Реальность вымысла и вымысел реальности

Л. Н. Толстому предстояло обработать в романе огромный свод исторических сочинений и мемуаров. Он не преувеличивал, когда писал: «Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг». При изображении исторических лиц и событий Толстой использовал главным образом работы русских и французских авторов (историков и мемуаристов), материалы государственных архивов, беседы с непосредственными участниками описываемых событий, журналы тех лет и т. п. Причем и в этом случае знакомство с многими из источников уходило в далекую предысторию возникновения замысла «Войны и мира», например, чтение исторических сочинений об эпохе 1812 г. В «Набеге» (1852) капитан Хлопов, отговаривая героя-повествователя от рискованного похода, замечает: «И чего вы не видали там?.. Хочется вам узнать, какие сражения бывают? Прочтите Михайловского-Данилевского „Описание войны“ — прекрасная книга: там все подробно описано — и где какой корпус стоял, и как сражения происходят». «Напротив, это-то меня и не занимает» , — отвечает собеседник.

Помимо искажений действительных характеров и событий, что часто случается в исторической литературе, перед писателем возникала еще одна трудность. История дает факты, задача художника — облечь эти скупые, а порой противоречивые и сбивчивые сведения в живые формы характера человека. «Каждый исторический факт, — записывает Толстой в дневнике 17 декабря 1853 г., — необходимо объяснять человечески» (подчеркнуто Толстым. — Н. Ф.).

Толстой воспроизводит живой облик далеких событий, обдумывает каждое слово, вслушивается в интонацию каждой фразы, стараясь «овладеть ключом к характеру» исторического лица, как он сам говорил. Вот почему, обращаясь к историческим фактам, Толстой никогда не принимает на веру их истолкований. «Художник из своей ли опытности или по письмам, запискам и рассказам выводит свое представление о совершившемся событии» , — говорит он, объясняя причины своих частых расхождений с мнениями историков. То, в чем многие видели подвиги великодушия Наполеона, кажется писателю пошлой рисовкой, там, где другие находят признаки величия, он открывает проявления характера, не лишенного ярко выраженных человеческих слабостей, а вместо разговора о военном гении предпочитает говорить о случайном стечении обстоятельств, отрицая — вопреки всякой логике — какой бы то ни было талант военачальника в Наполеоне.

Точно так же Толстой формирует свое представление о личности Кутузова, отбрасывая плотную пелену вздорных домыслов, искажений, прочных предубеждений, которые окружали имя великого полководца и в мемуарах, и в исторических сочинениях, и в преданиях, ходивших в обществе. Интересно, что в ранних черновиках встречались прямые авторские отрицательные характеристики Кутузова.

" Подлинного" Наполеона, «подлинного» Кутузова или Александра I перед Толстым не было. Автор пользовался тем, что у всех было под рукой, но фигуры исторических лиц и сами исторические события часто получали у него толкование, прямо противоположное тому, какое несут источники, которыми он пользовался во время работы. В статье «Несколько слов по поводу книги „Война и мир“» Толстой пишет: «Для историка, в смысле содействия, оказанного лицом какой-нибудь одной цели, есть герои; для художника, в смысле соответственности этого лица всем сторонам жизни, не может и не должно быть героев, а должны быть люди» .

Известна усиленная правка Толстым гранок «Войны и мира», т. е. момент «последнего чекана», когда текст должен отправиться под типографский станок. П. И. Бартенев, который вел корректуры романа, ужасался тому, как безжалостно Толстой «колупает», казалось бы, окончательно отшлифованный текст.

" То именно, что вам нравится, — парировал его возражения Толстой, — было бы много хуже, ежели бы не было раз по пяти перемарано". Автор стремился, работая над романом, к тому, что считал подлинным художественным совершенством: когда в тексте, как он сам говорил, нельзя изменить ни одного слова, ни даже переставить слова местами, чтобы не искалечить тем самым авторский замысел.

В первый момент это кажется преувеличением. Такая громада многотомного романа, и вдруг единственное слово. Но это действительно так, и что это так подтверждают многочисленные, по преимуществу случайные, ошибки переписчиков, проникавшие в опубликованный текст. Возможность и даже неизбежность таких опечаток объяснил сам Толстой: «Я так знаю все наизусть, что нс вижу ошибок». Например, печаталось, когда речь шла о жестоком временщике Александра I графе Аракчееве: «выдергивавшем» на смотрах усы гренадерам; в автографе же значилось — " выдиравшем" усы гренадерам; или вместо «проявившейся из-за готовых слез улыбки» было — " просиявшей из-за готовых слез улыбки" (Наташа Ростова на первом своем «взрослом» балу), или она же (фрагмент сцены в Мытищах): «…высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкая шея ее тряслась от рыданий и билась о раму»; в автографе же было: «как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму». Ясно, что авторская мысль от таких невольных и, кажется, незначительных вторжений тускнеет, теряет яркую выразительность эмоциональной экспрессии и семантических красок.

Эффект, произведенный романом, был настолько велик, что в 1869 г., когда печатание не было еще завершено, потребовалось его переиздание. Такого успеха не имело ни одно произведение во всей истории отечественной словесности, а спустя некоторое время стало очевидным для всех, что с «Войной и миром» в литературную классику вошел новый художественный гений.