Теория комедии у Аристотеля и перипатетиков

Содержание

Предметом нашего исследования является теория комедии и комического у Аристотеля и тех греческих и римских авторов, на которых его теория оказала непосредственное или опосредованное влияние, а также влияние этих теорий на самих комических поэтов.

Consensus учёных состоит в том, что кн. II «Поэтики» Аристотеля, к сожалению, до нас не дошедшая, была посвящена комедии и смешному вообще. Это мнение имеет веские основания. Уже в 6 главе «Поэтики» читаем: Пер! pev ouv xf|← ev e^apexpoiq Ц1ЦГ1Х1КГ1← Kai яерг ксорсо81а← uaxepov epo? pev (1449b 21). Обещание относительно эпоса Аристотель в конце дошедшей до нас части «Поэтики» выполняет- следовательно, где-то дальше он должен был выполнить и это обещание. Указания на главы «Поэтики», трактующие проблему комического, содержатся и в первой книге «Риторики» (I, 11,1371ЬЗЗ): ojxovcoq 5ё ка1 гш т) TiatSia xcov fiSerav Kai каста aveaiq, Kai 6 угХыс, xcov fiSetov, avayKri Kai xa yeXola fjSea eivai, Kai avBpwTiovs Kai Xoyovg Kai epyap Siwpioxai 5e 7tepi yeXoicov x

Равным образом, так как игра и всякий отдых относится к числу приятных вещей, и смех относится к их числу, необходимо, чтобы и смешное было приятным, и люди, и слова, и дела. То, что касается смешного, отдельно определено в «Поэтике».

Другое указание на существование глав «Поэтики» о смешном содержится в третьей книге «Риторики» (III, 18,1419b 6−9): eipr|xai коса ei5ti yeXoiwv eaxiv ev xoiq kepi лоиупк^, wv xo pev appoxxei eXeuQepco xo 5' ou, oiccoq xo apjxoxxov айхф A/q|/exai. eaxi 8' fi eipcoveia xfy- ?iopoXoxiaq eXet)8epiwxepov о pev yap a-uxou evem яогеТ xo yeXoiov, o 8e? co?ohoxoq ехерог).

Сколько есть видов смешного, сказано в «Поэтике" — из них одно подходит свободному, другое — нет, так что каждый может выбрать подходящее ему. Ирония благороднее шутовства: ироник вызывает смех ради самого себя, а шут — ради другого"1.

Указания на эти главы находим также в схолиях к Аристотелю (Schol. Rhet.

1 Здесь и далее все переводы принадлежат автору диссертации.

159,15, Spengel)2.

О том, что «Поэтика» первоначально состояла из двух книг, свидетельствуют прежде всего каталоги сочинений Аристотеля у Диогена Лаэрция (V, 24 Прауцатега xaxvriq noiTycncffc а' ?'), Vita Hesychiana (75 -re%VTi← 7ioit|TiKTj← ?) и пинакс Птолемея (№ 38 During). Кроме того, Аристотель всюду (в частности, в приведенных выше местах «Риторики») ссылается на книги (во множественном числе) «Поэтики»: ev той- nepi 7roiTynKI? g. Против того, что кн. II «Поэтики» существовала и была посвящена комедии, возражал лишь МакМэхон, считавший, что «Поэтика» изначально состояла из одной, дошедшей до нас, книги3. Однако теория МакМэхона не нашла поддержки в научном мире.

Впрочем, нашей задачей, как это явствует из названия предлагаемого исследования, будет не реконструкция кн. II «Поэтики», и даже не сведение воедино того, что мы можем извлечь из наших источников о взглядах Аристотеля на комедию и об отражении и развитии этих взглядов в теории и практике античной литературы, а попытка ответа на ряд спорных вопросов, возникающих в связи с исследованием теории комедии Аристотеля и античных теоретиков, опиравшихся на его взгляды. И при такой постановке вопроса мы не обязаны ограничиваться лишь скудными свидетельствами, прямо относящимися ко второй книге «Поэтики», но имеем право обращаться к поздним свидетельствам, связь которых с перипатетической традицией либо не требует доказательств (как в случае с фрагментами Теофраста), либо может быть легко установлена на основании сопоставления с бесспорно перипатетическими источниками (как в случае с главами De oratore Цицерона о смешном). Мы оставляем за скобками вопрос, восходит ли то или иное положение непосредственно к Аристотелю или к трудам опиравшихся на него перипатетиков — этот вопрос при нашем состоянии источников практически неразрешим — а подчас, как в случае с Tractatus Coislinianus, мы не можем дать удовлетворительный ответ и на вопрос, относится ли непосредственный источник разбираемого свидетельства к периоду до или после возрождения аристотелизма, которое принято связывать с изданием Андроника.

2 Janko R. Aristotle on Comedy. London, 1984. P. 63.

3 MacMahon A. P. On the Second Book of Aristotle’s Poetics and the Source of

Если мы беремся говорить о перипатетической традиции, неизбежно встает вопрос о ее непрерывности. Как следует расценивать традицию об исчезновении и обретении эсотерических сочинений4 Аристотеля, восходящую к Страбону? И если мы вынуждены относиться к этой традиции серьезно, то каким образом идеи Аристотеля о комическом могли стать известными, например, Цицерону?

О судьбе эсотерических сочинений Аристотеля в интересующую нас эпоху Страбон рассказывает следующее (13,1, 54 (608−9)):

Аристотель завещал свою обширную библиотеку, включавшую имевшиеся в единственном экземпляре рукописи эсотерических сочинений, Теофрасту, а тот — Нелею из Скепсиса, последнему оставшемуся в живых ученику Аристотеля и реальному претенденту на схолархат Ликея. Впоследствии Нелей удалился из Афин на родину, в Скепсис, прихватив с собой всю библиотеку Теофраста и Аристотеля. Наследники Нелея были чужды философии- узнав, что Атталиды хотят купить наследие Аристотеля для библиотеки в Пергаме, они сокрыли бесценные рукописи в некоем сыром подвале или тоннеле, где рукописи долгие годы страдали от сырости и насекомых. Наконец библиотека Теофраста и Аристотеля была куплена за большую сумму Апелликоном с Теоса. Апелликон был скорее библиофилом, чем философом, — переписывая доставшиеся ему сочинения Аристотеля, он достаточно произвольно восполнял лакуны и восстанавливал повреждённые места. Вскоре после смерти Апелликона Сулла, захвативший Афины, привёз рукописи в Рим, где они достались Тиранниону, поклоннику Аристотеля. Из рассказа Страбона не совсем понятно, что сделал с

Theophrastus' Definition of Tragedy // HSCP. 1917. Vol. 28. P. 1−46.

4 Под эсотерическими сочинениями Аристотеля здесь понимаются сочинения, входящие в известный нам Corpus Aristotelicum. Сам Аристотель едва ли предназначал эти сочинения для публикации — по всей видимости, они представляют собой заметки к лекциям или конспекты лекций, читавшихся в Ликее. Круг читателей этих сочинений, по-видимому, был изначально довольно узок — это были по преимуществу слушатели Ликея. Отсюда и термин eacoxepiica- (sc. jrpaypaxei’a), в отличие от e^ooxepucaa -сочинений, предназначавшихся для широкой аудитории и, по-видимому, опубликованных при жизни автора. Эксотерические сочинения в большинстве своем имели форму диалога- многие из них были написаны еще в период пребывания Аристотеля в Академии. От этих сочинений до нас дошли лишь фрагменты. Термины эти были в ходу еще в античности: e^anepiica применительно к сочинениям Аристотеля употребляет еще Цицерон (De fin. V, 12, 1−4- эсотерические сочинения он там же называет commentarii), а Лукиан в «Продаже жизней» (26,9−11), играя с терминами e^tuTepiKa и еосотержа, говорит об Аристотеле, что он «один внутри, другой снаружи». рукописями Тираннион, и были ли сочинения Аристотеля изданы Апелликоном или Тираннионом. Рассказ Страбона дополняется рассказом Плутарха, который сообщает, что Андроник Родосский, схоларх Ликея, получил рукописи от Тиранниона и издал их, а также составил каталог сочинений Аристотеля, широко известный в эпоху Плутарха (Sulla 26).

Рассказу Страбона противоречат следующие свидетельства:

Афиней (Deipn. ЗаЬ) сообщает, что библиотека Нелея, куда входили сочинения Теофраста и Аристотеля, была куплена Птолемеем Филадельфом и доставлена в Александрию.

Этот рассказ подкрепляется свидетельством Аль-Фараби (t. 2 р. 135, 2−4 Muller = Theophr. T. 40 FHSG) о том, что Август, захватив Александрию, нашел там рукописи Аристотеля, сделанные при жизни автора.

В пользу того, что какая-то часть эсотерических сочинений Аристотеля находилась в Александрийской библиотеке, свидетельствует

список сочинений Аристотеля у Диогена Лаэрция (V, 22−7). В конце этого списка мы находим подсчёт количества строк в сочинениях Аристотеля, Такие подсчеты характерны для пинаксов, составлявшихся в Александрийской библиотеке. Следовательно, каталог, приводимый Диогеном Лаэрцием, скорее всего является каталогом Александрийской библиотеки5. Как убедительно показал Дюринг, дошел этот каталог, видимо, благодаря Гермиппу, автору аналогичного каталога сочинений Теофраста и биографии Аристотеля (Athen. 589С, 696F), а неполнота его — там нет биологических сочинений, которые точно были в Александрийской библиотеке6 — говорит о том, что перед нами, видимо, не окончательный каталог фондов библиотеки, а ранний

список поступлений7. Бесспорно то, что в этом каталоге упоминаются некоторые эсотерические

5 Sandbach F. H. Aristotle and the Stoics. Cambridge, 1985. P. 11 J. Barnes. Roman Aristotle // Philosophia Togata II / Ed. by J. Barnes and M. Griffith. Oxford, 1999. P. 1 -69, esp. P. 41- During I. Aristoteles. // RE Suppl. XI (1968). Sp. 159−336, bes. Col. 186. П. Mopo в оставшейся нам недоступной книге «Les listes anciennes des ouvrages d’Aristote» (Louvain, 1951) предполагает, что Диоген Лаэрций сохранил не каталог Александрийской библиотеки, а каталог библиотеки Ликея, но это предположение убедительно опровергает И. Дюринг (During I. Ariston or Hermippus? // Classica et Medievalia. 1956. Vol. 17. P. 11−21).

6 О судьбе биологических сочинений Аристотеля см.: During I. Notes on the History of Transmission of Aristotle’s Writings // Acta Universitatis Goteborgensis. 1950. Vol. 56. P.35−70.

7 During. Ariston or Hermippus? P. 19−21. During I. Aristotle in the Ancient Biographical сочинения Аристотеля. Сэндбэйч видит за различными пунктами каталога Metaph. A., Anal. I, II, Тор., Pol., Rhet., Phys. II-IV, Hist. An., Categ., De interpr., с некоторым сомнением SE1 и EE или EN8. Барнес и Дюринг9 дают почти тот же

список, за исключением того, что Сэндбэйч и Дюринг, в отличие от Барнеса, пропустили самый важный для нас пункт: под номером 83 у Диогена Лаэрция даётся xexvrji- копуикту- а' (3' - наша «Поэтика», только в двух книгах!10 Барнес, впрочем, замечает, что число книг, входящих в каждое из произведений списка, не всегда соответствует тому, что мы знаем на сегодняшний день. Исключение составляет как раз «Поэтика»: мы знаем, что изначально она состояла из двух книг. Итак, эсотерические сочинения Аристотеля, судя по пинаксу Диогена Лаэрция и свидетельству Афинея (ЗаЬ), могли находиться в Александрийской библиотеке.

Оригинальную трактовку вопроса о судьбе сочинений Аристотеля в Александрии дает К. Лорд: по его мнению, большая часть эсотерических сочинений Аристотеля вскоре после смерти Теофраста попала в Александрию и там была каталогизирована под именем Теофраста- этот каталог известен нам как каталог сочинений Теофраста у Диогена Лаэрция- впоследствие сочинения Аристотеля, хранящиеся в Александрийской библиотеке, были еще раз каталогизированы, уже под именем Аристотеля, и этот каталог лег в основу второй части каталога сочинений Аристотеля, дошедшего до нас в составе Vita Managiana. Эта нетривиальная гипотеза доказывается К. Лордом посредством ряда достаточно произвольных арифметических операций над количеством книг в отдельных произведениях сопоставляемых каталогов и нашего корпуса".

Уже в эпоху Возрождения раздавались голоса, подвергавшие сомнению

1') достоверность и объективность рассказа Страбона. Действительно, этот рассказ явно тенденциозен и призван поднять престиж и защитить от нападок издания Тиранниона, учеником которого, по собственному признанию (Geogr. XII, 3, 16), был Страбон. До находки текстов Аристотеля, по словам Страбона,

Tradition. Goteborg, 1957. P. 67−69.

8 Sandbach F. H. Aristotle and the Stoics. P. 10−11.

9 During. Ariston or Hermippus? P. 12, п. 1.

10 Barnes J. Roman Aristotle // Philosophia Togata II / Ed. by J. Barnes and M. Griffith. Oxford, 1999. P. 1−69, esp. P. 42. LordC. On the early history of the Aristotelian corpus // AJPh. 1986. Vol. 107. P. 137−161.

12 Paulus Benius. In Platonis Timaeum decadae tres. Romae, 1554. P. 27 (приводится в перипатетики вообще не были способны «философствовать по-аристотелевски» (аркттотеХ^егу), так как у них не было сочинений Аристотеля. Следовательно, издание Тиранниона знаменует собой возрождение аристотелизма. Страбон не отрицает, что издание это полно ошибок, но виной тому наследники Апелликона, державшие рукописи в сыром подвале, сам Апелликон — «скорее библиофил, чем философ», произвольно дополнявший испорченные места, недобросовестные книгопродавцы — все кто угодно, только не сам Тираннион. Напрашивается предположение, что источником рассказа был Тираннион, стремившийся поднять престиж своего издания и защитить себя отнападок из-за плохого текста.

Однако многие современные учёные склонны доверять Страбону: Пфайффер, например, считает, что у Тиранниона и Андроника действительно была уникальная библиотека Аристотеля, но называет рассказ Страбона «не очень удовлетворительным сообщением»: из него непонятно, что сделал для сочинений Аристотеля Тираннион, а что — Андроник13. Из рассказа Страбона другими источниками — в частности, завещаниями Аристотеля и Теофраста у Диогена Лаэрция (V, 1, 11−16- 2, 51−57) — подтверждается то, что библиотека перешла от Аристотеля к Теофрасту, а от него к Нелею14. Остальной рассказ Дюринг считает «несколько романтизированным», но в сущности соответствующим действительности: фантазией Страбона, по Дюрингу, является лишь порча текста Аристотеля. Бринк считает, что рассказ об изданиях Аристотеля может восходить к кругу перипатетиков Ксенарха и Боэта, в который входил Страбон15. Рассказ Страбона, по мнению Дюринга, подтверждается закатом перипатетической школы в эпоху эллинизма16.

Некоторые учёные высказываются осторожнее. Так, К. фон Фриц считает, что рассказ Страбона в общем соответствует действительности, но что в Скепсис попал не единственный экземпляр эсотерических сочинений работе: Brink К. О. Peripatos // RE Suppl. VII (1940) Sp. 899−949, bes. 939). 3 Pfeiffer R. History of Classical Scholarship, from the beginning to the end of Hellenistic Age. Oxford, 1968. P. 273.

14 During I. Aristotle in the Ancient Biographical Tradition. Goteborg, 1957. P. 393. Brink. Peripatos. Sp. 939−940.

15 Brink. Peripatos. Sp. 939−940.

16 During. Aristotle. P. 395−396.

Аристотеля17.

Готтшалк считает, что сочинения Аристотеля, действительно, попали от Апелликона через Суллу к Тиранниону, были переписаны последним и изданы Андроником, но что романтической историей о сокрытых в Скепсисе рукописях мы обязаны фантазии Апелликона, желавшего набить цену своему приобретению, бог весть какими путями попавшему ему в руки — все свидетельства указывают на то, что Апелликон был вором и авантюристом18.

Круст считает историю, рассказанную Страбоном, «фантастическим мифом», призванным объяснить закат перипатетической школы в эпоху эллинизма, имеющий на деле другие, внутренние причины, а заодно и дискредитировать издание Андроника (пассаж о безграмотных копиистах). Впрочем, Круст не исключает, что какой-то (разумеется, не единственный) экземпляр сочинений Аристотеля был увезен в Скепсис, где и был впоследствии обретен19.

Барнес20 признает, что какие-то рукописи, действительно, находились в Скепсисе, и в этом Страбону можно доверять, но считает, что в Скепсисе не могли оказаться единственные экземпляры всех эсотерических сочинений Аристотеля: что-то должно было остаться в школе, а что-то впоследствии было доступно самым пытливым умам и за пределами школы, свидетельства чему будут приведены ниже.

Регенбоген замечает, что даже из наивного и тенденциозного рассказа Страбона не следует, что у перипатетиков вообще не было эсотерических сочинений Аристотеля и трудов Теофраста- сказано лишь о большинстве сочинений, а то, что по крайней мере сочинения Теофраста были доступны в Александрии, ясно из пинакса Гермиппа и цитат в естественнонаучных трудах

Л |

Каллимаха и Аристофана из Византия .

17 Fritz К. von. Neleus Nr. 4 // RE XVI. 1935. V. 2. Sp. 2280−2281.

JO *

Gottschalk H. B. Notes on the Wills of the Peripatetic Scholarchs // Hermes. 1972. Vol. 100. P. 314−342, esp. P. 335−342.

19 Chroust A.-H. The Miraculous Disappearance and Recovery of the Corpus Aristotelicum // Classica et Mediaevalia. 1962. Vol. 23. P. 50−67, esp. P.56−58, 63−67.

20 Barnes. Roman Aristotle. P. 13−14 et passim.

21 Regenbogen O. Theophrastos // RE Suppl. VII (1940). Sp. 1354−1562, bes. 1376−1377. О прямых ссылках на эсотерические сочинения Аристотеля по биологии и метеорологии в трудах александрийцев говорит и Дюринг (During. Ariston or Hermippus? P. 20- During. Tradition. P. 68.)

По поводу альтернативной версии судьбы библиотеки Аристотеля -упомянутого рассказа Афинея (Deipn. ЗаЬ) — в науке также ведутся споры. Барнес полностью отрицает достоверность этого рассказа: по его мнению, эта версия была выдумана в пику страбоновской, чтобы поддержать притязания каких-то неизвестных нам публикаторов22. По Барнесу, рассказ Страбона хорошо подкрепляется фрагментом Посидония, почти современника событий, где повествуется о том, что Апелликон купил библиотеку Аристотеля (FGrH87 F36 = Athen. Deipn. 2l4d- Афиней приводит и этот рассказ, и его не смущает противоречие со сказанным выше, Deipn. ЗаЬ). Многие учёные пытаются примирить свидетельства Страбона и Афинея. Так, Фласхар, в целом доверяя рассказу Страбона, считает, что отчасти прав и Афиней — что-то Александрийская библиотека у Нелея всё-таки купила23. Так же поступает и Дюринг, добавляя, что и в перипатетической школе не могло не оставаться сочинений учителя24. К. фон Фриц считает, что Нелей продал в Александрийскую библиотеку всё, кроме эсотерических сочинений Аристотеля25.

То обстоятельство, что у нас нет указаний на пребывание хотя бы каких-то эсотерических сочинений Аристотеля в Александрии, кроме Athen. ЗАВ, пинакса Диогена Лаэрция и туманных сведений о комментировании александрийцами биологических трудов, объясняется тем, что Александрия, при всем нашем уважении к этой школе, не была центром высокой философии: этим объясняется то, что главнейшие сочинения Аристотеля — «Метафизика», «Физика», «Аналитики» — доступные, по-видимому, в Александрии, не пользовались там большой популярностью и, надо полагать, редко переписывались. То же можно сказать и о самой перипатетической школе: уже Стратон отходит от метафизики в пользу эмпирических исследований, а при его наследнике Ликоне перипатетики перестали систематически заниматься также физикой и логикой26, и такая ситуация не располагала к пристальному изучению эсотерических трудов Аристотеля. Этим и объясняется, по-видимому, малая

22 Barnes. Roman Aristotle. P. 5−12

23 Flashar H. Aristoteles // GrundiB der Geschichte der Philosophie. Bd. 3 / Ed. H. Flashar. Berlin, 1991. S. 175−458, bes. S. 191−192

24 During I. Aristoteles // RE Suppl. XI (1968). Sp. 159−336, bes. Sp. 185−186.

25 Fritz. Neleus Nr. 4. Sp. 2280−2281.

26 Chroust. Disappearance. P. 56−59. популярность эсотерических сочинений Аристотеля в эпоху эллинизма, хотя отдельные следы непрерывной, хотя и слабой традиции найти можно.

Возможно, независимым источником информации о покупке Апелликона в Скепсисе является другой

список сочинений Аристотеля — пинакс Птолемея27, восходящий, по-видимому, к пинаксу Андроника28 и дошедший до нас лишь в арабском переводе. Пункты 92−99 этого пинакса составляют произведения, «купленные человеком по имени Апелликон в Скепсисе». Судя по пинаксу Птолемея, это всего лишь «записи для памяти» (йттодугщата). Некоторые учёные считают это свидетельство убедительным опровержением того, что Апелликон обрел в Скепсисе весь Corpus Aristotelicum29, и даже верящий Страбону Дюринг, противореча себе, предполагает, что пп. 92−99 пинакса Птолемея могут составлять все, что Апелликон обрел в Скепсисе30.

Мы не решаемся высказать какое-либо определенное мнение по этому столь сложному и столь много обсуждавшемуся вопросу. Бесспорно то, что в рассказе Страбона есть доля правды: некий важный

список сочинений Аристотеля — возможно, автограф — был увезен в Скепсис, долгое время был недоступен- возможно, обнаружение и публикация его в Риме сыграли не последнюю роль в возрождении аристотслизма на рубеже эр. Не исключено, что речь идет о единственной полной рукописи сочинений Аристотеля- при этом рукописи отдельных сочинений могли как осесть в частных библиотеках31, так и попасть в библиотеку Александрийскую. По-видимому, находка библиотеки Нелея действительно имела решающее значение для знакомства с эксотерическими сочинениями Аристотеля римлян, что не исключает того, что какие-то из этих сочинений были доступны грекам. Кроме того, учение Аристотеля, изложенное в эсотерических сочинениях, могло стать известным в эпоху эллинизма благодаря трудам перипатетиков первого поколения, слушавших Аристотеля и ознакомившихся с его сочинениями до пропажи корпуса, а также благодаря

27 Пинакс Птолемея приведен у Дюринга {During. Tradition. P. 221−230.)

28 During. Tradition. P. 244−245. Moraux. Aristotelismus. Bd. I. S. 60−61.

29 Blum R. Kallimachos. The Alexandrian Library and the Origins of Biblography. Wisconsin, 1991. P. 56−57. Barnes. Roman Aristotle. P. 10−11.

30 During. Tradition. P. 245.

31 Об этом свидетельствует хотя бы то, что благодаря Симпликию до нас дошел отрывок переписки Евдема и Теофраста по поводу некоего сложного места «Физики» Аристотеля (Eud. fr. 6 Wehrli = Simpl. In Phys. 923, 7 ff.): значит, по крайней мере у Евдема свой экземпляр «Физики» был. эксотерическим сочинениям, поскольку их содержание пересекалось с содержанием сочинений эсотерических.

Существует ряд свидетельств знакомства эллинистических авторов если не с самими эсотерическими сочинениями Аристотеля, то по крайней мере — через посредство ли эксотерических сочинений или ранних перипатетиков — с изложенным в них учением. Наиболее полный каталог прямых ссылок и косвенных заимствований из сочинений Аристотеля, сделанных в эпоху эллинизма, содержится у Барнеса32- в претендующем на полноту каталоге эллинистических ссылок на Аристотеля у Сэндбэйча33 нет многого из того, что есть у Барнеса. Мы не будем здесь приводить все эти свидетельства и пытаться оценить их достоверность и значение — эта задача выходит за рамки нашей работы. Добавим со своей стороны еще несколько примеров косвенного влияния учений, изложенных в эсотерических сочинениях Аристотеля, на философию эпохи эллинизма. В своей статье «Что общепринято — то и правда"34 Д. Оббинк показал, что аристотелевское понятие ёубо^оу повлияло на концепцию ко1Уси ёууоюа эпикурейцев и стоиков, а через нее — на Цицерона (хотя тут, по-видимому, не обошлось и без терминологической путаницы). Стоики переняли у Аристотеля не только конкретные понятия, но и саму схему анализа таких явлений, как человеческие эмоции: анализ сопряженных с ними телесных переживаний сочетался у них, как и у Аристотеля, с анализом стоящих за ними убеждений35. Бе ашта Аристотеля (или эксотерические сочинения Аристотеля, в которых излагались элементы учения, которое мы знаем по Бе ашта, или учения перипатетиков, формировавшиеся под ее влияним) не могли не повлиять на стоическую концепцию (рстао1а. По вопросу о взаимоотношениях и взаимосвязях тела и души стоики столь близки к Аристотелю, что нельзя не усмотреть по меньшей мере аналогии36. Стоики следуют за Аристотелем в определении теА, о← человеческой жизни как совершенной активности рациональной природы человека- аристотелевский Фроу1цо← очень похож на стоического мудреца.

32 Barnes. Roman Aristotle. P. 14−16.

33 Sandbach. Aristotle and the Stoics. P. 4−15.

34 ObbinkD. What all men believe-must be true//OSAPh. 1992. Vol. 10. P. 193−231.

35 Long A. A. Stoic Studies. Berkeley, 1996. P. 265.

36 Long. Stoic Studies. P. 226.

Повторим: мы не утверждаем, что все эти влияния были прямыми- что-то могло содержаться в трудах ранних перипатетиков, еще знавших Аристотеля лично, а что-то могло дойти через эксотерические сочинения Аристотеля.

Это справедливо для литературной теории Аристотеля, пожалуй, в еще большей степени, чем для прочих многочисленных областей деятельности Стагирита. Кроме неизданной при жизни автора и, по-видимому, не предназначавшейся для публикации «Поэтики», Аристотель написал и издал несколько трудов о литературе, из которых нам лучше всего известны дошедшие во фрагментах диалог «О поэтах» и «Гомеровские вопросы». Но и из того немногого, что мы знаем об этих произведениях, явствует, что они, кроме обширного фактического материала, содержали также элементы той литературной теории, которую мы знаем по «Поэтике"37. Диалог Аристотеля «О поэтах», согласно Халливелу, являлся в значительной степени теоретическим трудом, поскольку написан был при жизни Платона во многом в пику его антилитературным убеждениям. Возможно, пассажи Прокла и Ямвлиха о катарсисе, столь часто привлекаемые для интерпретации этого сложнейшего понятия, восходят к этому диалогу. Из fr. 72 Rose = Athen. XI, 505с (фрагмент диалога «О поэтах») явствует, что в диалоге раскрывалось понятие ц1р. г|ак-, причем раскрывалось в том же духе, что и в «Поэтике», судя по тому, что там, как и в «Поэтике» (1447b 9−12), к разряду цлц^ак- относились и мим Софрона, и сократический диалог. Что касается литературной теории «Гомеровских вопросов» и ее отношения к «Поэтике», то ее лучше всего характеризует fr. 142 Rose = Schol. cod. Ven. В. ad. II II, 73): фг) о1 Se o 'ApiaxoTEXriq ttoityukov цеу eivai го рлцешВои та eicoGoxa yiveaBai Kai nouytcov^aXXov -co KtvSuvovq napeiaayeiv.

Аристотель же говорит, что дело поэта — подражать тому, что происходит по вероятности, и при этом поэты склонны изображать опасности в большей степени [чем это случается в реальной жизни]".

О том, что поэт подражает вероятному, неоднократно сказано в «Поэтике» (см. особенно 1451а 36−39). Но об «опасностях» в «Поэтике» ничего не сказано, следовательно, автор схолии или его источник взял оба тезиса из другого, вероятней всего, эксотерического, сочинения Аристотеля. Из того, что данный

37 Halliwell. Aristotle’s Poetics. P. 2 п. 2, 265 п. 20, 287,327−328. фрагмент приведен в связи с эпизодом «Илиады», можно сделать вывод, что Розе прав, относя этот фрагмент к «Гомеровским вопросам». Заметим, что в схолиях из тезиса, что поэт должен изображать «вероятное», делается тот же частный вывод, что и в «Поэтике» — о недопустимости deus ex machina (cf. Poet. 1454a 37-b 2). Напрашиваеися предположение, что в «Гомеровских вопросах» делался тот же вывод.

Итак, в эксотерических сочинениях Аристотеля содержались по крайней мере элементы литературной теории, известной нам из «Поэтики». То, что эксотерические сочинения были широко известны в эпоху эллинизма, бесспорно. Следовательно, и эта теория могла быть известна в эпоху эллинизма, и, таким образом, можно говорить о непрерывности традиции.

Бесспорно влияние литературной теории Аристотеля на таких представителей перипатетической школы, как Теофраст, Сатир, Неоптолем39, из которых последний, по-видимому, был посредником между Аристотелем и Горацием40. Их сочинения в эпоху эллинизма были известны.

Еще сложнее обстоит дело с влиянием Аристотеля на Цицерона (подробнее этот вопрос будет рассмотрен в гл. 2.2.1). Ситуация осложняется тем, что Цицерон, по собственному своему признанию (De fin. III, 10, 1−5), имел возможность познакомиться с эсотерическими сочинениями Аристотеля благодаря библиотеке Лукулла.

Итак, исследователь судьбы сочинений Аристотеля в эллинистический и римский период сталкивается с огромным количеством неразрешимых проблем: где кончаются сведения, заимствованные из эсотерических сочинений и начинаются следы сочинений эксотерических- где мы имеем дело с заимствованиями непосредственно из Аристотеля, а где — из творений его ближайших учеников? Ставя надо всем этим безнадежное поп liquet, мы ограничиваемся выявлением того, что подходит под самое расплывчатое определнеие «аристотелевская традиция».

Само появление рассказа Страбона, как бы мы его не трактовали и какова бы ни была в нем доля правды, свидетельствует о том, что «высокий» аристотелизм

38 Ibid.

39 Ibid. P. 288.

40 Об отношении литературных теорий Аристотеля и Неоптолема см.: Brink С. О. Horace on Poetry. Cambridge, 1963. P. 90−92.

— метафизика, физика, учение о душе — не был широко популярен и глубоко востребован в эпоху эллинизма (что не исключает, впрочем, отдельных случаев влияния)41. То же можно сказать и и о литературной теории Аристотеля. Иной стала сама

литература42, а вслед за ней и литературная теория. Александрийцы смотрели на литературу V в. (не говоря уже о гомеровском эпосе) не как на некую вершину, образец для подражания, а как на нечто совершенно иное по сравнению с современными — и в принципе достижимыми современностью — образцами43 (исключение составляет, пожалуй, Аполлоний Родосский, но это исключение только подтверждает правило). Поэтому глубокого и сколько-нибудь последовательного влияния трудов Аристотеля по теории литературы на эллинистическую критику не было и быть, по-видимому, не могло. Прескриптивная часть «Поэтики» могла вызвать лишь полемику, каковую и находит Пфайфер в каллимаховом демонстративном отрицании требования единства литературного произведения44. И за пределами александрийской школы литературная теория Аристотеля вряд ли могла бы найти широкий отклик: если Аристотель прямо говорит, что этическая (по терминологии Аристотеля, «политическая») правильность литературного произведения и его «поэтическая правильность», т. е. его достоинства как произведения искусства.

— разные вещи (Poet. 1460b 13−14), то философствующие критики эпохи эллинизма ставили во главу угла воспитательное действие45- если Аристотель в «Поэтике» связывает с риторической традицией лишь — далеко не самую важную часть литературного произведения, то у эллинистических теоретиков поэтика предельно риторизируется, форма становится важнее содержания, а

41 Причиной тому, кроме объективной сложности эсотерических сочинений Аристотеля для восприятия, связанной как с их стилистическими особенностями, так и с недогматическим характером изложения и склонностью Аристотеля рассматривать вопрос с разных сторон, было то, что эти сочинения не отвечали духу времени: основой и стержнем философских учений эпохи эллинизма была догматически понимаемая этика, а вовсе не метафизика и не физика.

42 Данное положение не может поставить под сомнение наше предположение о влиянии перипатетической теории комедии на практику античной литературы, поскольку мы с уверенностью можем говорить о таком влиянии только для Менандра, прямая связь которого с перипатетической школой засвидетельствована и доказана.

43 Pfeiffer. History. P. 87.

44 Pfeiffer. History. P. 136−137.

45 Kyriakos R. Aristotle’s Poetics and Stoic Literature Theory // RhM. 1997. Bd. 40. P. 257 280.

46 rr" частные приемы важнее целого. Тем не менее поздние авторы подчас все-таки обращаются к литературной теории Аристотеля, хотя их интересуют не фундаментальные вопросы «вероятностного» построения сюжета или средства вызывания тех или иных эмоций, а, например, соотношение понятий o^oiov и ap|j.oiTov по отношению к характеру47 или адекватность гексаметра как метра эпоса, а ямбического триметра как метра драмы, или вопрос о том, достигает ли трагедия своего эффекта при простом чтении, вне актерской игры и сценического оформления48.

Мы находим немало частных следов аристотелевской литературной теории в схолиях, ядро которых начинает формироваться как раз в александрийскую эпоху. Схолии близко следуют Аристотелю в вопросе о единстве действия и эпизодах, включающихся в него- часто возникает близкая Аристотелю мысль об эффектности развития действия вопреки ожиданию49. Имеется в схолиях и аристотелевская мысль о близости Гомера и трагедии50. В схолиях не раз употребляется и термин лершётеих51. Схолиасты в духе Аристотеля понимают и разницу между поэзией и изложением фактов52.

Даже технические термины «Поэтики» Аристотеля не были забыты в эпоху эллинизма. Перипатетик II в. до н. э. Сатир, рассказывая в своей биографии Еврипида (Vita Euripidis 39, col. VII- см. ниже, гл. 3) о его влиянии на новоаттическую комедию, упоминает понятие лергяетеш. Известна была в эпоху эллинизма и аристотелевская теория узнавания, которая также не могла содержаться в эксотерических сочинениях: одно место в восходящих к александрийской учёности схолиях к Гомеру (Schol. M. Q. ad Odyss. VI, 69) выдаёт знакомство с самыми тонкими подробностями этой теории53.

Развивалась ли перипатетическая теория комедии после Аристотеля? Мы точно знаем, что теория комического была у Теофраста: он написал сочинения

46 Halliwell. Aristotle’s Poetics. P. 288−290.

47 Papyrus Rainer apud Lucas. Comm. P. 159.

48 Philod. De poem. IV, 9 Sbordone. См.: Gigante M. Keros e Peripatos. Napoli, 1999. P. 7479.

49 Richardson N. J. Literary Criticism in the Exegetical Scolia to the Iliad // CQ. 1980. Vol. 30. P. 269−287, esp. 265−268.

50 Richardson. Literary Criticism. P. 269−270.

51 Schol. B.1.195- AB2. 429- ВТ 10,271, etc.

52 Richardson. Literary Criticism. P. 72−75.

53 MontanariF. Note filologiche, I: Termini e concetti della Poetica di Aristotele nello Sch.

Пер1 Kcojicooiac (Diog. Laert. V, 47, 14) и Пер! YeA, oiot) (Diog. Laert. V, 46,20), от которых дошли фрагменты (fr. 710−711 FHSG) — большой фрагмент с определением жанров, дошедший до нас благодаря Диомеду (fr. 708 FHSG), содержит оригинальное определение комедии. Судя по фрагментам, сочинения Теофраста содержали оригинальную теорию комедии.

Этого нельзя с уверенностью сказать о других перипатетиках. Не то чтобы комедия перестала интересовать представителей школы Аристотеля — напротив, о комедии в перипатетической школе писали довольно много и помимо Теофраста. Вообще перипатетики активно занимались историей литературы: особенно прославились в этой области Гераклид Понтийский (fr. 166−180 Wehrli), Фаний из Эреса (fr. 32−33 Wehrli), Аристоксен Тарентский (fr. 103−116 Wehrli), Дикеарх Мессенский (fr.73−89 Wehrli), Хамелеон Гераклейский (fr. 1446 Wehrli), Деметрий Фалерский (й 188−194 Wehrli) и Иероним Родосский (629−33 Wehrli). Однако об их литературной теории мы знаем очень мало54. Впрочем, и здесь находим фрагменты, говорящие о знакомстве их авторов с литературной теорией Аристотеля: так, во фрагменте 38 Хамелеона (= Suda 0806) ранняя история трагедии изложена так же, как в «Поэтике» Аристотеля (1449а 19−21). Что касается трудов собственно о комедии, то много информации о её истории содержалось, видимо, в труде Дикеарха Пер! hodcikcov аушш55 — по крайней мере фрагменты 83−84 Wehrli посвящены биографии Аристофана и истории постановки «Лягушек». У перипатетика III в. Хамелеона был труд Пер1 xfjc apxaiac Kco^icooiac (fr. 17−18 Koepke). Деметрий Фалерский написал монографию о поэте Средней комедии Антифане и труд Пер1 xapuoc («Об изящном»), от которых, к сожалению, дошли только названия у Диогена Лаэрция (V, 81)56. Линкей Самосский, если верить Суде, друг Теофраста, написал труд Пер! Mevavopou, единственный фрагмент которого (Athen. VI, 262 b-c) содержит описание двух параситов. Штрекер, пожалуй, не прав, утверждая, что все эти произведения были посвящены сценической истории комедий57: судя по фрагментам, здесь были и анекдоты, и биографический сведения об

M. Q. Odyss. IV, 69 // Studi Classici е Orientali. 1979. Vol. 29. P. 171−183.

54 Blum. Kallimachos. P. 47−52.

55 Strecker C. De Lycophrone, Euphronio, Eratosthene comicorum interpretibus. Gryphiswaldiae, 1884. P. 1−3.

56 Janko R. Aristotle on Comedy. P.46- Blum K. Kallimachos. P. 49. авторах, и даже описание комических типов. Однако состояние наших источников не позволяет нам с уверенностью сказать, была ли в этих сочинениях последовательная теория комедии.

Перипатетики писали о комедии и в трудах, посвященных другим предметам. Так, в своих биографических изысканиях они часто опирались на авторитет аттических комедиографов, делавших известных литераторов и го философов мишеныо своих шуток. Очень занимали перипатетиков также проблемы авторства, атрибуции и атетезы комедий. Так, Дикеарх размышлял, является ли автором «Антилла» и других комедий Никострат или Филетер и решал в пользу последнего (fr. 83 Wehrli) — Аристоксен утверждал, что комедия «Государство», приписывавшаяся Эпихарму, на самом деле принадлежит флейтисту Хрисогону (fr. 45 Wehrli)59. Но и здесь мы мало что находим для литературной теории.

Как мы уже говорили, труды Аристотеля по литературной теории, в том числе и по теории комедии, были, по-видимому, доступны и в Александрии. При этом нам известно, что александрийские ученые активно интересовались комедией.

С возникновением Александрийской библиотеки появилась потребность в систематизации издании собранных там произведений. Цец (Prolegomena de comoedia, I, 1) сообщает, что Александр Этолийский и Ликофрон выправили (SicbpBcocav) имеющиеся в библиотеке трагедии и комедии соответственно. О значении этого замечания в науке издавна ведутся споры. Уже неизвестный итальянский гуманист, переведший Prolegomena Цеца на полях рукописи Плавта, интерпретировал SicbpGcoaav как «poeticos libros in unum collegerunt et in ordinem redegerunt» 60, и многие современные учёные с ним согласны. Так, Штекер считает, что Александр Этолийский и Ликофрон приводили в порядок и каталогизировали собрание Александрийской библиотеки61. Однако Пфайффер убедительно показал, что SicopScoaav не может означать ничего иного, кроме как

57 Strecker. De Lycophrone. P. 1−3.

58 Blum. Kallimachos. P. 50−51.

59 Blum. Kallimachos. P. 52.

60 Этот гуманистический схолий приводит, не соглашаясь с ним, Пфайффер {Pfeiffer R. History of Classical Scholarship, from the beginning to the end of Hellenistic Age. Oxford, 1968. P.106−107).

61 Strecker. De Lycophrone. P. 3. осуществили критическое издание"62. Таким образом, первое критическое издание авторов древней комедии мы можем относить уже ко времени Птолемея II Филадельфа.