Язык древнетюркских рунических памятников как источник сведений для построения тюркской морфологии: субстантивное словоизменение

В настоящей работе предпринимается попытка воссоздать путем осмысления материала языка памятников древнетюркской рунической письменности диахронические процессы, которые вели к формированию подсистемы именного словоизменения тюркской морфологии и разработать научную модель этой подсистемы. При разработке этой теоретической модели наиболее существенным представляется выявление характерных особенностей, которые отличают тюркскую морфологию от аналогичных подсистем других, прежде всего флективных языков. Необходимо сразу обозначить границы предлагаемого исследования. Целью работы является не создание реконструкций различных грамматических форм, чем занимались и занимаются выдающиеся лингвисты прошлого и настоящего, а на основании тех данных, которые содержатся в текстах памятников рунического письма, вычленить наиболее важные характеристики так называемого тюркского языкового типа в области грамматики (на примере субстантивных категорий). Таким образом, в ходе исследования предпринимается попытка выявить и охарактеризовать те грамматические явления, которые присущи прежде всего тюркским языкам как языкам определенного устройства.

Вследствие того, что к нынешнему этапу исторического развития большая часть тюркских языков претерпела сильное иноязычное влияние, что естественным образом дало о себе знать в области грамматики, выявление исконно тюркских закономерностей, действующих в морфологическом, прежде всего, в словоизменительном механизме, представляется возможным именно на материале самого раннего из письменно засвидетельствованных тюркских языков. Таким образом, главным источником материала работы является язык, на котором составлены древнейшие тюркские камнеписные надписи VTI-IX вв. — памятники древнетюркской рунической письменности.

Вместе с тем в процессе исследования при необходимости привлекался материал и других тюркских языков. Ведь, как известно, древние тюрки, а также племена уйгуров и киргизов играли большую роль на территории расселения современных тюркских народов Южной Сибири, вступая с их предками и между собой в различные отношения. В этих условиях древние тюркские языки, особенно, после того как их носители занимали господствующее положение в каганатах, могли стать источником тюркизации иноязычных племен и побеждали во взаимодействии с родственными тюркскими языками. В связи с этим представляется возможным использование фактов тюркских языков Южной Сибири (тувинского, тофаларского, хакасского, чулымско-тюркского, шорского), так как в них исследователями отмечаются факты, сближающие их с языком рунических текстов.1 Кроме того, поскольку язык древних тюрок бассейна р. Орхон признается преимущественно огузским, в настоящей работе возможным видится привлечение также фактов и некоторых огузских языков. Материалом для собственно сравнительных исследований также оправданно считать материал якутского языка, так как этот язык чрезвычайно близок к языку рунических памятников по своему грамматическому строю.2 По мнению Е. И. Убрятовой, в якутском языке следы древних тюркских языков проявляются не в единичных явлениях, а во всем грамматическом строе языка, что «позволило думать, что в основе якутского языка был какой-то древний тюркских язык, близкий языку рунических памятников».3.

Также признавая то, что язык рунических памятников, во-первых, входит в группу урало-алтайских языков, а во-вторых, является языком агглютинативного типа, для выявления типологических свойств и закономерностей, присущих тюркским языкам, привлекались факты языков алтайской группы в частности (монгольских языков) и агглютинирующих языков вообще.

1 Убрятова Е. И. Историческая грамматика якутского языка. Учеб. пособие. Якутск, 1985. С. 24.

2 Убрятова Е. И. Якутский язык //Языки народов СССР. Тюркские языки. М., 1966. С. 403.

3 Убрятова Е. И. Историческая грамматика якутского языка. С. 24- Подробнее: Убрятова Е. И. Якутский язык и его отношение к другим тюркским, а также к монгольским и туигусо-маньчжурским языкам. М., 1960.

Широко использовался опыт, накопленный современной теорией тюркской грамматики, опора на который, несомненно, способствует более глубокому пониманию тюркского языкового строя.

Предлагаемое исследование продолжает те традиции языкознания, которые сочетают сравнительно-исторические приемы изучения языкового материала с разработкой типологических языковых проблем. В настоящее время придается большое значение исследованию конкретных языков, прежде всего языков мертвых или малоизученных, с целью выявления их структурных особенностей. Как справедливо отметил Й. Коржинек, в любом конкретном, даже в самом незначительном по объему высказывании всегда реализуется вся его языковая типологическая сущность. В любом речевом отрезке проявляются все структурные закономерности, присущие языку в целом. Языковая же система исчерпывающе представлена совокупностью индивидуальных речевых актов, в которых она получает 4 осязаемое воплощение.

Язык древнетюркских рунических памятников является наиболее удачным примером для подобных изысканий. Являясь наиболее ранним языком, зафиксированным в письменных текстах, он максимально свободен, насколько это возможно, от влияний других, нетюркских языков. Именно в языке древнейших текстов целесообразно пытаться обнаружить подлинно тюркскую языковую структуру, так или иначе присутствующую во всех тюркских языках. Условно принимаемый в настоящей работе термин «общетюркская модель» — это такое идеальное состояние языка, в котором находят свое место все важнейшие особенности, присущие тюркскому языковому строю.

Для того чтобы выявить особенности собственно тюркских языков, необходимо иметь представление об особенностях языков иного типа, инкорпорирующих, изолирующих и флективных, с целью показать языковые отличия как отличия типологические. Ведь само понятие «особенность» возникает в мозгу человека, языковое мышление которого принадлежит к.

4Ср.: Коржинек Й. К вопросу о языке и речи // Пражский лингвистический кружок. М., 1967. С. 317 318. иному типу. Недаром те или иные явления в тюркских языках уже в течение длительного периода вызывают споры среди исследователей, многие из которых вынуждены были ограничиться лишь характеристикой большинства этих явлений в качестве «своеобразных», так как аналогий в известных языках, родных для исследователей, найдено не было. Отсюда возникает и другое следствие — склонность лингвистов «навязывать» явлениям чужого языка объяснения, свойственные родному, зачастую не учитывая то обстоятельство, что языки (исследуемый и родной) принадлежат к разным языковым типам и устройство у них различное. В специальной литературе неоднократно отмечалось, что тюркские языки долгое время изучались, точнее, описывались сквозь призму индоевропеистических представлений о свойствах языковых единиц, и к ним некритически прилагался индоевропеистический понятийный аппарат.5.

Таким образом, настоящее исследование представляет собой опыт обобщения методов, выработанных в течение длительного периода различными направлениями в языкознании. Как известно, начиная с XIX века лингвистическая мысль развивалась преимущественно в двух направлениях: в области компаративистики и в языковой типологии.

Толчком для развития сравнительно-исторического языкознания, прежде всего его ядра — сравнительно-исторической грамматики, послужило, как принято считать, открытие в конце XVIII века санскрита. Английский востоковед Уильям Джоунз одним из первых среди европейцев изучил санскрит и первым начал его сопоставлять с греческим, латинским и другими языками Европы.6 Открытие санскрита стало тем недостающим звеном, после появления которого началось бурное развитие исследований в области сопоставления европейских языков с санскритом и между собой. Поначалу сопоставления были очень несовершенны. Однако в 1816 году выходит в свет первая в полном смысле научная работа Ф. Боппа (1791−1867).

5 Иванов С. Н. Родословное древо тюрок Абу-л-Гази-хана. Грамматических очерк (Имя и глагол. Грамматические категории). Ташкент, 1969. С. 16.

6 См. напр.: Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 432, 486. 7.

О системе спряжения санскритского языка в сравнении с таковым греческого, латинского, персидского и германского языков", заложившая основы сравнительно-исторического метода7. Затем практически одновременно в разных странах публикуются работы, в которых осуществлялись попытки найти действительно научный метод сравнительного исследования. Так, в 1818 г. появилось сочинение Р. Раска (1787−1832) «Исследование в области древнесеверного языка, или происхождение исландского языка», в 1819 — первый том «Немецкой грамматики» Я. Грима (1785−1863), в 1820 — работа А. Х. Востокова (1781о.

1864) «Рассуждение о славянском языке».

Наряду со сравнительно-историческим языкознанием, другим важным направлением лингвистики, результатами которого пользуются и современные ученые, была типологическая классификация языков. Это направление лингвистических исследований, возникшее в начале и развившееся во второй четверти XIX в. (первоначально в виде морфологической классификации языков), имело целью установить сходства и различия языкового строя, которые коренятся в наиболее общих и наиболее важных свойствах языка и не зависят от их генетического родства. Эта классификация оперирует классами языков, объединяемых по тем признакам, которые выбраны как отражающие наиболее значимые черты языковой структуры (напр., способ соединения морфем).9 Одним из первых о типологии заговорил Вильгельм фон Гумбольдт (1767−1835). В своих ранних работах ученый высказывает идеи, связанные с так называемой стадиальной концепцией языка.10 Эти идеи были основаны на анализе значительного для того времени количества языковв частности, на основании материалов языков американских индейцев. В своих размышлениях о развитии языков В. Гумбольдт приходит к выводу, что после достижения тем или иным языком «состояния стабильности» принципиальное изменение языкового строя уже.

7 Звегинцев В. А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Ч. I. М., 1960. С. 25.

8 Там же.

9 Лингвистический энциклопедический словарь. С. 511.

10 Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М., 2000. С. 244−245. 8 невозможно. Ученому принадлежит мысль о том, что «если язык уже обрел свою структуру, то важнейшие грамматические формы уже не претерпевают никаких измененийтот язык, который не знает различий в роде, падеже или страдательном залоге, этих пробелов уже не восполнит».11 Языки проходят принципиально единый путь развития, но «состояние стабильности» может достигаться на разных этапах. Здесь ученый развивает существовавшие и до него идеи о стадиях развития языков, отражающих разные уровни развития тех или иных народов. Но при этом он обращает внимание на следующую уникальную языковую особенность, заключающуюся в том, что «даже так называемые грубые и варварские диалекты обладают всем необходимым для.

12 совершенного употребления". Ссылаясь на опыты переводов с различных языков, В. Гумбольдт отмечает, что «пусть даже с различной точностью, каждая мысль может быть выражена в любом языке».13 В вопросе о стадиях развития языков ученый продолжил высказанные незадолго до него идеи братьев Шлегелей. Именно они — Август и Фридрих Шлегели — ввели понятия аморфных (изолирующих), агглютинативных и флективных языков, понятия, которые используются и в современной науке. В. фон Гумбольдту в статье «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития» удалось достаточно подробно описать особенности языков разных «ступеней развития», три из которых соответствуют изолирующему, агглютинативному и флективному строю. Кроме того, в этой статье ученый ставит важную и не потерявшую актуальности проблему описания «экзотических» языков в их собственных категориях, без «европеизации», «во избежание ошибки необходимо изучать язык во всем его своеобразии, чтобы при точном расчленении его частей можно было определить, при помощи какой определенной формы в данном языке в соответствии с его строем обозначается каждое грамматическое.

11 Там же. С. 307.

12 Там же. С. 308.

13 Там же. С. 307, 315. отношение".14 В этой связи он разбирает некоторые испанские и португальские грамматики индейских языков, показывая, что инфинитивом в них именуют то, что не соответствует европейскому инфинитиву. Занимаясь типологическими проблемами при изучении индейских языков, В. фон Гумбольдт выделил наряду с тремя типами братьев Шлегелей еще один языковой тип — инкорпорирующий.15 Понятия агглютинативных, флективных, изолирующих (аморфных) и инкорпорирующих языков, также как и сопряженные с ними понятия агглютинации, инкорпорации и др. до настоящего момента находятся в арсенале лингвистической науки. Представления, впервые высказанные Вильгельмом фон Гумбольдтом, развивались в течение XIX — XX вв. в различных направлениях языкознания (лингвистическая типология, структурализм, генеративная лингвистика и др.). В той или иной мере многие выдающиеся лингвисты, такие как: А. Шлейхер, X. Штейнталь, Ф. де Соссюр, Б. Уорф, И. П. Минаев, А. А. Потебня находились под влиянием гумбольдтовских идей. В середине XX века тезис В. Гумбольдта о «духе языка», определяющем устройство системы конкретного языка на всех его уровнях, лег в основу работ отечественного языковеда Г. П. Мельникова. С позиций системной лингвистики, ' представителем которой он является, понятие «духа языка», его «главной тенденции» — это не фикция, а вполне реальная характеристика языка, которая может быть названа детерминантой, так как предопределяет особенность всех конкретных единиц и ярусов языка в их системной взаимосвязи.16.

Помимо общетеоретических и типологических исследований, В. Гумбольдтом также был дан определенный толчок в области изучения «экзотических» языков. К середине XIX века лингвисты в работах по сравнительно-историческому языкознанию уже не ограничивались.

14 Там же. С. 320.

15 Гумбольдт В. фон. Указ. соч. С. 144−155.

16 Мельников Г. П. Синтаксический строй тюркских языков с позиций системной лингвистики // Народы Азии и Африки. М., 1969, № 6 С. 105. материалом германских, романских языков, древнегреческого и санскрита. Впервые объектом изучения стали такие языки как иранские, балтийские, армянский, развились славистика и кельтология. Сопоставления в работах компаративистов стали значительно надежнее. Параллельно с накоплением фактического материала шлифовался и метод. Разработки отечественных и зарубежных востоковедов в области конкретных тюркских языков, систематизация фактов, описания грамматического строя отдельных языков также были частью этого исследовательского процесса.

Первый опыт сравнительной грамматики тюркских языков (на примере татарского, турецкого и киргизского) принадлежит И. И. Гиганову (СПб.,.

1801), который сделал наиболее полное описание грамматической структуры татарского языка по образцу русских грамматик, прежде всего «Российской грамматики» М. В. Ломоносова.17 Последняя оказала огромное влияние на ранние грамматические описания тюркских языков, среди которых одной из первых была печатная грамматика чувашского языка («Сочинения,.

1 ft принадлежащие грамматике чувашского языка". СПб., 1769). Политическая обстановка на Ближнем Востоке первой половины XIX века требовала от отечественных ориенталистов подготовки учебных пособий по овладению турецким языком. Одной из самых крупных работ в этой области была «Общая грамматика турецко-татарского языка» М.А. Казем-Бека, первое издание которой вышло в 1839 году, а второе — в 1846. В основу этой монографии была положена грамматика французского исследователя А. Жобера, переведенная на русский язык молодым тюркологом того времени И. Н. Березиным. Этот труд являлся подробным изложением грамматики турецкого языка в сравнении с «татарскими» языками (языками казанских, сибирских, оренбургских татар и азербайджанским языком). 19При описании фактического материала (в области фонетики и морфологии) автор

17 Закиев М. 3. Роль идей М. В. Ломоносова в становлении лингвистических взглядов представителей казанской школы тюркологов // Вопросы тюркологии. УЗ Каз. ГПИ. 1970. С. 15−16.

18 Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России. Дооктябрьский период. Л., 1972. С. 180 181.

19 Там же. С. 190−191. пользовался схемой Жобера, вследствие чего во всем изложении можно проследить влияние понятийного аппарата индоевропейского языкознания, что в принципе также характерно для всех ранних грамматик тюркских.

9П языков. Несомненно, наиболее значимой работой в области сравнительного языкознания признается труд О. Н. Бётлингка, посвященный грамматике якутского языка (О. Bohtlingk. Uber die Sprache der Jakuten. St.-Pb., 1851.).21 Введение к этой монографии было издано отдельно: «О языке якутов. Опыт исследования отдельного языка в связи с современным состоянием всеобщего языкознания» (УЗИАН, 1853, т. I, вып. 4, С. 377−446.). Эта грамматика дополнена якутскими текстами с немецким переводом и якутско-немецким словарем (более 4600 слов), который является первым лексикографическим опытом на материале якутского языка. Ценность этой работы состоит не только в наличии огромного фактического материала якутского языка, столь отличного от других тюркских языков, но и в попытке предложить максимально адекватный вариант интерпретации этого материала. Грамматика Бётлингка содержит помимо якутского языкового материала еще и материал турецкого языка, что позволяет делать сравнительные сопоставления тюркских языков различных групп. О. Н. Бётлингк, стремясь проникнуть в суть языковых явлений и размышляя о строе тюркских языков, поднимает планку научного исследования необычайно высоко. Вся работа пропитана мыслью, которую позже высказал А. Н. Самойлович: «Грамматику изобрести нельзя, ее можно только открыть и обнародовать. Никакому языку нельзя произвольно навязать грамматику и никакой язык в такой грамматике не нуждается, имея свою природную грамматику с момента своего возникновения».22 Недаром именно эта.

20 Там же. С. 191.

21 Монография была переведена на русский язык: О. Н. Бётлингк. О языке якутов. Перевел с нем. д.ф.н. В. И. Рассадин. Новосибирск, 1989.

Цит. по: Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России. Дооктябрьский период. 2-е изд., доп. и исправ. Л., 1982. С. 303−304. монография служила базой в процессе создания многих работ как в якутском, так и в общетюркском языкознании.23.

При анализе тюркологических работ и монографий по грамматикам тюркских языков, созданных в XIX и XX вв., напрашивается вывод о том, что тюркология вообще и та ее область, которая занимается изучением древних языков, в течение долгого времени существовала, прежде всего, как наука описательная, скрупулезно излагающая чисто внешние факты рассматриваемого языка. К одним из лучших образцов подробного изложения фактического материала, бесспорно, можно отнести «Грамматику алтайского языка», составленную членами «Алтайской миссии» (Казань, 1869). В этой работе, наряду с русско-алтайским и алтайско-русским словарями, читатель находит интереснейшие наблюдения относительно грамматического устройства языка, попытки проникновения «в тайны.

24 внутренних законов его развития".

Богатейший грамматический материал, накопленный тюркологией XIXначала XX вв., позволил современным исследователям перейти от собирания, простой систематизации и описания тюркского материала25 к осмыслению особенностей строя тюркских языков. Кроме того, в середине XX в. появляется перспективное лингвистическое направление — исследование строя древних языков с позиций самых последних достижений общего языкознания. Тюркологи стали создавать сравнительные и сравнительно-исторические грамматики тюркских языков путем наложения современных лингвистических знаний на материал языков древних, что стало также способствовать и совершенствованию самой системы описания.

23 См. напр.: рукопись [С.В. Ястремский]. Якутская грамматика по Бётлингку (1887−1888) — Петров Н. Е. Якутский язык. (Указатель литературы). Якутск, 1958, № 314- также Убрятова Е. И. Очерк изучения якутского языка. Якутск, 1945. С.15- Коркина Е. И. Работа О.Н. Б&глингка «О языке якутов» //СТ. Баку, 1971, № 4, С. 124−131- Гузев В. Г. Очерк по теории тюркского словоизменения: Имя. Л., 1987. С.7−14.

24 Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России. Дооктябрьский период. С. 199.

25 См. напр.: Грамматика алтайского языка, Казань, 1869- труды А.К. Казем-Бека, B.B. Радлова, С. Е. Малова, В. М. Насилова и др.

26 Одним из первых ярких примеров обращения к осмыслению строя тюркских языков стала известная монография: Баскаков Н. А. Каракалпакский язык И. Фонетика и морфология. Часть I (части речи и словообразование). М., 1952. рассматриваемых языков.27 Такие исследования могут служить самым различным целям, наиболее важной из которых представляется реконструкция структурной эволюции тюркских языков от их древнейшего состояния до их современного строя.

Причины смены исследовательских задач заключены, очевидно, в том, что современное состояние науки требует от исследователей стремления переходить от частных вопросов в той или иной области научного знания к рассмотрению вопросов более общего порядка, от исключительно описательного характера работы к осознанию глубинных закономерностей объекта. Наличие огромного материала, собранного и систематизированного описательными исследованиями отдельных аспектов грамматики конкретных языков, позволяет в настоящее время приступить в области теории тюркской грамматики к разработке более общих вопросов и положений. Путь постепенного восхождения к фундаментальным вопросам строя тюркских языков, процесс выявления общих закономерностей на базе конкретного материала может быть признан, как представляется, одним из важнейших направлений развития тюркского языкознания. Именно такой подход, по всей видимости, может послужить отправным моментом для адекватного анализа того же самого фактического материала каждого конкретного языка.

Как было отмечено, в течение длительного периода на тюркский языковой материал переносились терминология, представления и концепции лингвистической науки, разработанной на материале индоевропейских языках, в частности русского и латинского, которые, как представляется, зачастую просто не приложимы к фактам тюркских языков. Поэтому в современном тюркском языкознании возникла необходимость пересмотра.

27 См. напр. работы И. А. Батманова, С. С. Майзеля, А. П. Поцелуевского, Н. А. Баскакова, Н. З. Гаджиевой, Э. А. Груниной, С. Н. Иванова, В. Г. Гузева, Д. М. Насипова, Б. А. Серебренникова, A.M. Щербака, Э. Р. Тенишева, а также Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков: Синтаксис. М., 1986; Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков: Морфология. M., 1988; Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Региональные реконструкции. M., 2002.

28 О. Bohtlingk. Uber die Sprache der Jakuten. SPb., 1851- Грамматика алтайского языка. Казань, 1869- Кононов А. Н. Грамматика современного турецкого литературного языка. М.- Л., 1956; Иванов С. Н. Родословное древо тюрок Абу-л-Гази-хана. Грамматический очерк: Имя и глагол. Грамматические категории. Ташкент, 1969; а также: Языки народов СССР. Тюркские языки. M., 1966.

14 некоторых теоретических положений и внесения изменений в понятийно-терминологический аппарат. Поскольку сам термин представляет собой слово со строго определенным значением, которое употребляется для 29 точного выражения понятии, то он не допускает многозначности, полисемии. Таким образом, положение дел в тюркском языкознании свидетельствует о необходимости дальнейшего приложения усилий как в области углубления знаний о строе тюркских языков, так и в области разработки более универсальных теоретических понятий, положений и совершенствования терминологического аппарата. В частности, эти вопросы актуальны для изучения морфологического строя тюркских языков.

Краткая характеристика памятников древнетюркской рунической письменности.

Благодаря открытиям и достижениям в области археологии XIX — XX вв. ученые получили в свое распоряжение большое количество древних письменных источников, содержащих ценнейшую информацию о различных сферах человеческой жизнедеятельности. Открытие древнетюркских памятников Центральной Азии неразрывно связано с освоением и заселением русскими людьми территории Сибири. Уже с середины XVII в. в записях различных путешественников попадаются указания о находках письменных.

•ЗЛ изображений на утесах и больших камнях. Крупные орхонские рунические памятники в честь Кюль тегина и Могилян хана, а также Памятник Тоньюкуку были открыты в конце XIX в. После удачной дешифровки этих надписей, осуществленной В. Томсеном в 1893 г., тюркологи получили возможность исследовать фонологический, морфологический и синтаксический аспекты самого раннего тюркского языка.31.

29 См. напр.: Будагов Р. А. Очерки по языкознанию. М., 1953.

30 Кляшторный С. Г. Памятники древнетюркской письменности и этнокультурная история Центральной Азии. СПб., 2006. С. 36−37.

31 Обзор наиболее значимых работ в области исследования рунической письменности представил в своей вводной статье Тапат Текин: Tekin Т. Orhon yazitlari. Ankara, 1988. S. V-XI.

Как известно, памятники древнетюркской рунической письменности, обнаруженные в Южной Сибири, в Монголии, на территории современного Кыргыстана и Казахстана, создавались в течение двух столетий с конца VII до середины IX веков нашей эры. Наиболее ранним датируемым текстом рунического письма на сегодняшний момент признана Чойрэнская надпись, относящаяся к 688−691 гг., к наиболее поздним крупным текстам, написанным руникой, можно отнести «Гадательную книгу», дата которой приблизительно определяется 933 г., кроме того, на Енисее и Алтае руническая письменность дожила до XI в.34.

Письменно-литературный язык памятников, разбросанных по столь обширной пространственной и временной плоскости, естественно, не был однороден: памятники в отдельных случаях отражали характерные особенности местных территориальных диалектов. Енисейские рунические надписи представляют собой надгробные эпитафии, и, являясь произведениями «малых форм», состоят, в основном, из набора определенных стандартизованных лексических, морфологических и синтаксических оборотов-штампов. Литературный язык больших орхонских памятников в честь Кюль-тегина и Могилян-хана (Бильге-кагана) возник и развивался на основе устно-эпической традиции крупных тюркских племенных образований. А устное койне, по мнению большинства исследователей, впитало в себя наиболее характерные черты двух, в ту пору наиболее крупных языковых групп — уйгурской и огузской.35 Этим объясняется тот факт, что язык древнетюркских рунических памятников, особенно орхонских, представляет собой «довольно пеструю картину в отношении использования грамматических форм уйгурского и огузского.

32 См. напр.: Кляшторный С. Г. Руническая надпись из Восточной Гоби //Studia Turcica. Budapest, 1971. P. 256−257- Кононов A.H. Грамматика языка тюркских рунических памятников VII—IX вв. Л., С. 4. Об изобретении древнетюркского рунического письма в VII в. см.: Guzev V.G. KljashtornyjS.G. The Turkic Runic script: Is the hypothesis of its indigenous origin no more viable? //Rocznik Orientalistyczny. T. XLIX. Zeszyt 2. Warszawa, 1995. P. 83−92.

33 Кляшторный С. Г. Указ.соч. P. 256−257.

34 Кляшторный С. Г. Памятники древнетюркской письменности и этнокультурная история Центральной Азии. С. 187.

35 Тентиев Э. Р. Отражение диалектов в тюркских рунических и уйгурских памятниках //СТ. Баку, 1976, № 1. С. 27−33. фондов".36 Памятник в честь Тоньюкука, еще одно крупное надгробное повествование, написан языком, тяготеющим преимущественно к устно-разговорным нормам. Судя по этой надписи, языком автора текста из племени ашиде был один из языков огузской группы, наиболее характерным лч признаком, которой было начальное Ь-.

Таким образом, материал языка ДТРП позволяет обратиться к первым письменным источникам, которые демонстрируют «начальное» состояние тюркского языка. Бесспорным является тот факт, что язык уже первых рунических текстов, созданных в конце VII века, представляет собой явление, далеко ушедшее от момента своего возникновения, язык, который уже пережил фазу своего становления. Появившаяся письменность застала уже сформированный и довольно хорошо развитый язык, находящийся в некоей интерпозиции между предполагаемым праязыком и современными тюркскими языками. Исходя из этого положения, язык ДТРП лишь условно может быть принят как язык, стоящий в самом начале диахронического ряда тюркских языков. Как было уже отмечено, тюркоязычные племена задолго до употребления рунического письма выработали свой вариант обобщенной речи, стоящей над различными диалектами, которая использовалась в поэтической практике. Кроме того, как было уже сказано, в основе языка рунических памятников лежит архаизованное устное койне, которое к о моменту появления письменности приобрело права литературной нормы.

Транскрибирование текстов Примеры из памятников рунического письма приводятся в фонематической транскрипции, в основу которой положена транскрипция,.

39 применяемая в «Древнетюркском словаре». Эта транскрипция принята, тем не менее, с некоторыми изменениями: во-первых, знак 'у' используется вместо Т. Кроме того, к настоящему времени в области тюркской фонетики.

36 Кононов А. Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников VII—IX вв. С. 4.

37 Там же.

38 Тенишев Э. Р. О наддиалектном характере языка тюркских рунических памятников //Turcologica. К семдесятилетию академика А. Н. Кононова. JL, 1976. С. 165.

39 Древнетюркский словарь. Л., 1969. исследователи пришли к заключению, что употребление графического вариантаq для обозначения алломорфа заднеязычной фонемы /q/40 лишено мотивировки. По мнению ряда ученых в языке ДТРП существовала одна фонема — смычная заднеязычная глухая /к/.41 В настоящей работы признается справедливость этого мнения, вследствие чего при транскрибировании рунических текстов используется вариант —к для обозначения заднерядного аллофона фонемы /к/. Точно также при транскрибировании рунических текстов в отличие от традиционного употребления графического знакау для обозначения аллофона фонемы /g/ в настоящей работе принят вариант g.

При переводе иллюстративного материала использовались наработки предшественников, в основном приводятся переводы С. Е. Малова, однако в тех случаях, когда интерпретация высказывания видится автору исследования спорной, приводятся собственные предположительные варианты перевода, не претендующие на истинность, но, по мнению автора, более адекватно передающие мыслительное содержание данного отрывка. В тюркском варианте примеров подчеркиваются исследуемые словоформы, а в русском варианте подчеркивается одно слово или группа слов, которые передают соответствующий тюркской словоформе смысл. Если в тюркском высказывании имеется несколько словоформ, относящихся к исследуемой в разделе теме, то после каждой словоформы стоит номер, который соответствует номеру компонента в русском переводе, что, как представляется, облегчает анализ иллюстративного материала.

Источники.

Основной базой для извлечения фактического материала рунических памятников послужили:

Аманжолов А. С. История и теория древнетюркского письма. Алматы, 2003.

40 Рясянен М. Материалы по исторической фонетике тюркских языков. М., 1955. С. 131.

41 См. напр.: Аврутина А. С. Опыт реконструкции фонологии языка древнетюркских рунических памятников. Дисс. на соиск. уч. степ. канд. фил. наук. СПб., 2005. С. 89.

Кормушин И. В. Тюркские енисейские эпитафии. Тексты и исследования. М., 1997.

Малов С. Е. Памятники древнеиоркской письменности. МJL, 1951. Малов С. Е. Енисейская письменность тюрков. Тексты и переводы. МЛ., 1952.

Малов С. Е. Памятники древнеиоркской письменности Монголии и Киргизии. МЛ., 1959.

Tekin Т. Orhon yazitlan. Ankara, 1988.

Thomsen Vilh. Orhon ve Yenisey Yazitlanmn^oziimii. Ilk Bildiri.?6ziilmu§ Orhon Yazitlan. ?eviren Vedat Koken. Ankara, 1993.

Заключение

.

В работе была предпринята попытка установить на материале языка древнейших тюркских рунических надписей (VII-IX вв.) (язык ДТРП) общие тенденции в грамматическом строе, которые можно было бы распространить на большую часть тюркских языков. Ввиду обширности поставленной задачи автор позволил себе на этом этапе ограничиться сферой субстантивного тюркского словоизменения.

Проведенное исследование подтверждает положение о том, что своеобразие тюркского языкового устройства базируется на некоей общей характеристике, установление которой позволяет объяснить многие специфические черты как языка ДТРП, так и других тюркских языков.509 В ходе детальной проработки фактического материала удалось найти подтверждения концепции Г. П. Мельникова, в соответствии с которой важнейшей функциональной характеристикой тюркских языков, их детерминантом, является стремление к экономному использованию служебных элементов (аффиксов).

В процессе исследования оказалось возможным выявить ряд закономерностей формирования и функциональных особенностей категорий: множественности, принадлежности, склонения, именной категории сказуемости, вторичной репрезентации. В результате изучения этих категорий можно говорить о наличии в арсенале языка, на котором были составлены рунические памятники древних тюрок, грамматических форм, в значениях которых закреплен весь спектр словоизменительных значений, а именно: 1) передача информации о второстепенных (с точки зрения данной цивилизации) свойствах или связях элементов объективной действительности, отраженных в значениях знаменательных лексем- 2) окказиональное представление значений исходных знаменательных лексем.

509 Гузев В. Г., Бурыкин А. А. Общие строевые особенности агглютинативных языков // Acta Linguistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований. Т. III, Ч. 1. СПб., 2007. С. 109−117. или комбинаций морфем (словоформ в речи) в образах иных элементов действительности (предметов, признаков, обстоятельств).

Вследствие разграничения понятий «формообразование» и «формоизменение» уместно отметить, что в формоизменительном механизме участвуют категории принадлежности и сказуемости, так как только формы этих категорий преобразуются с целью переменного представления в речи предметов, участников ситуации, которые вступают в передаваемую категориальным значением связь в одном и том же амплуа (например, производителя действия, субъекта передаваемого конкретного суждения, субъекта обладания как одного из участников отношения принадлежности).

Названная детерминанта языка ДТРП проявляется прежде всего в том, что морфологические показатели практически всех именных категорий употребляются в речи факультативно и содержательно, т. е. в большинстве случаев, тогда когда в их присутствии в словоформе имеется коммуникативная потребность. При этом имеющиеся факты показывают, что значения многих форм представляют собой очень туманные и обобщенные образы, вследствие чего образуемые в речи конкретные словоформы выражают разнообразные смыслы, порой весьма далекие друг от друга. Таким образом, справедливым будет указать на «многосмысловость» морфологических формантов, что никоим образом нельзя отождествить с многозначностью самих грамматических форм, являющихся языковыми единицами.

Имеются все основания для предположения, что в языке ДТРП число аффиксов, использующихся факультативно, значительно выше, чем, скажем, в современном турецком языке. Так, судя по имеющимся данным, меньшей облигаторностью в языке памятников обладают показатель множественности -1аг, показатель 3-го лица при втором компоненте изафетной конструкции (3-го типа), аффиксы родительного, винительного, дательного, местно-исходного падежей, показатель вторичной репрезентацииki.

В отношении формы множественности следует подчеркнуть, что в языке ДТПР факультативность, необязательность этой формы проявляется максимально ярко. В языке памятников информация о множественности предметов передается в основном иными, неморфологическими способами.

Автор настоящего исследования склоняется к тому, что наиболее существенным в разработке представления о становлении модели тюркской категории падежа в диахронии является предположение, что формы всех косвенных падежей функционально вытекают из некой общей коммуникативной потребности — иметь морфологическое средство указания на объект любого косвенного воздействия (точнее, участника любой косвенной связи).

Исходя из чего, морфологическое оформление на первобытной стадии формирования тюркских языков могла потребовать функция, представляющая весь спектр косвенных связей без конкретизации объекта, с которым связано действие. Очевидно, в более поздний период из общей объектной функции отпочковывались более специализированные функции, которые обуславливали формирование падежных средств выражения пространственных отношений (эту функцию мог выполнять некий общий «пространственный» падеж, например, дательный или местно-исходный) и средства выражения косвенных объектов или явлений, не ассоциируемых языковым мышлением с пространственными отношениями, а так или иначе сопровождающие действие, т. е. являющиеся обстоятельственными. По всей видимости, именно существованием стадии, когда многие функции не разделялись внутри общей пространственной или общей сопроводительной функций, можно объяснить многочисленные случаи синонимичного употребления разных падежных форм в текстах рунических надписей.

Факты памятников демонстрируют, как с помощью одной падежной формы можно передать информацию о разных объектах, или, напротив, что один и тот же объект может быть выражен разными морфологическими средствами. Из чего позволительно заключить, что категория склонения складывается под влиянием принципа экономной аффиксации, вследствие которого в первую очередь получают морфологическое оформление объекты максимально удаленные от действия. К таким объектам можно причислить прежде всего любого соучастника действия, такого как орудие совершения действия, объект, с которым совершается действие, разного рода обстоятельства при которых совершается действие, объект, с которым что-то сравнивается (как в прямом смысле, так и в переносном) и т. д. Таких сопроводительных объектов при действии может быть неограниченное множество, однако анализ различных тюркских языков показывает, что не все из них получают выражение в системе склонения. Это обусловлено, вероятно, тем, что во-первых, многие объектные отношения передаются послелогами или иными морфологическими и лексическими способами, а во-вторых, при наличии падежного средства большая часть таких сопроводительных объектов входит в число узуальных смыслов, не получая при этом отдельных показателей. Так, в языке ДТРП формауп обслуживает широкое поле смыслов, выражая в речи в зависимости от контекстуальных условий различные объекты сопроводительной связи. В языке более ранней эпохи таких падежных средств, очевидно, бывает меньше, чем в более позднее время, все они обладают полифункциональной природой, вероятно, вследствие тяготения языка к экономной аффиксации. При этом большая часть таких показателей пребывает в сфере факультативного использования, когда употребление того или иного аффикса оказывается излишним с точки зрения поддержания эффективности коммуникации.

Опираясь на гипотезу о том, что тенденция к экономии служебных элементов диктует языковой системе максимально эффективно использовать аморфные, безморфемные способы передачи реляционной информации, предполагается, что наиболее естественный для носителей языка смысл передается с помощью соположения или твердого порядка слов, без привлечения морфологического оформления. К числу таковых в области падежных значений можно отнести сигнал о прямом объекте, который может быть передан в тюркском высказывании путем постановки имени непосредственно перед глаголом. Таким образом, в грамматической системе тюркских языков потребность в появлении специального «знака», т. е. формы винительного падежа, вероятнее всего, возникает не сразу. Но так как любой косвенный объект в большей степени отстоит от действия, с которым он связан, и не всегда определяется лексическим значением глагола, учитывая то, что при одном глаголе может быть несколько объектов, именно такой косвенный объект обязан получить морфологическую «помету» в целях однозначной интерпретации высказывания. Иными словами, одним из наиболее существенных коммуникативных «запросов» в области склонения может быть названа необходимость указания на косвенный объект действия, что позволяет предполагать возникновение сопроводительных и пространственных падежей раньше, чем винительного и родительного.

В процессе изучения форм именной сказуемости языка ДТРП сложилось твердое убеждение, что на стадии примитивного тюркского языка любое высказывание строилось как атрибутивная цепочка компонентов. При этом личное местоимение, занимая в предложении конечную позицию, представляло собой завершающее уточняемое. В структурном отношении подобная атрибутивная цепочка представляла собой простое соположение исходных элементов, в котором еще не сформировалась собственно финитная форма. Затем в ходе эволюции происходит переосмысление роли конечного местоимения, вследствие чего оно начинает восприниматься как морфологическое средство указания на субъект суждения в рамках единой формы (появляется собственно финитная форма). Конструкция имя + личное местоимение переживает превращение в специальную форму, которая становится средством выражения суждений. Именно процесс, а возможно, и результат формирования финитной формы наблюдаются в языке ДТРП. Личное местоимение превращается, таким образом, в морфологический показатель, который традиционно едва ли справедливо именуется аффиксом сказуемости.

Таким образом, анализ функционирования именных категорий языка рунических надписей приводит к выводу, что в качестве важнейших черт грамматического строя общетюркской модели языка являются следующие.

1. Тенденция к факультативной аффиксации имеет следствием выражение максимума значения через контекст.

2. Чистый корень имеет возможность функционировать как самостоятельное слово (в индоевропейских языках слово всегда словоформа).

3. Велика роль простого соположения как универсального способа указания на самые различные смысловые отношения между называемыми словами мыслительными образами, представленными в виде или атрибутивного отношения «уточнение — уточняемое» (определение — определяемое, дополнение—дополняемое, обстоятельство— обстоятельственное уточняемое), или предикативного отношения «субъект.

510 предикат".

310 Гузев В. Г., Бурыкин А. А. Общие строевые особенности агглютинативных языков. С. 109−117.