Семейные обряды русско-белорусского пограничья в контексте этнополитической истории. 
XIX — начало XXI вв

Проблема соотношения политических и этнических границ, не только не теряет своей актуальности в наши дни, но и имеет тенденцию к обострению. Возникающие в разных уголках мира устремления к перекраиванию политических границ в соответствии с этническими* делают любой аспект исследований, в которых ставится вопрос о взаимозависимости этих границ в исторической перспективе, актуальным. Между тем, само определение этнической принадлежности подчас является не безусловным и зависит от разных причин социального, исторического, политического характера. Отнесение жителей той или иной территории к определённому этносу может зависеть и от того, кто даёт экспертную оценку: мнение учёных, которые «выявляют и формулируют иногда малоосознаваемые культурные сходства и различия"1 и делают на их основании свои заключения, может не совпадать с этнической самоидентификацией местных жителей. К регионам с трудно определяемой этнической принадлежностью л относится и русско-белорусское пограничье. Вопрос об этнической принадлежности жителей этого региона с практической (политической) точки зрения нельзя назвать актуальным в наши дни, можно надеяться, что таковым он останется и в последующем. Но остаются проблемы теоретического характера. Конкретное исследование одного из аспектов народной (то есть, имеющей этническую природу) культуры в контексте политической истории и этнической самоидентификации внесёт свой вклад в решение проблем, связанных с корреляцией политических и этнических границ и этнической самоидентификацией, а также в решение более.

• * Такая политика не является чем-то новым в мировой практике сосуществования народов. В отношении изучаемого нами региона можно привести вывод известного историка В. Т. Пашуто об идеологической основе действий Московского княжеского стола на западных рубежах: «К куликовским временам восходят корни торжества патримониальной концепции внешней политики централизуемой России (политики, провозгласившей приведение государственных границ в соответствие с этническими)». Пашуто В. Т. конкретной задачи: влияния политических границ на обрядовую сферу жизни.

Не теряет своей актуальности и сбор, осмысление и, при возможности, последующее картографирование этнографических материалов. О необходимости сбора и обобщения таких данных не раз говорили учёные смежных гуманитарных дисциплин, занимающиеся проблемами этногенеза и этнической истории славян, генетическими истоками славянской культуры3. Ареальный, то есть достаточно ограниченный территориально, характер изучения предполагает фиксирование традиции в микромасштабном варианте и дальнейшее обобщение имеющихся данных. Это необходимо для познания обрядовой традиции русских и белорусов в целом, поскольку «народная культура и фольклор существуют и функционируют исключительно в диалектной форме, в форме местных, узколокальных вариантов"4. Сделанные выводы о распространении реалий и составленные карты будут способствовать расширению наших знаний об этнической истории русских и белорусов, взаимодействии культур в зоне политических и этнических границ. Ареальные исследования необходимы и для широких исторических обобщений, поисков архетипов культурных явлений. По этому поводу можно полностью согласиться с точкой зрения Н.И. и С. М. Толстых о том, что для «восстановления славянской духовной культуры ареальный аспект имеет во многих случаях определяющее и иногда полностью, иногда частично диагностирующее значение и во всех случаях играет роль организующего материал фактора, без которого процедура реконструкции оказывается неполной, недостаточной и малоэффективной"5.

До сих пор почти не проводилось исследований, в которых бы обрядовая культура использовалась как фактор, определяющий этническую принадлежность, а также этнические границы или границы историко.

Возрождение Великоросс&tradeи судьбы восточных славян // Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 53. этнографических общностей. Разработавший теорию этноса Ю. В. Бромлей относил обряды к числу компонентов культуры «имеющих этническую окраску"6 и потому пригодных (хотя и с оговорками) для использования (привлечения) в качестве этноопределяющих факторов. П. И. Кушнер более настороженно относился к возможностям использования элементов духовной культуры для установления «этнических отличий», хотя и признавал, что явления эти «довольно долго сохраняют этнические особенности народа». Причины его скептицизма не в самой сущности этих явлений, а в том что «этнографы накопили большой описательный и аналитический материал о самих явлениях, но не уделяли особого внимания выяснению точных границ их распространения» (курсив мой — Т.Л.). Нельзя сказать, что с тех пор ситуация с определением территориального распространения обрядовых реалий радикальным образом улучшилась. Работы такого рода проводились лишь в отношении отдельных регионов. На примере исследуемого нами региона мы покажем насколько обрядовые элементы, в нашем случаеэлементы семейных обрядов, могут служить этноопределяющим фактором.

И, наконец, необходимым остаётся изучение процессов трансформации народной культуры и современного её состояния. Фиксирование и анализ обрядовых реалий и соответствующих представлений наших дней позволит не только составить некий инвариант обрядовой культуры, но и даст представление о мироощущении современного человека, его религиозных и нравственных исканиях, а также суждениях по поводу этнической ситуации, этнической специфики обрядов и обычаев.

В данном исследовании мы ставим целью составление возможно более полного свода семейных обрядов жителей русско-белорусского пограничья с выделением возможно более полного свода локальных традиций, что позволит судить о типологической и предметной идентичности обрядовой традиции приграничной зоны. На основании систематизации и картографирования обрядовых реалий мы сможем очертить ареалы распространения различных элементов культуры и выделить связанные с определённой территорией культурные комплексы. Это, в свою очередь, позволит обоснованно подойти к решению проблемы о соотношении политической границы и различных явлений духовной культуры, а также поможет в определении этнической ситуации в регионе в историческом контексте. Мы постараемся показать трансформацию культурных явлений в советское время, а также в период, последовавший за государственным разделением России и Белоруссии в 1990;е гг.

Местные работники культуры одной из основных задач своей работы считают сохранение и возрождение местных народных традиций, что, вообще характерно для Белоруссии. Залогом успешности данной работы является сбор этнографического материала, то есть опрос населения относительно существовавших у них обрядовых традиций. Этот материал широко используется в различных инсценировках (свадьба, крестины, календарные праздники), имеющих целью показать местному населению красоту и разнообразие традиционной культуры, а заодно и оживить в их памяти обычаи предков. Интересно, что местные жители, желающие провести свадьбу «по традициям», подчас за консультацией обращаются к работникам культуры. Это можно встретить и в других белорусских р-нах.).

Историография и источники Историография. Специальных работ, посвящённых исследованиям ч семейных обрядов, как и вообще духовной культуры, на территориях, разделённых политическими и этническими границами, крайне мало. Цели нашей работы определили круг литературы как этнографической, так и смежных гуманитарных дисциплин, в которой в, так или иначе, поднимались вопросы, касающиеся данной проблематики. Весь свод основной литературы, использованной при написании работы, тематически можно объединить в следующие блоки.

1. Работы теоретического характера.

Поскольку наше исследование связано с использованием обрядовой традиции в качестве фактора, определяющего границы определённых этносов или этнографических ареалов в зоне политических и этнических границ, методологической основой стали работы, посвященные разработке таких понятий как: этнос, этническая территория, этнические границы, этническое самосознание, историко-этнографические общности. Были использованы труды Б. В. Андрианова, С. А. Арутюнова, Ю. В. Бромлея, Р. Ш. Джарылгасиновой, И. Ю. Заринова, В. И. Козлова, В. А. Тишкова, H.H. Чебоксарова, C.B. Четко8. Теория этноса и сейчас не теряет своей актуальности. Однако позиции учёных в оценке объективности существования этнических общностей разделили их на два лагеря9. Не углубляясь в суть теоретических и высоконаучных споров, мы отметим только, что и то и другое направления содержат положения, помогающие понять ситуацию в изучаемом нами регионе. Тем более, что и сторонники консервативного направления, признающего реальность существования этносов, часто далеки от какой-либо абсолютизации в определении возможностей фиксации этнических границ и этнической принадлежности. Так, один из теоретиков данного направления, уделявший много внимания разработке этноопределяющих признаков, В. И. Козлов, признавал существование «значительных переходных в этническом отношении групп населения», что, наряду с другими факторами (делением этносов на этнографические и другие локальные группы, объединением народов в макроэтнические общности), делает относительно условными и динамичными «рамки народов или этнических общностей"10.

Теоретическим проблемам определения этнических границ и возможности картографирования этнического состава посвящена и не теряющая своего значения работа П. И. Кушнера. Свои соображения автор проверял на конкретных материалах. Кроме общих теоретических рассуждений автора для нас важным является и тот факт, что в качестве примера, подтверждающего сложность определения этнических границ по языковому признаку, он приводит свои комментарии по поводу карты, составленной Е. Карским, на которой указана восточная граница расселения белорусов11.

Среди исследований современных учёных нужно отметить работы Р. Н. Игнатьева, посвящённые проблемам соотношения этнических и политических границ и этнического самосознания12. Давая развёрнутую характеристику историографии проблемы в отечественной и зарубежной историографии, он отметил, что, кроме JI.H. Чижиковой (см. ниже) и P.A. Григорьевой13 «после Кушнера исследователи не уделяли большого внимания вопросам, касающимся этнических границ"14.

В 2000 г. в Институте этнологии АН России совместно с учёными из Института искусствоведения, этнографии и фольклора имени К. Крапивы Национальной академии наук Беларуси начал действовать проект по изучению культуры русско-белорусского пограничья, участницей которого была и автор данного диссертационного исследования. Результатом работы участников проекта стала коллективная монография «Белорусско-русское пограничье. Этнологическое исследование» в которой на примере определённого региона показана специфика культуры границы, её своеобразие и переходный характер, а также сделаны теоретические выводы по проблемам «особенностей идентичности и культурной специфичности населения приграничных районов"15.

Во введении к данному исследованию отмечается, что «изучению влияния политических и территориальных факторов на этнокультурные параметры общественной жизни не уделялось достаточного внимания в этнологической науке». Между тем, при конкретных исследованиях совершенно очевидным становится значение политических границ для формирования культурной специфики пограничных районов16. Поставленные разработчиками проекта цели — практическое изучение всех сторон жизни жителей приграничных районов в их исторической перспективе и теоретические обобщения по проблемам соотношения политических и этнических границ и этнического самосознания показывают, что изучение культуры границы в данном случае можно считать принципиально новым направлением в этнологии.

Использованы также работы, посвященные типологии обрядовых традиций, прежде всего, традиций восточных славян: А. Ван Геннепа, А. К. Байбурина, Г. А. Левинтона, А. К. Байбурина, Т. А. Бернштам, Г. А. Левинтона,.

А.В.Гуры, С. А. Токарева, С. М. Толстой, А. Л. Топоркова, К. В. Чистова .

2. Конкретные ареалъные исследования в этнографии и смежных дисциплинах. Ареальные исследования русских и белорусов, проживающих в рамках определённой географической или административной территории, или отдельных групп этих народов были одним из основных направлений российской этнографии в дореволюционное время, проводились они и после революции. Исследования эти отличались как широтой охвата изучаемой территории, так и теоретическим осмыслением приводимого материала. Одни из них ценны прежде всего как источник уникальных этнографических данных, другие содержат неустаревающие размышления по поводу закономерностей развития тех или иных явлений культуры, их типологии, связи с этногенезом и этнической историей восточных славян. К таковым, например, можно отнести исследования Б. А. Куфтина по материальной культуре русской мещеры18.

Ареальные исследования продолжились и в послевоенное время. Pix результаты картографировались и обобщались, обычно содержали широкие восточнославянские параллели. Среди наиболее значительных работ того времени — фундаментальные труды Е. Э. Бломквист, Н. И. Лебедевой и Г. С. Масловой19, посвященные изучению материальной культуры восточных славян. Составленные ими карты и научные заключения представляют огромный интерес как с точки зрения изучения материальной культуры в целом, так и для изучения этнических взаимосвязей трёх восточнославянских народов. Вопросы этнической истории и взаимовлияний восточнославянских народов на основании отдельных элементов материальной культуры рассматривались и в специальных статьях20.

На основе многолетних исследований московскими этнографами был создан уникальный труд — историко-этнографический атлас, авторы которого составили карты распространения элементов материальной культуры русских и сопроводили их подробными научными комментариями. В этих комментариях наряду с выявлением некоторых закономерностей трансформации материальной культуры, делаются выводы относительно этнической истории и этнических взаимосвязей русских, украинцев и 01 белорусов .

Расцвет ареальных исследований, проводимых смежными гуманитарными науками в разных направлениях, приходится на 1970;1980;е гг. В это время проблемы изучения отдельных регионов и локальных территорий обсуждались на специальных конференциях, выходят многочисленные региональные исследования (разной степени охвата территории), в которых картографирование и описательный материал в конечном итоге имеют целью не только характеристику культуры определённой территории, но и решение различных вопросов этнической истории восточных славян23.

Особый интерес для нас представляют работы, посвященные культуре в зоне этнических контактов восточнославянских народов. К таковым в первую очередь можно отнести монографию Л. Н. Чижиковой, в которой даётся сравнительный анализ материальной культуры русских и украинцев на русско-украинской границе24. На основании обширнейшего фонда этнографических материалов, сопоставленных с данными истории, лингвистики и антропологии, автор делает выводы о специфике культуры этноконтактной зоны в целом, о закономерной интерференции культурных традиций при длительном чересполосном проживании двух близкородственных народов. Сравнительный анализ различных компонентов культуры приводит Л. Н. Чижикову к очень важному и для наших исследований выводу: в качестве этнодифференциирующих факторов наибольшей значимостью обладают язык и женская одежда, (которые становятся «своего рода этническими символами, национальным престижем»), а также обряды и устное творчество. Между тем русско-украинское пограничье в принципе отлично от пограничья между Россией и Белоруссией. В первом случае административная (в то время) граница разделяла территории, исторически «закреплённые» за каждым из этносов, и иноэтничные поселения русских на Украине и украинцев в России — это результат последующих переселений. При этом каждая из этнических групп, живущих в иноэтническом окружении, сохраняла в значительной степени особенности своей традиционной культуры. Этническое своеобразие и этническое самосознание проявлялись и одновременно подпитывались спецификой взаимоотношений двух народов, а именно: крайней ограниченностью взаимных браков. Такая ситуация была характерна не только для XIX — начала XX в., но и до некоторой степени сохраняется, как показывают полевые исследования, вплоть до наших дней. В изучаемом же нами регионе деление населения на русских и белорусов и до революции было весьма условным, демонстрируя наличие переходной зоны с населением, чья этническая самоидентификация была практически не выражена, язык относился к одной группе говоров и не играл роли как фактор этноопределяющий, а брачные связи не ограничивались и не.

0*7 ограничиваются какими-либо соображениями этнической принадлежности .

В целом специфика материальной культуры в районах совместного проживания разных народов вызывала большой интерес у исследователей.

О о.

Выходили отдельные труды и специальные сборники .

Значительно реже для ареальных исследований привлекались элементы духовной культуры. Отчасти этому мешали объективные факторы: территория расселения русских огромна, и также велика вариативность культурных явлений. Силами небольшого коллектива этнографов-славистов, сосредоточенных в основном в Москве, Ленинграде, Киеве и Минске, проводить полномасштабные исследования было затруднительно. И, тем не менее, ареальные исследования с последующим обобщением и типологией явлений культуры, всё время проводились.

Предполагалось создание этнографического атласа духовной культуры русских, аналогичного атласу материальной культуры. Одним из центральных направлений исследований было картографирование свадебного обряда. Однако учёные столкнулись с большими трудностями. Как отметил руководитель проекта К. В. Чистов, имеющееся изобилие описаний русской свадьбы, тем не менее, недостаточно для составления специальных картнет типологии обрядности, не разработаны основные принципы составления карт. Поэтому перед исследователями стояли задачи как практического характера — сбор материала, так и теоретического. В предисловие к сборнику статей по свадебному обряду русских он сформулировал основные направления в изучении свадебной обрядности, большинство из которых столь же актуальны сейчас, как и тридцать лет назад. Руководством к действию и при написании нашей работы были его замечания (в равной степени актуальные и по отношению к похоронной и родильно-крестильной обрядности) относительно необходимости «публикации региональных обобщений в обоснованно выбранных и строго очерченных границах», «картографирование отдельных элементов и обрядовых комплексов, образующих свадебный ритуал», сопоставление не только в «больших масштабах» этнических традиций, но и «микромасштабах контактных и двуязычных зон, в которых осуществляется живой обмен элементами традиции, их сближение, взаимовлияние и другие формы взаимодействия"29.

Атлас по духовной культуре русских не был создан, но изучение свадебного обряда привело к появлению целого ряда статей, посвященных данной тематике. Среди них нас интересуют прежде всего те работы, в которых рассматриваются пограничные районы, а также этноконтактные зоны. К таковым относится монография Т. С. Макашиной, в которой рассматриваются обряды и фольклор русских, проживающих в Латгалии, то есть на территории, смежной с изучаемым нами регионом, статьи JI.H. Чижиковой, посвящённые свадебным традициям русских и украинцев в зоне русско-украинского пограничья и P.A. Григорьевой по свадьбе белорусов Латгалии. Авторы не только восстанавливают традиционный вариант свадебного обряда, но и связывают его специфику и изменения с этнической историей восточных славян и процессом их взаимодействия30.

К сожалению, других значительных работ, посвящённых изучению семейных обрядов этноконтактных зон восточных славян, где исследование ориентировано на фиксирование особенностей, обусловленных административной или государственной границей, не выходило.

Одним из главных и наиболее плодотворных направлений, начавшихся в те годы, можно считать исследования в области языкознания и филологии. Понимание необходимости проведения ареальных исследований разного уровня стало основой работы коллектива учёных под руководством Н. И. Толстого и С. М. Толстой. Задуманный ими Полесский этнолингвистический атлас был «целиком ориентирован на исследование духовной культуры в лингвистическом, этнографическом и фольклористическом плане"31.

Конечную цель исследований Н. И. Толстой видел в реконструкции, точнее «ретроспекции» собранных материалов в прошлое, для «воссоздания исчезнувшего древнего состояния», что, в конечном итоге позволило бы решить многие этногенетические проблемы восточнославянского, и, ширеславянского мира. Предварительные полевые исследования в Полесье и их анализ показали учёным, что для достоверных «этногенетических, типологических и иных задач» необходимы комплексные исследования, сопоставление изоглосс и изопрагм, «выявленных этнографами». В 1971 г. в докладе, который можно назвать программным, Н. И. Толстой отметил, что достижения учёных в области накопления и систематизации этнографических данных гораздо менее значительны, нежели достижения лингвистики, в том числе и ареальной. По его словам «типология материальной и духовной культуры для лингвистических целей разработана ещё очень слабо». Учитывая, что происходит быстрое исчезновение элементов традиционной культуры, нивелировка региональных особенностей, знание которых необходимо для задуманного им атласа, он призвал своих коллег лингвистов «заняться сугубо этнографическими проблемами, и, прежде всего, пока не поздно, сбором полевого этнографического материала, не дожидаясь услуг коллег-этнографов"33. К сожалению, нельзя сказать, что для подобного упрёка у учёного не было оснований.

Этот призыв начал активно и плодотворно реализовываться как им самим, так и его учениками и последователями. Результатом их работы были программы, многочисленные статьи, посвящённые культуре Полесья, а также статьи и монографии, предметом исследования в которых стала обширная территория расселения славян. Регулярно выходили сборники «Славянский и балканский фольклор"34. Среди монографий, в которых рассматриваются те или иные явления духовной культуры на широком фоне восточнославянского и, шире, славянского мира для нашего исследования были особенно интересны работы Т. А. Агапкиной, A.B. Гуры, Г. И. Кабаковой, O.A. Седаковой 35. Наиболее интересной для нас была работа Г. И. Кабаковой, в которой интересная, оригинально и живо изложенная теоретическая часть основана на многочисленных этнографических материалах, главным образом материалах Полесья, то есть, территории, смежной с изучаемым нами регионом.

Многолетние изыскания в области духовной культуры славян привели этнолингвистов к созданию многотомного труда — энциклопедии «Славянские древности», в которой обширный свод этнографических и лингвистических данных скомпонован по тематическому принципу36. Каждый сюжет рассмотрен с точки зрения его специфики у каждого из славянских народов. Это позволяет выявить общее и особенное в культуре славянских этносов и более обоснованно говорить об общей основе культуры славянского мира. Единственным минусом (если смотреть на труды указанных авторов с позиций нашего исследования и его задач) можно считать недостаточное привлечение данных, относящихся к культуре русского народа, а также игнорирование истории этнической и социальной как факторов, влияющих на ареальные и локальные особенности культурных явлений.

Аналитическому рассмотрению обрядов восточнославянских народов уделено значительное место в колллективных трудах «Этнография восточных славян», а также в трудах серии «Народы и культуры» — «Русские» и «Белорусы"37.

Из последних работ по ареальным исследованиям нужно отметить коллективную монографию «Рязанская традиционная культура первой половины XX века», в которой авторы составили свод этнографических реалий и обрядовых терминов Шацкого района, определили места их распространения и связали элементы духовной культуры с этнической историей края38.

3. Работы по этнической истории региона. Наиболее интересными и полезными для нашей работы были труды В. А. Александрова, JI.B. Алексеева, М. П. Голубовского, М. Н. Гринблата, М.В. Довнар-Запольского, В. Е. Данилевича, Е. Ф. Карского, В.Т. ПашутоВ.Т. Пашуто, Б. Н. Флоря, A. JL Хорошкевич, М. Ф. Пилипенко, A.A. Седзша, В. В. Седова, Б. И. Сидоренко, В. В. Старостенко, Л.В.Черепнина39.

Этнографические работы. Среди дореволюционных трудов, в которых содержится богатейший свод этнографических материалов и заключения этнографического характера нужно прежде всего назвать работы В. Н. Добровольского по этнографии Смоленщины, П. В. Шейна и Е. Р. Романова по этнографии белорусов40. Большой интерес представляет работа C.B. Максимова, написанная им для многотомного издания «Живописная Россия». В работе автор обобщает итоги своего путешествия по смоленско-белорусскому пограничью, даёт ряд ценных наблюдений относительно быта и характера поведения жителей пограничных районов41.

Семейной обрядности белорусов, в том числе и обрядам нашего региона, посвящены работы белорусских учёных: Т. И. Кухаронак и В.М. Сысова42. В первой работе дана общая характеристика родильно-крестильной обрядности с выделением региональной и локальной специфики. Одним из достоинств работы является картографирование отдельных элементов обрядности, сделанное в масштабах Белоруссии. Карты показывают ареальные особенности культуры Витебщины и Могилёвщины. В. М. Сысов выделяет традиционные обрядовые комплексы и отдельные обрядовые элементы в масштабах всей Белоруссии используя, в основном, материалы.

XIX-го века. При этом автор стремится определить как традиции общебелорусского характера, так и выделить региональные варианты. Исследование направлено на изучение распространения обрядовых реалий и сопоставление их с аналогичными сюжетами в обрядности восточных и западных славян. Автора интересует возможность выявления архетипов и мифология похорон. Большое место уделено фольклорному оформлению ритуальных действий. Рассматривается репертуар причитаний, время их исполнения. Каких-либо соображений по поводу возможности соотнесения регионального и локального распространения обрядовых элементов с этнической историей автор не высказывает, данный аспект выходит за рамки его интересов. С точки зрения задач нашего исследования, возможность и результативность использования данной интересной работы ограничены слишком общими, в основном, характеристиками регионального распространения той или иной традиции.

Различные аспекты семейной обрядности рассмотрены в книге известного исследователя символики белорусской культуры Янки Крука43. Семейные обряды белорусов рассматриваются также в следующих коллективных трудах белорусских учёных: «Беларусы. Сям’я» и «Этнаграф1я Беларусь Энцыклапедыя» и вышедших недавно в серии «Традиционная народная культура белорусов» сводных трудах по Витебскому Подвинью и Могилёвскому Поднепровью44.

Типологии свадебной обрядности белорусов посвящён труд Н. М. Никольского. Обрядовые традиции изучаемого региона рассмотрены в работах Т. Б. Варфоломеевой, З. Я. Мажейко, A.M. Енговатовой45. Выделение культурных ареалов в районе смоленско-белорусского пограничья на основании музыкального фольлора мы находим в статьях росийских и белорусских этномузыковедов46. На основе полевых материалов по Псковской и Смоленской областям написаны ряд статей, в которых рассматриваются семейные обряды, их трансформация в «советское» время и связанным с ними представлениям47. Интересные данные по этнографии и фольклору Смоленщины содежатся в работах J1.C. Журавлёвой и Я.Р. Кошелева48.

При написании работы использованы также исследования по материальной культуре региона, в которых дано ареальное и локальное распространение отдельных элементов — жилища, одежды, поселений. Среди работ такого рода основные — работы O.A. Ганцкой, Н. И. Лебедевой, Л. Н. Чижиковой и С.А. Локотко49.

Источники. Данные, относящиеся к дореволюционному периоду, почерпнуты в основном из опубликованных работ, а также из архивных материалов. Главными из них являются ответы на специальную анкету, разосланную Этнографическим бюро князя В. Н. Тенишева в конце XIX в. Анкета имела целью изучение русского сельского населения Европейской России, поэтому регион изучения ограничен рамками государственно-административных границ дореволюционной России, то есть, отсутствуют какие-либо данные по пограничным Витебской и Могилёвской губерниям. К сожалению, интересующие нас районы освящены неравномерно. Интересный и весьма информативный материал был прислан из Смоленской губернии, особенно из ее западных и центральных уездов. В то же время Псковской области в архиве посвящены лишь несколько весьма неравноценных рукописей.

Аналогичные сведения, относящиеся к более раннему периоду (с середины XIX в.), содержатся в ответах на анкету Русского Географического общества. Сбор материала по этой анкете проводился и среди белорусов. В нашей работе активно использовались данные фундаментальных трудов дореволюционных исследователей Смоленщины и Белоруссии, главным образом Витебской губернии — Н. Анимелле, A.C. Дембовецкого, В. Н. Добровольского, Н. Я. Никифоровского, E.H. Романова, Ф. Серебренникова, П. В. Шейна. По обрядам Смоленщины ценный материал использован из описания губернии П. Цебриковым50.

Исследование обрядовой жизни послереволюционного периода строится в основном на полевых материалах автора, собранных в период с.

1981 г. по 2005 г. Материал собирался в 13 районах Смоленской области, семи районах Псковской области, а также в приграничных районах Белоруссии: Городокском, Дубровенском, Лиознинском, Россонском районах Витебской областиГорецком, Климовическом, Кричевском, Мстиславском, Хотимском районах Могилёвской области. В основном работа велась в сельской местности, а также в районных центрах. Основной контингент информаторов — люди пожилого возраста, сохраняющие в памяти традиции своей местности. Они же, обычно, являются главными хранителями и исполнителями обрядовых действий в наши дни. Кроме того, беседы проводились и с жительницами молодого и среднего возраста, что позволило понять степень их знания традиций (своих и своих соседей через границу), стремления следовать им. Обращалось внимание и на религиозно-нравственные и мифологические представления людей разного возраста, пути формирования религиозных представлений и степень их влияния на обрядовую жизнь. Кроме того, опрашивались люди, которых можно назвать экспертами в области формирования и функционирования обрядовой жизни. К таковым относятся, в первую очередь, работники культуры, а также преподаватели общеобразовательных школ и школ художественного воспитания детей, местные священники. (В тексте указаны районы и населённые пункты)51.

При написании работы были использованы экспедиционные материалы И. А. Морозова (юго-западные районы Смоленской области. 2005 г.) и E.H. Разумовской (Усвятский район Псковской области. 1970;1980;е гг.).

В качестве источников использовались опубликованные в Белоруссии работы: «Вяселле», «Пахаванш. Памшкь Галашэнш», «Радзшы. Абрад. А.

Песш" а также вышедшие недавно в России два фундаментальные труда -«Смоленский музыкально-этнографический сборник», второй том которого целиком посвящён комплексному исследованию похоронного обряда Смоленской области (в сносках обозначен как «Похоронный обряд»), и.

Народная традиционная культура Псковской области"53. В отличие от первого труда, во втором избран не тематический принцип изложения материала, а регионально-тематический: материал по конкретным темам сгруппирован здесь в рамках выделенных по комплексу признаков регионов (причём освещённость интересующих нас тем по разным регионам не равноценна). Ценные этнографические материалы содержатся в «Словаре смоленских говоров"54, Картотеке Псковского областного словаря народных говоров.

У нас говорят свадьба, не вяселле.

А у нас вяселле.

Да, у вас говорят вяселле, потому что вы полешуки. Вы больше Белоруссия, а мы больше Россия.

А вы турки сборные!

Да, да, мы больше Россия.

Мама говорила хаутуры.

А здесь, в Милейково похороны, потому что тут Россия ближе, тут связано с Россией.

Это беседа возникла при записи традиционной обрядовой культуры в белорусском с. Милейково Мстиславского района, находящегося рядом с русско-белорусской границей. Первая собеседница — местная жительница, вторая — представительница многочисленной волны мигрантов, переселившихся в восточные района из пострадавшей в результате аварии на Чернобыльской АЭС Гомельской области. Подобные шутливые споры с аналогичными комментариями нам приходилось слышать не раз в районе пограничья при выяснении особенностей местной культуры. То, что культура любого этноса, тем более расселённого на большой территории, каковыми являются белорусы и тем более, русские, существует в реальности в массе региональных, локальных, а подчас и сугубо местных вариантов — известный факт. Разная степень специфичности того или иного явления культуры становится сразу очевидной тогда, когда в беседе участвуют жители разных мест, И каждый из них, а это уже специфика перекрёстных опросов, стремится не только охарактеризовать свои традиции, но и дать им оценку с точки зрения «правильности» именно своего варианта традиции. В данном случае интересно то, что противопоставление идёт с позиций не только региональных различий, но и этнических. Оговорим сразу, фраза «мы больше Россия» вовсе не означает признания себя русскими или допущение некоей двуэтничности. Речь идёт о знании и ощущении общности культуры, языка, фольклора и в целом некоего единства с соседями как исторически сложившейся реальности.

Специфика сложившейся в регионе русско-белорусского пограничья ситуации делает его особенно интересным и перспективным для теоретических и практических исследований по вновь ставшими актуальными проблемам этноса и межэтнических взаимоотношений. Ведь если два десятилетия назад шли дискуссии по поводу выделения основных этноопределяющих признаков, а само существование этносов как определённой категории не ставилось под сомнение, то нынешние, далеко не всегда спокойные, дискуссии касаются уже реальности существования этносов и тем более, реальности самой возможности и необходимости их определения.

Своеобразие, скорее даже уникальность русско-белорусского пограничья состоит в том, что до сих пор между учёными возникают споры в отношении определения этнической принадлежности его жителей, прежде всего жителей Смоленщины. Пожалуй, нет такого региона в нашей стране, по поводу населения которого историки употребляют разные этнонимы в зависимости от того, о каком времени идёт речь.

Причинами необычной этнической ситуации можно считать два основных фактора — происхождение населения, проживающего на территории пограничья, то есть этническую историю, и историю политическую. В данном случае мы имеем яркий пример того, как политические границы становятся «как объединяющим фактором» в судьбе русских и белорусов, так и «разделительной линией"55 Без самого краткого экскурса в прошлое мы не сможем понять и своеобразия современной ситуации.

В раннем средневековье основную территорию изучаемого региона занимали кривичи, среди которых в летописных источниках выделяются полоцкие и смоленские кривичи. Судя по данным языка и археологии различия между этими группами либо отсутствовали, либо были минимальными. Они разговаривали на одном диалекте56. По данным В. В. Седова «какого-либо этнографического рубежа между Смоленской и Полоцкой землями в XI—XIV вв. не обнаруживается». Нет отличий в погребальном обряде и украшениях. Этническая общность кривичей, вместе с другими восточнославянскими объединениями, в том числе и с проживавшими в междуречье Днепра и Десны, то есть на юге изучаемого нами региона радимичами, консолидируется в единую древнерусскую народность. Распад древнерусского государства, различные пути исторического развития привели к созданию трёх восточнославянских народов. Время этнического формирования белорусов по-разному определяется в исторической науке, в рамках XIII—XVII вв., склоняясь в с о основном к периоду XIV—XVI вв.. Зона формирования белорусского этноса включает подвинско-днепровский регион, в том числе и земли Смоленщины. Белорусы входят в историю под этнонимом белорусцы, сохраняя и прежнее название русские. Они подразделялись на отдельные группы, обозначаемые по принадлежности к тому княжеству, на территории которого проживают: полочане, витебляне, смольняне59. Однако уже в XV—XVI вв. «произошла перегруппировка культурных ареалов восточнославянского населения», в результате которых изменилось этническое наполнение понятия Белая Русь. «Им перестали называть территорию Псковщины, Тверского края, а затем и Смоленщины. Восточнославянское население этих земель в XV — XVI вв. вошло в состав упрочившегося к этому времени Московского государства и в рамках этого крупного политического объединения было вовлечено в формирование нового восточнославянского этноса — великорусского"60. После распада древнерусского государства территория нынешней Белоруссии попадает во владение Великого Княжества Литовского (далее ВКЛ). С начала XIV в. в территорию ВКЛ включены и Смоленские и Брянские земли. В результате войн между Московским государством и ВКЛ эти территории не единожды переходили от одного государства к другому. В 1404 г. Смоленск был присоединён к ВКЛ, а в 1522 отошёл к Московскому государству, затем в XVII в. более, чем на тридцать лет опять попал под власть ВКЛ. И, наконец, в 1667 г. Смоленск и Смоленские земли, а также Черниговские были окончательно присоединены к России. Приграничные области нынешней Псковской области, и северо-запад Смоленщины (Невель, Велиж, Себеж), а также западная окраина Смоленщины временно переходили во владения Москвы, но в целом, как и земли Белоруссии, до первого раздела Польши в 1772 г. они входили в состав сначала ВКЛ, а с 1569 г. Речи Посполитой. Важным историческим фактором, повлиявшим на этнокультурные особенности, белорусов было их разное положение в составе ВКЛ и Польши. Если в составе ВКЛ православное славянское население сохраняло в значительной степени свою самостоятельность и все необходимые для формирования и сохранения этничности факторы: язык, духовную культуру, религию, то под властью Польши ситуация изменилась. По разным направлениям идёт ополячивание населения, в том числе и вытеснение белорусского языка. Учитывая это, можно предположить, что переход Смоленска в состав Московских земель до начала активного иноэтничного влияния и недолгое пребывание под властью Польши в XVII в. могло отразиться на специфике культуры населения Смоленщины и определить некоторые отличия от культуры смежных районов, остававшихся в течение более трёх веков в границах другого государства.

В 1772 г. все северо-восточные белорусские земли были присоединены к России. Позже были образованы Смоленская, Псковская, Могилёвская и Витебская губернии. В новых условиях между жителями приграничных районов свободно развивались торговые и культурные взаимоотношения. Сходные географические, социально-политические и экономические условия, постоянные контакты населения способствовали сохранению тех общих культурных особенностей, которые существовали на приграничных территориях, и создавали условия для культурных заимствований, что не могло не оказать некоего нивелирующего влияния на все стороны жизнедеятельности населения, в том числе и на обрядовый и языковой ландшафт.

Проблемы этнической принадлежности жителей русско-белорусского пограничья приобрели практическую значимость в послереволюционное время с началом национально-государственного строительства, когда встал вопрос о выделении Белоруссии в самостоятельную республику и определении её границ. По замыслу разработчиков проекта, эти границы, в основном, должны были фиксировать разделение территории русских и белорусов, то есть, учитывать этнический принцип. Однако, скоро обнаружились сложности в определении закономерности того или иного административного размежевания, вызванные отсутствием однозначного решения в определении этнической принадлежности жителей отдельных районов. Например, спорным объектом стал Невельский р-н. Белорусские учёные провели экспедиции для «изучения говоров, обрядов и быта населения» и на основании полученных данных (80% жителей говорит на белорусском языке), настаивали на присоединении района к Витебской области. В качестве эксперта выступил Н. Зорин, считавший, что по совокупности факторов: историческое прошлое, переселения, особенности языка, который он не счёл возможным отнести к белорусскому, район должен войти в состав России61.

Однако решение административно-территориального разделения России и Белоруссии потребовало времени, в течение которого смежные территории переходили из одной республики в другую. Так, в 1918 г. в состав Белоруссии входили не только исконные земли «белорусских губерний», но и часть территории Смоленщины, включая Смоленск, до линии Дорогобуж-Ельня. Но в 1924;1926 гг. произошло окончательное распределение территорий, в результате чего к Смоленской области были присоединены не только те земли, которые входили в неё по дореволюционному делению, но и небольшие территории на западных её рубежах, входившие до того в Витебскую и Могилёвскую области. К России перешли три уезда Витебской губернии: Себежский и Невельский к Псковской области, Велижский к Смоленской.

В настоящее время население приграничных районов России считает себя русскими, таковыми же считают их соседи — белорусы и проживающие на данной территории лица других национальностей — поляки, латыши.

Такие же данные дают и материалы переписей. В то же время в дореволюционных источниках население Себежского и Невельского р-нов.

Псковской области, входивших тогда в Витебскую губернию, а также.

Велижского р-на Смоленской области, относили к белорусам. Белорусами многие исследователи считали и жителей Смоленского, Рославльского,.

Ельнинского и Краснинского уу. Смоленской губернии. По мнению М.

Цебрикова восемь уездов Смоленской губернии по составу населения можно было назвать «белорусскими»: сюда, кроме перечисленных выше, он относил.

62 и Дорогобужский, Вельский, Поречненский, и Духовщинский уезды. Причем население данных уездов исследователи иногда выделяли в особую этнорегиональную категорию: смоленские белорусы и отмечали ряд черт (в психологических характеристиках, поведении, элементах культуры), отличающих их от белорусов витебских63.

Однако, говоря об этническом делении Смоленской губернии до революции, тем более, учитывая её дальнейшее сопоставление с этническими границами в современности, сделаем одну ремарку. Часто исследователи апеллируют к дореволюционному этническому делению Смоленщины на русские и белорусские уезды, всречающееся вописаниях краеведческого и исторического характера. Но надо учитывать, что сравнение шло по линии сопоставления белорусов и великоруссов. Нет оснований считать, что такое деление подразумевало утверждение того, что на территории Смоленщины живут два разных народа. В XIX, и, тем более, в XVIII вв. специально вопросами этнической самоидентификации жителей Смоленщины почти никто не занимался. Тем более для нас очень важно заключение, сделанное C.B. Максимовым после «полевого» исследования Северо-Западного края России, которое он проводил по заданию Русского Географического общества. Он относит жителей западной части Смоленщины к белорусам, но сразу делает оговорку: «название „Белорус“ — искусственное, книжное и официальное. Сами себя потомки кривичей под этим именем не знают, хотя, в сущности, ни одного эпитета нельзя подобрать более типичного». И здесь же отмечает переходный характер этнической самоидентификации местных жителей, что, по его мнению, характерно для маргинальной зоны: «на этих окраинах естественным образом облик белорусского племени не мог окончательно и целиком высказаться, и соседи, так сказать, сами ещё не разобрались между собою. Скажем больше: они ещё и сами себя не спознали в смысле самостоятельной племенной группы». В качестве подтверждения приводит местное присловье, в котором очевидна территориальная самоидентификация местных смолян64.

Проведение административной границы между Белоруссией и Россией в 1926 г. существенным образом повлияло «на оформление разной (русской и белорусской) этнической идентичности жителей на белорусском и российском пограничье», «хотя и после этого этническое сознание белорусов «принимало невыразительную форму"65. Это, в свою очередь «часто приводило к смене этнической идентификации"66 в зависимости от проживания по ту или другую сторону границы.

Так, исследования 1950;х гг. показали, что у многие жителей Себежского района, считающих себя русскими, деды и прадеды были православными белорусами. Об этом же свидетельствуют и современные полевые исследования. Пожилые жители пограничных селений Смоленщины, относящихся до 1924 г. к Могилёвской губернии, считают себя русскими, хотя историческая память сохранила воспоминание о предкахбелорусах. Так, жительница пос. Шумячи следующим образом определила свою этническую принадлежность: «Мы белорусы были раньше, а теперь русские стали. Акцент у нас белорусский. Мы ведь с 1927 г. в России. Отцы считали себя белорусами"68. Но часто на вопрос о национальности жители пограничья отвечают уклончиво, придавая в этом вопросе главное значение административно-территориальной принадлежности своего места жительства: «(Белорусы у Вас тут были?) Как Вам сказать. Мы раньше под белорусами были. А когда нас отделили., не помню. Помню, в 1921 г. наша деревня горела. Мне было 11 лет. Это мы ещё были под белорусами, Климовичского уезда. Знаю, что хозяйку нашу возили в Климовичскую больницу"69.

Надо сказать, что население западных, приграничных с Белоруссией районов России, считая себя русскими, по ряду признаков и сейчас проводит разграничение между собой и жителями более восточных районов области: «За Демидовым — москали» (Смол., Велиж. р-н, с. Будница). Точно также население пограничных районов Белоруссии иногда делает различия в определении этнической принадлежности жителей приграничной полосы и западных окраин района, опираясь при этом также на особенности истории. На вопрос «Все ли жители Мстиславского района белорусы?» жительница пос. Ходосы ответила: «Наша сторона — да, а те, кто к Хиславичам (Хисловичи находятся на территории Смоленской обл. — Т.Л.), там считали себя русскими раньше. Та сторона часто переходила, то Смоленская была, то наша. А мы — Белоруссия» (Мог. обл.).

Проведение административной границы между Россией и Белоруссией ни в коей мере не ограничивало передвижение населения и не мешало постоянным хозяйственным, культурным, родственным контактам между жителями двух республик. Совместные гуляния и праздники, национально-смешанные браки — -явление, характерные для жизни пограничья до 1991 г. 70. Государственные границы до некоторой степени ограничили свободные и постоянные контакты между жителями сопредельных районов, однако и сейчас сохраняются связи как на личном уровне, так и на уровне районов и областей. И, главное, сохраняется, особенно у лиц среднего и старшего возраста ощущение не потерянного ещё единства. Это и живая память о едином государстве, в рамках которого русские и белорусы существовали не одно столетие, и в более узком масштабе — ощущение своей региональной общности.

Политическая история наложила отпечаток и на специфику региона ещё в одном очень важном аспекте. Мы имеем ввиду особое соотношение центра и периферии, сыгравшее немаловажную роль в сложении духовной культуры в целом, а также отдельных представлений и обрядовых комплексов, связанных с семейной обрядностью. С точки зрения этнической истории Смоленская и Псковская земли, как и смежные белорусские Витебские и Могилёвские, относятся к зонам древнейшего расселения восточных славян, вошедших в ареалы формирования белорусского и русского этносов. С политической точки зрения — это окраины, то есть земли, являвшиеся ареной постоянных войн, перехода из рук в руки, что не могло не способствовать формированию некоторой переходной, или точнее сказать «ничьей» по культуре зоны, что не могло не отразиться на самосознании жителей.

Маргинальную зону представлял собой этот регион и в отношении влияния и значимости христианского вероисповедания. В большей мере это касается белорусских земель. В период вхождения в ВКЛ православие сохраняло свои позиции. Однако уния с Польшей в 1569 г. коренным образом изменила ситуацию. Начинает распространяться католичество, идёт интенсивный перевод православных церквей в униатство, что вызывает протесты со стороны православного населения, распространялось католичество. С 1772 г., с присоединением к России, униатство постепенно вытесняется православием, а с 1830 г. перестаёт существовать. Однако католичество ещё некоторое время и после присоединения к России западных смоленских, а затем и белорусских земель сохраняло свои позиции и влияние на верхние слои общества. Неоднократный переход из одной конфессии в другую, подчас разноконфессиональный состав семей, способствовал значительной толерантности в отношениях между.

71 последователями разных религий на уровне рядовых мирян. Правда, эта толерантность, имела, по-видимому, и оборотную сторону: сохранялась единая обрядовая практика православия, что как бы стирало различия в исповедании. Людей интересовало выполнение положенных обрядов и треб, но вся полнота православного учения, его влияние на мироощущение, поведение людей, религиозную грамотность не могли проявляться здесь в том же объёме, что и на основной территории Европейской России. Возможно, это объясняет и различия в свадебном обряде, точнее разный статус венчания как структурообразующего элемента в свадебных обрядах белорусских и смоленско-псковских, о которых мы будем говорить ниже. Это не единственный факт, заставляющий думать о том, что православная церковь и православная вера в меньшей степени повлияли на религиозные представления местных жителей, нежели это было на территории России. О том, что православная церковь в Великом Княжестве Литовском «имела гораздо более слабые позиции» нежели в Русском государстве, «где церковь пользовалась постоянной поддержкой государства», пишут и историки72. По П. данным Цебрикова набожность населения была сильнее в так называемых великорусских уездах (по его делению), нежели в западных, которые он считал белорусскими Это обстоятельство, безусловно, влияло на своеобразие в народной культуре населения.

Такова, в общих чертах, характеристика региона с точки зрения его политической и этнической истории.

1 Тишков В. Н. О серии «Народы и культуры» // Русские. М., 1997. С. 7.

2 Григорьева P.A., Касперович Г. И. Этнокультурные процессы и этнический состав населения // Белорусско-русское пограничье. М., 2005. С. 59.

Отмечая значение этнографических исследований для понимания этногенеза славян В. В. Седов подчёркивал значение этнографических реалий как этноопределяющих признаков: «Особенности культуры и быта в ряде случаев отражают этническую специфику не в меньшей степени, чем язык. Более того, иногда он и оказываются более вескими признаками этноса». Седов В. В. Славяне в древности. М., 1994. С. 81. См. также: Аляксееу В. П., Bimoe М.В., Цягака JI.I. Расавая геогрпфия беларусау i праблемы этнагенезу. Mihmk, 1994.

4 Толстой НИ. Этнокультурное и лингвистическое изучение Полесья (1984;1994) // Славянский и балканский фольлор. М., 1995. С. 13.

5 Толстой Н. И., Толстая С. М. Ареальные аспекты изучения славянской духовной культуры // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Краткие сообщения. Л., 1978. С. 46- Русский народный свадебный обряд. Отв. ред К. В. Чистов. Л., 1978. Предисловие. С. 3−6.

6 Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981.С. 15.

7 Кушнер (Кнышев) П. И. Этнические территории и этнические границы. Труды ИЭ. Новая серия. T. XV. С. 9.

8 Андрианов Б. В. Этнос и историко-этнографические области // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Краткие сообщения. Л., 1978; Арутюнов С. А. Преодоление какого кризиса? // Этнографическое обозрение. 1993. № 1- Арутюнов С. А. Этничность — объективная реальность (отклик на статью C.B. Чешко) // ЭО. 1995. № 5- Брошей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973; Он же. Современные проблемы этнографии. М., 1981; Он же. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. М., 1987; Джарылгасинова Р. Ш. Теория этнического самосознания в советской этнографической науке. // СЭ. 1987. № 4- Заринов И. Ю. Исторические рамки феномена этничности (по поводу статьи C.B. Чешко «Человек и этничность» // ЭО. 1997. № №- Заринов И. Ю. Время искать общий язык (проблемы интеграции различных этнических теорий и концепций // ЭО. 2000. № 2- Козлов В. И. О понятии этнической общности // СЭ. 1967. № 2- Он же. Проблема этнического самосознания и её место в теории этноса // СЭ. 1974. № 2-Он же. Проблематика «этничности» // ЭО. 1995. № 4-Он же. Этнос. Нация. Национализм. М., 1999; Рыбаков С. Е. Философия этноса. М., 2001; Тишков В. А. Этничность, национализм и государство в посткоммунистическом обществе // Вопросы социологии. 1993. № 1−2- Он же. О феномене этничности // ЭО. 1997. № 3- Он же. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003; Чебоксаров H.H. Проблемы типологизации этнических общностей в трудах советских учёных // СЭ. 1967. № 4- Чешко C.B. Человек и этничность // ЭО. 1994 № 6- Чистов КВ. Этническая общность, этническое сознание и некоторые проблемы духовной культуры // СЭ. 1972. № 3.

9 Рыбаков С. Е. Философия этноса. Тишков В. А. Реквием по этносу.

10 Козлов В. И. Язык как этнический определитель // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л., 1978. Кушнер (Кнышев) П. И. Этнические территории и этнические границы. Труды ИЭ им. H.H. Миклухо-Маклая. Новая серия. T.XV. М., 1951.

12 Игнатьев Р. Н. Влияние политических границ на этническое самосознание. Дисс. На соискание учёной степени кандидата наук. М., 2002; Он же. Концептуальные подходы к изучению этнических и политических границ в зарубежных и отечественных исследованиях // Белорусско-русское пограничье. Этнологическое исследование. М., 2005.

13 Григорьева P.A. Некоторые особенности этнокультурных процессов в Восточной Латвии (Латгале). М., 1991. Она же. Белорусское меньшинство на польско-белорусском пограничье // Европа на рубеже третьего тысячелетия: народы и государства. Отв. ред. М. Ю. Мартынова, H.H. Грацианская. 2000.

14 Игнатьев Р. Н. Влияние политических границ, автореферат. М., 2002. С. 9.

15 Белорусско-русское пограничье. Этнологическое исследование. Отв. ред. Григорьева P.A., Мартынова М. Ю. М., 2005. Предисловие С. 7.

16 Белорусско-русское пограничье. С. 7−8.

17 Ван Геннеп А. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М., 1999; Байбурин А. К., Левинтон Г. А. К описанию пространства в восточнославянской свадьбе. // Русский народный свадебный обряд. М., 1978; Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993; Гура A.B. Опыт выявления структуры севернорусского свадебного обряда (по материалам Вологодской губ.) // Русский народный свадебный обрядОн же. Свадебная терминология в свете восточнославянского диалектного членения // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Краткие сообщения. Л. 1978; Толстая С. М. К ареальной характеристике полесского традиционного словаря // Полесье и этногенез славян: Предварительные материалы и тезисы конференции. М., 1983; Чистов КВ. Типологические проблемы изучения восточнославянского свадебного обряда // Проблемы типологии в этнографии. Отв. ред. Бромлей Ю. В. М., 1979.

18 Куфтин Б. А. Материальная культура русской Мещеры. М., 1926. Ч. 1.

19 Бломквист Е. Э Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов: (поселения, жилища и хозяйственные строения) // Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956 (Труды Института этнографии. Т. XXXI. Лебедева Н. И. Прядение и ткачество восточных славян в XIX — начале XX в. Там же. Маслова Г. С. Народная одежда русских, украинце и белорусов в XIX — начале XX в. Там же.

20 Маслова Г. С. Историко-культурные связи русских и украинцев по данным народной одежды // СЭ. 1954. № 2.

21 Русские: историко-этнографический атлас. Земледелие. Крестьянское жилище. Крестьянская одежда (Середина XIX — начало XX в. М., 1967.

22 По результатам этих конференциях выходили сборники докладов или тезисов: Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974; Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Тезисы третьей конференции на тему «Методика лингвои этнографических исследований. Маргинальные и центральные ареалы». Л., 1975. Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Краткие сообщения. Л., 1978; Ареальные исследований в языкознании и этнографии. Л., 1978.

23 Бернштам Т. А. Русская народная культура Поморья в XIX — начале XX в.: Этнографические очерки. Л., 1983; Бусыгин Е. П. Русское население Среднего Поволжья: Историко-этнографическое исследование материальной культуры. Казань, 1966; Власова И. В. Сельское расселение в Устюжском крае в XVIIIпервой четверти XIX в. М., 1976; Она же. Традиции крестьянского землепользования в Поморье и Западной Сибири в XVII — XVIII в. М., 1984; На путях из Земли Пермской в Сибирь: Очерки этнографии северноуральского крестьянства XVII XX вв. М., 1989; Русский Север. Ареалы и культурные традиции. СПб., 1992; Русский Север. СПб, 1995; Русский Север. Этническая история и народная культура XII — XX в. М., 2001.

24 Чижикова Л. Н. Русско-украинское пограничье. История и судьбы традиционно-бытовой культуры. М., 1988.

25 Чижикова Л. Н. Русско-украинское. С. 246.

26 Чижикова Л. Н. Русско-украинское. С. 47.

27 Григорьева P.A., Касперович Г. И. Идентичность и демографическая характеристика населения // Белорусско-русское пограничье. С. 40.

28 Например: Малые и дисперсные этнические группы в Европейской части СССР. 1985; Этноконтактные зоны в Европейской части СССР, 1989).

29 Русский народный свадебный обряд. Отв. ред K.B. Чистов. Л., 1978. Предисловие. С. 3−6.

30 Макашина Т. С. Фольклор и обряды русского населения Латгалии. М., 1979; Чижикова Л. Н. Свадебные обряды русского населения Украины. // Русский народный свадебный обрядЭтнические традиции в современной свадебной обрядности сельского населения этноконтактной зоны (на примере Белгородской области) // СЭ. 1980. № 2. С. 15−24- Она же. Традиции в современной сельской свадьбе русско-украинской этноконтактной зоны. // Русские народные традиции и современность. Отв. ред. Т. А. Л истова. М., 1995; Григорьева P.A. Традиционный свадебный обряд в современном быту белорусов Латгалии // СЭ. 3 Толстой Н. И. Материалы к Полесскому этнолингвистическому атласу. // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Тезисы. Уфа, 1985.

32 Изопрагмой он предлагает «называть линию, разделяющую области распространения различных типов одного и того же предмета (вещи) или выделяющую (ограничивающую) область распространения какого-либо предмета, вещи». Толстой Н. И. Некоторые вопросы соотношения лингвои этнографических исследований. // Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974.С. 22.

33 Толстой Н. И. Некоторые вопросы соотношения. С. 20.

34 Регулярно выходили сборники «Славянский и балканский фольклор». М., 1978; М., 1979; М., 1986; М., 1989; М., 1995.

35 Агапкина Т. А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М., 2002; Гура A.B. Символика животных в славянских народных верованиях. М., 1997; Кабакова Г. И. Антропология женского телаСедакова О. А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян. М., 2004.

36 Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5 томах. Под редакцией Н. И. Толстого. T. 1. М., 1995; Т. 2. М., 1999; Т. 3. М., 2004.

37 Этнография восточных славян. Очерки традиционной культуры. М., 1987; Русские. М., 1997; Белорусы. М., 1998.

38 Морозов И. А., Слепцова И. С., Гилярова H.H., Чижикова Л. Н. Рязанская традиционная культура первой половины XX века. Шацкий этнодиалектный словарь. Рязань, 2001.

39 Александров В. А. Тишков В.А. Начало русской истории (X — XV века) — Народные миграции и образование Российского государства (конец XIV — середина XVI века) // Русские. М., 1997; Алексеев JI.B. Смоленская земля в X — XIII вв. Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии. М., 1980; Голубовский П. В. История Смоленской земли до начала XV столетия. Киев, 1895.

Гршблат М. Белорусы. // Очерки происхождения и этнической истории. Минск. 1968; Данилова JI.B. История и условия развития русской народности в период образования и укрепления централизованного государства // Вопросы формирования русской народности и нации. М., 1958; Довнар-Запольский М. В. Белорусская свдьба в культурно-религиозных пережитках // ЭО. 1983. № 3- Карский Е. Ф. Белорусы. Вильна, 1904; Он же. К вопросу об этнографической карте белорусского племени. СПб., 1902; Пшипенко М. Ф. Возникновение Белоруссии. Новая концепция. Минск. 1991; Седзш A.A. Асноуныя этапы засялення i этшчнай ricTOopbii Магшеушчаны па археалапчных дадзеных // Этнаграф1я беларускага Падняпроуя. Отв. ред. Л. А. Сугака. Магшёу. 1999; Седое В. В. Некоторые вопросы географии Смоленской земли XII в // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии. Вып. 90. М., 1962; Он же. Славяне Верхнего Пожнепровья и Подвинья // Материалы и исследования археологии СССР. Вып. 163. М., 1970; Он же. Смоленская земля // Древнерусские княжества X — XIII в. М., 1975; Он же. Восточные славяне в VI — VIII вв. М., 1982; Сидоренко Б. И. Этническое самоопределение населения верхнего Поднепровья в период войн Великого Княжества Литовского и Московского государства первой трети XVI века // Этнаграфш беларускага ПадняпроуяСтаростенко Б. И. Восточная Беларусь XVII столетия: тенденции становления национального самосознания // Этнаграф1я беларускага ПадняпроуяЧерепнин JI.B. Условия формирования русской народности до конца XV в. // Вопросы формирования русской народностиПашуто В.Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич A.JI. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982.

40 Добровольский В. Н. Смоленский этнографический сборник. СПб., 1891−1903. Ч. I-IVРоманов Е. Р. Белорусский сборник.Вильна. 1886−1912. Вып. 1−9- Шейн П. В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. Соч. в 3 т. СПб., 1887. T. 1- 1892. Т. 2- 1902. Т. 3- Он же. Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и пр. СПб., 1898. T. 1, вып. 1- 1900. Вып. 2.

41 Максимов C.B. Белорусская Смоленщина с соседями. Смоленск., 2002.

42 Кухаронак T.I. «Радзшныя звыча1 i абрады беларусау». Mihck, 1993; Сысоу У. М. «Беларусская пахавальная обраднасць». Mihck. 1995.

43 КрукЯ. Сшволжа беларускай народнай культуры. Mihck. 2003.

44 «Беларусы. Сям’я». Mihck, 2001 и «Этнаграф1я Беларуси Энцыклапедыя». Mihck, 1989; Традыцыйная мастацкая культура беларусау. Т. 2. Вщебскае Падзвшне. Mihck, 2004.

45 Варфоломеева Т. Б. Северо-белорусская свадьба. Минск, 1988; Малсэйка З. Я. Песш беларускага Паазерья. Mihck, 1981; Енговатова A.M. Смоленские похоронные плачи: ритуал и музыка // ЖС. 2000. № 1- Никольский Н. М. Происхождение и история белорусской свадебной обрядности. Минск., 1956.

46 Енговатова М. Е., Пашина O.A. Русско-белорусское пограничье: взгляд российских этномузыкологов // ЖС. 2000. № 3- Можейко З. Я., Варфоломеева Т. Е. Песенные традиции Могилёвского Поднепровья // Там же.

47 Камота A.B. Поминальная обрядность русских Псковской области // Этнографическое изучение северо-запада России. СПб., 1998; Он же. Представления о душе и её переходе в загробный мир у русских Печорского района Псковской области. Там жеПозднякова A.C. Свадебный обряд на Гдовщине (по итогам экспедиции в Гдовский р-н в 1996 г.) Там жеДмитриева C.B. Обрядовые кушанья и их названия в Псковских говорах. Там жеИвашнёва Л.Л., Разумовская E.H. Усвятский свадебный ритуал в его современном бытовании (по материалам экспедиций 1971 — 1979 гг. в Псковскую область) // СЭ. 1980. № 1- Копонев В. В. Свадебная обрядность русских Печорского района Псковской области. Этнографическое изучение северо-запада России. 1998; Малинова О. Ю. Семья и обряды жизненного цикла (дер. Кудеверь).Этнографическое изучение северо-запада России. 1998; Ким И. Ю. Свадебная обрядность новоржевских крестьян (по материалам полевых исследований в Выборгской волости Новоржевского р-на Псковской области // Этнографическое изучение Северо-Запада России. СПб., 1999; Позднякова A.C. Псковская свадебная обрядность к. XIX — XX в. Там жеЭнгель В. Е. Свадебная обрядность в Бокситогорском и Тихвинском районах. Там жеРадецкая К. В. Обычаи и обряды, связанные с рождением детей (Бокситогорский р-н, Ленинградской области). Там жеТолстикова Ю. Ю. Структура похоронно-поминального обрядового комплекса в культурной традиции бассейна р. Селигер. Там же.

48 Журавлёва JI.C. Этнография Смоленщины. Смоленск, 2000; Кошелев Я. Р. Народное творчество Смоленщины. Смоленск. 1997.

49 Ганцкая O.A., Лебедева H.H., Чижикова Л. Н. Материальная культура русского сельского населения западных областей // Материалы и исследования по этнографии русского населения Европейской части СССР. Труды Института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая. Новая серия. LVII. М., 1960; Лакотка С. А. Народная архггэктура сядз1бных комплексау Падняпроуя: агульныя рысы i рэпянальная асабл1васць // Этнаграф1я беларускага ПадняпроуяОн же. Ландшафтно-топографические и архитектурно-планировочные особенности организации обитаемой среды // Белорусско-русское пограничье.

50Анимелле Н. Быт белорусских крестьян // Этнографический сборник. СПб., 1854. Вып. 2- Дембовецкий A.C. Опыт описания Могилёвской губернии. Могилёв на Днепре. 1882. Кн. 1- Никифоровский Н. Я. Простонародные приметы и поверия, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах (Витебская Белоруссия). Витебск, 1897- Романов Е. Р. Белорусский сборникСеребренников Ф. Обычаи и обряды крестьян Себежского уезда при крестинах, свадьбах и похоронах // Памятная книга Витебской губернии на 1865 г. СПб., 1865- Цебриков П. Материалы для географии и статистики, собранные офицерами генерального штаба. Т. 21. Смоленская губерния. Составил Генерального штаба штабс-капитан М. Цебриков. СПб., 1862- Шейн П. Материалы для изучения.

51 Все сельские населенные пункты на территории Белоруссии обозначены как деревни, так как в белорусских административно-географических указателях они все называются вески, без деления на село и деревню.

52 Беларуская народная творчасць. Вяселле. Мшск, 1978; Пахаванш. Памшю. Галашэнш. 1986. Ред У. ВасшвгчРадзшы. Абрад. Песнь Мшск, 1998.

53 Смоленский музыкально-этнографический сборник. T. I. Календарные обряды и песни. Т. И. Похоронный обряд. Плачи и поминальные стихи. М., 2003; Народная традиционная культура Псковской области. Т. 1и И. СПб., 2002.

54 Словарь смоленских говоров. Смоленск, 1982;1988. Т. 1−5.

55 Белорусско-русское пограничье. С. 7.

56 Соболевский А. Смоленско-полоцкий говор в XIII—XV вв. // Русский филологический вестник. 1886. T. XV. № 1. С. 7−28. Цитируется по: Пилшенко М. Ф. Возникновение белорусов. Новая концепция. Минск 1991. С. 64.

57 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982. С. 164−165.

58 Белорусы.М., 1998. С. 62.

59Пилипенко М. Ф. Возникновение белорусов. С. 64. 60Пилипенко М. Ф. Возникновение белорусов. С. 104.

61 Зорин Н. Вопрос об этнографическом составе населения Невельского уезда в связи с диалектными особенностями местного говора. С данными истории местного края и экономическими центрами его тяготения // Познай свой край. Вып. 3. Псков, 1927.

62 Цебриков П. Материалы для географии и статистики. С. 33.

63 Описание Смоленского наместничества. АРГО. On. 1. Д. 3. 1848.

64 Максимов C.B. Белорусская Смоленщина. С. 17.

65 Белорусы. С. 119.

66 Григорьева P.A. Касперович Г. И. Идентичность и демографическая характеристика населения // Белорусско-русское пограничье. С. 61, 63.

67 Плоткин K.M. Этнический состав населения Псковского края в XVIIIXX вв. // Археология и история Пскова и Псковской земли. Псков, 2000. С. 120.

68 Полевые материалы И. А. Морозова.

69 Шумячский р-н, дер. Иолово. Полевые материалы И. А. Морозова.

70 Григорьева P.A. Касперович Г. И. Идентичность и демографическая характеристика. С. 40−41.

71 Григорьева P.A., Касперович Г. И. Из истории конфессий на пограничных территориях // Белорусско-русское пограничье. С. 113.

2 Хорошкевич A.JI. Исторические судьбы белорусских и укранинских земель в XIV — XVI в. // Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич A.JI. Древнерусское наследие. С. 128. 73 Цебриков П. Материалы для географии.С. 260.

Заключение

.

Проведённое исследование позволяет сделать следующие выводы.

1. Имеющийся материал даёт возможность сопоставительного анализа обрядовой традиции разделённых границей районов, а также фиксирования некоторых изменений в обрядах пограничья вплоть до наших дней. Для сопоставления особенно показателен похоронно-поминальный комплекс обрядов, для которого характерна стабильность как отдельных представлений, так и их обрядового выражения. Полученные выводы коррелируются, в основном, и с этнолингвистической картой русских1.

2. По ряду специфических признаков на территории пограничья выделяются два региональные комплекса: псковско-белорусское и смоленско-белорусское пограничье, причём район смоленско-псковского пограничья (в современном государственно-административном делении) по набору обрядовых элементов имеет переходный характер. Можно говорить о гомогенности культуры (по набору признаков) смоленско-белорусского пограничья, что подтверждается и данными распространения элементов материальной культуры, например, полосатых юбок. По результатам исследования И. С. Кызласовой «продольнополосатые юбки были распространены у крестьянок Литвы, Белоруссии, Украины и Западной л.

Смоленщины, причём ряд признаков позволяет объединить их в один тип". В качестве трансграничной локальной традиции можно упоминуть так называемый «Дубровенский строй» — особый комплекс, бытовавший в районе Подвинья Витебской области и местами на Смоленщине. Совокупность некоторых элементов (празднование Радоницы, терминология Троицких праздников, терминология перегораживания дороги и др.) расширяет границы территории с общей этнокультурной традицией, включая не только регион смоленско-белорусского пограничья, но и практически почти всю Смоленщину. Данное предположение подтверждается и распространением элементов праздничного календаря (обычай вешать колодки на Масленицу, «гукать весну» на Благовещенье, бесчинства на Ивана Купала и др.). Иными словами, мы видим наличие некоторых трансграничных региональных культурных вариантов, распространяющихся на территорию и России и Белоруссии, что придаёт региону характер переходной или смешанной этнокультурной зоны. Трудно сказать, чем обусловлена идентичность культуры: то есть, имеем ли мы дело с этнически единым массивом населения или это результат диффузии культуры, естественный при длительном контактном проживании родственных народов.

Постоянный процесс взаимопроникновения культурных особенностей поддерживался многочисленными родственными связями и брачными отношениями жителей приграничья. До сих пор можно говорить об обрядовой гомогенности в комплексе радуницких праздников на смоленско-белорусском пограничье, сопровождающимся активным передвижением жителей через границу на могилы родственников.

3. Наряду с этим, при ближайшем рассмотрении локальных вариантов традиции, становится очевидным, что ряд отличий фиксируется границей между Смоленской областью и соседними Витебской и Могилёвской областями в её дореволюционном варианте, то есть, той политической границей, которая до 1772 г. разделяла два государства — Польшу и Россию. Это отражено на приложенных картах. Напрашивается вывод о том, что культурные особенности — следствие длительного вхождения в сферу влияния различных государств.

Продвижение на восток показывает, что многие специфические культурные характеристики Смоленщины типичны и для части соседних Калужской и Тверской областей. Обряды смоленско-белорусского пограничья имеют много общего с южнорусской традицией.

4. Вместе с тем, приграничные области как в Белоруссии, так и России имеют много общих культурных особенностей с соседними одноэтничными регионами в рамках современных административных и государственных границ. Политическое и экономическое разделение, произошедшее в 90-е годы XX в., усиливает процесс культурной интеграции в границах своих государств, что особенно очевидно в Белоруссии. Можно сказать, что этнокультурная дифференциация разделённых государственной границей сопредельных регионов в 1990;е годы явно возросла вследствие образования двух отдельных государств и имеет тенденцию к усилению.

5. Современное состояние семейной обрядности во многом I определяется двумя факторами: присущим ХХ-му веку: постепенным размыванием традиционной культуры, а также влиянием некоего обобщённого инварианта этнической культуры, что особенно характерно для белорусского пограничья. На белорусской территории очевидна лучшая сохранность элементов традиционной культуры. Возможно, стабильность, некоторая консервация в социально-экономической жизни в конце прошлого века сказалась и на состоянии духовной культуры. Кроме того, сохранение и возрождение своих культурных традиций входит в приоритетные «направления белорусского правительства как часть общей идеологической линии.

6. В работе уделено место ещё одной проблеме: сохранению своих традиций при переселении и влиянию приезжих на местную традицию. Можно считать, что ситуация зависит от разных факторов, главные из которых: степень приверженности собственной традиции и массовость переселенцев. Сказывается и то, насколько традиционная культура мигрантов отличается от культуры его нового места жительства, насколько активно приехавший участвует в местной обрядовой жизни (женит и выдаёт детей замуж, хоронит близких на местном кладбище). Быстрее всего усваивается поминальный календарь. В следовании местной традиции большое значение имеет общественное мнение, нежелание выпадать из общего культурного фона общественной жизни, свойственной новому месту жительства. По этому поводу можно привести рассказ русской переселенки из Азербайджана (переехала в Смоленскую область в начале 1990;х гг.) о сложностях приспособления к новым условиям жизни, связанным именно с обрядовыми традициями нового места жительства, и понимании необходимости такого приспособления: «У нас на второй день жених дарит невестиных родных, а здесь невеста дарит родных жениха. Дочь у меня зам уж выходила, и у меня их 15 человек набралось (тех, кому нужно сделать подарок). Мама моя стала возмущаться. Я говорю: „Тихо, мама. Мы в другой i области. Будем делать, как здесь положено“. И на Радноницу — всё училась, как надо на Радоницу, так как родители уже здесь умерли. Всё перенимала» (Краен, р-н, дер. Двуполяны).

7. Формирование специфических черт духовной культуры жителей приграничья, в том числе и семейных обрядов, во многом было определено особенностями религиозной ситуации. Семейная обрядность построена на соединении социально и сакрально значимых ритуалов, одни из которых дожили до XIX-го века, возможно, с дохристианских времён, другие пришли «в обрядовую культуру вместе с христианством и в разной мере определили её специфику. Проводившиеся в последние 10 лет фундаментальные исследования роли православия в народной культуре русских, осуществлявшиеся в рамках научного семинара «Православие и русская народная культура» позволяют говорить о том, что, как в формировании и проведении обрядовых комплексов, так и в мировосприятии жителей русско-белорусского пограничья, роль христианских постулатов и христианского вероучения слабее, нежели мы это видим на исконно русских территориях. Характеризуя особенности религиозной жизни жителей русско-белорусского ¦ пограничья, C.B. Максимов отметил и причины её своеобразия. По его мнению «вся славянская вера до христианского культа» смогла сохраниться здесь «под шумок борьбы двух коренных исповеданий (православного и католического) и безличного третьего (унии)"4. Следствием этого стало и сохранение более архаичной формы свадебного обряда, типичного, в целом, для белорусской и украинской традиций. По мнению К. В. Чистова, тот вариант последовательности свадебных действий, который можно считать традиционным для районов белорусского приграничья (в дореволюционном варианте деления территории), хронологически предшествовал типичному средне-севернорусскому варианту свадьбы, распространённому в центральной и восточной части Смоленщины, а также на Псковщине, где венчание органично вошло в канву ритуала, взяв на себя функции не только государственной, но и социальной, и сакральной санкции брака. Это, безусловно, свидетельствует о степени проникновения православного учения в духовную культуру и влияния на народную обрядность. Отдельные нюансы в поведении и представлениях местных жителей, особенно на территории Белоруссии, говорят о том, что мистический мир для них как бы более натурализован, приближен к земному бытию, менее одухотворён христианской идеей. Учение о дуальной природе человека, о душе как трансцендентной категории, о загробных мытарствах, составляющее доминанту поминального комплекса в обрядности и представлениях русских, на территории приграничных районов выражено слабо.

8. Наши материалы показывают, что обрядовые комплексы и отдельные обрядовые элементы могут сохраняться устойчивее, чем этническое самосознание и, даже, чем особенности говора. Так, учитывая явное «обрусение» языка на западных окраинах России, составители карты 1964 г. К. Ф. Захарова, В. Г. Орлова отодвинули границу русского языка до государственных границ с Белоруссией, выделяя при этом западную и верхнеднепровскую группы южного наречия, что совпадает, в основном, с ареалами распространения обрядовой традиции5. По-видимому, данную реальность можно считать спецификой нашего региона, где сходство, а иногда и полная идентичность традиционной культуры (обряды, одежда, жилище, вероисповедание, язык и т. д.) сопредельных районов, совместное многовековое проживание сформировали в сознании жителей ощущение региональной общности при размытости этнической самоидентификации. При постоянных контактах жителей приграничья фактором идентификации было конкретное место проживания. Типичным можно считать воспоминание жительницы приграничной белорусской полосы о центрах притяжения для местных жителей и совместных гуляниях: «Много было браков. Нам было легче до Рославля (Россия) добраться, и даже до Москвы, чем до Климовичей (районный центр). И на танцы в Россию ходили. (Говорили там, что белорусы пришли?) Нет. Мы разговаривали совершенно на одном языке. Обозначали по деревне — ковалёвцы пришли».

Показательна в этом отношении может быть ситуация в западной части Шумячского и Хиславичского р-нов, (до 1926 г. эта территория входила в состав Могилёвской губернии). Обрядовая жизнь на этих территориях во многом идентична обрядам соседней Белоруссии, сами жители подчёркивают, что имеют общий язык. Однако в основном считают себя русскими или же, помня прежнее вхождение в территорию Белоруссии, не дают конкретного ответа.

9. По результатам исследования мы считаем, что на основании обрядовых реалий мы можем выделить отдельные регионы распространения той или иной традиции, причём, картографирование этих реалий показывает и границы ареала, для которого характерно то или иное обрядовое явление, и переходные культурные зоны. Сложнее обстоит дело с использованием обрядовых реалий в качестве этнических маркёров. Мы можем говорить лишь о наиболее распространённой, характерной для русских или белорусов традиции, с более или менее явно выделенными характерными особенностями. При этом культурное сходство двух близкородственных народов, проживающих на смежной территории, особенно в районе пограничья, столь велико, что делать какие-либо заключения безусловного характера о принадлежности жителей той или иной спорной территории к русским или белорусам вряд ли возможно.

Тем не менее, с достаточной степенью уверенности можно сказать, что обозначенная Е. Карским граница, определяющая этническую территорию распространения белорусов на востоке не находит подтверждения по данным обрядовых реалий. Этнографическое картографирование показывает постепенное изменение обрядовой традиции по мере продвижения от смоленско-белорусской границы на восток, о чём часто говорят и местные жители. Традиции западной оконечности Смоленской губернии, (до 19 241 926 гг. эти территории входили в Могилёвскую или Витебскую губернию, то есть до 1772 г. не состояли в составе России), дают почти полную идентичность с традицией приграничных белорусов. Однако восточные территории тех же районов, (то есть, районов, расположенных на границе с Белоруссией), могут показывать уже ряд изменений, сближающих их с соседями с востока. Если же сравнивать традиции достаточно узкой полосы пограничья с аналогичными обрядовыми комплексами на территории,.

А О расположенной восточнее^вертикальной линии Ельня-Дорогобуж-Сафоново, также отнесённой Е. Карским к «белорусским», то обнаружим, что традиции последней имеют больше сходства со среднерусской традицией, нежели с белорусской. Ошибочным, то есть чрезмерно отодвинутым на восток, считал определение этнических границ русских и белорусов Е. Карского и П. И. Кушнер. Более того, составленную Е. Карским карту он считал примером того, что языковой принцип точного определения этнических территорий несовершенен. Картографирование этнического состава, по его мнению, требует привлечения и иных показателей, таких как «национальное самосознание и этнический быт». Кроме того, нужно всегда учитывать наличие смешанных и в этнографическом и в языковом отношении территорий (Кушнер, 1951, с. 91), примером чего и является наш регион.

Для нашего исследования ценным источником служат этнические характеристики обрядовой жизни, которые дают сами жители пограничья. Стремясь подчеркнуть своеобразие своих мест, жители белорусского приграничья в первую очередь отмечают близость к традициям соседних районов России: «Западная Белоруссия и у нас — разные праздники. У них больше польского, а у нас пограничный вариант, больше русского" — «В Глубокском районе язык более белорусский, а у нас более русский» (Вит., г. Дубровно.). Аналогичным образом — «у нас много белорусского» говорят и жители с русской стороны. Как показали полевые исследования, только жители приграничной полосы России сопоставляют себя с соседями из белорусских районов, подчёркивая, что «у нас, как и у них», не делая при этом каких либо выводов относительно тождества этнической принадлежности.

Сохранению чувства культурной общности сейчас способствуют и постоянные частные контакты, и различные совместные культурные мероприятия приграничных районов, однако массового общения, характерного для периода до начала 1990;х гг. уже нет. Одна из объективных причин этого — угасание приграничных селений, отсутствие молодёжи. Жители центральных районов Смоленщины, фигурировавшие в этнографических описаниях XIX в. под этнонимом белорусы, каких-либо параллелей с белорусской культурой при определении своей традиций не проводят. Они идентифицируют себя как русских, а местную традицию сопоставляют с соседними локальными традициями или с известными им традициями других регионов России.

Сохранению чувства культурной общности сейчас способствуют и постоянные частные контакты, и различные совместные культурные мероприятия приграничных районов, однако массового общения, характерного для периода до начала 1990;х гг. уже нет. Одна из объективных причин этого — угасание приграничных селений, отсутствие молодёжи.

Жители центральных районов Смоленщины, фигурировавшие в этнографических описаниях XIX в. под этнонимом белорусы, каких-либо параллелей с белорусской культурой при определении своей традиций не проводят. Они идентифицируют себя как русских, а местную традицию сопоставляют с соседними локальными традициями или с известными им традициями других регионов России. Совокупность сходных обрядовых явлений, которые можно отнести к структурообразующим, и целых культурных комплексов, существовавших по обе стороны границы позволяет считать русско-белорусское пограничье особой этнокультурной зоной, на которой исторически сложился особый тип традиционной культуры. Основной фонд этой культуры, несмотря на многочисленные этнополитические изменения в регионе, сохранялся и в течение ХХ-го века.

1 Русские. С. 92.

2 Слепцова И. С. Происхождение поясной одежды крестьянок Русского Севера // Русский Север. М., 2001. С. 350.

3 Этнагра ({ня Беларусь С. 182.

4 Максимов C.B. Белорусская Смоленщина. С. 33.

5 По их мнению карта 1914 г., учитывающая естественное существование переходной зоны между белорусским и русским языком, «в решении вопроса о границе между этими языками отдавали предпочтение белорусским чертам, проводя межъязыковую границу по крайним восточным их границам». К. Ф. Захарова и В. Г. Орлова «учли современную динамику диалектных черт в зоне языковых контактов. Современные процессы в западных говорах на территории России характеризуются деградацией собственно белорусских черт и развитием их в сторону сближения с особенностями русского языка». На основании этого они отодвинули границу русского языка до государственных границ с Белоруссией, кроме небольшой части говоров западной Брянщины, где до сих пор прочно держатся многие типичные черты белорусского языка Касаткин JI.JI. Русские диалекты // Русские. С. 92.

Список сокращений географических названий. Смоленская область.

Вяз. — Вяземский р-н Велиж. — Велижский р-н Глинк. — Глинковский р-н Дем. — Демидовский р-н Дорог. — Дорогобужский р-н Дух. — Духовщинский р-н Ельн. — Ельнинский р-н Ершич. — Ершичский р-н Кард. — Кардымовский р-н Краен. — Краснинский р-н.

Починк. — Починковский р-н Росл. — Рославльский р-н Рудн. — Руднянский р-н Сафон. — Сафоновский р-н Смол. — Смоленский р-н Хисл. — Хиславичский р-н Шумяч. — Шумячский р-н Юхн. у. — Юхновский у. Пореч. У. — Поречский у. Бел. у. — Бельский у.

Псковская область.

Великол. — Великолуцкий р-н Гдов. — Гдовский р-н Локн. — Локнянский р-н Невел. — Невельский р-н Остров. — Островский р-н.

Порх. — Порховский р-н Печ. — Печерский р-н Псков. — Псковский р-н Себеж. — Себежский р-н Усвят. — Усвятский р-н Холм. — Холмский р-н.

Витебская область.

Город. — Городокский р-н Лиозн. — Лиозненский р-н.

Дубр. — Дубровенский р-н Россон. — Россонский р-н.

Могилёвская область. Гор. — Горецкий р-н р-н Клим. — Климовичский р-н Крич. — Кричевский р-н Мстисл. — Мстиславльский Хотим. — Хотимский р-н.

Список сокращений, используемый в литературе.

АРГО — Архив Русского Географического общества АРЭМ — Архив Российского этнографического музея ЖС — Живая старина.

ПЕВ — Псковские епархиальные ведомости СЕВ — Смоленские епархиальные ведомости СЭ — Советская этнография.

ЦГИА — Центральный Государственный исторический архив ЭО — Этнографическое обозрение.