Активные процессы в русской речи начала XXI в. и синонимия

Возможности синонимических замен в конце XX — начале XXI в. существенно расширились в связи с появлением новых номинаций, с актуальной для наших дней установкой участников массовой коммуникации на обновление языка, с максимальной вариативностью речевого ряда, с минимальными ограничениями со стороны стилистической нормы. Ядро лексической системы наиболее стабильно, на периферии же запас лексических единиц «находится в постоянном движении, причем новые прибавляются, а старые исчезают с быстротой необычайной по сравнению с темпами изменения языка в целом» (Чейф, 1975, 125). А. А. Брагина отмечает потенциальную безграничность синонимических рядов в живом функционировании (Брагина, 1974, 48). Их можно рассматривать как гибкие звенья в лексической системе, обеспечивающие широкие возможности речевого варьирования в процессе коммуникации. Синонимические связи, воплощающие творческое отношение к языку говорящего, обнаруживающие параметры языковой ситуации, особенно явно отражают динамические процессы в лексике. Многообразие ситуаций, требующих от участников коммуникации лексического выбора, открытого проявления тех или иных речевых предпочтений, обусловливает активную эксплуатацию синонимических средств в современной речи и значительное обновление синонимических ресурсов, обеспечивающих свободу речевого поведения.

Современное состояние русского языка, сложившееся к началу XXI в., характеризуется интенсивными динамическими процессами, которые определяются тремя основными тенденциями: 1) тенденцией к неологизации; 2) тенденцией к экспрессивности; 3) тенденцией к демократизации, которая обнаруживается в расшатывании и смягчении нормы (Мокиенко, 1998, 38).

Характер динамических процессов в лексике связан прежде всего с существенными изменениями в языке средств массовой информации. В многочисленных газетных и журнальных публикациях носители языка часто впервые сталкиваются с новыми лексическими единицами, и именно СМИ переводят их в число узуальных.

«Поскольку в узусе создаются тексты, в которых складываются условия для возникновения новых оппозиций и позиций нейтрализации различительных признаков, становится более ясной роблематика соотношения языковой и речевой системности. При участии последней появляются неизвестные языковой системе речевые синонимы (выделено нами. — В. Ч.)» (Лаптева, 2000, 105). Окказиональные средства очень часто используются для достижения добавочной экспрессии, связанной с конкретными интенциями автора. При этом главным инструментом включения нестандартных лексических единиц в текст является опора на синонимы. Показательны в этом отношении следующие примеры:

У Нежинского были страшно уродливые ноги, но он был божественен, неповторим, он был персоналите! («Культура», 23.12.1995).

Можно «возродить храм», а точнее—построить новодел. Громко, шумно, рекламно! («СПб ведомости», 12.12.1995).

Антиармейская, почти пацифистская экранизация «Чонкина» Иржи Менцеля («Собеседник», 1996. № 1).

По наблюдению В. К. Харченко, «газетная публикация часто становится местом встречи, первого знакомства широкой общественности с новым, трудным, узкоспециальным словом, а также местом первых оценочных его переосмыслений» (Харченко, 1998, 35).

Современные исследователи в качестве одного из наиболее заметных процессов, протекающих в современной прессе, выделяют процесс вульгаризации языка, в значительной степени связанный с поиском новых экспрессивных средств. При этом отмечается резкое понижение порога приемлемости в использовании маргинальной (находящейся на нижней границе литературной нормы) и нелитературной лексики (вульгаризмов, жаргонизмов, бранных слов).

В современной речи постоянно осуществляется процесс обновления экспрессивных синонимических средств, значительная часть которых носит жаргонный характер. Яркость внутренней формы во многих случаях создает экспрессивность новообразований и обеспечивает им путь в уже существующие синонимические ряды:

гробануть («испортить, сломать»),.

гробануться («потерпеть аварию, погибнуть в результате аварии»),.

отфутболить («отослать в другое место, к другому лицу»),.

вкалывать («интенсивно, напряженно работать»),.

химичить («хитрить, плутовать»),.

дойти («обессилеть, предельно ослабеть»),.

подгрести («подойти, прийти»),.

алкаш («алкоголик, пьяница»),.

бабло, башли, бабки («деньги»),.

бардак («беспорядок, развал»),.

врубиться («вникнуть в суть чего-л.»),.

въехать («понять, осознать»),.

забугорный, закордонный («иностранный, заграничный»),.

замочить («убить»),.

карманный («послушный»),.

кинуть («обмануть, провести»),.

прозрачный («легальный, законный),.

разрулить («поправить, откорректировать»),.

снайперски («метко, точно»),.

бюджетный («экономичный, недорогой»),.

продвинутый («умелый, опытный»),.

никакой («усталый, измученный»),.

зажатый («скованный, подавленный, неуверенный в себе»).

Продвижение элементов с окраин лексической системы к ее центру идет быстрыми темпами. Употребляя просторечие или жаргонизмы, авторы пытаются найти «языковые варианты, которые были бы противопоставлены кодифицированным, кажущимся тусклыми нормам литературного выражения» (Бурвикова, Костомаров, 1998,23). Приведем несколько примеров.

Раздавая недавно в Кремле государственные премии ученым, новый российский президент В. Путин порадовался, что у нас сохраняется «научная среда». Кто ему об этом сказал? Обманули. Или, выражаясь более близким сановному лицу языком, кинули («Литературная газета», 2000. № 19—20).

Пару лет назад Михаил Шемякин заявил мне: как, мол, ненавидят его городские власти — то одну деталь украли памятника первостроителям Петербурга, то другую и наконец сперли четырехсоткилограммовый бронзовый стол (Петербургский журнал «Город», 2004. № 11).

Против него (Де Вульфа) стоял абсолютно здоровый, агрессивный, быстрый и жаждущий славы игрок. Кафельников, по грубому болельщицкому выражению, был никакой. И вдруг стал каким-то («Огонек», 1999. № 14).

Думаю, не ошибусь, сказав, что благодаря этому сериалу произошла невероятная трансформация: слово менты сменило негативный оттенок на благожелательный, а в миллионах людей пробудилась (хотя еще и не окрепла) искренняя любовь к представителям родной силовой структуры, к милиции, которая, на полном серьезе, кого-то бережет («Литературная газета», 2000. № 25).

Авторы «Общей риторики» подчеркивают связь стилистически отмеченной языковой единицы с «работой памяти, относящей языковую единицу к той или к тем более или менее специализированным средам, в которых она обычно „обитает“. Из связей, которые говорящий устанавливает с идентифицированной средой или средами, проистекает особая окраска значимости языковой единицы» (Дюбуа и др., 1986,270). Говорящий, носитель литературного языка, предлагая сниженное слово в качестве синонима слову нейтральному, эксплицирует в метаязыковом комментарии свое отношение к той или иной новой языковой единице. Приведем выразительный пример из произведения Б. Акунина.

• — Работаю, — спокойно ответил Волков. — Если они не бандосы. А если они хотят человека накрячить — я в такой хоккей не играю.
• — Накрячить?
• — Слово такое, новое. Недавно появилось. По-другому сказать: грохнуть, замочить, завалить, закопать…
• — А Шибякин? — прервал Ника жуткий синонимический ряд. — Его-то ведь накрячили тоже ваши «пациенты» (Б. Акунин. Внеклассное чтение).

Заметным источником обогащения синонимических рядов является расширение сферы функционирования терминологической лексики. А. А. Брагина так характеризует это явление: «Выходя из узкопрофессиональной сферы, термин включается в лексическую систему общелитературного языка, возникают ассоциативные, синонимические и другие системные связи. Термин стилистически как бы зажигается. Это определяет качественные изменения словаря, качественные семантические сдвиги и полифункциональность термина» (Брагина, 1986, 56). В связи с расширением сфер использования иноязычной терминологии в синонимические ряды активно включаются слова, ранее функционировавшие лишь в специальной сфере:

реанимировать («восстанавливать, возрождать»), дистанцироваться («отграничиваться, отмежевываться»), динамизировать («делать что-л. активным, динамичным, активизировать»),.

пролонгировать («продлить»), пролонгация («продление»),мониторинг («наблюдение»), аутентичный («истинный, подлинный»),репрезентативный («представительный, показательный»), виртуальный («иллюзорный, умозрительный»), бартер («сделка, обмен вещами, предметами»), импотенция («слабость, бессилие»), контрафактный («незаконный, нелегальный»), апгрейд («усовершенствование, обновление»).

Очевидно, что основная масса синонимов терминологического происхождения относится к заимствованной лексике. Рост количества заимствований и повышение интенсивности их употребления являются одной из самых ярких примет современной речи. Это обусловлено беспрецедентной в новейшей отечественной истории активизацией международных контактов, возросшей значимостью в жизни социума некоторых областей науки и культуры, распространением электронных средств массовой информации и глобальных компьютерных сетей. Многие заимствования последних двух десятилетий стали неотъемлемой частью словарного запаса носителя русского языка и пополнили существующие синонимические ряды. В то же время новые заимствования — объект непрекращающихся общественных дискуссий. Сегодня образовалось немало синонимических пар, отражающих конкуренцию старого и нового, своего и чужого: охранник — секъюрити, свидетельство — сертификат, творчество — креатив, подросток — тинейджер, напористость, энергичность — драйв, блаженство — нирвана, эффектный, яркий, роскошный — гламурный, наставник — гуру. Эта конкуренция часто эксплицируется в тексте:

Заметим: перед наступлением зимы у нас всегда портится настроение. В голове — вата, на сердце — тоска, в кошельке — пусто. Хандра, одним словом. А по-научному — зимняя депрессия, или сезонное аффективное (то есть связанное с настроением) расстройство («Комсомольская правда», 20.11.1999).

Вся прелесть единого государственного экзамена состоит в том, что проверять его будет компьютер, или, как его упорно называют учителя старшего поколения, электронно-вычислительная машина (.Петербургский журнал «Город», 2004. № 16).

Есть ли в России мультипликация? Есть. Это убедительно доказал фестиваль КРОК—95, проплывший на белом пароходе от Киева до Одессы. А с другой стороны — нет, потому что теперь она называется анимацией, от слова anima, то есть душа («Огонек». 1995. № 44).

Н. В. Новикова отмечает, что «чаще всего семантически близкое исконному заимствованное слово получает более точное конкретное значение, чем русский аналог, и в дальнейшем функционирует в заимствующем языке только с этим значением. Обычно это происходит в тех случаях, когда семантику заимствованного слова трудно раскрыть одним словом исконного языка, т. е. в случаях не полной дублетности, а лишь частичной семантической близости. Это относится к таким, например, словам, как имидж — образ, спонсор —учредитель, менталитет — духовность, презентация — показ, представление, брифинг — короткая пресс-конференция» (Культура русской речи и эффективность общения, 1996, 382).

В 20-е годы XX в. С. М. Волконский утверждал: «Влияние иностранного слова несомненно расслабляюще, когда говорящий не сознает под ним корней. Как всякое полузнание, оно хуже незнания, все равно как полуистина есть уже заблуждение» (Волконский 1992, 46—47). Он считал нецелесообразным использование «чужих» слов ориентироваться, анкета, дефект, детальный, симуляция, фиктивный вместо существующих «своих» разобраться, опросный лист, изъян, подробный, притворство, мнимый. Анализ приведенных заимствованных и исконных лексических единиц показывает, сколь изменчивы оценки языковых фактов, а безусловная адаптация русским языком подавляющего большинства из названных С. М. Волконским слов и их отчетливая дифференциация от близких по значению в лексической системе русского языка позволяет делать некоторые прогнозы и по поводу места современных заимствований в русском языке начала XXI в.

В период вхождения нового заимствования в речевой оборот обычны случаи его разъяснения с помощью синонимов, нередки комментарии пишущего (говорящего) по поводу употребительности слова, его статуса в русском языке. В таких случаях наблюдается формирование новых синонимических рядов или расширение уже существующих. Приведем несколько примеров.

Боурн же демонстрирует невиданные возможности этого направления. И про прошлый его спектакль «Пьеса без слов», и про нынешнее «Лебединое озеро» можно сказать попросту: супер, это самый что ни на есть хай класс, где все совершенно — режиссура, исполнение, декорации и музыка {"Итоги", 2007. № 23).

Секьюрити Садовникова «охранял» шефа как-то прямо посреди зала, очень нарочито, — смотрите, мол, вот какой это большой человек, у него есть даже собственный охранник! (Т. Устинова. Пять шагов по облакам).

Зазывалы. Теперь это называется промоутеры. Промоутеры — люди, занимающиеся рекламой некоего товара. Основной контингент — девушки студенческого возраста, имеющие приятную внешность, энергичные, коммуникабельные, способные с приветливым видом разговаривать с незнакомыми людьми («Алфавит», 2002. № 25).

Наличие развитой синонимии является очень важным качеством литературного языка, дающим возможность (при развитом языковом вкусе и коммуникативной компетенции) выразить многообразные оттенки смысла, необходимые в конкретной коммуникативной ситуации. «Еще в Пражском лингвистическом кружке сложилось представление о литературном языке как об особой форме национального языка, способной различать максимальное количество смысловых и стилистических нюансов. Это свойство литературного языка Вилем Матезиус назвал отшлифованностью. Это означает, что язык может быть грубым, когда, скажем, как в слове прикольно, тонут различия между оттенками значения (занимательно, занятно, смешно, удивительно, диковинно), и тонким, чувствительным, отшлифованным, когда для выражения каждого оттенка смысла существует свой синоним.

Ясно, что наличие литературного, т. е. гибкого и чуткого к смысловой и стилистической нюансировке, языка — всеобщее благо, подобное природным богатствам. Ясно, что это благо существует благодаря закрепившимся, кодифицированным нормам. «Поплывут» нормы — «поплывет» и нюансировка. Если все равно, какназвать лицо человека — физиономией или мордой, эти слова перестанут различать соответствующие коннотации" (Хазагерова, Хазагеров, 2006, 181).

В период бурных языковых перемен рефлексия над языком приобретает особое значение, а метаязыковая функция синонимов становится важным инструментом осмысления инноваций различного типа. Объектом авторских рассуждений и комментариев в современной публицистике чаще всего становятся заимствования, субстандартная лексика, окказиональные номинации. Современная речевая ситуация вывела на первый план метаязыковую функцию синонимов как функцию, дающую возможность коммуникативно оправданного включения в текст новых лексических единиц, которые являются социально престижными в их соотнесении с наиболее устойчивыми, частотными, привычными для носителя языка синонимами.

Коммуникативно оправданное использование синонимов является одним из условий толерантного речевого поведения. «Коммуникативная толерантность — это использование вариантных средств языка в зависимости от коммуникативных целей, которые преследует говорящий в тех или иных условиях общения, например, в юридическом документе — постановлении, законе, договоре — вряд ли кто отважится употребить жаргонные слова тусовка или беспредел, просторечные обрыдло (надоело) или (всего) навалом, но в непринужденном общении и носители литературного языка иногда прибегают к этим жаргонизмам. Более того, некоторые жаргонизмы и элементы современного просторечия далеко не редкость в публичной речи, в частности в средствах массовой информации. И хотя раздаются голоса о недопустимости подобного „мусора“ в речи, рассчитанной на массового читателя и слушателя, в целом общество относится к этим процессам достаточно терпимо» (Крысин, 2006, 179). Сопоставляя синонимические ресурсы, связанные с лексическим воплощением одного фрагмента действительности, Л. В. Зубова подчеркивает неразрывную связь актуализируемой говорящим лексической парадигмы и его картины мира: «Любопытно, как разрастание синонимического ряда слов, обозначающих высшую похвалу, отражает переориентацию человека с одних эталонных ценностей на другие: божественно, прелестно, очаровательно, волшебно, чудесно, великолепно, прекрасно, превосходно, здорово, ценно, железно, законно, мирово, шикарно, отлично, потрясающе, не слабо, хиппово, попсово, отпадно, клево, классно, обалденно, кайфово, прикольно… Язык оказывается способным беспощадно показать состояние сознания некультурного и нравственно убогого человека» (Зубова, 2006, 186).

Метаязыковая функция синонимов очень важна при обновлении синонимических ресурсов, актуализации периферийных пластов лексики. В столкновении новых или малоупотребительных лексических единиц (заимствования, жаргонизмы, элементы терминосистем) с их более привычными синонимами, как правило, рождается не только определенный стилистический эффект, но и происходит очевидное приращение смысла. Текстовая мотивация осознанного лексического выбора — важный показатель осознанности речевых предпочтений, самоидентификации языковой личности.

Оценивая процессы, происходящие в современной речи, следует признать справедливость слов Ю. В. Воротникова: «Имманентные законы развития языка подобны законам природы: они не зависят от воли человека. Но есть в языке и другие сферы, вполне человеком контролируемые и регулируемые. Именно такова сфера культуры речи, нашего осознанного выбора в той или иной ситуации того или иного слова, той или иной стилистической фигуры, того или иного стиля общения» (Воротников, 2003, 160). Важным инструментом осуществления этого осознанного выбора являются синонимы.