Эволюция системы местоимений семантической зоны неопределенного существования: От латинского языка к французскому

В любом языке группа неопределенных местоимений занимает особое и в каком-то смысле парадоксальное место среди прочих «грамматических слов». Так, во французском языке в эту группу объединяются, в частности, такие формы, как chacun — местоимение, aucun — детерминатив, tout и memeодновременно прилагательные и наречия (Greimas, 1963:112). Очевидно, что они не составляют гомогенного класса, и тем не менее традиционная грамматика, причем не только древняя, но и современная (вероятно, правильно отражая языковое сознание носителей языка) объединяет эти и подобные им языковые формы в одну группу неопределенных местоимений (в дальнейшем НМ). Естественно, что подобного рода объединение не является ни строго морфологическим, ни строго семантическим, ни синтаксическим.

Несмотря на обилие работ по отдельным аспектам НМ в разных языках их система в целом исследована недостаточно. По сути дела любая работа, обращенная к НМ, содержит в себе ставшее уже общим местом утверждение о том, что данная группа разнородна по своему составу, что существуют различные точки зрения как на количественный состав группы, так и на содержание тех или иных ее форм, что ни одна из них не является общепринятой, что данная проблема далека от своего разрешения. И хотя в последнее время появился целый ряд работ, ознаменовавших собой важные этапы на пути уточнения отдельных аспектов проблемы НМ, эта констатация продолжает оставаться справедливой. Сколь бы ни было сильно недовольство по поводу бессистемности «системы» НМ, ее алогичности и способов ее формирования на основе «остаточного» принципа, избежать такого положения дел пока не удается. Актуальность предпринимаемого исследования состоит в назревшей необходимости изучения феномена неопределенных местоимений с позиций современных направлений в языкознании, выявления системы и принципов организации тех языковых единиц, которые традиционно объединяются лишь на основе некоторого смутно ощущаемого «фамильного родства».

Как показывает знакомство с имеющимися работами, для большинства из них характерна эклектичность концепций и подходов к разработке проблем, связанных с НМ. Причем, на наш взгляд, этот факт лишь отчасти объясняется многообразием систематизируемых единиц, неоднотипностью отношений внутри группы, невозможностью учесть одновременно все признаки каждого элемента таким образом, чтобы при этом получился совершенно однородный класс. В значительной степени это связано с отсутствием единого понимания того, какова цель самой систематизации. Так, если перед исследователем стоит задача выявления системы единиц, то необходимо выделить лишь те признаки, которые бы оказались проявлением качественной определенности элементов данной системы, отражали бы их природу и не сводились бы к другим, более общим свойствам. Если же речь идет о всестороннем описании каждой изучаемой единицы, во внимание должны приниматься все ее признаки — не только «системообразующие», но также «системоприобретенные» и «системонейтральные» (Петрова, 1989: 101).

Безусловно, успешность решения каждой из этих задач во многом предопределяется степенью их комплексной разработанности. Так, В. М. Павлов справедливо считает, что уравновешенность этих аспектов представления объекта в знании достижима лишь на весьма зрелом этапе познавательного процесса (Павлов, 1998: 28). Однако и на ранних этапах, для которых характерно представление объекта через его внутреннюю дискретизацию (т.е. выделение из общего системного материала и всесторонний анализ составляющих единиц), успех исследования невозможен при игнорировании общего вектора развития системы. Описание элементов, таким образом, должно сопровождаться одновременным выдвижением гипотез относительно их иерархической организации, их отношений, связей и взаимодействий. К сожалению, приходится констатировать, что в области НМ оба эти направления разрабатываются в недостаточной степени.

Как правило, при теоретическом освоении языкового материала в качестве отправной точки исследователю необходимо иметь в той или иной мере тщательно разработанные толкования исследуемых единиц. Что касается НМ, то развернутых, единообразно построенных, общепринятых толкований этих единиц, на которые можно было бы опереться, не только в латинском, но и во французском языке нет. Впрочем, такая ситуация характерна и для других, более изученных в этом плане языков. И это не случайно: определение значений отдельных форм НМ, установление их синонимии и параметров дифференциации их значений сопряжено с преодолением значительных трудностей. Так, многие исследователи отмечают «градуальность отношений между содержательной стороной употребления этих местоимений, отсутствие четких границ между ними, разнообразные по силе контекстно-языковые ограничения» (Николаева, 1983: 342).

При ближайшем рассмотрении оказывается, что значения НМ сцеплены между собой таким образом, что вместе они образуют некий плавный спектр взаимопроникающих семантических единиц, покрывающий собой определенную семантическую зону языка. Границы между отдельными значениями при всей их реальности весьма подвижны, области сцепления значений двух близлежащих форм представляют собой зоны, где возможны их взаимозамены. И все же, имея общие черты, в целом все НМ ярко индивидуальны. Таким образом, многообразие свойств НМ, умноженное на их взаимное несходство, делает задачу их исследования сложной, а их массовый охват весьма проблематичным.

Этот вывод тем более справедлив, что к указанным выше специфическим чертам присоединяется та особенность, что оттенки значения НМ зависят от целого комплекса контекстуальных параметров. Более того, исследователи считают, что семантика и функции НМ определяются практически всеми компонентами высказывания: его модальностью, коммуникативным типом, грамм атико-категориальным типом реализации сказуемого, семантикой сказуемого, типом дескрипции имени и т. п. (Богуславский, 1985: 5- Кузьмина, 1989: 161). Из этого следует, что исчерпывающее описание НМ предполагает учет и анализ очень многих параметров высказывания и не может ограничиться сугубо лексикографическим их описанием.

Объективно присущая НМ расплывчатость значения приводит к тому, что принятый в грамматической литературе метод первоначального описания лексических единиц, сводящийся к регистрации значений и их оттенков, не приносит в данном случае своих результатов, и атомистический подход грамматистов-практиков мало способствует пониманию «феномена» неопределенности в целом. Сопротивление, оказываемое материалом всем попыткам «втиснуть» его в жесткие рамки четких оппозиций, приводит не просто к атомарности, но даже к противоречивости описаний пестроты частностей и подробностей, не скрепленных никаким общим идейным стержнем. Между тем, за этим калейдоскопом форм и значений, за этой, по выражению М. Коэна, poussiere d' emplois (Cohen, 1963: 133−134) можно и должно увидеть, с одной стороны, объединяющее их всех начало, выявить стержневую, наиболее обобщенную семантику, а с другой стороны, дифференциацию этой семантики, реализующуюся в некоторой иерархической организации форм и значений.

Со своей стороны лингвисты-теоретики, стремящиеся представить более общее видение картины, также не выработали еще такой концепции, которая охватывала бы собою всю полноту реального пространства языкового употребления НМ. Проявляя большое мастерство в разработке синтаксических правил использования НМ — подход, основоположником которого является, очевидно, Э. Клима (Klima, 1964: 246−323), исследователи вплоть до настоящего времени не объяснили, что же объединяет исследуемые формы в систему. Сугубо синтаксический подход неизменно наталкивается на следующую трудность: какое бы общее значение у исследуемых НМ ни выделялось, всегда находятся контексты, в которых оно не будет обнаружено1.

Последние несколько десятилетий характеризуются повышенным интересом к системе НМ, что объясняется не просто неизученностью этой области языка, но и изменениями в подходах к классификации языковых явлений вообще. Так, на смену представлениям о необходимости составления классов на основе резких оппозиций приходит осознание континуальности языковых явлений и необходимости разработки «естественных» классификаций, учитывающих эту специфику объекта. На необходимость такого представления языковой системы, в котором существенное место занимают переходы между явлениями, в тех или иных отношениях полярно противостоящими друг другу, указывал, по свидетельству В. М. Павлова, еще в 1962 году Б. М. Кедровк выявлению и изучению этих зон языка с целью создания естественных, реальных, а не формально-логических классификаций призывает вслед за В. М. Жирмунским и сам В. М. Павлов (Павлов, 1996: 2).

В таких условиях внимание исследователя неизбежно обращается к «промежуточным», «остаточным» элементам, не вписывающимся в прежние, традиционно выделяемые классы кардинальных единиц языка. В этой связи нельзя не вспомнить слова Л. В. Щербы, отметившего еще в 1915 г., что «ясны лишь крайние случаи», но внимание лингвиста должно больше всего привлекать неясное и колеблющееся (Щерба, 1915: 1). Неопределенные местоимения являются типичными и, быть может, наиболее яркими представителями таких неясных, колеблющихся случаев.

В этой ситуации особую остроту получают не столько вопросы об основаниях выделения группы НМ, сколько определения принципов ее внутренней организации: сам факт констатации неоднородности состава НМ предполагает возможность выделения определенных группировок внутри этого.

О^{недостаточной} эвристической силе сформулированных абстрактных правил употребления some и any — а именно на базе этих элементов английской системы НМ и разрабатывается эта теория — говорится уже давно (см., в частности: Lakoff, 1969: 608- Hirtle, 1988: 443−445). аморфного класса. По сути дела о том же говорит Л. Теньер, критикуя содержание термина «неопределенные». Недостаток этого термина видится Л. Теньеру в том, что в действительности он относится лишь к одной из объединяемых им категорий общих понятий. Тенденция же использовать термин «неопределенный» для обозначения всей совокупности объединяемых им понятий объясняется, по мнению Л. Теньера, отсутствием сколько-нибудь строгого их анализа и самого смутного представления об их истинном устройстве, для чего «термин „неопределенный“ подходит как нельзя лучше» (Теньер, 1988: 80).

Косвенное подтверждение и развитие той же точки зрения видится во взгляде на этот предмет Кр. Марчелло-Низиа. Указывая на нечеткость границ группы НМ, исследователь следующим образом определяет суть входящих в нее подгрупп: они дают информацию или маркируют отсутствие информации по многим пунктам: 1) существование (отрицаемое или определяемое как возможное или реальное) — 2) количество (нулевое или позитивное и в этом последнем случае неопределенные местоимения указывают идет ли речь об единственности, множественности или тотальности) — 3) идентичность (неопределенная по причине неизвестности или безразличия к ней или, наоборот, определенная по отношению к некоторому известному элементу, как к похожему, так и не похожему) (Магс11е11о-№ 21а, 1979: 142). Таким образом, в этих двух высказываниях находит свое подтверждение не только мысль о необходимости вычленения и тщательной проработки отдельных подгрупп НМ, но и указываются самые общие направления их поиска. Степень же осознанности оснований объединения и их убедительность будет являться свидетельством и отражением глубины познания объекта исследования. Между тем, отсутствие понимания на данном этапе исследования проблемы НМ, их сути и предназначения в системе языка как раз и отражается как в пестроте состава группы, так и в характере ее описания и терминологических затруднениях.

Знакомство с имеющимися попытками изучения отдельных группировок, выделяемых внутри НМ, показывает, что в большинстве работ такое вычленение объекта исследования происходит на априорном представлении о единстве свойств, образующих его элементов. В принципе такой подход не лишен оснований в определенных ситуациях, а именно, когда речь идет о так называемых «основных» частях речи. Ср.: «В вопросе о частях речи исследователю вовсе не приходится классифицировать слова по каким-либо ученым и очень умным, но предвзятым принципам, а он должен разыскивать, какая классификация особенно настойчиво навязывается самой языковой системой» (Щерба, 1957: 64). Однако это справедливо и применимо к «ясным» случаям. В ситуации же, когда языковые единицы, как в случае с НМ, не вписываются в наиболее общие и очевидные группы, исследователь, по-видимому, обязан ясно отдавать себе отчет в том, на каких основаниях производится им то или иное объединение. В противном случае возникает порочный круг: классификация производится не на основе тех или иных объективно присущих данным единицам свойств, а, наоборот, ищут свойства, которыми обладали бы заранее «известные», зачастую весьма произвольно сформированные классы слов.

В данной работе в качестве объекта исследования выделяется микросистема неопределенных местоимений, все члены которой связаны а) общностью семантики: все они обслуживают семантическую зону языка, которую мы предлагаем назвать зоной неопределенного существования и б) общностью функционирования. В латинском языке семантическая и функциональная общность поддерживается общностью формальной: в материальный состав большинства форм выделенной микросистемы входит элемент qшs/qш — носитель ее семантического инварианта. Отправным моментом рассуждений при этом послужила для нас идея, сформулированная Ж. Марузо, о наличии в латинском языке местоименных и относительных прилагательных, которые, сопровождая существительное, используются не для обозначения качества индивидуума или предмета, а для указания на то, каким образом он рассматривается: как существующий или как несуществующий, как более или менее определенный. (Marouzeau, 1922: 165−166).

Попытки обоснованного выделения объекта исследования имеют определенную историю. В качестве классификационных рубрик разными исследователями и с разной степенью последовательности принимались понятия множества, количества, выбора, существования и т. д. Несмотря на то что подобные классификации (особенно логические) имеют давнюю традицию, сами понятия, закладывающиеся в основу классификаций, не получили единого определения, и часто разные авторы вкладывают в них разное содержание, не давая при этом их эксплицитного определения. Следовательно, перед исследователем НМ стоит прежде всего задача определения и разработки классификационных оснований своей работы и принципов выделения исследуемой группировки НМ. Поскольку в соответствии с принятой рабочей гипотезой «существование» и «степень определенности» (Г existence et le degre de determination) являются теми параметрами, которые лежат в основе значения выделяемой микросистемы латинских НМ, далее характеру и содержанию этих понятий будет уделено особое внимание (см. гл. I).

Очевидно, в связи с особой сложностью и спецификой объекта, исследования НМ во всех языках ведутся, как правило, в синхронном плане. Несмотря на понимание перспективности диахронического подхода к изучению этой проблемы (Майтинская, 1969: 244- Корыхалова, 1971: 36 и др.), работы подобного рода единичны и не дают сквозного представления о процессах, происходящих в этой системе. Между тем, как известно, исторические этапы становления понятия соответствуют ступеням его логического определения. Незаметные подчас при синхронном рассмотрении особенности семантики и функционирования НМ и стоящие за ними более общие закономерности предстают отчетливо в виде определенных тенденций развития при диахроническом подходе.

Материалом предлагаемого исследования послужили письменные памятники следующих периодов языкового развития: а) архаической и классической латыни, которые, несмотря на весьма существенные различия языка, объединяются нами в один объект исследования. Основанием такого объединения служит то, что они представляют один тип языкового членения действительности (Portean, 1962: 14) — б) поздней латыни, письменные памятники которой содержат в себе элементы нового языкового типа (Porteau, ibid.- Coseriu, 1985: 64) — в) старофранцузскогог) среднефранцузского и д) современного французского языка.

При подобном сквозном диахроническом подходе особенно наглядной становится подвижность лексического состава НМ на фоне чрезвычайной устойчивости других прономинальных разрядов. На эту черту НМ как на явление, несомненно примечательное, указывал Л. Я. Маловицкий (Маловицкий, 1971: 73) — автор одного из немногих исследований по истории «предметно-личных местоимений кто-, что-основ» на материале русского языка. Эта черта, безусловно, присуща и французским НМ, состав которых, как известно, не только практически полностью обновился по сравнению с языком-основой, но и продолжает меняться, пополняясь все новыми формами, вплоть до наших дней. Что представляют собой эти вновь образующиеся формы, каковы их виды и строение, как и за какими языковыми формами закрепляются «новые» значения и насколько они реально новы, как распределяются смыслы между языковыми формами в двух языках, в чем состоит сходство и различие в этом отношении между латинским и французским языками, иными словами, каким образом происходит на этом участке языка семантическое членение действительности, отражаемое в двух языках, — таков основной, но далеко не полный перечень вопросов, встающий перед исследователем системы НМ.

У. Вейнрейх считает такое направление исследования, с одной стороны, очень перспективным, а с другой — крайне мало использованным. «Хотя семантическое членение действительности, — считает У. Вейнрейх, — по существу, произвольно, тем не менее в ряде случаев имеет место явный параллелизм как между родственными, так и между неродственными языками» (Вейнрейх, 1970: 164). Сопоставление систем НМ двух языков — латинского и французского — поможет ответить на вопрос об уровне преемственности, имеющемся в этой области, что представляет определенный интерес в связи с существующим в романском языкознании представлением об особом положении французского языка в своей группе. При этом одни исследователи видят эту «особенность» в последовательности проведения им тех тенденций языкового развития, которые были заложены в языке-основе, из высказываний других вытекает прямо противоположный вывод. Для адекватной оценки ситуации, как справедливо полагает К. Тогебю, необходимо сопоставление как минимум двух романских языков (То§ еЬу, 1968: 67). В противном случае (при сопоставлении, например, только латинского языка с французским) может сложиться ложное впечатление о естественности и единственности открывающегося таким образом пути развития. На данном этапе разработанности проблемы, однако, постановка вопроса подобным образом представляется преждевременной. Здесь уместно будет вспомнить высказывание Лейбница о том, что нечто может быть понято только в самом себе, а в том случае, когда оно осознается лишь через призму чего-то другого, оно понимается лишь в той мере, в которой осознано это другое (цит. по У1еггЫска, 1993: 10). Следовательно, прежде чем перейти к сопоставительному изучению систем или микросистем НМ двух языков (латинского и французского, например) необходимо изучить принципы их организации в каждом отдельном языке.

Возвращаясь к мысли У. Вейнрейха, можно, очевидно, сказать, что, занимаясь выяснением принципов строения системы НМ в латинском и французском языках, мы, по сути дела, изучаем то, каким образом осуществляется сознанием концептуализация мира, поскольку языковые единицы «выступают для говорящего как объективирующие определенные концепты, определенные структуры знания» (Кубрякова, 1996: 218) — мы выясняем, какие при этом создаются когнитивные структуры (структуры знания) и в рамках каких языковых элементов происходит вербализация каждой из них, а также то, какая именно онтологическая категория ложится в основание каждой из них в отдельности. Выяснение последнего момента имеет особое значение, поскольку статус каждого лексического класса в системе языка предопределен когнитивными обоснованиями его существования и функционирования, т. е. зависим от того, с представлением о каких типах человеческой деятельности он связан и в каких актах восприятия мира и языка рождался этот квант знания (Кубрякова, 1990: 220- 1996: 218).

Основная рабочая гипотеза исследования строится на учете своеобразия положения НМ в системе частей речи. Представляя ее периферию (Васильева, 1973: 23−24), они приобретают определенные особенности, коренным образом отличающие их от других частей речи. В качестве маргинального слоя лексико-грамматических элементов они проявляют себя как наиболее подвижный класс как в смысле набора дифференциальных признаков, так и в смысле своего материального воплощения. Наличие в их составе элементов гибридного свойства — явление обязательное, диктуемое самой природой рассматриваемой группы. Общие с другими частями речи сегменты позволяют им выполнять очень важную функцию — функцию связующих компонентов, создают зону проницаемости, переходности одних компонентов языка в другие. Их наличие диктуется самим языком как естественной, живой структурой, а не выдуманным и построенным по жестким законам логики каркасом, где одна группа элементов строго отграничена от другой. Факт наличия в языке подобного слоя лексики, синкретичной по своим функциям и по своим корням, — явление не случайное. Эта черта, которая рассматривалась исследователями как досадное недоразумение, как нечто противоречащее самой идее классификации — как организации однородных компонентов, как раз и является, на наш взгляд, еще одним звеном, которое объединяет разнородную массу НМ в один класс.

Данная работа, цель которой состоит в том, чтобы выявить константы, типичные для латинского и французского языков, основные линии и направления эволюции системы, а также факторы, их определяющие, является в основном работой историко-типологического плана, но она включает в свой состав структурно-типологические части. Необходимость изучения НМ с двух точек зрения диктуется как состоянием исследованности проблемы, так и характером самого материала. НМ являются, на наш взгляд, одной из тех областей языка, о которых Вяч. Вс. Иванов говорил как о таких, в которых происходит взаимное обогащение синхронного и диахронного исследований (Иванов, 1979: 116). Структурная типология направлена на выяснение тех констант, которые типичны для латинского языка, с одной стороны, и французского — с другой. Части, включающие в себя диахроническую типологию, предполагают их сравнение, обобщение результатов этого сравнения, в процессе которого вскрываются некоторые способы формирования значений НМ, факторы их определяющие, семантические типы, возникающие в результате игры разных сил, действующих в этой сфере. При этом мы видим свои задачи не в том, чтобы подробно описать семантику и условия функционирования или предложить строгую классификацию всех НМ (тем более что список их до сих пор не уточнен), а в том, чтобы:

1) выявить объект исследования — некую подгруппу НМ, которая бы обладала внутренней целостностью. Для этого требуется определить те исходные понятия, которые будут достаточными для объяснения прочих в их последних, наиболее конкретных взаимоотношениях, а также для согласования и приведения в систему понятий, уже известных ранее;

2) выбрать некую классификационную сетку и методику анализа контекстных условий реализации значений НМ, поскольку, как показывает анализ, выражение неопределенности не является прерогативой НМ. Эта категория проявляется в высказывании в целом и лишь предельно концентрируется в формах НМ;

3) установить и обосновать наиболее характерные направления внутрисистемных миграций форм, обращая внимание на «пограничные» зоны, которые могли бы в дальнейшем определить ближайших системных «соседей» изучаемой подгруппы внутри более широкого класса единиц;

4) выявить типологические сходства и различия систем НМ на разных этапах развития латинского и французского языков, вскрыть направления развития системы на каждом из синхронных срезов, установив специфику их эволюции и степень преемственности для каждого периода;

5) охарактеризовать систему НМ современного французского языка, определив ее специфику по сравнению с системой языка-основы.

Для решения поставленных задач в работе используется комплекс методов и приемов лингвистического анализа. Основной методикой исследования является семасиологический подход от формы к содержанию. В связи с тем, что содержание изучаемых НМ обращено более к мышлению человека, чем к миру, особое место занимает метод концептуального анализа, когнитивный подход к интерпретации языковых данных. В работе были применены приемы контекстологического и трансформационного анализа, элементы оппозиционно-компонентного анализа и анализа особенностей дистрибуции, широко использовались количественные подсчеты, а также метод сравнения и логико-семантического анализа. Языковой материал был собран методом сплошной выборки. Общее количество примеров, составивших исследовательскую базу работы, превышает 8 тысяч.

Научная новизна проведенного исследования состоит в том, что в нем разработана целостная концепция и обнаружена система одной из выделенных подгрупп языковых единиц, традиционно объединяемых в крайне гетерогенный класс так называемых неопределенных местоимений. На материале латинского языка была вскрыта специфика объекта исследования и разработана адекватная методика его анализа. Показано, что значения изучаемых НМ сцеплены между собой таким образом, что вместе они образуют плавный спектр взаимопроникающих семантических единиц, которые покрывают особую семантическую зону языка (зону неопределенного существования). Для анализа функционально-семантических особенностей НМ и принципов их организации были отобраны и сведены в классификационную сетку параметры высказывания, наиболее существенные для выбора форм НМ в конкретных условиях общения. Предпринятый на этой основе анализ эволюции изучаемой системы в максимально широком диапазоне — от латинского языка к французскому позволил выявить черты типологического сходства и различий на каждом из пяти анализируемых синхронных срезов языка.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней находит свое конкретное наполнение одно из понятий, подводимых под общий термин «неопределенность», неоднородность содержания которого ощущается многими исследователями. В развитие идей лингвистов, предлагающих дифференцировать такие аспекты неопределенности, как неидентифицирован-ность сущности содержания (indetermine) и несоотнесенность с конкретным объектом или классом объектов (indefini), в работе вычленяется такая «разновидность» неопределенности, которая связана с уверенностью/неуверенностью говорящего относительно самого факта существования предмета познания/речи. Доказывается, что язык может располагать целой системой средств, фиксирующих некие этапы «становления существования» объекта в сознании человека в диапазоне от крайней гипотетичности до уверенной констатации факта его бытия или небытия. Иными словами, в языке может существовать система единиц, разрабатывающих одну из его аксиом — существование1.

Практическая ценность исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы в практике преподавания как латинского, так и французского языков, а также в курсах истории обоих языков. Кроме того, наблюдения и обобщения, сделанные в процессе исследования, могут быть использованы в теоретических курсах грамматики (разделы «Местоимение», «Теория частей речи», «Грамматика текста», «Современные версии грамматического описания языка»), лексикологии (раздел «Когнитивное обоснование синонимичности языковых единиц»), общего языкознания (разделы «Язык и мышление», «Закономерности вербализации внеязыковой.

1 См. о существовании как об аксиоме языка: Серл, 1982: 179. действительности", «Концептуальная и языковая картина мира», «Теория номинации», «Когнитивная лингвистика») и контрастивной лингвистики, в спецкурсах по когнитивной и функциональной лингвистике, по грамматике текста, по типологии текста, по теории перевода. Результаты работы и методика исследования могут оказаться полезными при изучении других романских языков.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В классическом латинском языке система местоимений зоны неопределенного существования представляла собой высоко дифференцированную организацию языковых средств, построенную в своей позитивной части на основе элемента qшs/qш, входящего в высший иерархический уровень концептуальной системы языка. Предназначением НМ данной системы в латыни являлась разработка одного из наиболее абстрактных понятий в языкепризнака существования. Становление этого признака, осуществлявшееся по мере его продвижения вдоль шкалы от максимальной к минимальной неопределенности, соответствует основным этапам процесса познания, который также движется от гипотезы о существовании объекта к констатации факта его бытия или небытия. Семантическому триединству зоны (сферы гипотезы-реальности-отрицания) соответствует единство соотносимых языковых средств.

2. В латинском языке система НМ зоны неопределенного существования строилась по полевому принципу. Организация поля была сложной, центральное место в нем занимала подсистема средств сферы гипотезы, т. е. область виртуального. Именно в этой сфере наблюдался особенно широкий диапазон оценок степени проявленности признака существования, что предопределяло богатство языковых форм, фиксировавших этапы на пути становления данного признака.

3. Постепенное перемещение центра тяжести системы из области виртуального в область актуального, выявленное нами уже в текстах поздней латыни, продолжилось на романской почве и привело к смене смыслои формообразующей основы системы НМ. В выборе основы вновь формирующихся романских НМ произошел спуск на одну ступень вниз в иерархической организации лексики — на уровень базовой категоризации, т. е. на уровень номинативных единиц типа «вещь», «человек». Смена основы НМ отразила смену приоритетов в когнитивном содержании изучаемых НМ. Из средств объективации процесса становления признака существования, каковыми являлись латинские НМ, французские НМ позитивной части спектра превратились в средство отображения механизма формирования понятия на индуктивно-эмпирической основе.

4. В современном французском языке наблюдается тенденция к воссозданию системы НМ по латинскому образцу (ее начало относится к среднефранцузскому периоду). Этот процесс идет в порядке, обратном тому, который наблюдался в ходе ее разрушения. Резкое сокращение использования НМ rien, personne, aucun, nul с характерным для сферы гипотезы позитивным значением и тенденция к их превращению в собственно отрицательные элементы системы, с одной стороны, интенсивное заполнение сферы гипотезы формами НМ, созданными по латинскому образцу (на основе синкретичного местоимения qui), с другой стороны, — все это свидетельствует о тенденции к возврату на качественно новом уровне к тому способу семантического членения зоны неопределенного существования, которое было характерно для латыни.

Диссертационное исследование включает в себя введение, шесть глав, заключение, список источников и список использованной научной литературы. Его структура определяется тем, что в основе нашей концепции лежит динамика языка как системного образования. Поэтому вслед за введением и главами, посвященными уточнению основополагающих для данного исследования понятий — «неопределенность», «существование» (глава I) и разработке методики анализа изучаемых НМ (глава II), материал организуется далее по периодам: главы II1-VI посвящены сопоставительному анализу систем НМ в классический и позднелатинский период (глава III), анализу характера.

§ 8. Выводы.

Ситуация в системе НМ современного французского языка свидетельствует о том, что одни процессы, начавшиеся в ней в более ранние периоды языкового развития, пришли к своему логическому завершению, другие лишь набирают силу. Но те и другие, взятые в своей совокупности, говорят о том, что французская система НМ зоны неопределенного существования находится в состоянии активного преобразования и имеет тенденцию к возврату на качественно новом уровне к латинской модели ее организации.

К числу линий развития, пришедших к своему завершению, следует прежде всего отнести «взаимоотношения» НМ nul и aucun. Как показал анализ НМ старои среднефранцузского периода, эти две формы длительное время являлись средоточием основных проблем изучаемой системы. Направление развития их семантики менялось неоднократно. Особым драматизмом в этом плане отличается эволюционный путь НМ nul: собственно отрицательный элемент латинской системы nullum постепенно утрачивает негативную семантику и уже к старофранцузскому периоду nul приобретает специфическое позитивное значение сферы гипотезы. Подобная «гибкость», продемонстрированная НМ nul (уникальность его перехода из сферы отрицания в сферу гипотезы), предопределила и уникальный характер наследования латинской формы старофранцузской системой. Причем долгое время НМ nul оставалось практически единственной специализированной формой складывающейся системы.

Возникшее уже на романской почве НМ aucun в старофранцузский период не составляло реальной конкуренции для НМ nul, хотя и дублировало его по многим параметрам. Встречное движение НМ aucun из сферы реальности в гипотезу и далее в сферу отрицания по причине соответствия этих передвижений тем, которые были свойственны языку-основе, осуществлялось быстрее и успешнее. Поэтому уже к среднефранцузскому периоду количественное преобладание nul резко сократилось. Можно сказать, что в среднефранцузском наблюдается тенденция к вытеснению НМ nul его более успешным конкурентом. Однако усилия латинизирующих кругов, направленные на устранение пустых оппозиций и имевшие в связи с избыточностью языковых средств временный успех, притормозили основной ход эволюции. И все же контр-эволюционное движение семантики данных форм, отмеченное нами в среднефранцузский период, не имело далеко идущих последствий. К современному периоду, как свидетельствуют статистические данные, «естественный» ход эволюции возобладал: на современном этапе языкового развития НМ nul уходит на периферию средств своей системы, уступая место НМ aucun.

Что касается НМ aucun, то вернувшись на прежний путь развития, оно не только покинуло сферу реальности (весомо представленную в среднефранцузский период), но и подобно прочим элементам подсистемы п-ОНМ активно набирает негативный заряд семантики. Его распространение идет в ущерб НМ nul, объем использования которого сократился настолько, что его уже с трудом можно назвать конкурирующей с НМ aucun формой. О пережиточном характере nul свидетельствует также и его широкий функциональный диапазон: даже собственно местоименное образование aucun, сохраняя некоторую бифункциональность, вполне в духе общего вектора развития системы, демонстрирует специализацию на оформлении признакового составляющего предметно-признакового комплекса. Тем более это справедливо относительно более поздних образований (quelque), не говоря о тех НМ, которые восходят к широкозначным существительным и которые, естественно, специализируются на оформлении второй составляющей комплекса — предмета.

Так, продолжилась и практически завершилась к современному периоду еще одна тенденция, зафиксированная скорее в качестве потенции в латыни, но активно разрабатывавшаяся в более поздние периоды: разложение предметно-признакового комплекса, нерасчлененность которого лежала в основе бифункциональное&tradeлатинских НМ. Во французском языке специализированное оформление получила каждая из составляющих комплекса. При этом «вещь» в своем предметном значении, будучи понятием более универсальным, получила специальное оформление раньше, чем такая ее разновидность, как лицо. Признак — вторая составляющая комплекса также получил специальные средства выражения.

Продолжение имеет и отмеченная еще в среднефранцузский период тенденция к воссозданию принципа организации средств семантической зоны неопределенного существования. Триединство сфер — реальности, гипотезы и отрицания, свойственное латыни, являясь основой организации и развития языковых средств, еще не имеет во французском языке той четкости оформления, которая была присуща языку-основе. Тем не менее, можно с уверенность говорить о том, что именно тенденция к воссозданию латинских организационных принципов лежит в основе многих особенностей современной системы НМ французского языка.

Воссоздание структуры зоны идет, как кажется, в последовательности, обратной той, что выявлена в следовании этапов ее разрушения. Так, распад системы НМ, начавшийся в поздней латыни, затронул прежде всего наиболее абстрактные, а, следовательно, и наиболее уязвимые границы между позитивно и негативно ориентированными формами сферы гипотезы. Дальнейшее наступление позитивно ориентированных форм, приведшее к вытеснению сначала лишь негативно ориентированных форм сферы гипотезы, продолжилось и привело к стиранию и без того достаточно условных границ между сферой гипотезы и отрицания, следствием чего явилось исчезновение большинства OHM и позитивное переосмысление единственной оставшейся формы nullum > nul.

Воссоздание структуры зоны идет в обратном порядке. Развитие семантики п-ОНМ (rien, personne, aucun, nul) в сторону все большего приобретения ими самостоятельного отрицательного значения в современный период очевидно настолько, что дает повод многим исследователям называть эту группу местоимений отрицательными. Исследование показало, что подобные оценки их значения на современном этапе несколько преждевременны, однако.

1) растущее использование с отрицательным значением без опоры на отрицательную частицу;

2) сокращение употребления в сфере гипотезы со специфическим позитивным значением, характерным для данной сферы;

3) сосредоточенность в негативно ориентированной части спектра сферы гипотезы оставшегося незначительного объема примеров на позитивное использование данных форм;

4) квалификация как пережиточных прочих случаев их позитивного использования (в том числе и чередований в нейтральной части спектра сферы гипотезы) все это свидетельствует о том, что негативная поляризация этих форм, зафиксированная еще в среднефранцузском, перешла в качественно новую стадию. Представляется, что на современном этапе данные п-ОНМ становятся более, чем аналогами негативно ориентированных (но все же позитивных!) латинских quam-форм. Они превращаются в аналоги негативных местоимений типа nemo, nihil, nullum, что, собственно, и позволило нам остановить свой выбор на термине, квалифицирующем их семантику как полу-отрицательную (п-ОНМ).

Довольно интенсивный процесс формирования системы средств сферы отрицания за счет вторично отрицательных п-ОНМ (в этом состоит их отличие от латинских форм, имеющих специальный маркер негативности п-) сопровождается ростом использования в сфере гипотезы НМ более позднего происхождения — qui-форм. Построенные по латинской модели на основе синкретичного относительно-вопросительно-неопределенного qui, они, как и в языке-основе, за счет материального наращивания формы оттеняют тот или иной семантической аспект «неопределенности». Восполняя образовавшийся в связи с усиленной негативной поляризацией п-ОНМ дефицит позитивных форм сферы гипотезы, данные НМ, как кажется, имеют тенденцию к организации внутри сферы по тому же принципу, что и в латыни. А именно, большая часть из них тяготеет к позитивному полюсу системы, оттеняя такие качественные аспекты неопределенности, как неизвестность (подгруппа je ne sais.) или невыбранность/безразличие к выбору (подгруппа n’importe.). Другая часть данных НМ, ставящая само существование объекта под вопрос, семантически менее разнообразная и менее употребительная, тяготеет к негативному полюсу (quiconque, qui que ce soit). Однако, как представляется, воссоздание сложного устройства системы средств сферы гипотезы на современном этапе является лишь намечающимся вектором развития. Низкая частотность использования qui-форм не позволяет в рамках данного исследования делать окончательных выводов. Это тем более справедливо, что именно незавершенностью идущих процессов как в области размежевания двух смежных сфер — гипотезы и отрицания, так и начальностью процесса воссоздания внутрисферных границ в сфере гипотезы объясняются, на наш взгляд, отличия характера чередования форм в этих сферах.

Известно, что в латыни в сфере отрицания наряду с использованием собственно отрицательных местоимений (OHM) — nemo, например, использовались сочетания отрицательной частицы non (ne, haud) с позитивным НМ негативной ориентации — non.quisquam. В современном французском языке это чередование, имевшее в латыни семантические основания (=утверждение небытия/отрицание гипотетического бытия), сменилось чисто структурным чередованием: традиционное двукомпонентное отрицание ne. personne чередуется с однокомпонентным personne. Десемантизирующаяся и поэтому постепенно исчезающая отрицательная частица ne сочетается с имеющим тенденцию к превращению в самостоятельный отрицательный элемент системы п-ОНМ. Оба эти процесса (утрата приглагольной отрицательной частицей своей отрицательной семантики и наращивание негативного заряда в сочетающемся с ней местоимением) настолько взаимосвязаны и взаимообусловлены, что это не позволяет усматривать каких-либо реальных семантических различий в чередованиях дву-/однокомпонентного отрицания на современном этапе французского языка.

Иные очертания приобретает чередование НМ и в контекстах сферы гипотезы. Если в латыни неоднозначность интерпретации этих контекстов (позитивная или негативная) снималась за счет внутрисферного чередования форм позитивной (аН-формы)/негативной (quam-формы) ориентации, то во французском языке это чередование приобрело более резкий характер. Фактически оно превращается в межсферное чередование форм сферы реальностиquelque chose, например,/ и сферы отрицания — rien. Ср.: As-tu vu quelque chose de pareil?/As-tu vu rien de pareil?

Развитием системы по латинскому образцу и тенденцией к дифференцированному оформлению не только «предмета» и «признака», но и «плюса» и «минуса» системы, определяется бифуркация двух составляющих единого комплекса по принципу их отношения к одному из полюсов (см. табл. 19):