Мотивы и образы власти в художественных и публицистических текстах 1920-х годов

В последние десятилетия наметился устойчивый научный интерес литературоведов и ученых-журналистов к эпохе 1920;х годов. В этот период советская страна испытала ряд политических и социальных потрясений, что не могло не найти отражения в газетах и журналах, начавших свою деятельность в первый год Октябрьской революции. Не только газеты и общественно-политические журналы, но и литературно-художественные издания, а также учебные и детские книги в это время выполняют функцию прежде всего пропагандистско-просветительскую. Книга, журнал, газета становятся важнейшим инструментом воспитания, образования, атрибутом, вмененным в качестве обязательного в быт «нового человека». Расширению воздействия литературной и общественно-политической печати на массовое сознание способствует процесс активной национализации типографий, пристальное и неослабное внимание большевистских лидеров к книге и газете как главному воспитательному средству, интерес к чтению со стороны массовой публики, недавно преодолевшей порог собственной неграмотности.

Опубликованные исследования, посвященные литературе и журналистике 1920;х годов, затрагивают различные аспекты культурной ситуации этого времени: борьбу литературных групп, соотношение роли провинции и столицы в публицистическом контексте эпохи, инструменты воздействия верховной власти на общественное сознание. В данной диссертационной работе будет предпринята попытка охарактеризовать формы представления новой власти в художественных и публицистических текстах. Материалом для анализа служат образцы творчества саратовских авторов, которые по ряду причин могут претендовать на самобытность, даже учитывая директивность и относительную жесткость политики верховной власти в области литературы после Октября 1917;го года.

Результаты художественной рефлексии в связи с теми или иными 3 изменениями общественно-политической обстановки в данном исследовании будут систематизированы с помощью вычленения мотивов и образов власти в литературе и публицистике. Пришедший в литературоведение из области музыки термин «мотив» с 1920;х годов считался наиболее верным определением для элементарной структурной единицы композиции. Такой.

1 2 подход применялся в работах А. Н. Веселовского, В. Я. Проппа и А. А. Реформатского3. Собственно текст понимался как продукт, полученный методом соединения двух или несколько мотивов, и литературоведы описывали различные варианты их взаимодействия. Так, A.A. Реформатский выделял в числе прочих следующий вариант: побочный мотив одновременно и сопутствует и противоречит главному, состоя в отношении ступенчатом и контрастирующем. В том же ключе проблему мотива раскрывал Б. А. Ларин, трактовавший термин как процесс взлета «роя символов» над словами и синтаксической структурой произведения при создании определенных условий.4.

Развивая идеи исследователей, разрабатывавших теорию мотива в русле сравнительно-исторического литературоведения5, В. М. Жирмунский рассматривал данное понятие как некий скрепляющий материал для композиции, ритма и синтаксических средств. «Соответствие тематического построения с композицией ритмических и синтаксических единиц характерно как признак художественного развертывания темы», — писал В.М.

1 Веселовский А. Поэтика сюжетов // Веселовский А. Историческая поэтика. М., 1989.

2 Пропп В. Морфология сказки. М., 1969.

3 Реформатский А. Опыт анализа новеллистической композиции. М., 1922.

4 См. об этом: Ларин Б. «Чайка» Чехова (стилистический этюд). Новаторство и традиции // Исследования по эстетике слова и стилистике художественной литературы. Л., 1964. С. 17 — 18.

5 В рамках этого направления литературоведения исследователи стремились найти общие признаки, объединяющие литературу различных стран. Применительно к теории мотива в русле сравнительно-исторического литературоведения выделялись, в частности, характерные для сказок повторявшиеся сюжеты чудесного спасения главного героя. См.

06 этом: Жирмунский В. Проблемы сравнительно-исторического изучения литератур // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. 1960. № 3. С. 177−186. 4.

Жирмунский.6 Схожая трактовка мотива встречается и в работах Б. В. Томашевского, который под мотивировкой понимал «систему приемов, оправдывающих введение отдельных приемов и их комплексов».7.

В современной филологической науке семантические горизонты термина существенно расширились. Так, В. В. Прозоров рассматривает мотив как имманентный элемент литературного произведения, заключающий в себе «зримо и звучно обозначенную память о теме текста, о его межтекстовых отношениях и связях, о внетекстовой действительности». 8 В трактовке литературоведов XXI века мотив объединил в себе комплекс архетипических представлений, который позволяет делать выводы о специфике как национальной литературы, так и ее отдельно взятых периодов. Определение мотива с данной точки зрения позволяет говорить о его связи с темой, символом, архетипом, что является методологической основой ряда современных литературоведческих работ.9.

Усматривается также устойчивый симбиоз мотива с художественным образом. Сходство данных литературоведческих категорий заключается в том, что и мотив, и образ могут быть детерминированы не только через авторскую призму, но и посредством герменевтического и эмпирического познания, изучения общественно-исторического контекста описываемых событий. Вследствие этого литературоведы при очерчивании того или иного образа и подготовки его характеристики стремятся «увидеть и то, что в тексте отсутствует, но реконструируется метонимическим путем, что включается в структуру образа через сравнение и метафору, с помощью.

6 Жирмунский В. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. JL, 1977. С. 27.

7 Томашевский Б. Теория литературы. Л., 1925. С. 147 — 155.

8 Прозоров В. Мотивы в сюжете // Прозоров В. Другая реальность: очерки о жизни в литературе. Саратов, 2005. С. 67 — 68.

9 См. об этом: Кулакова Т. Мотив услужения-службы в русской сатирической традиции // Ф1Л1А ЛОГОУ: Сборник научных статей в честь 70-летия профессора Валерия Владимировича Прозорова / Сост., отв. редактор проф. И. Ю. Иванюшина. Саратов, 2010. С. 140 — 145- Лысенко Е. Мотив дождя в лирическом сюжете произведения A.A. Тарковского // Там же. С. 184 — 189. ритма и лексики, графически и пунктуационно". 10 О природе понятия «образ» М. М. Бахтин писал так: «Он [образ человека] сплошь завершен и закончен. Он завершен на высоком героическом уровне, но он завершен и безнадежно готов, он весь здесь, от начала до конца, он совпадает с самим собою, абсолютно равен себе самому».11 Основная же сложность природы понятия «образ» заключается в его способности к бесконечной эволюции,.

12 описанной, в том числе, в работах Ю. В. Манна. Художественный образ, существуя как объективная авторская конструкция, тем не менее, способен перевоплощаться в субъективную категорию, и его интерпретация имеет свойство выходить за пределы авторского замысла. 13 Параллельно в современной филологической науке идет процесс осмысления свойств образа в публицистике, ставится вопрос о его соотношении с художественным образом. Однако авторы ряда работ, отмечая особенности поэтики публицистического текста, подчеркивают зыбкость его самостоятельной природы и зависимость от факта, на котором строится публицистический текст.14 Учитывая современный опыт анализа публицистического текста, а также симбиотическое существование литературы и журналистики в 1920;е годы, при исследовании мы будем опираться именно на литературоведческие исследования, посвященные природе художественного образа. При этом проведение четкой демаркационной линии между понятиями «мотив» и «образ» не всегда представляется возможным и зависит от статичности или.

10 Фокин П. Литературовидение // Литературоведение как проблема. Труды Научного совета «Наука о литературе в контексте наук о культуре». Памяти Александра Викторовича Михайлова посвящается. М, 2001. С. 423 — 424.

11 Бахтин М. Эпос и роман. СПб., 2000. С. 225.

12 Манн Ю. Диалектика художественного образа. М., 1987.

13 См. об этом: Веселовский А. Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля // Веселовский А. Историческая поэтика. М., 1989; Виноградов И. Образ и средства изображения // Виноградов И. Вопросы марксистской поэтики: Избранные работы. М., 1972; Гачев Г. Жизнь художественного сознания. Очерки по истории художественного образа. М., 1972. 4.1.

14 См. об этом: Прохоров Е. Искусство публицистики. М.: Сов. Писатель, 1984; Стюфляева М. Поэтика публицистики. Воронеж, 1975. динамичности композиций рассматриваемых текстов. Однако в нашем случае, когда мы анализируем тексты, созданные в Саратове в эпоху 1920;х годов, можно говорить о том, что точки пересечения семантических горизонтов мотива и образа, лежащие в плоскости художественного переосмысления феноменов революции, гражданской войны, неурожая в Поволжье, смен генеральной идеологической линии и ротации партийных кадров в губернии и т. д. подлежат достаточно отчетливому выявлению и аналитическому комментарию.

Еще один важный для диссертации термин связан с семантической доминантой «власть». Власть понимается нами как государственный институт управления, разделенный на несколько уровней: верховное руководство страны, губернское начальство, чиновники волостных исполнительных комитетов, деятели революции и.т.д. Властная верхушка и «наместники» верховных правителей постоянно находятся в фокусе внимания писателей и журналистов, актуальность политических выступлений в печати тем выше, чем напряженнее становится общественно-политическая обстановка. Неслучайно расцвет журналистики и литературы приходится на период, предшествовавший восстанию декабристов 15, и реакции на протестное выступление 16. Многочисленны исследования литературоведов, выявлявших роль и функцию власти в контексте творчества.

17 18.

Н.В. Гоголя и М.Е. Салтыкова-Щедрина .

15 См. об этом: Архипова А. Литературное дело декабристов. Л., 1987; Базанов В. Поэты-декабристы. М.- Л., 1950; Тынянов Ю. Пушкин и его современники. М., 1969.

16 Например, переоценке устоявшихся взглядов на наследие П. А. Вяземского посвящены следующие работы: Гиллельсон М. П. А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л., 1969; Белова Н. Последние могикане декабристско-пушкинского поколения. Саратов, 2009.

17 См. об этом: Рюпина С. Власть вещи в повести Гоголя «Шинель». Признаки властности в пространстве гоголевских произведений // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов, 2004. Вып.7. Ч. 1−2. С. 27−31- Рюпина С. Мотив праведного монарха в художественной прозе Н. В. Гоголя // Междисциплинарные связи при изучении литературы: Сб. науч. тр. Саратов, 2006. Вып.2. С. 70−75.

18 См. об этом: Прозоров В. «Суд истории» в идейно-художественной трактовке М.Е.Салтыкова-Щедрина // Классическое наследие и современность. Л., 1981. С. 224−231- 7.

Рассматриваемое нами литературное наследие авторов 1920;х годов также было существенно переосмыслено сквозь призму мотивов власти и пропаганды 19, достаточно четко разграничены философские аспекты 20 пролетарского искусства.

Материалом для анализа в диссертации послужили художественные и публицистические тексты, издававшиеся или переиздававшиеся в.

Саратовской губернии в 1920;е годы. Речь пойдет о периоде, когда литературная культура провинции в значительной степени обособилась от столичных художественных тенденций. 21 Изучаемая эпоха стала полем идеологической борьбы двух организаций: созданного на базе Наркомпроса в.

1917;м году Пролеткульта и Российской ассоциации пролетарских 22 писателей. Противостояние в значительной степени было основано на догматическом характере идеологических линий Пролеткульта и РА1111: если пролеткультовцы разрабатывали концепцию «чистой» пролетарской литературы, которая выносила суровый приговор забвения классическому.

Самосюк Г. Н. Е. Лебедев — цензор М.Е. Салтыкова-Щедрина («За рубежом», «Письма к тетеньке») // Феноменология власти в сатире: коллективная монография / под ред. В. В. Прозорова, И. В. Кабановой. Саратов, 2008.

19 См.: Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и исторические попытки рецепции советской литературы. СПб., 1997; Окороков А. Октябрь и крах русской буржуазной прессы. М., 1970; Кучерова Г. Большевистская печатная пропаганда в войсках и тылу противника 1917;1920. Ростов н/Д, 1989; Привалова Е. В союзе с белогвардейской прессой. Американское бюро печати в Советской России. (1917;1920 гг.). М., 1990.

Одной из наиболее подробных коллективных монографий по данному вопросу является: Гачева А., Казнина О., Семенова С. Философский контекст русской литературы 19 201 930;х годов. М., 2003.

21 Об этом феномене 1920;х годов в российском литературном процессе было заявлено в книге: Пиксанов Н. Областные культурные гнезда: историко-краеведный семинар. М.- Д., 1928. Периодом же активного исследования провинциальной культуры уместно считать конец 1990;х годов. См.: Мир русской провинции и провинциальная культура. СПб., 1997; Русская провинция и мировая культура: Тезисы межвуз. конф. Ярославль, 1998; Провинциальная ментальность России в прошлом, настоящем и будущем: A.C. Пушкин и российское историко-культурное сознание. Самара, 1999; Провинциальный город: Культурные традиции, история и современность: По материалам науч. конф. «Культура русской провинции». М., 2000; Самара в контексте мировой культуры: Динамика культуры и художественного сознания. Самара, 2001.

22 Далее в тексте работы будет применяться сокращение РАПП. 8 эстетическому наследию 23, то РАППовцы, впоследствии вышедшие победителями в битве идей, выдвигали лозунг «учебы у классиков», не принимая нигилистических воззрений оппонентов на опыт предшественников24. На фоне мировоззренческих баталий Пролеткульта и РАПП в тот же период разворачивалась деятельность огромного количества литературных групп, среди которых наибольший вклад в литературную борьбу 1920;х годов внесли: «Кузница», «Перевал», «Октябрь», ЛЕФ, «Серапионовы братья».

Литературная ситуация в Саратовской губернии складывалась совсем не по столичному сценарию. В марте 1918;го года был образован отдел искусств при совете народного образования25 Саратовского Губисполкома. Через несколько месяцев в его структуре появилась литературная секция (литературная коллегия), участники которой встали у истоков пролетарской литературы в Саратове. Создавая идеологический базис для новых периодических литературно-художественных изданий, сотрудники отдела искусств изучали журналы «Пламя», «Грядущее», «Творчество», «Рабочий мир», «Народное образование». Результатом работы секции стало проведение губернской конференции отдела искусств с 20 по 23 июня 1918.

23 См. об этом: Горбунов В. В. И. Ленин и Пролеткульт. М., 1974; Горбунов В. Ленин и социалистическая культура. М., 1972; Бугаенко П. А. В. Луначарский и литературное движение 20-х гг. Саратов, 1967.

24 См. об этом: Шешуков С. Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов. М., 1970.

25 Кроме ряда секций, в составе Саратовского губоно существовал губполитпросвет, которым заведовал главный цензор губернии Ефим Борисович Шульман. По аналогии с Главлитом на территории региона действовал гублит, ведению которого подлежал «предварительный и последующий просмотр всей выходящей в губернии печати, не исключая реклам и объявлений, и всех драматических, концертных и.т.п. постановок. Этот просмотр имеет своей целью не только вести учет литературы и драматическим постановкам, по количеству и качеству каковых можно судить о степени роста и о направлении культуры страны, но и давать им то направление, которого требует рабочий класс, его задачи, его культура, борясь с извращениями его идей и с разглашением его тайн. Поэтому без разрешения Гублита какое бы то ни было печатание произведений, реклам, постановок, вечеров и.т.п. не допускается» (Цит. по: Весь Саратов: Альманах-справочник на 1925 год. Саратов, 1925. С. 336.). 9 го года, на которой была принята «Резолюция», напечатанная во вновь учрежденном журнале «Горнило» 26. Основной мыслью программного документа было повсеместное внедрение искусства, поиск людей, имевших склонность к литературному творчеству.27.

Литературная секция, будучи государственной структурой, стояла на позициях Пролеткульта, идеологические позиции которого в саратовском литературном процессе 1920;х годов были незыблемы. Первый пролеткультовский сборник «Взмахи» появился в региональной печати в 1919;м году. Впервые лучшие литературные силы губернии были объединены в одном издании: «Взмахи» напечатали стихи и рассказы В. ло.

Александровского, А. Винокурова, В. Бабушкина. Основной темой «Взмахов» стали дифирамбы революции и ее вождям, что соответствовало эстетике первых лет существования советского государства.

В 1921;м году тональность выступлений в саратовской печати резко поменялась в связи с наступившим в Поволжье голодом. Многие ведущие литераторы, чья творческая судьба в эти годы была связана с Саратовом,.

Этот литературно-художественный журнал, издававшийся в Саратове в 1918;м году, неслучайно становится одним из объектов исследования в диссертации: авторы, сотрудничавшие с «Горнилом», подвергали творческому переосмыслению вопросы революции и роли юношества в актуальной классовой борьбе.

Эта директива вполне соответствует тенденциям литературной жизни первых послереволюционных лет, отличительными чертами которой стали призыв ударников труда в литературу, становление и укрепление базы рабселькоровского движения. Подробнее см.: Елина Е. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920;х годов. Саратов, 1994; Литературные организации Саратова в 1920;е годы // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920;х годов / Под ]эед. Е. Г. Елиной, Л. Е. Герасимовой, Е. Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 11—21.

8 Творчество В. Александровского, А. Винокурова и В. Бабушкина впоследствии определило фон литературной жизни Саратова 1920;х годов. Перед этими пролетарскими авторами открылось широчайшее поле для творчества: их произведения регулярно печатались в центральных саратовских газетах, известно также несколько поэтических сборников А. Винокурова, выходивших в губернии отдельными изданиями.

См.: Первый сборник саратовского Пролеткульта «Взмахи» // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920;х годов / Под ред. Е. Г. Елиной, Л. Е. Герасимовой, Е. Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 22 — 58.

10 считали своим долгом откликнуться на постигшее людей бедствие30: писатели выражали намерение мощью своего таланта обратить внимание жителей относительно благополучных регионов страны на гуманитарную.

Л 1 катастрофу. Можно считать, что голод 1921;1922;го годов существенно изменил магистральную линию саратовских литераторов: восторженно-революционный пафос сменился трагическими репортажами, глубоко психологичными зарисовками жизни людей в голодающих районах. Соответственно менялось восприятие власти героями произведенийромантика первых послереволюционных лет уступила место тревогенадежды на светлое будущее при советском режиме ушли в прошлое, а на первом плане оказались мотивы ликвидации моральных ценностей в угоду биологической возможности выживания в экстремальных условиях.

Хронику голода и других важнейших общественно-политических событий Саратовской губернии в 1920;е годы отслеживали крупнейшие газеты этого периода — «Известия Саратовского Губисполкома» и.

3 2.

Большевистский молодняк". Для того времени тираж периодических изданий был необычайно велик: «Известия» — 20−25 тысяч экземпляров в.

33 день, «Большевистский молодняк» — 8−10 тысяч. Оба печатных органа.

30 Голоду 1921;1922;го годов посвящена в частности значительная часть творческого наследия известных в столице литераторов, чья биография связана с Саратовской губернией, П. Орешина и Л. Гумилевского.

31 См.: Голод 1921 года в художественной литературе и публицистике Саратова // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920;х годов / Под ред. Е. Г. Елиной, Л. Е. Герасимовой, Е. Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 58 — 106.

32 Имеются в виду издания, выходившие в губернии дольше других. Возможности для появления разнообразных печатных органов в Саратовской губернии в 1920;е годы расширялись, однако это не обеспечивало стабильной жизни газетам. В частности, недолгой оказалась судьба многообещающего (первого в советской стране) издания для юношества «Детская правда». См. об этом: Галаган А. Саратов — родина первой детской газеты // Заря молодежи. 1970. 25 августа.

33 Подробнее см.: Власть и общественное сознание в саратовских газетах 1920;х годов («Саратовские Известия» и «Большевистский молодняк») // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920;х годов / Под ред. Е. Г. Елиной, Л. Е. Герасимовой, Е. Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 162 — 191- Бельков Р. В. Газетная и.

11 издавались под эгидой высшего органа региональной законодательной власти, поэтому являлись главными ретрансляторами и интерпретаторами.

34 директив советского руководства .

Как только последствия засухи в Саратовской губернии были ликвидированы, провинциальная литературная жизнь начала входить в привычное русло. В 1924;м году в соответствии с рядом директив верховной власти35 и по инициативе местных отделений Пролеткульта и литературной группы «Октябрь» была создана Саратовская ассоциация пролетарских писателей. Исследователи региональной литературной культуры отмечают, что САПП входила в структуру РАПП лишь номинально, фактически следуя параллельным идеологическим курсом с Пролеткультом36, не раз вызывая на себя огонь беспощадной критики на страницах журнала «На литературном литературная культура Саратова (на материале периодики 1920;х годов) Дисс. канд. филол. наук: 10.01.01, 10.01.10 Саратов, 2005.

34 Аналогичную оценку роли центральных газет давали советские идеологи 1920;х годов. Одной из первых статей, посвященных определению важности агитационной функции прессы, можно считать публикацию В. И. Ленина «С чего начать?». «Роль газеты, — писал Ленин, — не ограничивается одним распространением идей, одним политическим воспитанием и привлечением политических союзников. Газета — не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор». (Искра. 1901. № 4) В более поздней работе Я. Шафира (Шафир Я. Вопросы газетной культуры. М.- Л., 1927.) отмечалась необходимость скорейшего изучения читателя, классификации потребителей информации. Ставилась задача приблизить газетный язык к разговорному, чтобы облегчить процесс воздействия власти на массовое сознание. Свою концепцию газеты предлагали и идеологи ЛЕФа. Например, Михаил Левидов (формально не входивший в Левый фронт искусств, но поддерживавший его основополагающие установки) склонялся к мысли о том, что концепцию советской пролетарской газеты можно калькировать с «желтой» буржуазной. С точки зрения М. Левидова, важна была форма подачи информации — в частности, яркие и краткие заголовки и подзаголовкисодержание такой газеты могло быть любым, в том числе, и «пролетарским». См. об этом: Левидов М. Мысли вслух // Журналист. 1925. № 5. С. 41.

35 См.: О партийной и советской печати: Сб. документов. М., 1954.

36 Уместным представляется добавить, что в середине 1920;х годов в РАПП произошел серьезный идеологический раскол, из-за которого впоследствии одним из объектов критики РАППовцев стал крупный поэт и литературный критик Г. Лелевич (настоящее имя — Лабори Гилелевич Калмансон), который был подвергнут ссылке в Саратов за свои публичные высказывания о необходимости борьбы с писателями-«попутчиками». См. об этом: Шешуков С. Неистовые ревнители. М., 1970. С. 23- Г. Лелевич на страницах «Саратовских Известий» // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920;х годов / Под ред. Е. Г. Елиной, Л. Е. Герасимовой, Е. Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 152- 162. посту".37.

Отличаясь самобытностью, саратовская литературная жизнь, тем не менее, не ушла в сторону от общих тенденций, характерных для всей страны. В середине 1920;х годов Саратов подхватил волну учреждения сатирических журналов38: под эгидой газеты «Известия Саратовского Губисполкома"39 открылись журналы «Клещи» и «Метла». 40 Несмотря на то, что концептуально эти издания были калькой с московских аналогов, содержание все же претендовало на оригинальность, поскольку выпуск сатирических приложений было доверено лучшим саратовским литераторам.41 Желающих поместить свои сатирические произведения оказалось так много, что редколлегии приходилось жестко и подчас довольно грубо отвечать рабселькорам42.

37 Саратовская писательская организация критиковалась в основном за невыполнение директив руководства РАПП. См. об этом: Литературные организации Саратова в 1920;е годы // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920;х годов / Под ред. Е. Г. Елиной, Л. Е. Герасимовой, Е. Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 11 — 21.

•5 о.

К этому времени относится выпуск сатирических приложений к центральным газетам и отдельных юмористических изданий, среди которых выделяются «Крокодил», «Смехач», «Комар», «Перец». См. об этом: Солдаты слова // Рассказывают ветераны советской журналистики. Кн. 4. М., 1983.

39 Это обстоятельство позволяет говорить о высокой степени концентрации идеологии в провинциальной сатире: «Клещи» и «Метла», по сути, выступали от имени власти, поэтому по публикациям можно отследить главные вражеские мишени регионального руководства.

40 Подробнее об этом см.: Зюзин А. Саратовские сатирические журналы периода НЭПа // НЭП в истории культуры: от центра к периферии: сборник статей участников международной научной конференции (Саратов, 23−25 сентября 2010 г.) / Под ред. И. Ю. Иванюшиной, И. А. Тарасовой. Саратов, 2010. С. 302 — 307.

41 Например, редакцию «Метлы» возглавлял один из постоянных фельетонистов «Известий Саратовского Губисполкома» Леонтий Котомка (настоящее имя — В. Зеленский), «Клещами» руководил К. Панков, который в течение нескольких лет параллельно координировал работу редакционной коллегии официальной губернской газеты.

42 В газетах и журналах существовала рубрика, в которой редакции давали краткие (порой в два-три предложения) рецензии на присылаемые рабселькорами творения. В диссертации будут приведены сведения о подобных откликах как о фильтрах, позволяющих не пропускать в печать нежелательный, с точки зрения власти, информационный поток.

Отмеченные основные вехи литературной жизни позволяют говорить об ее четкой периодизации в 1920;е годы. Идеологические рамки эпохи «двадцатых» не совпадают с хронологическими43: анализируя саратовскую историко-литературную ситуацию, представляется логичным считать стартовой точкой исследования 1918;й год: в это время появилась первая творческая резолюция, напечатанная в журнале «Горнило». В качестве верхней границы саратовских «двадцатых» предлагается 1927;й год — год закрытия газеты «Известия Саратовского Губисполкома», определявшей в течение 10 лет политическую и культурную жизнь губернии.

1920;е годы как первый период становления молодого советского государства были связаны не только с литературной, но и с общественно-политической нестабильностью. Великая Октябрьская революция возвела на высшие государственные посты В. И. Ленина, М. И. Калинина, Л. Д. Троцкого и породила в этот период острейшую борьбу за верховную власть в стране. Народонаселение было обеспокоено последствиями Гражданской войны, особенно процессом перехода от политики «военного коммунизма"44 к НЭПу45. В Саратовской губернии эта трансформация воспринималась менее.

43 Такой подход, в частности, применяется в работе Е. Г. Единой «Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920;х годов», где литературные «двадцатые годы» определяются как период между 1917;м годом (годом революционного перелома) и 1932;м (год коренного изменения литературной и политической жизни). Существуют и другие подходы к периодизации: например, в учебном пособии по истории отечественной журналистики для вузов его автор И. В. Кузнецов (Кузнецов И. В. История отечественной журналистики (1917 — 2000). Учебный комплект: Учебное пособие. Хрестоматия. М., 2002.) датирует окончание «двадцатых» в журналистике 1928;м годом, когда в связи с изданием ряда постановлений ЦК ВКП (б), в том числе «Об отделе партийной жизни «Правды», «О мероприятиях по улучшению юношеской печати», «О реорганизации радиовещания», «Об обслуживании книгой массового читателя» контроль власти над литературой и журналистикой стал тотальным.

44 Политика «уравнения», проводившиеся в 1918;1921;е годы, отличительными чертами которой стали милитаризация производства, свертывание товарно-денежных отношений. См. об этом: Кондратьев Н. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991.

5 Новая экономическая политика, пришедшая на смену «военному коммунизму», открывала возможности для существования частного капитала, имела окончательной целью восстановление народного хозяйства после войны, предполагала замену.

14 болезненно, поскольку пришлась на годы восстановления хозяйства после голода в ПоволжьеНЭП в начале своей реализации трактовался саратовским обывателем как возможность свободно приобрести многие товары первой необходимости.46 Однако к середине 1920;х годов появилась тенденция к критике нэпманов47, заимствованная из московских сатирических журналов48. На протяжении изучаемого периода в прессе чаще всего встречаются портреты двух руководителей Саратовского Губисполкома — К. И. Плаксина и И. П. Ерасова. Первый возглавлял исполком в течение нескольких месяцев в 1921;м году, после чего уступил место Ерасову, хотя и при нем занимал в структуре губернской власти высокие посты. Принято считать, что К. И. Плаксин был смещен с должности вследствие тяжелых социальных последствий голода в Поволжье, вызвавших порицание со стороны верховной власти. Несмотря на эту неудачу, К. И. Плаксин не утратил доверия советского руководства и продолжал занимать весомые должности, в том числе, и в других регионах. С именем И. П. Ерасова связывают удачную реализацию НЭПа в губернии. И он, и К. И. Плаксин были коммунистами со стажем, стоявшими у истоков революционного движения, считались проверенными временем большевиками.49 Изучение различных аспектов литературно-журналистской ситуации 1920;х годов в настоящее время является одним из наиболее перспективных продразверстки продналогом. Восприятие НЭПа было неоднозначным вследствие усталости граждан от многочисленных экономических перемен и непонимания его основных положений. См. об этом: Голанд Ю. Кризисы, разрушившие НЭП. М., 1991; Голанд Ю. Дискуссии об экономической политике в годы денежной реформы 1921—1924. М., 2006.

46 См. об этом: Краеведческие чтения. Доклады и сообщения 4−6 чтений. Саратов, 1994.

47 В диссертации будут рассмотрены примеры журнальных характеристик, посвященных отношениям между пролетариями и нэпманами. Специализировались на этой теме сатирические саратовские издания «Метла» и «Клещи».

48 Закат советской сатирической журналистики совпал со временем свертывания НЭПа. См. об этом: Блюм А. За кулисами «Министерства правды». Тайная история советской цензуры. СПб, 1994.

49 См. об этом: Семенов В. Начальные люди Саратова. От первого воеводы до последнего первого секретаря. Саратов, 1998. исследовательских направлений. Почти 90-летний промежуток между изучаемым периодом и нашим временем позволяет объективно и беспристрастно подойти к накоплению и обобщению знаний о богатейшем литературном и журналистском наследии раннего советского государства. Более 20 лет прошло после краха СССР, демократическая волна 1990;х годов с развенчанием ряда мифов советской эпохи, с переоценкой устоявшихся в российском обществе характеристик крупнейших политических событий также стала достоянием истории, поэтому обращение к мотивам и образам власти в эпоху становления советского государства в 1920;е годы сейчас приобретает особую актуальность.

В настоящем исследовании впервые предпринята попытка провести комплексный анализ творческого осмысления власти саратовскими журналистами и литераторами 1920;х годов, вычленить типологию образов региональной и верховной власти в губернской прессе, выявить универсальность приемов создания портретов советских руководителей различного уровня в художественных и публицистических произведениях. Универсализм в изображении нэпманов, буржуа, религиозных деятелей позволил выявить газетные штампы, постоянные лексические константы, способы создания художественных образов врагов власти, а также вычленить характерный для губернской прессы мотив, связанный с негативным изображением деятельности волостных исполнительных комитетов. Все это определяет научную новизну работы. Объектом исследования стали газеты и журналы, выходившие в Саратовской губернии в 1920;е годы — «Известия Саратовского Губисполкома», «Большевистский молодняк», «Горнило», «Художественный Саратов», «Саррабис», произведения для детей, а также вошедшие в книжные сборники П. Орешина, А. Винокурова, Л. Гумилевского, а предметом — формы создания образов представителей советского руководства и его врагов, характеристики мотивов власти в художественном и журналистском тексте.

Цель диссертационного исследования — показать роль и функцию мотивов и образов власти в литературных и публицистических текстахпродемонстрировать универсальные методы изображения представителей власти, сравнить формы художественной интерпретации революционных перемен участниками рабселькоровского движения и известными литераторами. Такая постановка вопроса определяет следующие задачи работы:

1) структурировать литературно-публицистический материал, исходя из свойств образа власти;

2) выявить объекты художественной рефлексии рабселькоров и профессиональных литераторов в связи с различными общественно-политическими явлениями- 3) вычленить методы создания образов представителя власти и врага режима.

Методология исследования предполагает использование таких подходов, как комплексный анализ художественных и публицистических текстов в контексте литературно-общественной ситуации 1920;х годов, изучение мотивно-образной структуры литературных, паралитературных и журналистских произведений, сопоставительное исследование текстов, относящихся к различным видам творческой деятельности.

Теоретическая значимость предпринятого исследования определяется выявлением новых жанровых разновидностей литературных текстов 1920;х годов на газетной полосе вплоть до их ухода из области литературы в область паралитературы и в область газетной публицистики.

Результаты проведенной аналитической работы могут найти практическое применение при дальнейшем изучении отечественной литературы, журналистики 1920;х годов, а также в учебном процессе: в курсах лекций по истории отечественной журналистики и литературной критики, в спецкурсах по вопросам пропаганды и формирования.

17 общественного мнения, истории журналистики.

Материалы диссертации прошли апробацию на научных конференциях 2009, 2010, 2011;го годов «Филология и журналистика в начале XXI века», III Международной научно-практической конференции «Современная филология: теория и практика». По материалам диссертации опубликовано 5 статей, в том числе 1 — в издании, рекомендованном ВАК.

Положения, выносимые на защиту:

1. Образы новой власти в литературе и журналистке Саратова 1920;х годов отличаются значительностью и конкретностью, воплощенной через показ таких человеческих качеств, как честность, чистота помыслов, благородство.

2. Мотив власти в детской литературе Саратова раскрывается через однолинейность трактовки революционных событий, примитивность композиционной структуры, заведомое устранение социальных противоречий, экспрессию, направленную на формирование четких идеологических установок.

3. Паралитература в газетном контексте Саратова 1920;х годов эксплуатирует некоторые черты фольклора, при этом отчетливо выражена вторичность этой группы текстов: требуемый властью пафос, назойливое декларирование идеологических оппозиций. Изображение власти в паралитературе отличается скупостью средств художественной выразительности, компенсируемой обилием восклицательных предложений, отрывочностью фраз, плакатностью письменной речи.

4. В прозе Л. Гумилевского мотив власти сопряжен с хаосом и социальным диссонансом. Конфликт обывателей и власти дан через разность идеологических горизонтов, отсутствие общих интересов, невозможность диалога.

5. Находясь под влиянием пролеткультовской поэзии, А. Винокуров и П. Орешин лишают понятие «власть» семантики, связанной с управлением.

18 людьми. Власть в саратовской поэзии и прозе 1920;х годов — понятие абстрактное, обладающее космическим звучанием, насыщенное символикой дореволюционной морали, архетипическими мотивами, экспрессивной образностью. 6.

Саратовская журналистика 1920;х годов позиционирует себя как одна из ипостасей новой, справедливой, строгой, монолитной власти. Для саратовской журналистики этого периода характерна диалектика «власть центральная» — «власть губернская». В изображении главных героев центральной власти — В. И. Ленина и М. И. Калинина — используется идиллическая тональность, оценки, выдержанные в превосходных степенях, былинная образность. Аналогичные художественно-публицистические приемы используются в показе образов местной власти — И. П. Ерасова, К. И. Плаксина, П. А. Галанина.

7. Враги власти изображаются в саратовской периодике 1920;х годов с широким использованием сатирических форм (историческая параллель, средства визуализации, идеологические клише и штампы, педалирование оппозиции «противник и сторонник власти», вульгарное масштабирование справедливой власти и ее врага, символика смерти, застоя, роскоши) и жанров (фельетон).

8. В литературных произведениях, созданных в Саратове 1920;х годов, враг советской власти чаще всего ассоциируется с мотивом монархизма. Отмечается устойчивость мифологемы, связанной со снижением образов людей, симпатизирующих «царскому режиму».

Поставленная цель и задачи послужили инструментом создания структуры работы. Диссертационное исследование состоит из Введения, трех аналитических глав, Заключения и библиографического списка. В первой главе рассматриваются книжные издания для взрослых и детей, литературные материалы в газетах и журналах, в которых феномен власти подвержен художественному переосмыслению. Заметки рабкоров и статьи.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В ходе представленного исследования творческое наследие саратовских журналистов и литераторов 1920;х годов было разделено на три относительно автономных категории. К первой были отнесены литературные и паралитературные тексты, в которых создавался образ власти или формировались характерные для ее изображения мотивы. Статьи профессиональных журналистов и рабселькоров, явившиеся откликами на те или иные общественно-политические преобразования, составили вторую категорию, а третья объединила литературу и публицистику, посвященную врагам советского режима. Такой подход к структурированию материала был обусловлен поставленными целями и задачами, связанными с дифференцированием восприятия власти различными участниками литературного процесса.

Роль и функции мотивов и образов власти варьировалась в зависимости как от уровня руководства, так и от степени художественного осмысления происходивших в обществе в 1920;х годах политических изменений. Представив в качестве отправной точки трехступенчатую иерархию советского руководства (власть верховная — местная — уездная) и исследовав в этом ключе литературные саратовские тексты, мы посчитали возможным вычленить еще одну ипостась власти. Рассмотренные нами произведения Л. Гумилевского, А. Винокурова, П. Орешина позволяют говорить о наличии монолитного и в то же время абстрактного образа, сочетающего в себе некоторые последствия революции, характерные изменения массового сознания, поэтапное становление народных представлений о перспективах страны и жизни на ее территории. Несмотря на то, что литературная власть в Саратовской губернии оказалась узурпирована Пролеткультом, литераторы, произведения которых оказались в фокусе научного интереса, не стремились к трафаретности текстов.

Наиболее ярким и противоречивым собирательный образ власти представлен в творчестве JI. Гумилевского. На саратовский период его насыщенной литературной жизни приходится время тяжелого, поэтапного и не всегда однозначного народного осмысления революции. Герои JI. Гумилевского — это крестьяне, преимущественно не понявшие сути политических метаморфоз и оказавшиеся вследствие этого на периферии властного интереса. Однако автор не стремится вынести революции приговор на основании однобокой и неприязненной трактовки властных перемен безграмотным сельским людом. К 1922;му году относится появление в саратовской печати романа JI. Гумилевского «Эмигранты», главными героями которого оказались советские интеллигенты, мечтавшие уехать за границу. Морально-этической основой охоты к перемене мест служило вовсе не неприятие пролетарской диктатуры, не смена культурных и политических парадигм, а именно непонимание сущности революции ее рядовыми солдатами, представителями пролетариата и крестьянства.

Саратовский литератор П. Орешин в своих поэтических сборниках, изданных в Саратове, нередко обращался к теме революции. Как показало изучение литературно-краеведческих материалов, именно его поэма «Степан.

Разин" дала стимул для обретения прочных позиций архетипа бунтаря времен царского режима в губернской литературной традиции 1920;х годов.

Абстрактный образ власти обнаруживают и характерные для лирики П.

Орешина волжские мотивы. Автор часто обращается к революционной ситуации 1905;го и 1917;го годов, насыщая общественные настроения патриархального Саратова всеобщей социалистической романтикой. Орешин в годы своего творческого расцвета участвовал в агитационных кампаниях, публикуя стихи и сказы «на злобу дня», однако во многом его творческий портрет был лишен догматических, иногда вульгаризированных пролеткультовских черт. Творческая автономность Орешина от уникальной саратовской литературной ситуации обусловила оригинальное представление.

188 образа власти. Понятие «власть» трактуется саратовским поэтом не как управление людьми, а как одна из форм общественной свободы и высшей социальной справедливости. Мотивно-образная конструкция произведений другого саратовского автора А. Винокурова позволяет говорить о всецело пролеткультовской рефлексии на тему власти. Винокуров является идеальным интерпретатором законов пролетарской культуры. В течение нескольких лет его активного творчества в стихах господствовал мотив огня и пожара, традиционный для поэтической эстетики первых послереволюционных лет. Власть рассматривается героями Винокурова как своеобразный инструмент восстановления народных прав на достойную жизнь. Параметры светлого будущего у лирических героев поэта во многих случаях обладают гастрономическими свойствами, то есть стабильность существования определяется в основном отсутствием нужды и голода. Сквозными мотивами в стихах А. Винокурова оказываются сюжеты, основанные на демонстрации способностей пролетария управлять сложными механизмами, во власти рабочего над новыми машинными технологиями. Эта характерная особенность не является новаторской, поскольку аналогичная сюжетная единица была смысловой доминантой программного для пролеткультовских поэтов сборника А. Гастева «Поэзия рабочего удара».

Выявленные стилистические черты творчества Л. Гумилевского, П. Орешина и А. Винокурова выходят на первый план как в их книжных сборниках, так и в журнальных и газетных публикациях. Произведения этих литераторов, которых в рамках диссертации мы относим к категории профессиональных писателей (в противовес рабселькорам), соседствовали в саратовской периодике 1920;х годов с паралитературными элементами: псевдофольклорными стихами, частушками, песенками, служившими в большинстве случаев наглядными иллюстрациями пользы той или иной властной реформы. Очевидно изготовленные по заказу представителей губернского руководства, стилизованные под фольклор паралитературные.

189 тексты изображали власть исключительно в положительном ключе, а «народная» форма по сути позволяла директиве правительства мимикрировать под понятные неграмотному населению напевы и сказания.

Активно создавался положительный образ власти в детской литературе и журналистике. Оказавшись в определенном идеологическом вакууме, саратовские писатели-энтузиасты получили возможность пестовать новые формы творчества для детей вне идеологических рамок. Результатом свободы от догм становились довольно причудливые пролетарские сказки, в которых элемент художественного вымысла сводился практически к нулю, а основным мотивом оказывалась революционная реалистичность, борьба рабочего класса с сочувствующими монархизму. При этом изображающая власть детская литература не отходила от классических принципов создания текста для ребенка. В соответствии со сказочной эстетикой тиражировались положительные образы животных (собака, лошадь), которые в духе времени наделялись чертами угнетенных зарубежной буржуазией пролетариев. Рассмотренные в диссертации газетные материалы рабселькоров и профессиональных журналистов позволяют говорить о тенденциозном и многоуровневом изображении власти. Образ советского и губернского руководства в газетах был как абстрактным, так и соответствующим конкретным политическим персоналиям. Власть абстрактная для журналистов и рабселькоров была священным монолитом, свободным от критики, достойным аналогом угнетаемой на высшем уровне религии.

Ключевые исторические фигуры 1920;х годов Ленин и Калинин, а также председатели Саратовского Губисполкома Плаксин и Ерасов постоянно присутствовали на страницах газет. Секретари Губисполкома изображались в роли наместников Ильича, мудрых ретрансляторов и компетентных интерпретаторов директив верховной власти. Об этих персонах писали только профессиональные журналисты, в то время как творческий кругозор участников рабселькоровского движения не выходил за пределы цеха или.

190 родного уезда. Заметки «народных корреспондентов» были преимущественно критическими и направленными против местного начальства. Аналогичным свойством обладали саратовские сатирические журналы «Метла» и «Клещи», в значительной степени калькированные с московских аналогов.

Широкое распространение в литературе и журналистике 1920;х годов получил образ врага власти. Культивирование персонажей, обладающих чертами оппонента режима, стало масштабным, поскольку понятие «враг власти» не имело четких идеологических горизонтов. К тому же к данной категории писатели и публицисты относили не только реальных исторических деятелей, но и негативные общественные явления. Произошедшее в Поволжье в 1921 — 1922;м годах гуманитарное бедствие породило огромное количество писательских откликов и создало один новый, не свойственный центральной прессе образ голода как врага власти. Безусловно, о неурожае в губернии писали и в Москве, но именно в саратовской литературе ужасный катаклизм был серьезно демонизирован вследствие шокирующего бытописания, особенно яркие образцы которого принадлежат перу Л. Гумилевского. Добавляло черных красок в образ голода как врага власти издание новых журналов, посвященных только социальному бедствию. Например, живописную и трагическую хронику голода вело издание с красноречивым названием «Черная година». В остальном портрет среднестатистического врага саратовской власти не отличался от собирательного образа оппонента власти верховной: под суровый публицистический прессинг попадали, прежде всего, нэпманы, чиновники среднего и низшего звена, растратчики, бандиты.

Что касается перспектив исследования, то необходимо выделить две магистральных линии продолжения работы. Далеко не все писатели, работавшие в 1920;е годы в Саратовской губернии, попали на страницы диссертации. Речь, прежде всего, идет о В. Бабушкине, имя которого.

191 упоминается нами в связи с рядом литературных материалов в газете «Известия Саратовского Губисполкома». Необходимо отметить, что перу В. Бабушкина принадлежат как взрослые, так и детские произведения. В обозначенный период отдельные издания книг этого автора в Саратовской губернии не печатались, однако архив писателя позволяет говорить о том, насколько серьезный пласт его творческого наследия приходится на 1920;е годы. Безусловно, анализ природы и функции образа власти в произведениях В. Бабушкина представляется актуальным объектом научного интереса.

Перспективным представляется также аналитическое рассмотрение саратовской литературной критики сквозь призму рефлексии на тему власти. Затронутые в связи с творчеством Л. Гумилевского и П. Орешина литературно-критические выступления в местной печати дают отчетливое представление о том, что этот пласт литературной жизни в провинции, как и в целом в молодой советской стране, служил одним из способов воздействия на массовое сознание, проводя демаркационную линию между «своими» и «чужими» писателями.

И, наконец, среди многих возможных перспектив исследования следует назвать ту, которая касается способов изображения власти в саратовской литературной и газетной периодике следующего, принципиально нового этапа литературно-общественной жизни Саратова — конца 1920;х — начала 1930;х годов.