Языковая личность эмигранта в рассказах Тэффи 1920-40-х годов

В последнее время язык русской эмиграции все чаще привлекает к себе внимание исследователей-лингвистов. Прежде всего это связано с огромной серией публикаций так называемой возвращенной литературы, появившейся в нашей стране в последние 10−15 лет.

До последнего времени о литературе зарубежья писали только за рубежом и, в первую очередь, сами эмигранты (например, Г. В. Адамович 1932, 1955 и 1961; М. Гофман 1957; Ф. А. Степун 1935; Г. Струве 1984). В названных работах дается не только подробный культурно-исторический обзор литературы эмиграции, но затрагиваются ее проблемы и задачи: «В 1928 году в Белграде состоялся единственный в своем роде всеэмигрантский писательский съезд /./ Практическим результатом съезда был интерес, проявленный в Югославии к изданию произведений зарубежных русских писателей. На средства, ассигнованные правительством, была при сербской академии наук учреждена особая издательская комиссия, которая стала, под общим названием „Русская Библиотека“, выпускать ранее не изданные произведения зарубежных русских писателей /./ Другая серия, под названием „Детская Библиотека“, включала книги для детей /./ Целью этих детских изданий была борьба с денационализацией русских детей, на которую в то время было много жалоб, особенно во Франции» (Струве 1984. — С. 198).

В последние годы творчество русских писателей-эмигрантов привлекло внимание и отечественных исследователей (Литература русского зарубежья, 1993). Эти работы касаются ограниченного круга авторов (в первую очередь, И. Бунин, В. Набоков, М. Цветаева, в меньшей степени И. Шмелев, Б. Зайцев и др.) и затрагивают, как правило, проблематику произведений (Ф. Степун 1989), историко-биографические аспекты творчества писателей (Е. Трубилова о Тэффи,.

Ю. Мальцев о Бунине, А. Долинин о Набокове). Среди монографий, посвященных русским писателям-эмигрантам первой волны, можно назвать лишь работу О. Михайлова (1994).

Одно из ведущих мест в литературе русской эмиграции остается за Надеждой Александровной Тэффи: «С 1920 по 1940 год никакой другой писатель, наверное, не имел такой популярности в эмигрантской среде, как Тэффи. Издательства, газеты, журналы во всех эмигрантских колониях издавали ее произведения. Она была любимицей в Париже, Берлине, Варшаве, Шанхае, Харбине. В течение двух десятилетий едва ли какая-либо неделя проходила без публикации ее рассказов и фельетонов — в газетах («Последние новости», «Общее дело», «Возрождение» — Париж- «Руль» — Берлин- «Сегодня» — Рига) или в журналах («Грядущая Россия», «Звено», «Русский инвалид», «Иллюстрированная Россия» «Русские записки» «Современные записки» — Париж- «Театр и жизнь» — Берлин- «Жар-птица», «Перезвоны» — Рига). Тэффи принимала активное участие в решении самых разных проблем в жизни эмигрантов. Как и И. Бунин, А. Ремизов, Б. Зайцевписатели так называемого старшего поколения, — Тэффи стала одним из лидеров эмигрантской колонии в Париже. Они составляли прошения, принимали участие в «Днях русской культуры». К Тэффи, одной из любимейших писательниц эмиграции, потоками шли просьбы. Она помогала всем. Ею был организован сбор средств в фонд памяти Ф. Шаляпина. На создание Библиотеки имени А. И. Герцена в Ницце. Тэффи писала специальные произведения для вечеров памяти своих бывших коллег — Ф. Сологуба, Саши Черного. Вместе с профессором В. И. Вышеславцевым, чьи лекции она высоко ценила, и А. П. Мельгуновым она участвовала в дискуссии о русской душе.

Где бы ни появлялась писательница, она вызывала бурную реакцию слушателей." (Э. Нитраур 1989. — С. 10- 11)1.

Элизабет Нитраур, американской исследовательнице русской литературы XIX — XX веков, автору данных слов, принадлежит единственная обстоятельная монография о жизни и творчестве Тэффи (1972). Кроме нее к творчеству Тэффи обращались Г. Струве (1984), О. Михайлов (1971), Д. Николаев (1990), Е. М. Трубилова (1993), Г. Адамович (1993). Однако количество современных работ о творчестве писательницы не идет в сравнение с количеством отзывов и рецензий, вышедших в свет в дореволюционной России (Гумилев 1910, Кузьмин 1910, Бухов 1915, Дымов 1913, Амфитеатров 1914 и т. д.) и в кругу эмиграции (Пильский 1929, Одоевцева 1968, Перфильев 1952, Яблоновский 1952, Верещагин 1952, Седых 1963, Львов 1952 и др.).

Среди основных достоинств творческой манеры Тэффи отмечалась ее любовь к родному языку и талант использования его художественных средств: «Следовало бы у нее поучиться безукоризненности русского языка, непринужденности и разнообразию оборотов речи, а также послушности слова, которое не тащит автора, куда оно хочет, а гибко и точно воплощает мысль или рисует картины, которые хотел передать автор в наиболее сжатой и выгодной форме. Я мало знаю русских писателей, у которых стройность, чистота, поворотливость и бережность фразы совмещались бы с таким почти осязаемым отсутствием старанья и поисков слова» (Куприн 1969. — С. 189). Таким образом, яркость и выразительность языка, неповторимость индивидуального стиля отмечалась многими исследователями. Тем не менее, до настоящего времени ученые-лингвисты не уделяли внимания этому аспекту изучения творческого наследия писательницы. Поэтому данная работа, в первую очередь, обращается к исследованию произведений писательницы в лингвистическом аспекте.

1 Г4** ТИ/М"^ /ГУ Л АО Л, А А им. 1аМЧС I 1рШ1иЛС7ППС уо. Шй — I тт/.

Такой подход неизбежно затрагивает и другую серьезную проблему — изучение языка русского зарубежья. Несмотря на удаленность от родины, эмигранты старались сохранить красоту, богатство выразительных средств, чистоту и правильность русской речи (Бальмонт 1990, Волконские 1928, Голицын-Муравлин 1922, Замятин 1962, Тэффи 1926). Сохранение родного языка стало средством достижения одной из главных целей эмигрантской литературы -«борьбы с денационализацией русских детей» (Струве 1984. — С. 198). «Культура языка, — писал С. М. Волконский, — имеет двойное разветвление — в ветвях и корнях: кто не ощущает корней, не способен на настоящее цветение в ветвях» (Волконский 1923. — С. 321).

Ю. Н. Караулов предложил выделять язык русского зарубежья в отдельную сферу бытования русского языка наряду с такими его разновидностями, как литературно-письменный язык, разговорная речь, территориальные диалекты, язык древнерусских памятников книжности (Караулов 1992). В немногочисленных работах по описанию языка русского зарубежья (Голубева-Монаткина 1993, Земская 1995, Караулов 1992, Грановская 1995) отмечены некоторые основные его характеристики на разных системных уровнях: фонетическом, словообразовательном, лексико-семантическом, морфологическом и синтаксическом.

В данной диссертационной работе проблема языка зарубежья рассматривается сквозь призму исследования языковой личности (Богин 1982, Гуц 1995, Ивушкина 1996, Калугин 1999, Караулов 1989 и 1987, Ляпон 1995, Романенко 1995, Седов 1995 и 1996, Суран 1994, Черняк 1994, Шахнарович 1995 и др.). Актуальность и популярность данного подхода связана, в первую очередь, со стремлением современной науки синтезировать полученные знания о человеке. Анализ языка с точки зрения проявления в нем личности его носителя также может помочь в решении этой глобальной задачи. Данный подход позволяет лингвистике соприкоснуться с психологией, социологией, историей и другими науками, что, безусловно, расширяет ее границы и «укрепляет позиции в рамках междисциплинарной проблемной области, которая занимается комплексным изучением человека» (Ляпон 1995. — С. 260).

В диссертации принято определение языковой личности, предложенное Ю. Н. Карауловым, и трактуемое как «совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой направленностью» (Караулов 1989. С. З).

В связи с таким пониманием языковой личности Ю. Н. Караулов выделяет три уровня в ее структуре: вербально-семантический, когнитивный и прагматический. Позднее исследователь для обозначения трех уровней языковой способности вводит термины: грамматико-семантический, когнитивный и мировоззренческо-прагматический (см. Караулов 1992), которые и использованы в данной диссертационной работе.

Необходимость изучения «языка в человеке» признается многими исследователями, каждый из которых акцентирует свои аспекты этой проблемы. Поясняя соотношение языковой личности и языковой способности, А. М. Шахнарович (1995) предложил схему, согласно которой понятие «языковая личность» является суммой двух составляющих: языковой способности (механизма) и языковой компетенции (процесса его использования). А. М. Романенко (1995) считает, что Ю. Н. Караулов в своем определении объединил лингвистическое и филологическое понимание языковой личности. И. Богин (1982) делает акцент на методическом аспекте проблемы. А. Д. Апресян, не употребляя термин «языковая личность», обращается к изучению «образа человека по данным языка» (Апресян, 1995). Таким образом, введение понятия языковой личности позволяет рассматривать лексические и грамматические особенности национального языка, взятые не сами по себе, а обусловленные функционированием этого языка в определенной исторической, этнической, социальной и психологической среде. Такой подход избран в диссертационной работе.

Его преимущества в описании языка русских эмигрантов связаны с тем, что предоставляется возможность не только выделить формальные черты, отличающие язык эмиграции как особую сферу бытования русского языка, но и попытаться связать изучение его особенностей с элементами мировидения, мироощущения, восстановить фрагменты языковой картины мира русской эмиграции первой волны.

Термин «языковая личность» в современных лингвистических исследованиях может подразумевать как «индивидуальную языковую личность», т. е. конкретное лицо, так и «коллективную языковую личность», т. е. некоторый инвариант, тип, репрезентирующий тот или иной языковой коллектив. В данной диссертационной работе термин используется именно в этом — втором — значении, что предполагает установление некоторых общих характеристик, свойственных речи русского эмигранта как собирательного типа. Анализ опирается на текстовый материал рассказов Н. А. Тэффи. Такой подход к выявлению характеристик языковой личности обоснован в исследованиях Ю. Н. Караулова, который показал возможность «реконструкции языковой личности на базе дискурса персонажа в художественном произведении» (Караулов, 1987. — С. 9). В рассказах Н. А. Тэффи автор-повествователь занимает позицию, максимально приближенную к описываемым ситуациям и героям, не отделен от изображаемой среды, являясь ее частью, непосредственным наблюдателем и участником событий. Особенностью речевой структуры рассказов Н. А. Тэффи является тесное взаимодействие речевых партий героев и автора, поэтому в данном диссертационном исследовании не проводится разграничения авторского дискурса и дискурса конкретных персонажей. Материалом для наблюдений и выводов послужила речевая ткань рассказов, репрезентирующая речевое поведение автора и персонажей, дающая представление о языковой личности русского эмигранта как собирательно-обобщенном типе, воплощающем отдельные характерные черты его лексикона, тезауруса и прагматикона. В данном исследовании представлена попытка описать материал с точки зрения концепции языковой личности по трем составляющим ее уровням: семантико-грамматическому, когнитивному, мировоззренческо-прагматическому. Каждый из уровней, в свою очередь, репрезентируется соответственно «лексиконом, тезаурусом и прагматиконом» (Караулов, 1987. — С. 9). Это, в свою очередь, позволило воссоздать отдельные фрагменты языковой картины мира русского эмигранта.

Академик В. В. Виноградов, впервые введший в лингвистику понятие и термин «языковая личность» (Виноградов 1930), говорил о возможности двоякого его понимания и использования — как «коллективной языковой личности», так и «индивидуальной языковой личности». В. В. Виноградов утверждал важность обращения к коллективной языковой личности: «.для того, чтобы ощутить индивидуальное и творческое в словоупотреблении поэта, надо владеть общими с ним лексемами литературной речи» (Виноградов 1930. — С. 66).

Поскольку интерес данного исследования обращен, в первую очередь, на общие и основные характеристики речи эмиграции в целом, а не на индивидуально-стилевые черты творчества Тэффи, то языковая личность автора и персонажа не противопоставляются, поиск направлен на выявление инвариантных, собирательных черт, характеризующих языковую личность представителя русской эмиграции первой волны.

Обращение к языку и литературе русской эмиграции интересно и важно и с методической точки зрения, так как согласуется с потребностями практики преподавания русского языка как иностранного. Выбранные рассказы представляют собой яркую картину разнообразных сторон эмигрантской жизни в довоенном Париже и дают богатую информацию о разных аспектах существования послереволюционной русской эмиграции, то есть являются культурологически значимыми. Краткость, простота, ситуативность и в то же время богатство и выразительность языка рассказов Тэффи определяют их высокий лингводидактический потенциал как хорошего текстового материала для чтения, обсуждения на занятиях по русскому языку при формировании навыков в различных видах речевой деятельности.

Таким образом, актуальность работы определяется потребностью в дальнейшем изучении ЯРЗ, произведений Н. А. Тэффи, целесообразностью разработки принципов и приемов анализа ЯЛ, в частности, с опорой на художественный дискурс. Материал и аспект его анализа согласуются с лингвометодическими задачами при обучении русскому языку как иностранному. Выбранные рассказы представляют собой яркую картину разнообразных сторон эмигрантской жизни русских в довоенном Париже, то есть являются познавательными в культурологическом отношении. Краткость, ситуативность текстов и в то же время богатство и выразительность языка, юмор и ирония, пронизывающие рассказы Тэффи, определяют их высокий лингводидактический потенциал и возможность использования при обучении русскому языку как иностранному. В качестве объекта выступает языковая личность персонажей рассказов Н. А. Тэффи 1920 -40-х годов, а в качестве предмета — язык этих произведений.

Научная новизна данного исследования обусловлена:

1. обращением в качестве базы исследования к только что начинающей разрабатываться научной теории языковой личности и ее применением к изучению ЯРЗ и произведений Тэффи;

2. описанием языковой личности эмигранта путем выявления особенностей ее лексикона, тезауруса и прагматикона;

3. установлением некоторых специфических черт, характеризующих ЯРЗ и отличающих его от языка Советской России, сопоставляя произведения Тэффи с написанными в тот же период рассказами М. Зощенко;

4. попыткой представить выявленный в ходе исследования фрагмент языковой картины мира жившего в Париже русского эмигранта первой волны, определив ключевые для его мировидения концепты;

5. привлечением внимания к особенностям индивидуального стиля Тэффи.

Цель работы состоит в описании ЯЛ жившего в Париже русского эмигранта первой волны, получившей отражение в рассказах Тэффи.

Цель работы определила следующие задачи:

1. Дать характеристику понятию языковая личность, опираясь на лингвистические исследования последнего времени.

2. Провести анализ языкового строя рассказов, выявить характеристики, отличающие лексикон ЯЛ русского эмигранта: описать специфические черты словоупотребления, проявленные в составе словаря и семантических особенностях лексем, выделить актуальные тематические группы слов, выявить семантические особенности значения слов.

3. Проанализировать особенности прагматикона ЯЛ: установить прагматические аспекты слова (смысловые и эмоционально-оценочные коннотации, формирующиеся в дискурсе и отражающие специфику мировидения, мировосприятия русского эмигранта).

4. Обозначить некоторые черты тезауруса ЯЛ русского эмигранта. Выявить ключевые концепты, передающие значимые аспекты его мироощущения и миропонимания, установить их вербальную реализацию, парадигматические и семантические связи в дискурсе.

5. Отметить некоторые характерные черты ЯЛ автора.

Представленные задачи и круг затрагиваемых проблем определили структуру работы. Работа состоит из Введения, четырех глав и Заключения. Первая глава посвящена теоретическим проблемам анализа художественного текста с точки зрения проблемы языковой личности. Во второй главе речь идет о языке русской эмиграции. Третья и четвертая главы затрагивают особенности языковой личности русского эмигранта через отражение их в произведениях Надежды Александровны Тэффи. В третьей главе речь идет об особенностях языковой личности русского эмигранта на семантико-грамматическом уровне. Четвертая глава посвящена анализу когнитивного и мировоззренческо-прагматического (по терминологии Ю. Н. Караулова) уровней языковой личности русского эмигранта.

выводы.

В четвертой главе отмечены некоторые характерные черты тезауруса и прагматикона языковой личности русского эмигранта. Описание когнитивного и мировоззренческо-прагматического уровней языковой личности возможно с опорой на дискурс и предполагает установление особенностей мировидения, ценностных ориентиров, некоторых приоритетов в языковой картине мира.

В ходе исследования было установлено, что для дискурса языковой личности эмигранта в рассказах Тэффи свойственны отдельные более активно функционирующие группы лексики, которые являются частотными, соотносимыми с характерным тематико-ситуативным содержанием рассказов.

Прежде всего, выявлена значимость бытоописательной лексики, слов, называющих продукты питания (ватрушка, хлеб, клюква, кисель, борщ и др.), детали внешнего облика (студенческая фуражка, драная гимнастерка, бобровая шуба, лорнет, солдатская шинель и др.). Функционирование названного класса слов сопряжено не только со спецификой изображаемого денотативного пространства, но и оказывается включенным в контекст мыслей и переживаний о России, осознания трагизма социально-исторического размежевания русских, горькой судьбы эмигрантов. В семантике этих слов актуализируются коннотативные семы, соотносимые с ключевыми концептами: РоссияФранция, ностальгия, революция, большевики — эмигранты. Формирование прагматического компонента в значениях слов данного класса, их включение в названный концептуальный ряд происходит во многом благодаря актуализирующей роли двух характерных приемовантитезы и использования в качестве наименования детали. Антитеза часто лежит в основе иронии. Деталь может приобретать черты символа (ср. пример котиковая шубка).

Прагматикон языковой личности эмигранта характеризует группа слов, описывающих внутреннее состояние (ностальгия, печаль, страхвянуть, гаснуть, тускнеть, не верить, не ждатьизможденный, тихий, вялый, серый, угрюмый). Эти лексемы содержат преимущественно семы с отрицательной коннотацией, влияющие на эмоциональную окрашенность концепта ностальгия.

Незначительная по объему группа общественно-политической лексики (Совдепия, совдеповский, комиссары, большевики, большевизм, элемент) тем не менее, достаточно значима. Названные лексемы, относящиеся к общественно-политическим антиподам, к советской действительности, в дискурсе языковой личности эмигранта приобретают семы с отрицательной оценочностью ('чуждый', 'неприемлемый').

Осмысление трагических революционных событий современной эмигрантам действительности находит воплощение и в активизации групп слов, относящихся к Французской революции 1789 — 1799 годов (гильотина, эшафот, Робеспьер, Мария Антуанетта). Такая историческая параллель влияет на содержание концепта революция, наполняя его смыслами террор, диктатура, жестокость. Реминисценции, ассоциации, связанные с прецедентными именами и ситуациями времени Французской революции, являются его важными смысловыми и эмоциональными составляющими.

Наконец, особое семантическое наполнение получают дейктические слова — мы — онинаш — их, ихнийздесь — там. В тексте рассказов Тэффи их значение приобретает прагматический характер. Местоимение мы употребляется в функции обобщающего понятия для обозначения русских эмигрантов, выехавших во Францию после революции. Близкое соседство в одном контексте таких пар, как мыони, наш — их, здесь — там, отражает присутствующее в сознании эмигранта противопоставление своего и чужого.

В главе выделены основные концепты, определяющие особенности мировоззрения русского эмигранта. Концепт включает потенциально заложенный смысл слова, который в той или иной ситуации (в зависимости от познавательной модели) реализуется в определенном наборе слов-репрезентантов. В зависимости от объема заложенного смысла выделяются микроконцеты (Россия, Франциябольшевики, эмигранты) и макроконцепты (ностальгия, революция). В целом, совокупность концептов формирует определенную картину мира.

Исходя из тезиса о том, что каждому отрезку исторического времени соответствует своя картина мира, которая, как правило, выражается в бинарных оппозициях, в работе выделяется концептуальный мотив, содержащий в себе глобальную для русского эмигранта оппозицию свое — чужое, сопровождающую целый ряд концептов.

В обозначенных ключевых концептах и словах-репрезентантах проявляется специфика картины мира русских эмигрантов: ощущение чужеродности во Франции, оторванность от России и вместе с тем глубокая привязанность и тяготение к ней мыслями и чувствами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Представленное диссертационное исследование явилось попыткой охарактеризовать языковую личность русского эмигранта, жившего в Париже в 1920 — 40-е годы, представленную в рассказах Тэффи 1920 — 40-х годов. Описание языка с точки зрения отражения в нем языковой личности его носителя, несомненно, является перспективным направлением развития современной лингвистики. Изучение «языка в человеке» помогает выявить не только лексико-грамматические особенности языковой системы, но и составить представление об отраженной в языке картине мира, личностных особенностях, мировоззрении, социально-исторической и культурной среде, в которой находится круг людей или конкретный носитель рассматриваемого языка.

Выбранный материал позволил выявить некоторые характерные черты лексикона русского эмигранта, проследить, насколько обоснованным является предположение о возможности выделения языка русского зарубежья в отдельную сферу бытования русского языка. Наиболее яркими отличительными особенностями данного уровня языковой личности русского эмигранта можно считать большое число заимствований из французского языка (лексико-семантических и грамматических калек), консервацию в языке лексико-семантических и грамматических архаизмов.

Анализ тезауруса и прагматикона языковой личности русского эмигранта раскрыл некоторые особенности его картины мира, позволил выделить ряд ключевых для его сознания концептов. Наиболее емкими среди них можно назвать концепты ностальгия и революция. Они нашли свое отражение не только в лексике тематических групп, называющих внутреннее состояние и реалии общественно-политической жизни, но также выразились в формировании концептуального мотива противопоставления своего и чужого (русское — французское, эмигрантское — большевистское). Вербальное выражение данные концепты получили в лексике тематической группы продуктов питания, деталей обстановки и внешнего облика, топонимах, в семантике используемых дейктических слов.

Раскрыть данный содержательный план произведения позволяет подход к анализу художественного произведения с точки зрения дискурса. Дискурсивный анализ помогает выявить внутритекстовые связи и на их основе выяснить, какие ценности лежат в основе тех предпочтений, которые делает человек, характеризуя предметы, качества, события.

Несмотря на то, что задачи исследования были, в основном, направлены на изучение коллективной языковой личности русского эмигранта, отмечены некоторые индивидуальные особенности стиля самого автора: ирония при характеристике персонажей, построенная на контрасте и пристальном внимании к деталям.

Материал и аспект его анализа, предложенный в данном исследовании, может быть использован в учебной практике преподавания русского языка как иностранного.

С позиции полученных в диссертационной работе результатов можно наметить и перспективу дальнейшего изучения проблемы. Во-первых, выделение языка русского зарубежья в отдельную сферу бытования русского языка предполагает дальнейшее более подробное и тщательное изучение фонетических, лексико-семантических и грамматических особенностей данной языковой разновидности. Возможно дальнейшее изучение языка русского зарубежья в сравнении с развитием русского языка в Советской России.

Во-вторых, дальнейшее накопление наблюдений над внеязыковыми факторами, повлиявшими на формирование тезауруса и.

141 прагматикона языковой личности эмигранта, позволит расширить представления об особенностях быта и мировосприятия людей, живущих вне родины. Работа в данном направлении может быть продолжена при взаимодействии лингвистики и лингвокультурологии, истории, этнографии, психологии, социологии.

Третьим направлением дальнейшего исследования может стать изучение индивидуально-авторской манеры Тэффи — писательницы, которую многие признавали великолепным стилистом, внимательно относящимся к каждому слову, тонким и наблюдательным психологом, которая, используя все богатство художественных приемов, рисует живые типы человеческих личностей.