Термины родства и языковая картина мира

1.

Актуальность темы

Состояние и исследованность проблемы.

1.1. Термины родства.

1.2. Языковая картина мира.

1.3. Архангельские говоры.

2. Исследовательская база и источники исследования.

3. Методология и методы исследования ¦ 4. Цели и задачи исследования.

5. Структура диссертации.

1.

Актуальность темы

Состояние и исследованность проблемы 1.1. Термины родства. Лексико-семантическая группа (ЛСГ) «Термины родства» (ТР) всегда интересовала исследователей. Создавался инвентарь ТР для различных славянских языков (как в синхроническом [Бурячок 1954; Моисеев 1962], так и в диахроническом аспектах [Филин 1948]) — исследовалось соответствие ТР и структуры родства (что сближало область лингвистики с областью этнографии [АР]) — на изучении ТР основаны многие работы по компаративистике [Бенвенист 1995; Исаченко 1953; Козырев .1968; Кузнецов 1975] и этимологии [Трубачев 1959; Трубецкой 1922; Ляпунов 1928; Ларин 1951; Копечный 1968]. ЛСГ «Термины родства» привлекала и внимание диалектологов: в первую очередь речь шла о создании инвентаря терминов кровного родства и свойства в русских говорах, о мотивационных моделях некоторых терминов [Шарапова 1977]. Рассматривались различные частные аспекты этой темы: например, история словообразовательных типов названий детенышей и детей в русском языке [Азарх 1976]- название совокупности родственников в русских народных говорах [Ухмылина 1970]- терминология родственных отношений в языке сказок [Зайцева 1977].

В Санкт-Петербурге с конца 90-х годов XX в. выходит альманах «Алгебра*родства: Родство. Системь1 родства. Системы терминов родства» [АР] - к настоящему времени вышло уже 12 выпусков, в вып. 2 помещена «Аннотированная библиография научных трудов по родству, системам родства и системам терминов родства на русском языке (с добавлением литературы на языках бывшего Советского Союза), опубликованных в 1845—1995 гг.», насчитывающая на 70 страницах более тысячи ссылок.

Литература

о ТР в этом издании распределена по следующим темам: «Историография. Общие работы. Термины родства и антропонимы. Парные термины родства. Фиктивное родство. Счет родства. Система родства и возрастная система. Методика. Формальные методы в изучении систем терминов родства. Родство в фольклоре. Терминология родства как лексическая группа. Сопоставление терминов родства вязыках разных семей. Народы Америки. Народы Африки. Арабы. Народы Океании.» и т. д. [Дзибель 1998: 214−284, 286]. В самом альманахе постоянно выделяются следующие разделы: Дискуссии и обсужденияТеория .и методологияКонкретные исследования, МатериалыБиблиография. При этом в «Дискуссиях.» обсуждаются темы: Системы терминов родстваэтнографический и лингвистический подходы к изучениюЛатеральность и линейность как принципы счета родстваПроблемы реконструкции протосистем терминов родства и свойстваПроблемы реконструкции ностратической системы родства и свойства — и т. д. [АР 2, 3, 5, 6,7, 9, 12].

Внимание к вторичным, производным значениям ТР в известной нам литературе уделено явно недостаточно: рассматривались некоторые «новые значения» слов бабка, бабушка, дед, дедушка [Петрищева 1977]- семантические производные от русских терминов родства дядя, тётя [Копыленко, Тулина 1992], отражение ТР в фамилиях ([Щербак 2009], на материале говоров Тамбовской области) — в последнее время ТР привлекли внимание ученых толстовской школы: о семантической модели родства в славянском народном календаре писала С. М. Толстая [Толстая 2005]- недавно под ее редакцией вышел сборник «Категория родства в языке и культуре» [Категория родства 2009], где рассматриваются вторичные значения ТР по многим славянским ареаламособенно хотелось бы отметить вэтом сборнике статьи С. М. Толстой [Толстая 2009], Агапкиной («Тема родства в восточнославянских лечебных заговорах») [Агапкина 2009], Березо-вич [Березович 2009а], а также статью Березович (в другом сборнике) о «семейные» образах в лексике речного ландшафта [Березович 20 106].

1.2. Языковая картина мира. Одной из актуальных и популярнейших тем в последние десятилетия стала «языковая картина мира». В отечественной лингвистике особенно продуктивно она рассматривается в работах двух школ: Московской семантической (создателем и идейным вдохновителем которой является Ю.Д. Апресяй) и Московской этнолингвистической (создателями и идейными вдохновителями которой являются Н. И. Толстой и С.М. Толстая). Вот как в самом кратком виде дает историю понятия «языковая картина мира» Ю. Д. Апресян: «Понятие, закрепленное позже в терминах «наивная картина мира» и «языковая картина мира», возникло в лингвистике еще в XIX веке и с тех пор обросло огромной литературой. Достаточно назвать такие имена и школы, как В. Гумбольдт и A.A. Потеб-ня, Э. Сэпир и В. Уорф (гипотеза «лингвистической относительности), неогумбольдтианцы (понятие Zwischenwelt’a), Л. В. Щерба (противопоставление «обывательских» и научных понятий), Р. Халлиг и В. Вартбург (идея «наивного реализма»), Г. Хойер (американская школа этнолингвистики), этнолингвистические школы Н.И. и С. М. Толстых в России (см. в особенности их многотомный словарь «Славянские древности») и Е. Бартминь-ского в Польше. Совершенно исключительное место в этой литературе занимают все семантические исследования Анны Вежбицкой.» Далее Ю. Д. Апресян «из недавних собственно лингвистических работ по русской языковой картине мира» называет работы таких авторов, как Н.И. Сука-ленко, Е. С. Яковлева, Анна А. Зализняк, И. Б. Левонтина, Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев, В. А. Плунгян и нек. др. [Апресян 2006: 34]. Размышляя над достаточно разнородным материалом, который авторы, работающие в рамках Московской семантической школы, включили в книгу «Языковая картина мира и системная лексикография», Ю. Д. Апресян пишет: «Почти все части книги, каждая по-своему, демонстрируют один и тот же поразительный факт — выделенность в языке некоторого круга фундаментальных значений, образующих каркас его семантической системы и способных к взаимопревращениям, к «перетеканию» друг в друга в определенных условиях. При этом одни и те же пути взаимопревращений прослеживаются на синхроническом, диахроническом и типологическом материале» [Апресян 2006: 30].

Представленный нами материал (термины родства) также относится к «кругу фундаментальных значений», «образующих каркас семантической системы, способной к взаимопревращениям», т.к. в нашей работе речь пойдет главным образом об интервенции, экстраполяции терминов родства (преимущественно кровного) в другие области.

Если Школа Апресяна еще не заинтересовалась терминами родства и их «взаимопревращениями», то Школа Толстых недавно выпустила сборник «Категория родства в языке и культуре», в котором в качестве вступления помещена статья С. М. Толстой «Категория родства в этнолингвистической перспективе» [Толстая 2009]. В терминологии С. М. Толстой, одна система может становиться «донором» для других систем. К таким «донорам» относится и система терминов родства. С. М. Толстая подходит «к категории родства как к коду или семантической модели, используемым в языке и культуре. Сюда могут относиться вторичные значения терминов (или шире — лексики) родства, используемые системно в языковой номинации различных объектов и целых классов объектов, а также мотивы родства, метафоры семьи и родственных отношений, присутствующие в текстах фольклора, обрядах и верованиях» [Толстая 2009: 9]. Она пишет: «Тенденция к расширению понятия родства характерна не только для языка, но и для культуры, где мы можем наблюдать распространение этой категории за пределы собственно родственных отношений, определяемых связью людей по рождению, и формирование целой системы видов родства, в разной степени и в разных направлениях отступающих от прототипической модели генетического родства» [Там же: 12].

Об интервенции, проникновении лексем с их основными значениями в другие области, где они приобретают другие значения, писал Н. И. Толстой. В труде, посвященном славянской географической терминологии, он отмечал, что задача исследователя «заключается в наблюдении за семантическими сдвигами и смещениями слов, бесспорно относящихся к одному этимону» [Толстой 2006: 13]. Толстой предлагал исследовать лексику «методом семантических полей», вводил понятия «амплитуда колебания лексемы, .семантическая цепь, семантическое звено, являющихся неотъемлемым компонентом поля» [Там же: 19].

Не используя толстовскую терминологию, мы по сути будем говорить о том же (с типологической точки зрения). В представленной работе мы рассмотрим «семантические сдвиги» ЛСГ «Термины родства» на примере архангельских говоров. Обоснование изолированного рассмотрения материала в пределах одной (хотя и достаточно обширной) языковой зоны тоже можно найти в давно ставших классическими работах Н. И. Толстого: «Надо полагать, что без этнически, территориально и лингвистически обозначенных, приуроченных и обособленных семиологий общая семиология в некотором отношении останется беспочвенной и без широких перспектив дальнейшего развития» [Толстой 1995: 26].

1.3. Архангельские говоры.

Территория Архангельской области (как и всего Русского Севера) считается территорией раннего заселения русскими, начатой уже в XII в. [РС 2001: 16−22]. Историки выявляют два различных русских потока колонизации: новгородский и московский (ростово-суздальский): «В IX веке земли, лежащие к северу от Белоозера, между реками Онегой, Двиной и Мезенью, были известны новгородцам под названием Заволочье. Новгородцы собирали дань со всех племен, обитавших на Севере, когда здесь еще не было русских поселений (1Х-Х1 вв.). Заселение новгородцами Заволочья в ХП-Х1У веках шло неравномерно и носило. „оазисный“ (кустовой) характер. XV век характеризуется борьбой Новгорода с Москвой за Двинские земли, закончившейся окончательным присоединением к Москве Заволочья.» [Новиков 2003: 16].

Сами жители архангельских деревень часто считают себя потомками древних новгородцев:

Мы из иовгордцьска отродья — какй ле вековёцьни прадеды. ЛЕШ. Смл. Порода-то у нас новгорбцкая. Йёсь ишб выселёнци новгорбцкийе. ПИН. Квр. Говорят, што родословная идет ыз Новгорбтской ббласыпи, зъдёсь населёнось. ПИН. Яв. Никонианцы-щепбти бежали из Москвы, а у нас отрбдьйо новгорбцькойе, фее мбляце крестом. МЕЗ. Кд. Вроде как выселки новгорбцци люди пришли. МЕЗ. Длг. Отрбдьйо нспиэ новгорбцекойе. В-Т. УВ. На веках какййе-то новгорбцци прийёхали сюда, построились, вод дерёвня и зовеця Новгорбдофской. Говорят, бутто рот ф Талшцэ нанялся с Новгорбцкой Руси, когда люди бежали на Сёвер от крепоенбво права. ОНЕЖ. Тмц.

Население, пришедшее с Запада и с Юга, могло достаточно долго сохранять собственные языковые и этнокультурные традиции, но могло и перемешиваться: «Новгородцы и ростовцы, с которыми было связано формирование русского населения Севера, хотя и представляли собой земельные областные общности, относящиеся к одному этносу, тем не менее сами, с этнической точки зрения, имели смешанное происхождение, ибо жили и развивались в различных природных и хозяйственных условиях и при расселении в Восточной Европе, в том числе и по Северу, сталкивались с различными группами финно-угорского происхождения. В результате у местных групп русского населения сложились и долго сохранялись специфические черты в народной культуре. Таким образом, севернорусское население не является этнотерриториальной общностью, сохранившей архаические особенности, восходящие к племенным различиям древнерусского периода. Это относительно поздно сформировавшаяся общность, когда в едином этнокультурном развитии уже намечалась тенденция к постепенному снятию локальных различий» [РС 2001: 19−20- 22]. Начиная с XVII века Архангельская область была местом массовой миграции раскольников, в том числе внутренней (внутри области).

Понятие «архангельские говоры» (АГ) в диалектологии не вполне определено (см., напр., статью С. К. Пожарицкой «Северные говоры за чертой ДАРЯ. К вопросу о диалектном членении русского языка» [Пожарицкая 2002]). «Программа ДАРЯ в ее сопоставлении с изучением одного диалектного континуума очень хорошо показывает, как включенные в нее вопросы, актуальные в масштабе всей европейской территории русского языка, могут являться совсем неактуальными при изучении одной диалектной зоны. Как известно, по материалам ДАРЯ было произведено диалектное членение русского языка К. Ф. Захаровой и В. Г. Орловой [Захарова, Орлова 1970]. Архангельские говоры по этому членению могут быть отнесены к Вологодской группе северного наречия. Однако не все признаки этой группы могут быть приняты для наших говоров. С другой стороны, в членении указаны не все общеархангельские морфологические черты.» [Гецова 1997: 193−194]. На территории современной Архангельской области выделяется 6 основных лингвистических зон, в которых, наряду с общими чертами, характерными для многих говоров русского Севера, наблюдаются отличия на всех лингвистических уровнях: фонетическом, грамматическом, лексическом [Гецова 1997: 149−150]. В некоторых из этих зон можно увидеть сходство с вологодскими и вятскими (кировскими) говорами в районах, пограничных с Вологодской и Кировской областями соответственно.

В данной работе мы употребляем термин «архангельские говоры» не столько в лингвистическом, сколько в географическом смысле, имея в виду говоры, бытующие на территории Архангельской области в ее современных административных границах. Административно Архангельская область подразделяется на 20 районов. Полевые записи для «Архангельского областного словаря» (АОС) производятся в 19 районах. В 20-м районе — Соловецком — лингвисты-диалектологи не работают, т.к. все местное население из Соловков в 20-е годы XX в. было выселено в связи с учреждением на месте Соловецкого монастыря Специального Лагеря Особого Назначения (СЛОН), и сейчас на Соловецких островах живут выходцы из разных областей страны. Перечень районов и деревень см. в «Списке районов и населенных пунктов архангельской области, в которых производились записи диалектной речи для АОС.».

2. Исследовательская база и источники исследования.

В задачи исследования не входило сопоставительное изучение терминов родства на территориях разных областей, в том числе прилегающих к Архангельской области. Включение данных других словарей — словарей Подвысоцкого и Куликовского для архангельских говоров [Подвысоцкий 1885- Куликовский 1898], «Словаря вологодских говоров» и словаря Дилакторского — для вологодских [СВГДилакторский 2006], «Словаря северных говоров», куда вошли материалы Архангельской, Вологодской, Кировской и нек. др. областей [ССРГ], словари Псковских [ПОС], Новгородских [НОС], Уральских [СРГУ] и Сибирских [СРГС] говоров, а также южных говоров Европейской части России (Смоленских [ССГ], Брянских [СБГ], Воронежских [СВорГ], Донских [БТСДК] и мн. др., а также сводного Словаря русских народных говоров [СРНГ], — значительно расширило бы общую картину в деталях из-за увеличения объема иллюстраций, но на суть работы не повлияло бы. Нам не хотелось жертвовать материалами из Картотеки «Архангельского областного словаря» [КАОС], еще не введенными в научный оборот, за счет примеров, уже включенных в словари. Поэтому мы посчитали своим долгом ограничить материал данными АОС и КАОС. Свою основную задачу мы видели в предоставлении научной общественности в рамках обозначенной нами темы уникальных материалов, собранных почти за 60 лет работы студентами, преподавателями и сотрудниками филологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова, чтобы каждый ученый, интресующийся данной темой, получил возможность в дальнейшем проводить любые сопоставления.

Исследование построено на материале говоров одного региона: архангельского. Использованы 14 выпусков «Архангельского областного словаря» (13 выпусков вышло из печати, 14-й готовится к печати в настоящее время) [АОС 1−13], Словник АОС (ок. 180 тыс. лексем) [Обратный словарь 2006], богатейшая картотека АОС (ок. 5 млн карточек) [КАОС] и Корпус «Электронная картотека АОС», созданный под руководством автора исследования (сейчас в него включено ок. 800 полевых тетрадей, главным образом из экспедиций последних 10−15 лет, что составило ок. 1,5 млн «карточек»), а также собственные полевые записи автора.

3. Методология и методы исследования.

Все материалы, использованные в диссертации, вне зависимости от того, взяты они из Словаря (АОС), из Картотеки АОС или из собственных записей, являются результатом полевой собирательской работы. Основными способами лингвистического исследования диалектов по-прежнему являются описательный, лингвогеографический и лексикографический методы. Описательный метод предполагает описание материала на каком-нибудь из лингвистических уровней (лексическом, фонетическом, словообразовательном, грамматическом). Лингвогеографический предполагает создание серии карт, на которых точечно или с помощью изоглосс отображаются те или иные лингвистические явления. Лексикографический метод исследования состоит в создании словаря (словарей).

В данной работе мы использовали описательный метод исследования: последовательно рассмотрели все термины кровного родства (ТКР), зафиксированные в АГ, в их значениях и употреблениях. При этом частично был использован и сопоставительный метод: традиционно при исследовании языка русских диалектов (диалектного языка, ДЯ) происходит его сопоставление с фактами литературного языка (ЛЯ). В основной части работы параллельно примерам из АГ там, где это было важно, мы приводили общерусские примеры экстраполяции ТР в выделенные нами области. В то же время сопоставительный метод исследования был использован как основной в 1-й части Приложения («Термины родства в словарях и словарь терминов родства», в параграфах «Подача ТР в словарях литературного языка» и «Подача ТР в диалектных словарях»). Сопоставительный метод учитывался также при необходимости некоторых этимологических уточнений.

Лингвогеографический метод исследования в данной работе отразился не в создании серии карт, но в обязательной фиксации географии каждого лингвистического явления: все записи производились на территории Архангельской области, обязательно указан район и пункт записи.

Лексикографический метод был использован при создании словаря «Термины родства в архангельских говорах», материалы к которому (6 пробных словарных статей) представлены в Приложении.

В своей работе мы опирались и на методы этнолингвистики, что проявилось прежде всего в широком привлечении фольклорного материала, записанного в АГ, и внимании не только к лингвистическому, * (лексическому), но и к духовному аспекту культуры. Н. И. Толстой определял этнолингвистику как «направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции» [Толстой 1995: 27]. В основополагающей работе «Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин» он писал: «Этнолингвистику можно определять и воспринимать двояко: в широком плане и в плане суженном, конкретизированном или специализированном. В широком' плане этнолингвистика включает в себя диалектологию, язык фольклора и часть истории языка, связанную с исторической диалектологией и культурной и этнической историей народа, наконец, почти все аспекты изучения языка как социального явления» [Толстой 1995: 32]. И в другом месте: «Этнолингвистика может пониматься как раздел лингвистики, объектом которого является язык в его отношении к культуре народа. Она изучает отражения в языке культурных, народно-психологических и мифологических представлений и „переживаний“. Но этнолингвистика также может пониматься как комплексная дисциплина, предметом изучения которой является „план содержания“ культуры, народной психологии и мифологии независимо от средств и. способов их формального воплощения (слово, предмет, обряд, изображение и т. п.). Такое изучение, однако, в наше время может вестись преимущественно или исключительно лингвистическими методами.» [Там же: 39]. Н. И. Толстой считал, что даже «само понятие и явление „диалект“ не следует воспринимать как чисто лингвистическое, основанное исключительно на языковой характеристике. Это явление и понятие даже не этнолингвистическое, а лингвокультурологическое, лингвоэтнографи-ческое.» [Толстой 1995: 48].

Одним из традиционных для диалектологии методов как записи, так и исследования материала, является дифференциальный метод. Однако в своей работе мы не придерживались принципа дифференциальное&trade-. Во многом это связано с пересмотром отношения к дифференциальному принципу как таковому. Так, например, АОС первоначально был задуман как дифференциальный диалектный словарь, т. е. в него отбиралась лексика, имеющая диалектные особенности, Но уже к 12 выпуску составители признали, что «отсутствие в словарных статьях общерусских значений слова обедняет как словарные статьи, так и сам словарь в целом, так как часто в большей или меньшей степени искажает полноту семантической характеристики такого слова» [АОС 12, 2004: 7] и что «АОС с неизбежностью становится словарем, весьма близко подходящим по своей типологии к диалектному словарю полного, а не дифференциального типа» [Там же]. Это следовало предвидеть, так как уже в «Проекте «Архангельского областного словаря» «О. Г. Гецова писала: Отличия лексики говоров и литературного языка наблюдаются почти для каждого диалектного слова, они могут проявляться как в его фонематическом составе, семантике, словообразовательных связях и т. п., так и в его стилистической окраске. Однако, не всегда в силу особенностей условий сбора диалектной лексики (прежде всего ограниченности во времени) эта специфика диалектного слова могла быть выявлена» [Гецова 1970: 5]. Интерес О. Г. Гецовой к общерусскому слову в его диалектном бытовании характерен для ее работ последних лет [Гецова 2000; 2002]- он проявился и в защищенной под ее патронажем диссертации Н. Г. Ильинской [Ильинская 2001]. И хотя среди ТР встречаются диалектизмы и на лексическом, и, особенно, на словообразовательном уровне, в основной своей массе это лексика общерусская.

В диссертационной работе главным образом использован комплексный, системный метод исследования материала, когда каждая лексема внутри избраной' нами ЛСГ была рассмотрена во всех своих значениях и употреблениях, что позволило выявить семантические сдвиги не как случайные употребления, но как явление, типологическое для группы «Термины родства», позволило рассмотреть данную группу как группу-«донор», вскрыть ее мощные как потенциальные, так и уже реализовавшиеся (в конкретных, зафиксированных в АГ’примерах) возможности.

4. Цели и задачи исследования.

Основной целью работы стала демонстрация семантических сдвигов из группы-«донора», каковой является ЛСГ «Термины родства», в другие области, выходящие далеко за пределы семейной тематикиисследование основных направлений экстраполяции терминов родствавыявление их типологического характерарассмотрение путей семантического сдвига. В соответствии с целью исследования в диссертации поставлены следующие конкретные задачи:

1) выявить инвентарь терминов родства (преимущественно кровного) в архангельских говорах;

2) выявить вторичные, производные значения терминов родства;

3) выявить основные направления семантических сдвигов, зоны экспансии терминов родства и их дериватов;

4) описать механизмы семантического сдвига.

Анализ поведения терминов родства ярко демонстрирует антропоцентричность языковой картины мира. Экстраполяция ТР выходит далеко за пределы социума — можно сказать, весь мир осмысляется через термины родства.

ТР распространяются на животных (мать ~ ребенок = самка ~ детеныш). Через ТР осмысляются отношения хозяйки и ее животных, см. обращение к собаке: Ну-ко, дбчеръ, не ползай. Вот обращение к волку в сказке: Вблкушко-батюшко, пусьтй ноцевать. Обращение к человеку и к родственнику может использоваться как подзывные слова: Я выду: дёфки-дёфки-дёфкы-дёфки, подрушки-подрушки! А Кбчина йешшо «дбчи-дбчи-дбчи» зовёт (овец): Дочи-дбчи, подите домой! (Глава II. «ТР и животный мир»).

Самые значительные фигуры христианства связаны родством — Бог-отец и Бог-сын, Господь-батюшка и Божья матерь, Царица матушка небесная. В народной культуре как члены семьи предстают духи-«хозяева»: дедушкой, например, называют мифическое существо, обитающее в доме, бане, сарае, помещении для скота, овине или в воде, в лесу. «Хозяева» дома (домовой и его «жена») будут дедушкой й бабушкой или батюшкой и матушкой, «хозяин» леса, леший — отцом, батюшком (Глава I. «ТР и мифология»).

Через термины родства осмысляется космогоническая картина мира, значимое пространство и время. Матерью, матушкой или отцом, батюшкой становится земля, небо, вода, война, страда, зима: земля-мать и небо-отец, река-матушка, вода-матушка, страна-матушка, деревня-матушка, Москва-матушка и Питер-батюшка, старина-матушка и тёща-старина (Росказы-вай-ко, голупциг-дядя, про тёщю-старину), война-матушка, зима-матушка и мн. др. (Глава VII. «ТР и абстрактные понятия»).

Термины родства экстраполируются на «внешний», материальный мир. Рука — ладонь и пальцы — рассматривается как «семья» (Пальцы на руках: большой, матка, отец, банка, мезёньчик, или дочька). «Семьей» оказываются в загадке печь, огонь, дым {Мать толста, дочь краснй, сын кудреватой в небеса улетёл.). Печка и приготовляемые в ней пироги соотносятся как мать и дети (Пёчька-мйтушка, скрасйй хлебов-дётушэк), река и оставляемые ею на берегу льдины — как мать и дети или мачеха и пасынки (Вода ушла, а пасынки остались на берегу. А лет прогыол — а вот льдйны-то. Это пасынки — льдйны на реки). С общим представлением о матери как об основе, начале всего связано широкое использование дериватов с корнем мат-, обозначающих самые разные понятия. Так, например, лексема матка обозначает части тела (женское чрево, указательный палец руки), несущую потолочную балку, свод русской печибазовое судно, снабжающее рыбовловные траулеры провиантом и водой и принимающее у них выловленную рыбуголовной плоткомпаскартофелину, от которой отводятся новые клубнитвердый глинистый грунтцентральную часть чего-н.- часть рыболовной ловушки, рыбоприемникнижнюю часть грабель, куда вставляются зубцыжердь, на которой сушится белье и т. д. (Глава IV. «ТР и предметный мир»).

ТР могут переходить в междометия: батеньки, батюшки, государи-батюшки, осудари-батюшки, осподари-батюшки, батюшки-свет, батюшки-светы, батюшко-свет, матушки, матушки-светы, матушки божоные и пр. (Глава VIII. «ТР и междометия»).

Перенос в другие области может осуществляться как непосредственно от протозначений, связанных с терминами родства, так и опосредованно: наблюдается регулярная метонимия, когда ТР проецируются на неродственников (даже в городской разговорной детской речи незнакомые мужчины и женщины определяются как дяденьки и тётеньки), и уже потом осуществляется следующий семантический сдвиг. В то же время к ТР оказываются близки термины, связанные с половозрастной номинацией человека (девушка, парень, старик, старуха), его социальным статусом (1старая дева, вдовец, князь, барыня, сударь, король), а также ласковые наименования людей {любушка, оюданушко, ягодйнка). С одной стороны, они часто употребляются наряду с ТР — вместе с ними как синонимы и даже вместо нихс другой стороны, они, как и ТР, обладают способностью к экстраполяции, интервенции в иные семантические группы.

Наряду с представлением материала мы старались обращать внимание на механизмы номинации. Чаще всего таким механизмом является метафора, основанная на богатых коннотациях, присущих ТР: «Коннотации характеризуют, как правило, основные, или исходные, значения слов, а материализуются они в переносных значениях, метафорах и сравнениях, производных словах, фразеологических единицах, определенных типах синтаксических конструкций, семантических областях действия одних единиц относительно других» [Апресян 1995: 163]. Во многих случаях’приведена мотивировка метафоры, но иногда метафора затемнена и мы можем только указать производное значение и дать иллюстрации. Помимо метафорического, задействован метонимический перенос, широко используется деривация (словообразовательный уровень), сочетаемость и фразеология, сравнения.

5. Структура диссертации.

Работа состоит из введения, восьми глав, заключения, словника-указателя, библиографии и приложения. Каждая глава представляет выделенную зону, область, в которой используются ТР в своих переносных значениях (либо в качестве сравнения или величания). Это области мифологииживотный, растительный и предметный мирабстрактные понятияпоказана также связь ТР с антропонимами, топонимами и переход ТР в междометия* Последовательность глав не случайная: мы попытались отразить своеобразные расширяющиеся круги, зоны антропоцентризма: родственными отношениями наделяются наиболее близкие к человеку, во многом антропоморфные мифологические персонажи, потом животные и далее — растения, предметы, абстракции. В последней главе показан переход ТР в междометия. Движение ТР в другие области не последовательное, а одновременное и «центробежное», разделение на зоны во многом условно, поскольку выделенные области достаточно проницаемы и связаны друг с другом, часто именно через термины родства. Везде, где у нас была для этого возможность, мы обращали внимание на эту проницаемость: например, на связь через TP животного мира с областью мифологиимифологической и абстрактной областями, предметной и абстрактной, растительной и предметной, растительной и абстрактной и т. д. В главе, посвященной связи TP с животным миром, мы рассматривали подзывные слова для животных, хотя их можно было бы рассматривать в главе о междометиях. В главу о животных мы поместили и примеры, в которых TP использованы как клички животных, хотя их можно было бы рассматривать в главе об антропонимах.

1. Качинская 2003а — Качинская И. Б. Мать к матушка II Вопросы русского языкознания. Вып. X. Архангельские говоры: Словообразование. Лексика. Семантика. К 50-летию научной деятельности Оксаны Герасимовны Гецовой. М., 2003. С. 129−155 (2,5 п.л.).

2. Качинская 2004 — Качинская И. Б. Свет ты мой миленький дружочек: номинация и обращение (по материалам архангельских говоров) // Материалы и исследования по-русской диалектологии. II (VIII) / Отв. ред. Л. Л. Касаткин. М., 2004. С. 334−346. (1 п.л.).

3. Качинская 2006 Качинская И. Б. Термины родства и языковая картина мира (по материалам архангельских говоров) // Материалы IV Международного конгресса диалектологов и геолингвистов. Riga, 2006. С. 279−289. (1 п.л.).

4. Качинская 2008 В Качинская И. Б. Матушка да батюшко II Русская речь, 2008, № 2. С. 102−108. (0,5 п.л.).

5. Качинская 20 096 Качинская И. Б. Термины родства в словарях и проект словаря терминов родства // Regionala un sociala dialektologija. Komparativistikas instituia almanahs. 18. sejums. Daugavpils Universitate, 2009. S. 110−171 (Даугавпилс) (3 п.л.).