Метафора в науке: философско-методологический анализ

Актуальность темы

исследования.

Эпистемологический статус метафоры становится сегодня предметом особого рассмотрения в философии науки и теории познания. Это связано, с одной стороны, с начавшимся еще с середины XIX в. бумом теоретического интереса к проблеме функционирования языка, осознанием особой роли метафорических образований в различных типах дискурса и разных сферах культуры, со становлением междисциплинарной науки метафорологии, которая позволит изучить природу метафоры в единстве всех ее аспектов — лингвистических, когнитивных, логико-семантических, семиотических, психологических, стилистических и др. С другой стороны, пересмотр эпистемической значимости метафоры обусловлен кардинальной ломкой «эпистемологических ценностей», радикальной трансформацией традиционной гносеологической проблематики и изменением целостного образа науки в постнеклассическом культурном пространстве.

Отказ от классического наукоцентризма, размывание границ между наукой и иными когнитивными практиками и дискурсами, смена представления о науке как таковой означает не только изменение тех оснований, которые очерчивают границы науки как когнитивной системы, но и пересмотр ее методологических норм, регулятивов и концептуальных средств, к которым относится и метафора.

Вопрос о том, «как возможна метафора» в научно-теоретическом познании, оказывается в центре современных дискуссий по проблемам научной рациональности, демаркации научного знания, критериев научности, истинностного статуса научного знания, места науки в культуре. Является ли метафора вспомогательным эвристическим инструментом или лежит в основе научной онтологии, органична ли метафора науке, какова мера метафоричности науки, за пределами которой она перестает быть таковой, тропологические аспекты научного дискурса — те узловые проблемы, вокруг которых концентрируется обсуждение обозначенной темы.

Тематизация эпистемологического статуса метафоры осуществляется в контексте сосуществования и взаимодействия целого спектра эпистемологических программ и моделей науки, имеющих принципиально разные философско-мировоззренческие установки и методологические основания, как то: стандартная концепция науки, базирующаяся на аналитическом подходе («мэйнстрим» в современной философии науки), когнитивистская программа, социокультурные модели, исследовательские стратегии социальной эпистемологии, герменевтическая парадигма, постмодернистский проектВ любом случае, можно говорить о многообразии эпистемологических языков, которые формируют различные образы науки. Крайние позиции очерчивают то проблемное поле, тот эпистемологический горизонт, в котором возможно обсуждение данной темы: от трактовки метафоры как гносеологического девианта в рамках классического идеала научности до признания ее в качестве единственно возможного способа презентации знания как итога познавательной игры в постмодернистском прочтении. Таким образом, вырисовывается предельно широкая эпистемологическая перспектива — от элиминации метафоры из научного дискурса посредством логических редуцирующих процедур до полной легитимации, интенции представить ключевой фигурой познавательной деятельности.

Можно констатировать, что философско-методологическое сознание науки стоит перед новыми вызовами, обусловленными ее историко-культурной и социокультурной релятивизацией, прагматизацией, плюрализацией, размыванием норм и идеалов. Эту ситуацию полемически заострил П. Фейерабенд, утверждавший, что «не существует никакой «научной методологии», которая бы позволила отделить науку от всего «ненаучного». Какое философское будущее ожидает науку, если исходить из тезиса о том, что «теоретический статус эпистемологии отдаляется от естественнонаучного идеала теории и приближается к античному прообразу: теории уступают место сценариям и подходам, метод — дискурсу, понятие — метафоре, истина — консенсусу» [64, С. 11]? Это вопрос, требующий обсуждения.

На взгляд автора, прояснение контекста познавательного функционирования метафоры оказывается непосредственно связанным с фундаментальными смещениями, которые характеризуют современный эпистемологический дискурс, с кардинальными изменениями предпосылочных структур философского мышления, преодолением традиционных концептуальных рамок классики, прежде всего субъект-объектной парадигмы как общегносеологической философской модели, что сопряжено с отказом от репрезентационизма и представлений о языке как нейтральном средстве научного описания, прозрачной среде, в которой артикулируется знание.

Важнейшим импульсом в становлении неклассической философии стало признание детерминированности гносеологического субъекта целым рядом внерациональных и некогнитивных факторов, включая идеологию, бессознательное, язык. Неклассические трактовки языка, переключение внимания с трансцендентальной проблематики на экзистенциальные свойства языка, его идеологические, мифологические, нарративные особенностирепрессивные, дискурсивные и конструктивистские практики его применения — характерная примета неклассического философствования (М. Хайдеггер, К. Ясперс, Ю. Хабермас, М. Фуко, Р. Барт, Ж. Деррида и др.).

Принципиально иная трактовка субъект-объектного отношения и замена ее на субъект-субъектную модель, в которой акцент переносится на сферу межличностных коммуникаций как отношений принципиально диалогичных, аксиологически симметричных, введение в эпистемологию и философию науки экзистенциальных, т. е. антропологических и культурологических характеристик свидетельствует о смене стандартов научной рациональности. Наука все в большей степени приобретает черты человекоразмерности" (М.К. Петров). Не случайно М. Полани писал, что, «будучи человеческими существами, мы неизбежно вынуждены смотреть на Вселенную из того центра, что находится внутри нас, и говорить о ней в терминах человеческого языка, сформированного насущными потребностями человеческого общения. Всякая попытка полностью исключить человеческую перспективу из нашей картины мира неминуемо ведет к бессмыслице» [115, С. 20].

Переход к принципиально иной эпистемологической стратегии, которую можно определить как «гуманитарный антропоморфизм» (В.В. Ильин), позволяет создать новую модель науки, в которой метафора станет органичным элементом научной деятельности. Это ни в коей мере не означает понижение статуса науки как культурообразующего центра, движение в сторону идеологического антисциентизма и методологического анархизма и волюнтаризма («допустимо все»), но наоборот, предполагает более глубокое понимание природы и смысла науки.

Новая модель рациональности, которую Ю. Хабермас обозначил как коммуникативную, определяется не априорными логическими и методологическими критериями и нормами, а «фундаментальными коммуникативными структурами», укорененными в культуре и языке. Новая модель науки, соответствующая такому типу рациональности, требует построения и новой теории научной метафоры, адекватной поставленной задаче. Логико-семантический анализ научной метафоры, который осуществлялся в рамках логики и методологии науки в русле пропозиционального подхода к исследованию научного знания (изучение референциальных модусов метафорических выражений, их «истинностного» статуса, процедур редукции посредством разного рода логических операций), оказывается недостаточным, поскольку не выводит проблему на уровень философского осмысления, а остается в границах метанаучной методологической рефлексии. В данном исследовании предполагается рассмотрение науки в более широком эпистемологическом контексте, нежели тот, что задан логикой и методологией науки, в рамках которого научное знание предстает как гомогенное, логически организованное, теоретически обоснованное, доказательное. По нашему мнению, философско-методологическое обоснование гносеологического статуса метафоры должно осуществляться в контексте формирующейся социально-коммуникативной эпистемологии, что вовсе не означает отказа от когнитивных достижений логико-семантического анализа, но требует их соответствующей интерпретации в философском языке.

Признание принципиально конструктивного, коллективного, контекстуального, консенсуального, комплементарного, коммуникативного и культурно-обусловленного характера процесса научного познания и любых его результатов позволяет высветить новый ракурс в исследовании когнитивного статуса метафоры. Для этого феномен научной метафоры должен быть интерпретирован, исходя из принципиального диалогизма научного дискурса, обусловленности познавательных актов контекстом общения (В. Библер, М. Бахтин), нагруженности их экзистенциальными смыслами (Г. Батищев).

Солидаризируясь с традицией, представленной отечественной эпистемологической школой, стоящей на позициях коммуникационно-деятельностного подхода (Э. Ильенков) и исповедующей идею перехода к новому типу открытой, или коммуникативной, рациональности (В.А. Лекторский, Л. А. Микешина, В. Н. Порус, B.C. Швырев, Г. П. Щедровицкий и др.), хотелось бы подчеркнуть, что методологическое обоснование такого рода эпистемологии предполагает продуктивный диалог между альтернативными программами и школами. По-видимому, и когнитивный смысл феномена метафоры может быть выявлен только на пересечении разных подходов, концепций, исследовательских программ и стратегий, что и входит в задачу настоящего исследования.

Степень разработанности проблемы.

Исследовательский интерес к метафоре в настоящее время охватывает все новые области знания, включая когнитивистику, психолингвистику, семиотику, теорию искусственного интеллекта. Количество работ, посвященных проблеме ее функционирования, обширно и неуклонно продолжает расти. В философском ракурсе исследование метафоры связано с фундаментальными гносеологическими вопросами связи мышления и языка, вербального и невербального, означенного и неозначенного, с проблемой невозможности взаимно однозначного перевода элементов мира и элементов языка. Отсюда многообразие философских концепций языка, трудности в сопряжении когнитивного, логико-семантического, семиотического, психологического, лингвистического подходов в исследовании феномена метафоры.

В эволюции теоретических подходов в исследовании проблемы можно обозначить следующие ключевые позиции. Начиная с Аристотеля метафора исследовалась прежде всего как языковой феномен, фигура речи, троп, лингвистический прием, основанный на переносе свойств одного объекта на другой. В рамках традиционного направления, развиваемого в рамках языкознания, риторики, литературоведения, описаны основные функции и свойства языковой метафоры (А.А. Потебня, Р. Якобсон, А.Ф. Лосев). С конца XIX в. исследования метафоры выходят за рамки риторики, лингвистики и филологии и охватывают сферы культурологии, антропологии, психологии, философии (в том числе философии науки), что связано с выяснением роли метафорического процесса в переводе одной системы значений в другую (В.Н. Топоров, В. В. Иванов, О. М. Фрейденберг, Ю. М. Лотман, Э. Кассирер).

В 60−70-е гг. XX в. на фоне междисциплинарных исследований обсуждение проблемы метафоры переводится в когнитивно-логическую парадигму: разрабатываются вопросы ее эпистемического статуса, осуществляются дескрипции метафорических образований в различных типах дискурса, изучаются ее когнитивные и коммуникативные функции (Н.Д. Арутюнова, В.Н. Телия). Языковая метафора в рамках когнитивного подхода рассматривается как вербальный репрезентант метафорического переноса, осуществляемого на уровне глубинных мыслительных структур. Выделен специфический слой концептуальных метафор как средств организации опыта (Дж. Лакофф, М. Джонсон, Д. Олбриттон и др.). Описан когнитивный механизм экстраполяции структур опыта с известного на неизвестное, необходимый для конструирования аналогий в науке (М. Блэк, Д. Гентнер, Б. Боудл, С. Глаксберг, М. Хессе, Р. Харре, Б. Индуркья).

Аналитической философией разработаны принципы анализа значения и истинностного статуса метафорических выражений, критерии метафоричности (Н. Гудмен, М. Блэк, Э. Маккормак, Д. Дэвидсон, Дж. Серль).

В рамках советской философии проблема метафоры имплицитно присутствовала в исследованиях по гносеологической проблематике (проблема «активности субъекта познания», «соотношения творческого воображения и отражения» и т. п.) (П.В. Копнин, A.M. Коршунов). Можно отметить анализ метафоры как смыслообразующей структуры в контексте социального действиявыявлена ее ценностно-нормативная значимость как механизма введения, трансформации, трансляции культурных значений (Л.Д. Гудков).

В исследованиях по социологии, истории науки, психологии научного творчества тема поднималась при анализе контекста открытия и обоснования научных гипотез (С.Р. Микулинский, М. А. Розов, Б. С. Грязное, Н.И. Кузнецова).

В отечественной философии и методологии науки научная метафора изучалась в основном в рамках логико-семантического подхода, прежде всего в аспекте функционирования в научном языке: исследовалась роль метафоры в формировании понятийного и терминологического аппарата научной теории, в процессах миграции понятий из сопредельных областей, вербализации информации, онтологизации, интерпретации теорий (В.В. Петров) — эксплицировалась роль метафоры в организации теоретического знания в контексте исследования типов и уровней языка науки (С.С. Гусев). В ходе исследований проблемы референциального статуса метафорических выражений зафиксирована безуспешность попыток выделения чисто семантических критериев метафоричности, невозможность описания метафорических структур в рамках стандартной референциальной теории фреге-расселовского типа. Для разрешения парадоксов метафорической референции предлагается обращение к реляционным (холистским) и индексальным теориям значения, «расширенным» теориям референции, включающим референциально непрозрачные контексты в поле рассмотрения и использующим семантику возможных миров для придания теории референции социокультурного измерения. Референциальная специфика научной метафоры видится в уникальности референтов креативной метафоры как феноменов культуры. Данные исследования в основном опираются на аппарат логики и методологии науки, позволяющий осуществить логическую реконструкцию процедур научного описания и объяснения, исследовать категориальные структуры мышления, языка науки, научных теорий, типы логического вывода, возможности формализации и аксиоматизации систем научного знания (В.А. Смирнов, Е. К. Войшвилло, Д. П. Горский, Г. И. Рузавин, А. И. Уемов, Б. С. Грязнов и ДР-).

Ситуации кризиса мировоззренческих оснований науки и выработке более широких и гибких представлений о научной рациональности посвящены работы B.C. Библера, В. В. Ильина, С. А. Лебедева, В. А. Лекторского, И. К. Лисеева, М. К. Мамардашвили, А. Л. Никифорова, А. П. Огурцова, В. Н. Поруса, Б. И. Пружинина, М. А. Розова, B.C. Швырева и др. Для рассмотрения проблемы введения культурного, антропологического, герменевтического и коммуникативного измерений в эпистемологию большое значение имеют философские труды Г.-Г. Гадамера, М. Бахтина, М. и.

Хайдеггера, П. Рикера, опираясь на которые можно описать метафору в качестве средства выражения непредметного содержания, которое открывается в герменевтическом акте понимания.

Трактовка научного дискурса как специфической герменевтической практики Ю. Хабермасом, К.-О. Апелем, социально-конструкционистсткими теориями, опирающимися на несциентистские концептуальные рамки и герменевтические метатеоретические установки (К. Джерджен, Р. Харре), позволяет исследовать роль метафоры в символическом обмене значениями и конструировании социальной реальности. Для раскрытия темы коммуникативно-смысловых функций метафоры в ситуациях междисциплинарного диалога используются работы В. И. Аршинова, Л. П. Киященко, посвященные синергетическим аспектам языка.

Объект исследования — функционирование метафоры в научном знании и научной деятельности.

Предмет исследования — философско-методологический и теоретический анализ статуса метафоры в науке.

Цель исследования — обосновать эпистемологическую значимость метафоры на основе философско-методологического анализа рефлексивных традиций в философии науки.

Задачи:

1. выявить философско-методологические и теоретические основания интерпретации метафоры в рамках классической философии науки — как элемента, не соответствующего методологическим нормам и критериям научности и подлежащего исключению из научного знания;

2. прояснить когнитивный смысл метафоры на основе анализа современной метафорологии и социокультурных моделей науки;

3. обосновать понимание метафоры как содержательного элемента научного знания и необходимого инструмента понимания в научной коммуникации в рамках неклассической эпистемологии и теории коммуникативной рациональности.

Методологическая и теоретическая основа диссертации. Основу диссертационного исследования составили принципы единства исторического и логического, абстрактного и конкретного, методы сравнительно-исторического и философско-методологического анализа. Автор опирался на деятельностно-коммуникационный подход в эпистемологии и философии науки, теорию коммуникативной рациональности, герменевтическую традицию, позволяющие рассматривать метафору как ключевую фигуру в научном дискурсе, осуществляющую коммуникативно-смысловые функции.

Научная новизна работы состоит в следующих полученных автором результатах:

1. выявлены философско-методологические и теоретические основания трактовки метафоры как вспомогательного абстрактного элемента, подлежащего исключению из научного знания в ходе его логического обоснования, в рамках классической философии науки. В соответствии со стандартной концепцией науки метафора вводится в качестве абстракции квазиотождествления на стадии формирования нового знания, когда осуществляется эвристический поиск номинации. При переводе контекста открытия в контекст обоснования, осуществляющемся на основе логических процедур предикации, атрибуции, реификации, верификации, интерпретации, метафорические фигуры мысли, несущие в себе неоднозначность и личностные проекции, элиминируются. Изъятие метафорики из «тела» общезначимого знания фундировано онтологическими допущениями, лежащими в основе классической гносеологии: субъект-объектной моделью, репрезентационизмом, объективистской трактовкой истины.

2. прояснен когнитивный смысл метафоры, который раскрывается в двух аспектах: 1) метафора функционирует в качестве специфического средства концептуализации опыта, инструмента, позволяющего пополнить семантические ресурсы научного разума и сформировать новые теоретические смыслы на основе категориального сдвига и трансфера значений из одной сферы в другую- 2) метафора является особой формой конструирования и конституирования знания, одновременно принадлежащей и «жизненному миру», и миру теоретических конструктов. Наличие фундаментальной связи между процессами концептуализации и метафоризации позволяет представить рациональное мышление как снятую метафоричность на всех уровнях артикуляции знания — от базисного уровня категоризации до формирования научной картины мира. Для исследования процессов категоризации/метафоризации на каждом уровне организации научного знания предложена структурно-функциональная типология научных метафор: выделены метафоры-номинации, метафоры — модельные аналогии, метафоры, определяющие ядро научной теории, парадигмальные метафоры и метафоры, принадлежащие к философским основаниям науки, к культурным универсалиям.

3. обосновано понимание метафоры как содержательного элемента научного знания и необходимого инструмента понимания в научной коммуникации с позиций неклассической эпистемологии, раскрыты коммуникативно-смысловые функции метафоры в ситуации когнитивного общения и междисциплинарного диалога. Современный научный дискурс, представляющий собой коммуникативное событие, сложное единство языковой формы, значения и действия, включающее в себя весь экзистенциальный, личностный фон участников данного, «здесь и сейчас» осуществляемого познавательно-понимательного акта, предполагает использование метафорических средств. Живая метафора соединяет эксплицитное и пропозиционально выраженное знание со знанием целостным, холистским, позволяет присоединиться в акте коммуникации к общему значению. Содержательный смысл метафоры — в конституировании среды символического взаимодействия, в осуществлении синтеза дискурсивного объяснения и герменевтического понимания в практике когнитивного общения.

Положения, выносимые на защиту.

1. Роль метафоры в науке не ограничивается чисто эвристическими функциями, связанными с выражением вероятностного, гипотетического знания, которое должно быть заменено теорией в ходе выполнения логических процедур исключения абстрактных объектов. Признание аксиологичности, субъектности, коммуникативности, диалогизма, контекстуальности, конструктивно-творческого характера научной деятельности позволяет рассматривать метафору как неустранимый, неотъемлемый и органичный элемент научного дискурса в силу незавершенности, открытости познавательного акта, обусловленности его контекстом коммуникации, нагруженности экзистенциальными смыслами.

2. Рассмотрение знания в единстве значения (предметности) и смысла (понимания) позволяет вводить метафору в корпус науки как инструмент синтеза объяснения и понимания. Если из предметности метафора может быть элиминирована в результате перевода на язык логико-дискурсивного мышления посредством редуцирующих процедур, то в отношении понимания такого рода процедуры невозможны.

3. Метафорические средства языка выступают и средством перевода из одной смысловой системы координат в другую, и способом поддержания коммуникации, укрепления солидарности, а значит, теоретический текст предстает риторически и идеологически нагруженным. В силу обозначенных причин тропологический анализ научного дискурса, предполагающий выявление и деконструкцию метафор в ходе критико-рефлексивных процедур, следует считать необходимым элементом методологического самосознания науки.

Теоретическая и практическая значимость работы.

Полученные результаты могут быть использованы в построении курса по философии науки, в котором метафора рассматривалась бы в качестве необходимого и неустранимого элемента научного знания и научной деятельности. Материалы диссертации могут служить основой для чтения общих курсов по эпистемологии и спецкурсов по философии науки.

Апробация диссертационного исследования.

Диссертация обсуждалась на кафедре философии МГТУ им. Н. Э. Баумана и рекомендована к защите. Результаты исследования апробированы на следующих конференциях и семинарах: VII Международные Энгельмейеровские чтения «Этические императивы общества электронных коммуникаций» (Москва, 2003) — IX фестиваль гуманитарных наук (Оренбург, 2003) — конференция «Метафора и метод» (Москва, 2004), IV Российский философский конгресс (Москва, 2005), а также опубликованы в статьях. Общий объем публикаций составляет 2,8 п.л.

Структура и объем диссертации

определяется ее целями и задачами. Работа состоит из трех глав, восьми параграфов, введения, заключения, библиографии.

Заключение

.

Итак, в диссертации на основе сопоставления различных философских концепций языка, подходов к анализу науки, эпистемологических программ и стратегий рассмотрен вопрос о том, «как возможна метафора» в научно-теоретическом познании. В качестве результатов исследования можно выделить следующие ключевые позиции.

Выявлены философско-методологические предпосылки, которые обусловливают принципиальную возможность введения метафоры в предметность науки и рассмотрения ее как имманентно присущего науке элемента: во-первых, как когнитивной структуры, средства концептуализации, обеспечивающего организацию опыта и трансформацию общих схем, определяемых чувственным опытом, в формы абстрактного мышленияво-вторых, как инструмент, обеспечивающий понимание в актах научной коммуникации.

В качестве философско-методологических и теоретических предпосылок можно отметить следующие: отказ от классической субъект-объектной гносеологической модели, переход от онтологии сознания к онтологии языка, включение субъекта как носителя когнитивной рациональности в систему деятельности и отношений, в систему коммуникации и трансляции смыслов, опосредующих познавательные отношения, введение в эпистемологию исторических, социокультурных, «человекоразмерных» параметров. Все эти факторы предопределяют радикальную трансформацию современной эпистемологии, превращение ее в форму философской антропологии, тенденцию отхода современной философии науки от идеалов классической научной рациональности, сдвиг в сторону методологического и теоретического плюрализма, признание аксиологичности, субъектности, коммуникативности, контекстуальности, конструктивно-творческого характера научной деятельности.

Учитывая эти значительные трансформационные сдвиги, можно очертить вектор, определяющий эволюцию эпистемологического статуса метафоры: от элемента, связанного с субъективными моментами в познании и потому подлежащего элиминации, к ключевой фигуре, осуществляющей коммуникативно-смысловые функции в научном дискурсе как живом коммуникативном процессе, глубинная природа которого пока не поддается строгому формально-логическому описанию. Если в системе координат, заданной классической гносеологией, она выступает как неизбежное зло, знак «грез и чар знания, не успевшего еще стать рациональным» (М. Фуко), то есть то, что несет в себе индивидуализирующие, личностные, а значит, искажающие истину смыслы, то в постнеклассическом эпистемологическом пространстве метафора становится смыслообразующим центром, мостом между бытием и знанием, субъектом и объектом, языком и миром, наукой и культурой, «сухой теорией» и «древом жизни».

Используя кантовскую терминологию, можно утверждать, что метафора выступает механизмом априорного трансцендентального синтеза: задавая определенный ракурс рассмотрения действительности, выделяя ее релевантные стороны, метафора определенным образом организует ее, делает доступной пониманию, трансформируя чужое в свое, вписывая его в понимаемый, обжитый мир культуры, превращая ее в реальность-для-человека. Описание этих процессов должно стать предметом становящейся новой междисциплинарной науки — метафорологии.

Если понимать современный научный дискурс как коммуникативное событие, сложное единство языковой формы, значения и действия, включающее в себя весь неартикулируемый экзистенциальный личностный фон участников данного, «здесь и сейчас» осуществляемого познавательно-понимательного акта, то метафора выступает как его необходимый, неотъемлемый элемент, вовлекающий в данный контекст большой массив неявного знания, а в конечном итоге весь ресурс знаний, накопленных культурой. Живая метафора, будучи «семантическим центром притяжения», соединяет эксплицитное и пропозиционально выраженное знание со знанием целостным, холистским, позволяет присоединиться в акте коммуникации к общему значению. Это значение не предопределено, но всегда является результатом интерпретативного и коммуникативного конструирования и рефлексии.

Именно потому язык междисциплинарных коммуникативных стратегий может быть только метафорическим, фиксирующим ситуацию множественности интерпретаций, нелинейности, коннотативности, многозначности в процессе рефлексивного обсуждения. Именно метафора позволяет осуществить синтез объяснения и понимания в практике когнитивного общения.

Рассмотрение науки в коммуникационно-деятельностной онтологии, признание принципиального диалогизма научного дискурса, обусловленности познавательного акта контекстом общения, коммуникации, рассмотрение знания как единства значения (предметности) и смысла (понимания) — все это позволяет очертить перспективы исследования метафоры как содержательного, имманентно присущего научному знанию и деятельности элемента.

Солидаризируясь с традицией, представленной отечественной эпистемологической школой, стоящей на позициях коммуникационно-деятельностного подхода и исповедующей идею перехода к новому типу открытой, или коммуникативной, рациональности (В.А. Лекторский, Г. П. Щедровицкий, B.C. Швырев, В. Н. Порус, Л. А. Микешина и многие др.), хотелось бы подчеркнуть, что методологическое обоснование социально-коммуникативной, антропологически-ориентированной эпистемологии не означает отказа от когнитивных достижений логико-гносеологической школы, деятельностно-объектного и аналитического подходов, но предполагает продуктивный диалог между альтернативными философскими программами. Топос встречи разных языков может и должен стать точкой роста и новой эпистемологии, которая станет методологией широкого междисциплинарного диалога и пространством взаимопонимания между представителями разных когнитивных стратегий.