В культуре Серебряного века, подарившего нам целую плеяду выдающихся женщин-творцов, Зинаида Николаевна Гиппиус (1869 — 1945) занимает особое место. Большое и многогранное творческое наследие З. Н. Гиппиус неотделимо от русской культуры XX века: глубокая философская лирика, профессиональная и актуализированная критика, пока малоисследованная проза, связанные с контекстом творчества дневники и мемуаристика. В ситуации рубежа XX — XXI вв., когда полностью изменяется идеологическая, художественная, духовная парадигма, обращение к изучению дневников и мемуаристики имеет особое значение. Тем более, когда речь идет о литературе запрещенной, потаенной или изданной в эмиграции. Такой материал, имеющий личностный характер, позволяет прояснить и переосмыслить темные места русской истории, понять глубже духовный мир современников, открыть новые факты. В творчестве З. Н. Гиппиус дневники имеют тем большее значение, что они выступают как явление культуры, истории, идеологии эпохи и принадлежат крупной личности XX столетия. Она была супругой известного поэта, драматурга, критика, переводчика Дмитрия Мережковского, хозяйкой литературно-эстетического кружка, а также многолюдного религиозно-философского обществав квартире Мережковских в Петербурге, «в том громадном доме на углу Литейного и Пантелеймоновской, известном как «Дом Мурузи», а затем дом на Сергиевской, 83 — находились известные в Петербурге центры интеллектуальной и культурной жизни города. З. Н. Гиппиус была поэтессой и личностью, вокруг которой создавалось «мифотворчество», о которой слагались легенды. Друзья-современники и известные литераторы, за ум и острое «жалящее перо» сравнивали ее со «змием»,.
Н.Гумилев называл ее «больной жемчужиной», А. Ремизов подчеркивал, что она «вся в костях и пружинах, устройство сложное, но к живому человеку — никак», петербургские иерархи звали ее «белой дьяволицей». Близкие, сохранившие ей верность, по свидетельству В. А. Злобина даже прозвали ее «ведьмой"1. Однако, К. Маковский обратил внимание на утонченность ее внутреннего мира и на внешнее воплощение слабости, нежности, женственности — «обольстительный подросток», «балованная, слегка ломающаяся девочка», «андрогин с холста Содомы"2 — писал он. Ее называли «декадентской мадонной», — а она не любила декадентства (в отличие от мистики) и не считала себя декаденткой. При том, что в ней видели женственность, современники удивлялись написанным ею от мужского лица «мужским» стихам. В ее душе жили застенчивость и стремление закрыть от посторонних свою личную жизнь, — и в то же время она постоянно окружала себя «свитой» и нуждалась в ней.
С.К.Маковский отмечал: «Вся она была вызывающе «не как все»: умом пронзительным еще больше, чем наружностью. Судила З. Н. обо всем самоуверенно-откровенно, не считаясь с принятыми понятиями и любила удивлять суждением «наоборот». Не в этом ли состояло главное ее тщеславие? Притом в манере держать себя и говорить была рисовка [.] Сама себе З.Н. нравилась безусловно и этого не скрывала [.] Платья носила собственного покроя, то обтягивающие ее, как чешуей, то с какими-то рюшками и оборочками, любила бусы, цепочки и пушистые платки. Надо ли напоминать о ее знаменитой лорнетке? [.] Сразу сложилась о ней неприязненная слава: ломака, декадентка, поэт холодный, головной, со скупым сердцем. Словесная изысканность и отвлеченный лиризм З.Н. казались оригинальничаньем, надуманной экзальтацией. Эта слава приросла к ней крепко. Немногие в то далекое уже время понимали, что «парадоксальность» Гиппиус — от ребячливой спеси, от капризного.
1 Вишняк М. В. «Современные записки»: Воспоминания редактора. — СПб: ЛОГОСДюссельдорф: Голубой всадник. — 1993. — С.153−159. кокетства, что на самом деле она совсем другая — чувствует глубоко и л горит, не щадя себя, мыслью и творческим огнем" .
Она интересовалась людьми, изучала их пристально, «она каждого встречного немедленно клала, как букашку, под микроскоп, и там его так до конца и оставляла», — по выражению Н. Берберовой4, хорошо знавшей З. Гиппиус и ее окружение. Под одним микроскопом находились все близкие к ней люди — всю свою и ее жизнь, случайные знакомые и «враги». «И страстно любопытствуя о человеке, она, с неостывающим пылом молодости (до 75 лет!) вкривь и вкось, часто неверно, часто предвзято, судила его и о нем, по принципу: «кто не с нами, тот против нас"5. Для нее человек был не просто личность, характер, вместилище чувств и страстей, а обязательно носитель той или иной политической идеи, представитель «партии», «группы», «кольца». Характерной чертой Гиппиус-писателя были пристрастие, субъективность, избирательность предмета анализа. Она «отгадывала» других, «отгадывала» себя. «Из своих неврозов» брала свою энергию, «делала свои стихи, писала свои дневники, и своими неврозами кормила свое мышление, делая свои мысли яркими, живыми и острыми не только благодаря их с у т и, на которой, как на драгоценном компосте, они вырастали и зрели, но и благодаря тому стилю, которым они облекались"6.
Мемуаристы оставили немало описаний внешности З.Гиппиус. Замечательный словесный портрет, дающий не только представление о внешнем облике З. Гиппиус, но и одновременно помогающий раскрыть.
2 Маковский С. На Парнасе «Серебряного века>*-Мюнхен. — 1962. — С. 89- Гуревич Л. История «Северного вестника». Русская литература XX века. — М., 1914. — Т.1. — Кн.11. — С. 240.
3 Маковский С. К. Зинаида Гиппиус II На Парнасе «Серебряного века». — Мюнхен: ЦОПЭ, 1962. — С. 89 -90.
4 Берберова Н. Н. Предисловие Н З. Н. Гиппиус. Петербургские дневники. — Нью-Йорк, 1990. -С.14. И далее она продолжает: «Конец мог быть — ссорой, или расхождением, или вынужденной разлукой, или „изменой“ (не ее, своих измен она никогда не признавала, „изменяли ей“. [.] Под микроскопом лежали и Иван Петрович и Петр Иваныч, и Борис Викторович, короткое время находился там и А. Ф. Керенский, и всю свою долгую жизнь — Д. В. Философов. Лежал Бунин (скоро ей прискучивший), и даже его жена [.] Лежали под микроскопом поэты Петербурга начала нашего столетия, и поэты Парижской эмиграции».
5 Берберова Н. Н. Предисловие II З. Н. Гиппиус. Петербургские дневники. — Нью-Йорк.- 1990. — С. 14.
6 Берберова Н. Н. Предисловие И З. Н. Гиппиус. Петербургские дневники. — Нью-Йорк, 1990. — С. 15. сложный психологический мир ее личности, принадлежит Н. И. Берберовой: «Положив ногу на ногу и закинув голову, слегка прикрывая веками свои близорукие глаза (ставшие к старости косыми), они играла лорнеткой, слушая Маклакова, который цветисто и уверенно продолжал свой рассказ. Она всегда любила розовый цвет, который «не шел» к ее темно-рыжим волосам, но у нее были свои критерии, и то, что в другой женщине могло бы показаться странным, у нее делалось частью ее самой. Шелковый, полупрозрачный шарф струился вокруг шеи, тяжелые волосы были уложены в сложную прическу. Худые маленькие руки с ненакрашенными ногтями были сухи и безличны, ноги, которые она показывала, потому что всегда одевалась коротко, были стройны, как ноги молодой женщины прошлых времен. Бунин смеясь говорил, что у нее в комоде лежит сорок пар розовых шелковых штанов и сорок розовых юбок висит в платяном шкафу. У нее были старые драгоценности, цепочки и подвески и иногда (но не в тот первый вечер) она появлялась с длинной изумрудной слезой, висевшей на лбу, на узкой цепочке между бровями. Она несомненно искусственно выработала в себе две внешние черты: спокойствие и женственность. Внутри она не была спокойна. И она не была женщиной [.]. Зинаида Николаевна плохо видела и плохо слышала, и ее смех был защитой — она играла лорнеткой и улыбалась, иногда притворяясь более близорукой, чем была на самом деле, более глухой, иногда переспрашивая что-нибудь, прекрасно ею понятое. Между нею и внешним миром происходила постоянно борьба-игра. Она, настоящая она, укрывалась иронией, капризами, интригами, манерностью от настоящей вокруг и в себе самой. Как она властвовала над людьми, и как она любила это, вероятно, превыше всего, любила эту «власть над душами», и все ее радости и мученья были, я думаю, связаны именно с этим властвованием: над маленьким неизвестным поэтом (Штейнер написал ей письмо и она смеялась над ним), над которым она расправляла свои темные крылья, чтобы ловчее клюнуть егонад редакторами журналов, нарастивших себе толстую кожу, у которых она отыскивала чувствительные места, чтобы до крови царапнуть их"7.
Яркая личность, бурная натура, З. Н. Гиппиус была талантливой писательницей, поэтессой, критиком. Ее творчество — оказалось одновременно новым и вместе с тем закономерным явлением в русской культуре XIX — нач. XX вв., без тщательного осмысления которого трудно в полном объеме представить некоторые особенности развития литературы и творческой мысли России рубежа веков.
С литературной и общественной деятельностью З. Н. Гиппиус связано зарождение и становление русского символизма и религиозно-философского движения в России в начале XX в. При широкой известности уже при жизни в России и на Западе, её творчество до сих пор остается недостаточно исследованным. Главную роль, безусловно, сыграл почти 70- летний запрет на изучение Гиппиус на родине, изъятие ее имени из истории отечественной культуры.
Обратившись к вопросу о степени изученности ее творчества, можно констатировать, что несмотря на большое количество работ, посвященных этой писательнице, она все же остается не достаточно исследована в рамках её религиозно-философских воззрений, нет целостной концепции ее творчества. Ее эмигрантские годы, резкие выпады против советской власти заслонили от русского читателя весь ее творческий мир. Также недооценка ее творчества самими современниками, которые не увидели главного под маской дерзкой, капризной и ироничной «сатанессы"8, привели к тому, что и без того недолюбливающая все «декадентство» и «упадничество» советская критика ограничивалась в кратких разгромных обзорах этого периода литературы лишь несколькими, ничего не стоящими в литературоведческом отношении, замечаниями-выпадами в сторону.
7 Берберова Н. Н. Курсив мой // Серебряный век: Мемуары. — М., 1990. — С. 513.
8 «Сатанессой» Гиппиус называли посетители литературных собраний.
З.Н.Гиппиус, отказывая ей не только в праве на понимание и существование, но и в праве на талант.9.
Основы творческого феномена Гиппиус подверглись анализу в дореволюционном литературоведении и критике. Однако многие критические суждения по проблематике ее поэзии и прозы слабо эволюционировали, были в высшей степени субъективны и пристрастны.
Критики рубежа веков, исходя из теорий позитивистского характера, часто давали «отвод» творчеству на непонятной для них и непринимаемой «мистики» Гиппиус и «философии» Мережковского (А.Измайлов, П. Пильский, Н. Михайловский Ю.Каменев и др.).
Новая волна интереса к Гиппиус обозначилась на Западе с 1970;х гг. (Т.Пахмусс, О. Матич, И. Паперно) и с 1990;х гг. в России (А.В.Лавров, М. М. Павлова, С.Н.Савельев) — усилилась в последние годы (А.Н.Николюкин, А. В. Королева, Я. В. Лейкина, П. Марианджела и др.). В последние годы меняются взгляды на особенности художественной системы З. Гиппиус, на принципы периодизации ее творчества, продуктивными являются исследования отдельных произведений в общей художественно-эстетической системе писательницы. Сложившиеся в постреволюционное и советское время стереотипы и критические «шаблоны» в восприятии З. Н. Гиппиус в последние годы подверглись переоценке. Однако, и в новых учебниках по истории литературы о писательнице до сих пор упоминается вскользь, как о декадентке или поэтессе, принадлежащей к «старшим» символистам Петербургского кружка, или ее имя отсутствует вовсе.
Обращение к многогранному творчеству Гиппиус обусловливает актуальность темы данного исследования, направленного на изучение Петербургских дневников (1914 — 1919 гг.) — одного из самых значительных произведений З. Н. Гиппиус. Петербургские дневники, созданные в период творческой зрелости писательницы на разломе эпох,.
9 См.: Машбиц-Веров И. М. Русский символизм и путь А.Блока. — Куйбышев, 1969; Григорьев А. Л. Мифы занимают особое место в наследии З. Н. Гиппиус, перекликаются с её поэзией, прозой и публицистикой. Отражение событий в дневнике петербургского периода, размышления З. Н. Гиппиус о глобальных проблемах бытия, судьбах России и т. д. повлияли и на все последующее творчество писательницы в эмиграции.
Значение и актуальность дневниковой и мемуарно-биографической литературы сейчас признано всеми. «Сознание непреходящей ценности рассказа о событиях очевидца и современника, интерес к внутреннему миру человека лежат в основе поразительной жизнеспособности мемуарно-биографических жанров», пишет Г. Г.Елизаветина10. А. Г. Тартаковский, один из самых крупных исследователей мемуарной литературы, считает, что «мемуаристика суть овеществленная п реемсза енност историческая память, одно из средств духовной v поколений и один из показателей уровня цивилизованности общества, его сознательного отношения к своему прошлому, а следовательно и к своему событию вообще. В мемуаристике находят отражение переломные этапы умственного развития личности, Понимания ею «себя в мире» и «мира в себе», а классические, вершинные образцы мемуарного жанра обозначают вехи в духовном освоении человеком действительности"11. Подобную точку зрения высказывает и А. Гладков: «Богатство или бедность мемуаристики данной эпохи — это уровень зрелости общества, его исторического самосознания, как личная память — признак человеческой.
19 зрелости". Ряд подобных сходных суждений можно было бы продолжить, но несмотря на то, что произведения мемуарно-автобиографического жанра составляют неотъемлемую часть литературного процесса и постоянно привлекают внимание исследователей и читателей, активно взаимодействуют с произведениями в поэзии и прозе русских символистов // Литература и мифология. — Л., 1975.
10 Елизаветина Г. Г. Жанровые особенности автобиографического повествования: Герцен, Руссо, Гете //А.И.Герцен — художник и публицист. — М., 1977. — С. 3.
11 Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII — первой половины XIX века: От рукописи к книге. -М., 1991. -С.З. многих других жанров, теория мемуарно-автобиографической литературы еще недостаточно разработана. Активные исследования в этой области в.
России начались с 1970;х годов, во многих работах указывалось на недостаток теоретических разработок: «Если отмечать отставание мемуарного жанра, то оно, пожалуй, не только в нем самом, но и в.
11 теоретической его неразработанности" (1974 г.), «.именно истории жанров мемуарной прозы недостает внимания со стороны литературоведения. Правда, в последнее время наблюдаются обнадеживающие сдвиги, но работ, в которых были бы систематизированы сведения об эволюции мемуаристики вообще и русской в частности, все еще мало. Это не может не сказываться на точности применения научной терминологии [выделено мной — А.Н.], и на разработанности вопросов поэтики мемуарной прозы, и на оценке роли мемуарно-автобиографических жанров в литературном процессе» (1982 г.)14, «Теоретическое осмысление закономерностей изучаемого жанра далеко отстает от бурного развития мемуарной литературы» (1986 г.)15. Несмотря на то, что с тех пор литературоведами была проведена большая работа по классификации и систематизации огромного пласта мемуарно-автобиографических произведений, при обращении к конкретным произведениям «исследователь зачастую сталкивается с проблемой определения жанровой природы текста и затруднениями в описании их [мемуарно-автобиографических произведений — А.Н.] места внутри системы жанров. Эти трудности обусловлены синтетичностью мемуаров и общей теоретической, равно как и терминологической неразработанностью вопроса» (2001 г.)16.
12 Гладков А. Мемуары — окна в прошлое // Вопросы литературы. — М., 1974. — № 4. — С. 123.
13 Кардин В. Только он может рассказать об этом // Вопросы литературы. — М., 1974. — № 4. — С. 79.
14 Елизаветина Г. Г. «Последняя грань в области романа»: Русская мемуаристика как предмет литературоведческого анализа // Вопросы литературы. — 1982. — № 10. — С. 148.
15 Гаранин Л. Я. Мемуарный жанр советской литературы: Историко-теоретический очерк. — Мн., 1986. -С. 6−7.
16 Фрайман И. Русские мемуары в историко-типологическом освещении: К постановке проблемы // http://www.ruthenia.ru.
Это обусловило постановку в центр данного исследования проблем теории и поэтики жанра дневников, исходя из научной значимости данных аспектов исследования.
Вопрос о жанровых особенностях целого ряда мемуарно-автобиографических произведений стал актуальным уже с 70-х гг., большой пласт произведений мемуаристики, дневников, записных книжек справедливо стали относить к произведениям документальным. Выделяя дневники и записные книжки в отдельную нишу и ставя их в пограничное положение с произведениями мемуарного жанра, критика предложила условное название этого «крыла» документальной литературы -«автодокументальная проза"17.
Интерес литературоведов к проблеме изучения дневникового жанра также относится к 1970;м гг. На страницах журнала «Вопросы.
1 Я литературы" была опубликована дискуссия, в которой ведущие литературоведы и критики подвергли анализу немало произведений мемуарного и дневникового жанра (В.Канторович, Л. Славин, Н. Атаров, К. Симонов, А. Бочаров, А. Бек и др.). Попытку создать классификацию дневников предпринял тогда А. Бочаров19, а Ю. Андреев отметил, что приход в литературу дневников и записных книжек — «это еще одно проявление «документального взрыва"20. Литературоведы отметили, что «документальный взрыв», связанный с дневниковым жанром, по своей природе связан с усилением личностного начала в литературе, в нем обострен историзм, ощущение единства личности с историей. В выступлении Ольги Берггольц прозвучала мысль о том, что главная книга писателя «это чаще всего. дневник, причем «дневник-потребность"21.
17 Урбан А. Автодокументальная проза // Звезда. — 1970. — № 10. — С. 194.
18 Круглый стол «Права и обязанности документалиста» // Вопросы литературы. — 1971. — № 6. -С. 63 -134.
19 Бочаров А. Закономерность дневникового жанра (попытка классификации дневников) // Вопросы литературы. -1971. — № 6. — С. 64 — 69.
20 Андреев Ю. Движение литературы // Нева. — 1971. -№ 11. — С. 176.
21 Берггольц О. Собр. Соч. в 3 тт. — Т. 3 — Л., 1973. — С. 186.
Дневники (как и записные книжки) в их изначальном виде естественно противопоставлять мемуарам. И различия эти очевидны. Автор-мемуарист придерживается принципа, который А. Т. Твардовский назвал «листать обратно календарь», т. е. двигаться от исхода событий к истоку. Автор дневника, наоборот, как бы срывает листки календаря поочередно и исход событий для него неизвестен. Оба автора идут от разных точек: один — из настоящего к прошлому, другой — из настоящего к будущему, что и переполняет дневник предположениями, предчувствиями и интересен не только «сиюминутностью» впечатлений, но и предвосхищением будущего.
Особенно интересным представляется тот факт, что будучи писателем и критиком, З. Н. Гиппиус смотрела на свои дневники как бы со стороны — ей принадлежали очень тонкие и очень точные наблюдения, достаточно глубокий самоанализ, обнаруживающий как бы «двойное зрение»: критический взгляд на произведение и взгляд творца произведения. В случаях, когда дневники обладают эстетической ценностью, они должны быть рассмотрены в контексте литературной эволюции.
Жанр своего дневника З. Гиппиус определят следующим образом: дневник — это не «книга для легкого чтения», не «стройный рассказ о жизни», это «само течение жизни» [.] он «воскрешает атмосферу, воскрешая исчезнувшие из памяти мелочи», только дневник «дает время в его длительности"22. Интонационно Дневник Гиппиус далек от спокойного повествования о жизни интеллигенции в годы революции. З. Гиппиус явно относится к своим дневникам как к художественным произведениям.
У хорошего поэта не может быть плохой прозы", — была убеждена сама З.Гиппиус. Единства мнений о том, является ли она первоклассным прозаиком, не было. Критики, друзья, «соратники» больше ценили ее.
22 Гиппиус 3. О Синей книге // З. Н. Гиппиус. Синяя книга: Петербургский дневник 1914 — 1917тБелград, 1929. (Здесь и далее цитирование «Синей книги» по этому изданию, с указанием в скобках в тесте сокращенного названия дневника и даты записи). стихи, хоть и отмечали некую их «суховатость», отрешенность от обыденного и, по выражению И. Бунина, «наэлектризованность». Некоторые упрекали ее в том, что она «малочувствительна к жизни людей и психологические мотивы в своих произведениях разменивает на дробные ощущения. Однако именно в прозе ей удалось реализовать тот запас трезвой наблюдательности, интереса и «милой нежности» к людям, который был в ней, но не находил выхода в ее стихах"23. В прозаических произведениях она смогла стать собеседником, интересным не только для единомышленников, но и для многих читателей. В прозе «неожиданно возник человек, ко всему открытый и ни в чем, как ни странно, не уверенный, в котором жила неутолимая жадность к миру и способность улавливать музыку в других. Эта музыка отчетливо слышна в рассказах писательницы"24. Наиболее точное определение прозе Гиппиус, на наш взгляд, дал А. Белый, указав на «резкую смену тональностей в ее творчестве», на гармонию, которая воплощена в «смене диссонансов». Потребность и способность вести дневник не является привилегией писателя — это скорее свойство личности, ощущающей необходимость в одних случаях — доверять бумаге интимные переживания, в другихзаписывать для памяти примечательные события. Но в писательских судьбах дневники играют особую роль, в каждом случае — свою, поскольку неотделимы от литературной деятельности.
Предметом исследования являются Петербургские дневники Зинаиды Гиппиус («Синяя книга», «Черные тетради», «Черная книжка», «Серый блокнот») в рукописном варианте, авторизованной машинописи, а также во всех вариантах прижизненных публикаций25. В качестве материала для сопоставления привлекается художественная и.
23 М.Михайлова. Формула любви З. Гиппиус // Зинаида Гиппиус. — Проза. M. — 2000. — С. 5.
24 М.Михайлова. Там же.
25 Текст Петербургских дневников цитируется по изданиям: «Синяя книга» — Белград, 1929 г. (первое отдельное прижизненное издание) — «Черные тетради» — 1991 г. (Публ. М.М.Павловой) — «Черная книжка» -журнал «Русская мысль». -София, 1921 г.,-Кн. 1 и 2- «Серый блокнот» — там же, София, 1921.-Кн.З и 4. Записи из дневников даются с указанием в скобках даты и года записи, предварительно указав хронологические рамки каждой дневниковой книги. публицистическая проза, поэтические сборники исследуемого периода, ранние и поздние дневники З. Гиппиус, дневник Дм.Философова. В работе используется переписка З. Гиппиус, литературные обзоры модернистских журналов начала XX века («Весы», «Новый путь», «Вопросы жизни» и др.), текущая периодика и другие научно-критические работы З. Гиппиус, в которых получает осмысление феномен творчества писательницы.
Целью диссертационного исследования является анализ и рассмотрение всех книг Петербургских дневников как хронологического и повествовательного единства, в котором наглядно проявляются особенности поэтики документально-художественной прозы в рамках дневникового жанра и стилевых особенностей, выразившихся в сплаве документального и художественно-публицистического повествовательных планов.
Исходя из цели, были поставлены следующие задачи исследования:
• Охарактеризовать специфику жанровых форм дневникового повествования и дифференцировать дневники от других разновидностей типологически близкой им повествовательной прозы;
• Исследовать принципы организации текста и создания картины мира, раскрыв повествовательные планы текста и установив особенности и своеобразие использования отдельных литературных приемов (детали, ассоциативные ряды, комментирование);
• Установить систему отбора материала, проанализировать выбор героев и источники информации, фиксируемой в Петербургских дневниках З. Н. Гиппиус;
• Проследить процесс становления дневникового текста З. Н. Гиппиус как документально-художественного.
Задачи исследования определяют структуру и содержание работы. В первой главе рассмотрена эволюция дневникового жанра, а также особенности дневниковой культуры начала XX века в России. Определяя жанр Петербургских дневников З. Гиппиус как «дневник писателя», рассматривается большая традиция жанра в истории русской литературы. При сближении Петербургских дневников З. Гиппиус с «Дневником писателя» Ф. Достоевского ставится вопрос о сплаве публицистики и художественного творчества, о появлении в русской литературе своеобразного типа художественно-публицистического дневника как определенного литературного феномена. Целесообразность сближения творческих устремлений этих писателей объясняется тем, что это писатели родственных духовных исканий, наделенных высокими идеями, поисками | ответов на сущностные вопросы решаемых ими проблем.
В главе прослежена история создания и структура дневниковых форм Петербургских дневников З. Гиппиус, оговорены их хронологические рамки.
Во второй главе определяются особенности поэтики Петербургских дневников З. Гиппиус, отслеживаются источники и принципы отбора ею материала, включенного в дневники, обосновывается выбор героев-участников дневника. Категории поэтики рассматриваются в рамках анализа повествовательных и пространственно-временных особенностей, специфики детали, стилистики дневника.
В третьей главе проведен текстологический анализ Петербургских дневников З. Гиппиус за 1917 год и обнаруженных записей «Дневника» Дмитрия Философова, создаваемых им в этот же период. Параллельные записи дневниковых текстов, посвященных практически одним и тем же событиям, сообщениям, персонажам, а также наличие в сравниваемых дневниках текстуальных совпадений, позволяют наблюдать процесс становления текста З. Н. Гиппиус как документально-художественного. Правка рукописи рукой автора, как и превращение «чужого» текста в свой" дает возможность вскрыть процесс нарастания в тексте З. Гиппиус элементов художественности.
Методологической основой работы является традиционный для современного литературоведения комплексный подход, объединяющий историко-литературный и теоретический подходы к литературному тексту. Теоретическую опору исследования составляют концептуальные положения, сформулированные в трудах Н. А. Богомолова, А. В. Лаврова, М. М. Бахтина, Л. Я. Гинзбург, Д. С. Лихачева, М. О. Чудаковой, Р. Д. Тименчика, Ю. Манна, Т. М. Колядич и др.
Опираясь на текстологические выводы современной науки (Д.С.Лихачев, А. Л. Гришунин, С.И.Тимина) при наблюдении над текстом мы используем прижизненные публикации Дневников З. Н. Гиппиус и рукописи — как первый источник текста.
Научная новизна исследования определяется обращением к своеобразной жанровой природе Петербургских дневников и анализу поэтической картины мира Зинаиды Гиппиус, к художественной стратегии ее творчества. Рассматривая особенности художественного мышления писательницы и основные черты поэтики ее творчества, реализованные в дневниковом жанре, мы решаем проблему взаимодействия мировоззрения писательницы и поэтики ее произведения. Диссертация является первым монографическим исследованием Петербургских дневников З. Н. Гиппиус как «самостоятельного» литературного произведения и отдельного жанра в творчестве писательницы. На первый план выдвигается феноменальное сплетение документально-публицистического и художественного в рамках дневникового жанра З. Н. Гиппиус, воссоздающих специфические особенности художественной реальности. Диссертация является первым монографическим исследованием Петербургских дневников З. Н. Гиппиус.
Научно-практическая значимость исследования связана с разработкой проблем изучения литературного наследия З. Н. Гиппиус в контексте истории новейшей русской литературы. Основные результаты, выводы и положения могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по истории русской литературы XX века, проведении спецкурсов и спецсеминаров по поэтике дневникового жанра и текстологии. Автор диссертации опирался на материалы исследования при проведении занятий по текстологии со студентами-магистрантами филологического факультета РПТУ им. А. И. Герцена, а также при проведении лекционного курса по русской литературе XX века и спецкурса по литературе Серебряного века в филиале университета.
Апробация. Основные положения диссертации и результаты текстологического исследования были изложены в пяти опубликованных работах, обсуждались на Международной конференции молодых ученых «Русская литература XX века: итоги столетия» (СПб., 2002), на заседаниях кафедры новейшей русской литературы, на аспирантском семинаре филологического факультета РГПУ им. А. И. Герцена (СПб, 2004). Отдельные материалы работы были использованы на занятиях по курсу текстологии со студентами-магистрантами филологического факультета, в курсе истории русской литературы XX века и на спецкурсе, проходивших в РГПУ.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Мы предприняли попытку рассмотреть Петербургские дневники («Синяя книга», «Черные тетради», «Черная книжка» и «Серый блокнот») З. Н. Гиппиус, беспощадно запечатлевшие трагическую реальность революционного времени, создававшиеся «по горячим следам» истории 1914;1919 гг. и воспроизводящие «время в его длительности» как единый текст, особым образом соединивший в себе художественность и документализм.
История создания дневникового текста, жизненные условия эпохи, а также история существования самих дневниковых тетрадей позволяют в полной мере понять всю историческую сложность, катастрофичность бытия в документально зафиксированных чертах эпохи. Создавая Петербургские дневники, З. Гиппиус имела вполне определенные идейные, мировоззренческие установки, осознавая свою ответственность перед будущим читателем за предлагаемую концепцию истории и фактографическую сторону изложения. Дневники выступили как приговор своему времени, совершаемый с фактами и цифрами в руках, где даже суровая «романтика» выживания в условиях неоднократных катаклизмов не столько изображается, сколько документально фиксируется. Своей задачей З. Н. Гиппиус считала воскрешение правдивого образа времени и попытку его независимого осмысления, что придало этому оригинальному тексту особую ценность.
Петербургские дневники З. Н. Гиппиус отразили атмосферу отношения русской интеллигенции с властью в условиях ломки привычного уклада жизни, распада существовавших прежде духовных, идеологических, нравственных ценностей. Это оценивается писательницей как исторический слом эпохи.
Дневниковая форма оказалась эксклюзивной формой творческой самореализации З. Н. Гиппиус. В своем многообразии, дневниковые тексты, пересекающиеся, но никогда не смешивающиеся между собой, выявляют различные регистры личности самой писательницы. Будучи уже в эмиграции и рассуждая над судьбами интеллигенции в России, 26 марта 1921 года З. Гиппиус занесла в свой следующий за «Петербургскими», «Варшавский дневник» рассуждение: «Нет слов — а между тем только слова останутся. А забывать нельзя.». Именно в слове ей необходимо было укрепить ускользающие события, осознанно оформить виденное и слышанное, прояснить для себя сочетания и противостояния собственного «Я» с собой, с другими людьми, с обществом, с меняющимися историческими обстоятельствами, с эпохой.
Петербургские дневники Гиппиус представляет собой сложное структурное целое. В композиции произведения соединяются разнообразные составляющие: внутренние монологи, лирические отступления, вставные рассказы, прямые обращения к читателю, описания природных явлений, критические рассуждения, фрагменты документов, писем, дневников, собственных произведений. Время и пространство, являясь философско-эстетической категорией, помогает осмыслению материала, (обладает способностью" выражать разнообразные явления действительности и душевных переживаний. В нем, наряду с жизненной динамикой, воссоздается становление личности самого автора. Пространственно-временная форма сообщений в Петербургских дневниках, охватывающих отрезок почти в пять лет, постоянно концентрируется авторским отношением к самому времени. В фиксации протекающих событий соблюдается строгая последовательность, а Гиппиус-автор включена в событийный ряд иногда на уровне личного участия, но в ограниченной области пространства. Фиксируемые события протекают одновременно или с небольшими интервалами в разных местах, но связаны между собой по смыслу или по воле самого автора.
Изображаемые события, участником или свидетелем которых не была Гиппиус или не могла быть по причине их пространственной удаленности, даются автором иногда со ссылкой на необходимые устные или печатные источники. Сама Гиппиус отмечала в дневнике: «События развертываются с невиданной быстротой. Написанное здесь, выше, две недели тому назадуже старо. Но совершенно верно. События только оправдали мою точку зрения. Неумолимы события» («Синяя книга», 3 сентября 1915 г.).
Рассмотрение в рамках данного исследования всех книг «Петербургского дневника» как хронологического единства, выявляет особенности формирования психологизма в повествовании произведения, в специфике его жанровой природы, в художественных особенностях повествования о личностях. Теоретической базой при исследовании поэтики повествования стали работы Л. Я. Гинзбург «О психологической прозе» и «О литературном герое», а также Т. М. Колядич «Воспоминания писателей», в которых исследователи высказывают мысль о синтезе художественного и документально-художественного начал как одной из основных черт литературного процесса начала XX века в дневниках и мемуарных произведениях. Литературоведы приходят к выводу о том, что литературное портретирование в художественных и художественно-документальных произведениях имеют черты принципиального сходства.
Однако анализ Петербургских дневников как единого художественно-документального текста, посвященного острейшему историческому этапу — слому России, во многом повлиявшему на позицию писательницы и на ее дальнейшее творчество, до настоящего времени в научных трудах не рассматривался. История дневниковых записей и цели их ведения комментировались во вступительных статьях к опубликованным частям Петербургских дневников М. М. Павловой, Т. Пахмусс и А. Николюкиным, с иллюстрацией отдельных, наиболее ярких фрагментов записей.
Сюжет дневника, включающий изображение внешнего мира, построен на эпических событиях, на развертывании во времени авторской мысли, чувств и переживаний. Текст связан не только хронологией ведения записей и причинно-следственными элементами, а ассоциативностью, лейтмотивностью, субъектной организацией. Петербургский дневник организован как художественное целое, с чертами лирического самовыражения и эпического мировосприятия. Наиболее значимыми для Гиппиус оказываются записи событий, которые реконструируются и проходят через психологизм авторских переживаний. Каждое событие, по замыслу автора, художественно обобщает исторические и жизненные факты, превращает их в исторический фон, на котором происходит разворачиваемое катастрофически-гибельное действо.
Дневниковый текст З. Н. Гиппиус представляет собой особую художественную реальность, со своей системой пространственно-временных соотношений, а их основой становятся переживания и наблюдения. Вкрапления в дневниковую ткань размышлений о себе, о времени, о современниках организуются с помощью различных ассоциаций, повлиявших на биографизм автора. Ведя «современную запись» — дневник, З. Н. Гиппиус не всегда действует в рамках одного временного измерения, что вызвано определенными ассоциациями: она совмещает и сталкивает различные точки зрения, соответственно времени их восприятия, использует свободный переход от сегодняшнего времени ко вчерашнему и пытается предугадать будущее. Сюжетная канва дневникового текста часто держится на переплетении судеб героев Дневника, как правило, взятых в необычных ракурсах.
Герои дневников — это реальные персонажи, воспроизводимые с помощью портретных характеристик или кратких зарисовок. Через все повествование проходят только близкие Гиппиус современники, другие же появляются в зависимости от той или иной ситуации в реальной жизни и служат в основном для иллюстрации авторских мыслей. Можно отметить и некоторую мифологизацию реальных действующих лиц в контексте исторической, социальной, общественной или бытовой жизни России.
Художественная реальность, таким образом, конструируется в Петербургских дневниках с помощью целого ряда приемов. Гиппиус также вступает в своеобразный разговор с читателем, демонстрируя его восприятию увиденное и пережитое, выражая это в сложной повествовательной системе, выраженной в сосуществовании нескольких пространственно-временных планов, каждый из которых имеет свою временную систему. Художественное время в дневнике многопланово и динамично. Повествование построено на отдельных сценах или картинах и для Гиппиус одинаково важно как-то, что происходит наяву, так и то, что ей представлялось во сне, в недавних ожиданиях или воображении.
Таким образом, исследование поэтики Петербургских дневника Гиппиус показывает, что для самой писательницы дневник был художественным произведением, а потому и подходы к тексту требуют учета этой специфики. Комплексный анализ позволяет вскрыть различные слои художественности дневникового текста, выявить доминанты создаваемой писательницей картины мира.
Кроме того дневник, который велся в переломный для России исторический период, выполняет и сегодня некоторые функции документального комментирования важнейших исторических событий. Являясь ценным историческим (и документальным) источником, он в то же время, отражает непосредственную реакцию автора на события Российской революции. Фрагменты из Петербургских дневников во многом повлияли на художественную традицию отображения событий 1917 года и часто цитируются в современных исторических работах.
