и мироощущение были настолько новаторскими по отношению к литературной и этической традиции, что осознание их значимости потребовало от современников огромных усилий. Во многих случаях принятия его открытий так и не произошло. Признание Чехова в 1900;191- гг. писателем первого ряда было результатом влияния совокупности факторов, иногда даже случайных по отношению к Чехову, произошло вопреки ожиданиям тех, кто авторитетно определял литературные репутации в это время, и казалось современникам неожиданным.

4. Решающими факторами в формировании литературной репутации Чехова были:

— то, что его современники увидели в его творчестве «свои» настроения растерянности и отчаяния,.

— найденные Чеховым в прозе и драматургии приемы суггестивного воздействия на читателя, в том числе его умение в процессе чтения поднять реципиента на уровень «высшего» синтетического миропонимания.

5. В формировании литературной репутации Чехова огромную роль сыграло восприятие современниками его личности через знакомство с письмами писателя и мемуарами о нем. Личность Чехова оказалась для общества «шире» его творчества, а стремление понять её обусловило для ряда современников необходимость переоценки культурных ценностей.

Все это определило структуру работы, которая состоит из Введения, шести глав, Заключения и Списка использованной литературы.

Первая глава посвящена выявлению «настроений» 1880−1910;х гг. и обоснованию тезиса, что именно читатели, увидевшие совпадение своих настроений с чеховскими, определили славу писателя. Именно поэтому не источниковедческая глава, как это обычно бывает, стала первой главой работы. Вторая глава — это характеристика основных источников изучения литературной репутации Чехова. Круг источников выявляется именно в связи с тем, что в первой главе «общество» (т.е. чеховские реципиенты) определено нами гораздо шире, чем «профессиональные критики». Третья глава выявляется факторы, влиявшие на формирование представлений о Чехове. Следующие три главы опираются на три предшествующие как на методологическую и источниковедческую их основу и посвящены тому, как складывались представления о личности Чехова, о его творчестве (параграфы внутри глав — это проблемы, в обсуждении которых принимали участие представители всех литературных и общественных направлений), и тому, как история читателя влияла на историю формирования представлений о Чехове.

Выводы.

Чехов сознательно изучал эпоху и психологию разночинной интеллигенции. В 1900 г. Чехов писал O.JT. Книппер, что МХТ должен ставить только то, что хорошо знает («Я того мнения, что Ваш театр должен ставить только современные пьесы, только! Вы должны трактовать современную жизнь, ту самую, какою живет интеллигенция и какая не находит себе трактования в других театрах, за полною их неинтеллигентностыо и отчасти бездарностью» (П, 9: 125)).

Кроме того, он сознательно опирался на читательские ожидания. Известное письмо A.C. Суворину 1888 г., свидетельствующее о том, как важны были для Чехова размышления о читателе (П, 3: 104).

Настроения общества Чехов мог представлять себе по разным источникам.

Прежде всего — письма читателей, которые он начал получать с конца 1880-х гг. Многие из них были исповедью их авторов. В 1896 г. Чехову писал врач С. Козельский: «Есть исключения, есть моменты, вызывающие слезы радости, но много ли их? <.> И живут врачи в жизни, по селам и заводам, беднее других, за бесконечной, беспорядочной работой, часто без нрзб, разрушающей здоровье, доводящей нервы до отупения или до гиперестезии <.> и так буднично, неинтересно и тяжко пройдет вся жизнь твоя. Зачем же я все это Вам рассказываю, спросите Вы? Вот зачем: почему Вы, художник, умеющий читать в тайну каждой души самых разнообразных людей и выражать все с жестокой нрзб силой, почему Вы не нрзб скорбную душу врача и отчего не заставляете читателя заливаться теми же слезами и изойти его сердцу тою же кровью, которою точится сердце врача."1. Некий М. А. Братусов, молодой человек из Одессы, писал Чехову в 1900 г. Он вырос в бедной семье, не смог завершить образования из-за материальной необеспеченности, некоторое время работал мальчиком в магазине, а потом стал служащим. «.Прошло уже два года, как я служу в этой отвратительной канцелярии, и я чувствую, что я потерял за это время много здоровья, приходится писать изо дня в день, целые годы, я молод, горячо люблю литературу, хочу принести какую-нибудь пользу ближним, и вдруг пиши какие-то «сухие» отношения между сухими, черствыми людьми, для которых деньги, — это все, и подумаешь, боже! и так прожить всю жизнь! всю жизнь!.». Как отметил В. Е. Хализев, который привел выдержки из этого письма, бросаются в глаза строки, напоминающие высказывания героев пьесы «Три сестры». Когда Чехов получил письмо Братусова, он как раз начинал работу над пьесой, и «исповедь» юноши, по всей вероятности, послужила писателю материалом для создания образов Андрея Прозорова и его сестер2. Конечно, можно предположить, что Чехову писали люди только определенного психологического типа, и не писали счастливые и довольные жизнью. Но вся совокупность материалов эпохи говорит о том, что писали либо наиболее чуткие,.

РГБ. Ф. 331, Чехов. — К. 47. — Ед. хр. 74.

2Хализев В. Е. Из читательских писем к Чехову / В. Е. Хализев // Научные доклады Высшей школы. Филол. науки, — 1964.-№ 4.-С. 164 -174. либо более других испытавшие на себе ситуацию, когда «шестидесятники», вопреки своим надеждам и представлениям о результатах реформ, увидели торжество денег и ненужность интеллигентского труда, разгул пошлости, то, что на поверхности оказалась человеческая «пена», когда оказалось, что интеллигенции, чтобы выжить, приходится работать на износ и т. п. Конечно, писали прежде всего те, кто не выстоял в этой ситуации, не «пробился», в отличие от того же Чехова (которого А. Скабичевский совершенно справедливо предупреждал, что большинство газетной братии умирает от пьянства и нищеты). Но таких, слабых и измученных жизнью, в России, движущейся к капитализму, были десятки и десятки тысяч.

По письмам Чехов хорошо представлял себе не только нравственную, но и общественную ситуацию в стране — вопрос о том, что именно мог знать Чехов, почти не изучен. Об этом говорится в статье А. Н. Дубовикова 1960;го г., но с тех пор ситуация практически не изменилась1. По читательским письмам Чехов мог судить также о необходимости для них тех или иных произведений, о том, как они воспринимаются публикой.

Но Чехов общался со своими читателями и лично — колоссальное количество гостей начиная с мелиховского периода, затем в Ялте (см. воспоминания Бунина, Куприна, Горького, Елпатьевского и др.) давали ему достаточно полный срез российской жизни. Актриса Художественного театра Н. С. Бутова вспоминала: «Как-то он мне сказал: «Что же вы приходите к писателю и молчите, не даете никакого материала. Не может быть, чтобы такая большая девушка не умела разговаривать""2.

Еще один источник изучения читателя для Чехова — критические статьи. Чехов на протяжении всей жизни внимательно читал критические статьи о себе, собирал их, вырезал и наклеивал и просил присылать ему, если то или иное периодическое издание было ему недоступно. При этом его интерес вызывали не статьи.

Дубовиков, А. Н. Письма к Чехову о студенческом движении 1899−1902 гг. / А. Н. Дубовиков // Литературное наследство. — Т. 68, Чехов. — М.: Наука, 1960. — С. 449 — 476.

Из воспоминаний об А. П. Чехове в Художественном театре. Собрал Л. А. Сулержицкий // «Альманахи» изд-ва «Шиповник». — Пг.: Шиповник, 1914. — Кн. 23. — С. 194. тех, кого можно назвать «присяжными рецензентами», но тех авторов, кто был, в соответствии с современной терминологией, представителем «читательской» критики.

Еще один источник для Чехова — газеты, которые он читал каждый день и в большом количестве.

Важной для Чехова была и читательская востребованность его произведений. В. В. Прозоров писал: «Современный автору «потребитель» властно влияет на формирование образа «внутреннего» читателя. В свою очередь, вероятный читатель, каким он складывается в воображении художника, являет собой средоточие писательских устремлений, усилий воздействовать на читателя реального, сегодняшнего и завтрашнего, так или иначе заразить его авторским пафосом, пробудить чувства и мысли, волновавшие самого мастера-творца"1. В 1880-е гг. проблема поиска своего читателя была для Чехова особенно сложна. Особенно на рубеже 1886−1887 гг., когда в нем созревало новое серьезное отношение к собственному творчеству, ощущение необходимости перейти из юмористических в так называемые серьезные издания. И в те же годы параллельно формированию Чехова шло формирование его читателя. На одном полюсе осталась «идейная» народническая интеллигенция, на которую, например, ориентировался как критик и публицист ILK. Михайловский, на другом полюсе — читатель массовой литературы, приключенческих исторических романов и пр. А между ними — огромное поле интеллигентных читателей, чья повседневная жизнь была далека и от псевдоромантических приключений, и от бескомпромиссных политических споров. Отметим, что Чехов почувствовал и нашел воплощение для настроений как 1880-х, так и конца 1890—1900;х гг.

Но в последние годы он переживал, что теряет своего читателя. По свидетельству М. Горького, Чехов в этот период хотел писать «о чем-то другом, для ко.

Прозоров, В. В. Читатель и литературный процесс / В. В. Прозоров. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1975. -С. 11 и 33. го-то другого, строгого и честного"1. Да и значение Горького Чехов видел в том, что он вызвал интерес к новым типам и новым «героическим» настроениям.

Лев Толстой часто говорил о бессознательности чеховского творчества: «Чехов — это чудесный инструмент, превращающий, как Эолова арфа, все шумы и звуки в пленительную мелодию.»" Но Чехов не был «чистым художником» и «бессознательным отразителем» настроений конца XIX в. — творчество его, как и всегда у гениев, носило осознанный характер. Житель Серпухова С. М. Сериков вспоминал: «А.П. <.> прежде чем приступить к чтению, обратился к нам приблизительно со следующими словами: господа, прежде всего я хочу вам пояснить, что предлагаемая мною моя пьеса взята целиком из современной жизни скучающего интеллигентного общества <.> Правда, мой „Дядя Ваня“ немного скучноват, но зато жизненен». Возможно, именно это знание Чехова, что его произведения ориентированы на реального современного читателя4, и стало причиной того, что он говорил И. Бунину и Т. Щепкиной-Куперник: ««Меня будут читать лет семь, семь с половиной, — говорил он, — а потом забудут"5.

Социокультурный кризис рубежа XIX—XX вв. интеллигенция переживала по-разному: одни приспосабливались к тому, что торжествует массовая культура с утилитарным набором ценностей, другие страдали от этого шествия пошлости и варварства, третьи были полны желания с ним бороться во имя новой жизни. Все читатели Чехова хорошо чувствовали, как точно отразилась эта ситуация в его произведениях, но восторженными читателями стали именно вторые из вышеназванных. Таким образом, сложилось единство читателя-адресата чеховского текста6 и реального читателя, опознавшего чеховский текст как свой,.

Письмо М. Горького к В. А. Поссе от ноября (после 14-го) 1901 года] // Горький М. Собр. соч.: В 30 тт. -Т. 28.-С. 199.

2Сергеенко, П. А. Чудесный инструмент / П. А. Сергеенко // Русское слово, газ. — М., 1910. — Х" 150, 2 июля. В указатели мемуаров о Чехове и сборник «Л. Н. Толстой и А. П. Чехов. Рассказывают современники, архивы, музеи. /Ст., подг. текстов и прим. A.C. Мелковой.-М. 1998» статья не вошла.

3Сериков, С. М. Мои воспоминания о знакомстве с Антоном Павловичем Чеховым / С. М. Сериков // РГАЛИ.-Ф. 549, Чехов.-Он. l.-Ед. хр. 353.-Лл. 1−11.

4Мысль о том, что творчество Чехова — это «результат диалектической взаимосвязи художника и современной ему аудитории» была высказана еще в: Овчарова П. И. Читатель и читательское восприятие в творческом сознании А. П. Чехова / П. И. Овчарова: автореф.. канд. фил. наук. — M., 1982.

5Щепкина-Куперник, Т.Л. О Чехове / Т.Л. Щепкина-Куперник // ЧВС. — 1986. — С. 258.

6 См., напр.: Ильин, И. П. Постмодернизм. Словарь терминов / И. П. Ильин. — М.: ИНИОН РАН (отдел литературоведения) — INTRADA, 2001. — С. 99. адресованный именно им. Впрочем, будем помнить, что смыслов в чеховских произведениях гораздо больше, чем вычитал — и придал им его современник. Массовость распространения чеховских произведений определила и положительные, и отрицательные стороны его литературной репутациии прозрения, и заблуждения его читателей сложно перемешаны друг с другом.

Широта распространения произведений Чехова определяет круг источников, которые позволяют восстановить историю его литературной репутации. Характеристика источников будет дана в Главе 2.