Неполные и избыточные синтаксические конструкции в английском языке

При этом недостающая лексическая информация все равно восстанавливается из контекста или знания дискурсивной ситуации. Ср.: Мой дядя- (человек).

самых честных правил. В структурно-детерминированных неполныхконструкциях, являющихся частями сложного предложения восстановление пропущенного компонента обусловлено синтаксическим окружением, в котором носитель соответствующей грамматической (и нередко лексической) семантики обязательно присутствует. Ср.: Вызнаете Ивана Никифоровича? (Иван Никифорович —) Редкой души человек! Структурно-недетерминированные неполные конструкции содержат нулевой компонент, не предопределяемый грамматическими характеристиками конструкции или контекста. Ср.: Всяких повидал… Излые, и подлые, и сильные, и слабые, и трусливые, и доблестные… А Человека не встретил.

(А. Ярославцев). В первом предложениинаблюдается проявление структурно-детерминированной неполноты, вариантом реконструкции которой может быть слово людей. Во втором предложении неполнота — структурно-недетерминированная, грамматическое значение пропущенной позиции не встречается в контексте. Использование критерия структурной детерминированности позволяет по-иному взглянуть на характер синтаксической структуры: в структурно детерминированных конструкциях мы наблюдаем наличие незамещенной синтаксической позиции (синтаксического нуля), а в структурно недетерминированных — лишь возможность появления синтаксической позиции.

В структурно-детерминированных неполных конструкциях незамещенная позиция обязательна, она сформирована системой существующих синтаксических связей. В структурно-недетерминированных неполных конструкциях такая позиция обусловлена смысловой возможностью ее появления и наличием возможностей для формирования соответствующих синтаксических связей, однако по причине их отсутствия отсутствует и сама позиция. Уже длительное время идут споры о правомерности применения понятия синтаксического нуля к неполным синтаксическим конструкциям. По сути, использование предложенного критерия позволяет нам сделать выбор — имеем мы дело с синтаксическим нулем или нет, а также дать отрицательный ответ на вопрос, является ли синтаксический нуль обязательным параметром неполной конструкции. Логично было бы избрать вторым критерием семантический, однако практика его использования в грамматической традиции изучения неполного предложения показала его проблемность.

В самом деле, если речь идет о реконструкции семантики пропущенного компонента, то возникают два источника этой реконструкции — контекст и знания ситуации общения. Оба этих источника весьма неопределенны. Так, в примере Мой дядя-самых честных правил реконструкция компонента какчеловек основывается не столько на знании контекста, сколько напредположении о наиболее вероятном заместителе соответствующей синтаксической позиции. Эта «вероятность» обусловлена крайне незначительным количеством актуализируемых в данной синтаксической позиции компонентов лексического значения: вполне достаточно семы человек, которая и так содержится в слове дядя. Фактически, происходитдесемантизация пропущенного компонента, или, иными словами, развитие его неполнозначности. Этот пример демонстрирует, что использование классической опоры на семантический фактор является весьма размытым и, соответственно, нерелевантным. Однако факт неполнозначности позиции заслуживает более пристального внимания как критерий, достойный включения в классификационные признаки. Он обозначает отсутствие необходимости в детализации семантики опускаемого компонента, утрату им развитой семантической структуры, необходимой для полноценной вербализации — и за отсутствием необходимости в вербализации полноценного смысла не вербализуется и сам компонент синтаксической структуры. Таким образом, в числе семантических классификационных критериев для типологии неполных конструкций нами оставлен один — полнозначность/неполнозначность позиции.

Может показаться, что предлагаемый критерий не является достаточно весомым. Однако значительное количество распространенных случаев неполноты предложения как раз и включают в себя неполнозначную позицию опущенного компонента. Ср.: Еще Суворов говорил: «Завтрак съешь сам, обед-с другом, ужин-врагу». Эдак не разжиреешь на одних завтраках…" (Б. Ярославцев).

Опущены компоненты с семантикой «поделись» и «отдай», семантика которых достаточно очевидна и в целом неактуальна для понимания смысла высказывания. Сама позиция глагола в данной конструкции предполагает его «несложную» семантику и, соответственно, десемантизацию. Еще пример:

Два экипажа — к лесу, один — в обход. Мотоциклистам перекрыть дорогу (Б.Ярославцев).Семантика пропущенных глагольных компонентовупрощена, передает только факт движения в определенном направлении. Для дискурса неактуально, в какой форме происходит движение, и позиции глагольных компонентов можно охарактеризовать как неполнозначные. Неполнозначность позиции имеет место всякий раз, когда от заполнения позиции требуется размытая, общая информация, необходимая больше в категориальном, а не в денотативном смысле, а в контексте или в дискурсе содержится достаточно информации, чтобы сформировалась лакуна на месте соответствующего неполнозначного компонента. Такого рода «динамическая неполнозначность» является, по-видимому, системным явлением в синтаксисе языка. Во всяком случае, ее основа также содержится в когниции, когда от фрагмента картины мира, вербализуемого будущим неполнозначным компонентом, требуется лишь самый общий смысл, когда детализация представляется избыточной. Недостатком применения остальных семантических критериев, принятых в традиционных классификациях, является их опора на «контекст», «знания», что, по сути, выводит их из области семантики в совершенно другие зоны языка — когницию и дискурс. &#.

171;Знания" об объекте, о ситуации, восстанавливаемые из «контекста» — по своей сути представляют собой дискурсивную информацию. Разница же между использованием «знаний» и «контекста» основана лишь на вербализации в дискурсе недостающей в неполной синтаксической структуре информации. В любом случае с точки зрения заполнения опущенного компонента это — знания, но разница заключается в их источнике — почерпнуты они из предшествующего дискурса или из фрагмента знаний человека о мире, актуализированного данной речевой ситуацией. Кстати, в этом контексте не всегда методологически аккуратным является сама «опора на контекст» — источник информации может оказаться в пределах контекста достаточно далеко от взгляда наблюдателя, что заставит его сделать вывод об отсутствии данной информации в контексте, что мы нередко наблюдаем в иллюстрациях различных случаев неполноты предложения. Когнитивный и дискурсивный параметры способны пролить свет на сложные вопросы классификации неполных конструкций. В качестве когнитивного параметра целесообразно использовать критерий вербализации знания, нужного для реконструкции незамещенной позиции. В качестве дискурсивного параметра оптимальным будет избрать критерий зависимости процесса реконструкции незамещенной позиции от дискурсивного окружения. Близким к этим критериям в недавних классификациях был критерий имплицитности, однако в том виде, в котором понятие имплицитности используется для разграничения полных и неполных конструкций, данный критерий не обладает объяснительной силой.

Имплицитность подразумевает репрезентацию невербализованных смыслов в различных видах, и это явление в каждом из своих проявлений свойственно как полным, так и неполным конструкциям языка. Кроме того, сам подход к явлению имплицитности представляется весьма эклектичным: различные ее виды могут рассматриваться и со структурно-семантических, и с функционально-прагматических, и когнитивно-дискурсивных позиций. Представляется, что языковой феномен имплицитности, прежде чем быть использованным в качестве однозначного критерия разграничения синтаксических конструкций, сам нуждается в детальном многостороннем описании.

Введение

когнитивного параметра соотнесенности свербализованной информацией позволяет отграничить две группынеполных конструкций, незамещенная позиция в которых реконструируется с использованием имеющегося в контексте вербального компонента-подсказки или с использованием когнитивных операций получения информации из иных источников: знаний о картине мира данной дискурсивной ситуации, ее составляющих и взаимосвязей в ней, либо логического вывода из имеющейся в распоряжении человека информации, либо знаний, извлеченных из различных претекстов (в т.ч. аллюзивной информации), близко к последней группе источника реконструктивной информации стоят ассоциативные знания, полученные не основе ассоциативного мышления. Здесь возможна и дальнейшая классификацияпостепенивербализации информации-подсказки: представлен ли восполняющий компонент такой же словоформой, что и пропущенный, такой же лексемой, требующей постановки в иную грамматическую форму; синонимичным словом или словосочетанием (втом числе фразеологическим), вербальным компонентом, вызывающи нужную ассоциацию или позволяющим сделать соответствующее умозаключение. Последнее может предполагать и классификацию по характеру когнитивных операций восполнения незамещенной позиции, однако такой аспект находится несколько в стороне от основной линии нашего исследования. Дискурсивный параметр классификации также является чрезвычайно значимым, и он в несколько ином виде также применялся в предшествующих классификациях. Сущность его заключается в обусловленности реконструкции незамещенной позиции с опорой на дискурсивное окружение либо в отсутствии такой обусловленности, когда для такой реконструкции достаточно информации, содержащейся в неполной конструкции. Мы намеренно не используем здесь понятия «контекст», поскольку оно существенно ограничивает классификационные возможности параметра. При анализе когнитивного критерия мы уже отмечали, что при опоре на «внешний» компонент могут встретиться различные степени его вербализации, не все из которых можно причислить к контекстуальным. При этом механизм реконструкции восполняемого компонента остается неизменным, вне зависимости от способа репрезентации «подсказки». Следовательно, использование «контекстуального» критерия искусственно ограничивает область анализа, выводя за его рамки ряд безусловно неполных синтаксических конструкций.

Принципиальное основание, тем не менее, остается неизменным — используются ли для замещения опущенного компонента «внешние» или «внутренние» для неполной конструкции элементы. В частности, все «неполные предложения диалогической речи» относятся к дискурсивно-зависимому типу неполных конструкций. Особым критерием является фразеологизированность конструкции, поскольку она выводит нас в область прецедентных языковых феноменов, в которых восполняющая информация «привязана» к синтаксической форме через традицию употребления конструкции. Таким образом, предлагаемая нами классификация строится по принципу бинарного членения и выглядит следующим образом:

Структурно-недетерминированные-структурно-детерминированные неполные конструкции. Дискурсивно-зависимые и дискурсивно-независимые неполные конструкции. Конструкции с неполнозначной незамещенной позицией — конструкции с полнозначной незамещенной позицией. Неполные конструкции, соотнесенные с вербализованной информацией — неполные конструкции, соотнесенные с невербализованной информацией. Фразеологизированные — нефразеологизированные неполные конструкции, причем фразеологизированные делятся на модельнофразеологизированные и собственно-фразеологизированные.В свете предложенной классификации объяснительную силу приобретает основной критерий синтаксической неполноты — наличие незамещенной синтаксической позиции, который мы уточним следующим образом: наличие или возникновение незамещенной синтаксическойпозиции. Также обретает релевантность семантический критерий-случаисемантической неполноты традиционно считались спорными и не вполне относящимися к предмету исследования. С учетом когнитивнодискурсивных параметров неполноты можно предложить второй основной критерий выделения неполных конструкций: обязательностькогнитивно-дискурсивного восполнения незамещенной синтаксическойпозиции. Этот критерий выступает ограничительным: так, в определенно личных предложениях имеется незамещенная синтаксическая позиция, однако ее восполнение необязательно, поскольку вся семантика личного местоимения реализована глаголом. В номинативных предложениях типа Тишина семантика экзистенции и синтаксическое настоящее время такжеделают необязательной реконструкцию глагола. В предложениях типа Мойдядя — учитель и Курить — здоровью вредить также не наблюдаетсянеполноты из-за необязательности реконструкции связочного компонента сказуемого. Однако в конструкциях с десемантизированным компонентом типа Мой дядя-самых честных правил компонент человек нуждается в обязательной реконструкции, однако эта реконструкция происходит на когнитивно-семантическом уровне, «не доходя» до вербализации компонента. Для языкового грамматического сознания достаточно осознания основной семантики опущенного компонента — «какое-нибудь существительное, подобное слову человек». Таким образом, определение неполной синтаксической конструкции может быть сформулировано следующим образом: неполной являетсясинтаксическаяконструкцияснезамещеннойсинтаксическойпозицией, обязательной для реконструкции на основе внутренней, содержащейся в ней, или внешней дискурсивной информации.

Традиционновыделяемыеслучаинеполноты-неполно ситуативные и неполно-контекстуальные предложения по нашей классификации могут быть представлены как структурнодетерминированным, так и структурно-недетерминированным типом, а эллиптические — только структурно-детерминированным типом. Кроме того, в предлагаемой классификации находят свое место и предложения, традиционно считавшиеся спорными на шкале синтаксической неполноты.

1.3. Избыточные синтаксические конструкции.

Интерес к изучению речевой деятельности человека, его речевого поведения, к закономерностям использования языка вызван характерным для лингвистики конца ХХ начала ХХI веков вниманием к сложному процессу взаимодействия языка и человека как представителя определенного социума и как индивидуума, личности. Поворот современной лингвистики к изучению языка в действии, в реальном функционировании выдвинул коммуникативный подход к языку на первый план. Такой подход к единицам языковой системы в целом позволяет включить их в речевую деятельность человека, т. е. связывает с предметным миром и когнитивной деятельностью, а также с условиями общения в конкретной речевой среде. Речевое общение — компонент теории речевой коммуникации.

Существует множество определений понятия «коммуникация».Известному американскому исследователю теории коммуникации Фрэнку Дэнсу удалось насчитать 96 дефиниций. Во всех определениях отмечается происхождение слова «коммуникация» от латинского слова communicо, а также подчеркивается социальная природа языка как знаковой системы и основного средства общения в человеческом коллективе, служащего целям передачи информации и установления взаимопонимания в трудовой и социальной деятельности. На основании уже известных данных схема коммуникации в обобщенном виде выглядит следующим образом: Рисунок 1. Передача сообщения."У говорящего (кодирующего) появляется некоторое сообщение-1. С помощью органов речи (передатчика) говорящий кодирует это сообщение, преобразует его с сигнал. Сигнал (колебания воздуха) передается по каналу связи.

Он достигает органов слуха (приемника) слушающего (декодирующего). Происходит декодирование, т. е. преобразование сигнала в сообщение-2. Чтобы коммуникация состоялась, и кодирование, и декодирование должны проводиться на основе единого кода (языка). И «шум» тоже возникает при коммуникации, поэтому люди часто недопонимают друг друга или даже вообще не понимают". Такой чисто технический подход к коммуникации связан с тем, что начало 50-х годов ХХ века — знаменательный этап в истории научно-технического прогресса, когда начинает активно развиваться кибернетика, публикуются работы Н. Винера, У. Эшби и других столпов кибернетики. Подход к коммуникации с точки зрения теории информации приводит к важному выводу: «любой канал связи имеет определенную пропускную способность, и пропускать больше, чем-то количество информации, на которое он рассчитан, он не может».Именно поэтому важно повышать эффективность использования канала связи, то есть того количества информации, которое передается по каналу связи за единицу времени. Чем больше эффективность, тем лучше используется канал связи, тем меньше затрачивается времени и сил на передачу сообщения. Поэтому люди стремятся к тому, чтобы их сообщения были как можно более краткими, компактными. Эта закономерность в лингвистике называется принципом экономии.

Однако в процессе коммуникации важен не только принцип экономии, эффективности канала связи. Как отмечает Л. В. Сахарный, из-за разного рода помех сообщение-2 не всегда соответствует сообщению-1. Говорящий входит в контакт со слушающим для того, чтобы слушающий адекватно воспринял то, что ему хочет сказать говорящий, а вовсе не для того, чтобы проговорить какой-то текст. Степень соответствия сообщения-2 сообщению-1 в теории информации принято называть надежностью. С этой целью говорящий стремится передавать сообщение медленнее, повторять его, увеличивать его размеры и т. д. Возникает следующая пропорция: «чем выше эффективность, тем ниже надежность, и наоборот, чем выше надежность, тем ниже эффективность». Взаимодействие факторов эффективности и надежности, то есть экономии и избыточности, имеет универсальный смысл для речевой деятельности. Их единство и постоянная борьба определяет многое в реальных процессах речевой деятельности, в реальном устройстве языка.

Как известно, речевой акт предполагает говорящего и слушающего. В процессе разговора говорящий преследует какие-то цели, имеет определенные намерения, мотивы. Но подлинные намерения говорящего иногда оказываются нечеткими, и сам он не всегда отдает себе отчет в том, что именно он преследует своим высказыванием. &# 171;Двигаться к цели он может ощупью, плутая, перебирая по пути что-то лишнее… пока не уяснит нужное". Необходимо учитывать и то, что в процессе коммуникации слова партнера должны быть услышаны и поняты так, как это необходимо говорящему. Поэтому он прилагает немало усилий для того, чтобы контролировать понимание, обеспечивать и проверять доступность речи, гарантировать внимание своего собеседника, а это становится возможным благодаря наличию в языке «избыточных средств». Избыточность в «Словаре лингвистических терминов» О. С. Ахмановой определяется как «повторная (многократная) передача одной и той же информации как эксплицитно (плеоназм), так и имплицитно. В последнем случае избыток информации может передаваться либо по традиции, либо для увеличения надежности сообщения».Избыточность информации является неотъемлемым свойством всякого речевого акта. Задача заключается в определении степени этой избыточности.

Полная избыточность — это отсутствие информации. Совершенно справедливым является тот факт, что слишком большая избыточность затрудняет понимание существа сообщения, поскольку оно расплывается в массе ничего не значащих или малозначимых фактов. Слишком малая избыточность затрудняет понимание сообщения из-за перегрузки информацией. Достижение собственно коммуникативных целей часто осуществляется за счет использования конструкций, формально избыточных по своему сегментному составу. Это конструкции с именительным темы, вставочные конструкции, конструкции добавления, конструкции с удвоением.

Языковые элементы, относимые к коммуникативно значимой, коммуникативно оправданной избыточности, распространены и в устной, и в письменной речи и выполняют определенные функции: перцептивную, т. е. гарантируют понимание; контролирующую, контролируют восприятие; эмоционально-экспрессивную, т. е. передают чувства, особую выразительность. Как правило, функцию гарантии понимания выполняют конструкции с именительным темы, конструкции добавления, вставочные конструкции; эмоционально-экспрессивную функцию и функцию контроля восприятия осуществляют конструкции с удвоением. Но следует отметить, что эти функции в известной степени перекрещиваются, а потому налицо большое количество переходных случаев. К конструкции с именительным темы внимание лингвистов приковано еще со времен А. М. Пешковского («Русский синтаксис в научном освещении»), однако по многим вопросам велись и ведутся дискуссии; ибо по-разному учеными определяется синтаксический статус таких конструкций. Существует широкое и узкое понимание этого синтаксического явления, но до сих пор «именительный темы в узком понимании не отграничен четко от именительного темы в широком понимании и от смежных с ним явлений».В работах И. В. Голубевой отражено узкое понимание именительного темы, которое включает в себя модель и десять модификаций конструкций с именительным темы. Широкое понимание именительного темы содержится в книге О. А. Лаптевой «Русский разговорный синтаксис», где представлены модель и четырнадцать модификаций конструкции с именительным темы. Конструкции с именительным темы употребляются как в устной разговорной речи, так и в устной научной речи, где, по данным монографии «Современная русская устная научная речь», они выступают в четырех модификациях. Обращение к конструкциям с именительным темы является результатом желания источника информации донести до получателя информации центры высказывания раздельно, последовательно, тем самым говорящий или пишущий обеспечивает, гарантирует понимание, а следовательно, структурная избыточность конструкций с именительным темы, безусловно, коммуникативно необходима, коммуникативно значима.

Конструкциям с именительным темы свойственна восходяще-нисходящая интонация и излом мелодической кривой на границе синтагм. Степень интенсивной напряженности интонации зависит от коммуникативных функций конструкции. Конструкции добавления используются в процессе коммуникации из-за стремления источника информации вербализировать прежде всего наиболее важное сообщение. О. А. Лаптева отмечает, что в основе этих конструкций «лежит способность устно-разговорного высказывания включать в свой состав элементы, отсутствовавшие в его первоначальных коммуникативных установках из-за стремления словесно оформить в первую очередь наиболее важное сообщение и вводимые в него в ходе его осуществления, преимущественно в заключительную часть».Как известно, одним из основных принципов словопорядка в устной речи является добавление в конце высказывания информативно малозначного члена, отсутствовавшего в первоначальных коммуникативных установках высказывания. Однако в письменной речи, несмотря на ее подготовленность, тоже встречаются конструкции добавления, а это уже свидетельствует об универсальном характере явления.

О. А. Лаптева на материале устной речи взрослых выделяет шесть модификаций конструкций добавления на основании следующих признаков: 1) информативный центр делится на препозитивное местоимение и постпозитивное существительное, 2) существительное информативно избыточно, 3) его расположение преимущественно конечное, 4) пауза отсутствует, интонация пояснения отсутствует, существительное может проговариваться убыстренно, 5) местоимение обычно субстантивировано. Исследователи разговорной речи неоднократно характеризовали наличие в ней особой конструкции — соединений одинаковых форм слова. В лингвистической литературе, в том числе в словарях, термин «удвоение» используется наряду с терминами «геминация», «редупликация». А. А. Потебня писал о повторении (удвоении, утроении) слова как о «средстве синекдохического представления продолжительности действия, интенсивности качества, множества вещей».Эти значения учтены в Академических грамматиках. Характерно, что данный способ оценивается как простейший, элементарный, как одна из языковых универсалий: «Нет ничего более естественного, чем факт распространения удвоения, иными словами, повторения всего или части корневого элемента. Этот процесс обычно используется с самоочевидным символизмом для обозначения таких понятий, как распределение, множественность, повторность, обычность действия, увеличение в объеме, повышенная интенсивность, длительность».Н. Ю. Шведова рассматривает такие конструкции как лексически не ограниченные сочетания слов, относящиеся к одной и той же грамматической категории. В книге «Русское правописание» А. Б. Шапиро относит сочетания типа летал-летал, просил-просил к сложным словам. Отмечая, что такие «сложные слова» «произносятся без паузы между их составными частями и с одним основным ударением», А. Б. Шапиро далее пишет: «некоторые случаи объединения одинаковых слов в сложное слово с целью усиления значения внешне близки к случаям повторения, вносящего значение многократности или длительности».В плане выражения такие конструкции, безусловно, избыточны.

Но в коммуникативном отношении такое употребление не является лишним, потому что таким образом говорящий обращается к личному опыту собеседника, а также пытается контролировать степень понимания слушателем его суждений. Таким образом, языковая система обладает достаточно большим потенциалом избыточных языковых средств, который разнообразно и широко реализуется в речи. Однако остается актуальной мысль, высказанная М. В. Пановым: «Описание тенденций в развитии современного разговорного синтаксиса…- одна из наиболее трудных, но и наиболее важных задач русистики».

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию, книга первая, в кото-рой содержится Риторика… — СПб., 1748.

Греч Н. И. Пространная русская грамматика. — СПб.: Тип.

издателя, 1827. — Т. 1; с. 349. Перевлесский П.

Начертание русского синтаксиса. — М.: Унив. тип., 1847.

— 145 с. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. — М.: УРСС, 2001.

— 360−366 с. Леонтьева Н. Н. Анализ и синтез русских эллиптических предложений // Научно-техническая информация: Всесоюзный институт научной и технической информации АН СССР. — М., 1965. — № XI. — С.

38−45.Сахарный Л. В. Введение в психолингвистику: Курс лекций. — Л., 1989, с. 18−19.Девкин В. Д. Немецкая разговорная речь: Синтаксис и лексика. — М., 1979, с. 31. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. — М., 1966, с. 167. Голубева И. В. Функционально-семантическое поле именительного темы и смежных с ним явлений в устной речи: Дис. … канд. филол. наук.&# 160;— Таганрог, 1996, с. 9. Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис. — М., 1976, с. 264. Потебня А. А. Мысль и язык. — Киев, 1993, с.

141.Сепир Э. Язык. — М. — Л., 1934, с. 59. Шапиро А. Б. Русское правописание. — М., 1951, с. 122. Панов М. В. О развитии русского языка в советском обществе // ВЯ. — 1962. №&# 160;3, с. 8.