Из истории языкознания

Языкознание как наука о языке зародилось в глубокой древности, предположительно на Древнем Востоке, в Индии, Китае, Египте. Сознательное изучение языка началось с изобретения письменности и появления особых языков, отличных от разговорных.

Первоначально наука о языке развивалась в рамках частного языкознания, что было вызвано необходимостью обучения письменному языку, т. е. прежде всего из потребностей практики. Первым теоретическим опытом описания языка была грамматика санскрита индийского ученого Панини (V—IV вв. до н.э.), которая называлась «Восьмикнижие». В ней устанавливались нормы санскрита, единого литературного языка Древней Индии, и давалось точное описание языка священных текстов (Вед). Это было наиболее полное, хотя и предельно сжатое (чаще всего в виде таблиц), описание орфографии, фонетики, морфологии, морфонологии, словообразования и элементов синтаксиса санскрита. Грамматику Панини можно назвать первой порождающей грамматикой, так как она в известном смысле учила порождению речи. Давая в качестве исходного материала список в 43 слога, ученый излагал систему правил, позволяющих строить из этих слогов слова, из слов — предложения (высказывания). Грамматика Панини до сих пор считается одним из самых строгих и полных описаний санскрита. Она обеспечивала сохранение ритуального языка в его традиционной форме, учила образовывать формы слова от других слов, способствовала достижению ясности и краткости описания. Сочинение Панини оказало существенное влияние на развитие языкознания в Китае, Тибете, Японии (в китайском языкознании долгое время основным направлением была фонетика), а позднее, когда европейская наука познакомилась с санскритом, — и на всю европейскую лингвистику, особенно на сравнительноисторическое языкознание.

Прикладной характер древнего языкознания проявился и в интересе к толкованию значений слов. Первый толковый словарь «Эр я» («Приближение к правильному»), над которым работало несколько поколений ученых, появился в Китае (III—II вв. до н.э.). В этом словаре давалось систематизированное толкование слов, встречающихся в памятниках древней письменности. В Китае же в начале нашей эры появился и первый диалектный словарь Фанъянь («Местные речения»).

Европейская лингвистическая, а точнее грамматическая, традиция зародилась в Древней Греции. Уже в IV в. до н.э. Платон, описывая грамматику греческого языка, вводит термин techne grammatike (буквально ‘искусство письма'), определяющий основные разделы современной лингвистики (отсюда происходит и термин «грамматика»). И сегодня европейская грамматическая наука активно использует греческую и латинскую терминологию.

Грамматическое и лексикографическое направление частного языкознания было ведущим в науке о языке в античной языковедческой традиции, в средневековой Европе и особенно на Востоке. Так, в частности, в IV в. в Риме появляется «Грамматическое руководство» Элия Доната, прослужившее учебником латинского языка более тысячи лет. Овладение этой грамматикой как символом премудрости, образцом правильности речи считалось верхом учености, и латынь на долгое время становится самым изучаемым языком.

В VIII в. арабский филолог Сибавейхи создает первую дошедшую до нас классическую грамматику арабского языка, который для мусульманского мира был своеобразной «латынью». В этом обширном труде (он назывался «Аль-Китаб», т. е. «Книга») ученый излагал учение о частях речи, о словоизменении имени и глагола, об их словообразовании, описывал те фонетические изменения, которые происходят в процессе образования грамматических форм, говорил об особенностях артикуляции тех или иных звуков, их позиционных вариантах.

На Востоке же к X в. формируется понятийный аппарат и терминология лексикологии, которая выделяется в самостоятельную научную дисциплину. Об этом свидетельствуют работы арабского ученого Ибн Фариса («Книга о лексических нормах», «Краткий очерк о лексике»), в которых впервые поднимается вопрос об объеме словарного состава арабского языка, дается классификация его лексики с точки зрения ее происхождения и употребления, разрабатывается теория слова (проблема многозначности слова, прямого и переносного значений, омонимии и синонимии).

Арабское языкознание оказало влияние на становление еврейского языкознания, развитие которого также шло в основном в двух направлениях — грамматическом и лексикографическом. Первая грамматика древнееврейского языка появляется в начале X в. Автор ее Саадия Гаон. Однако собственно научное изучение древнееврейского языка начинается с работ Давида Хайюджа, который в двух «Книгах о глаголах» выделил основные категории морфологии глагола и впервые ввел понятие корневой морфемы. Это понятие прочно утвердилось в еврейском языкознании, о чем свидетельствует фундаментальный словарь корневых морфем Самуила Нагида (XI в.) «Книга, избавляющая от нужды обращаться к другим книгам», куда вошли все слова и словоформы, встречающиеся в Ветхом Завете. На рубеже XII—XIII вв. появляются грамматики древнееврейского языка братьев Кимхидов, ставшие на долгое время классическими учебниками древнееврейского и арамейского языков во многих христианских университетах Западной Европы.

Грамматическое и лексикографическое направления частного языкознания, развивая и углубляя свой научный аппарат, становятся ведущими в науке о развитии и функционировании отдельных языков. Однако собственно теоретическое изучение языка, становление особой научной дисциплины — языкознания — происходит в рамках общего языкознания.

Философское осмысление языка, изучение его как средства познания мира начинается в Древней Греции, где постижение законов языка происходило в рамках философии и логики. Именно философия стала колыбелью науки о языке. Лингвистический интерес античных философов был сосредоточен на таких сложнейших проблемах, как происхождение языка, язык и мышление, соотношение слова, вещи и мысли и т. д. Язык рассматривался как средство формирования и выражения мысли. Разум и речь понимались как единый logos. Поэтому учение о слове (логосе) явилось основой древнегреческого языкознания. Слово в понимании древнегреческих ученых формировало социальный и сакральный опыт человека, давало ему возможность постигать и объяснять окружающий мир. Слово заставляло задуматься над тем, как происходит называние того или иного предмета внешнего мира. Оно требовало к себе внимательного отношения, ибо считалось, что неправильное образование или употребление слов может нарушить гармонию в обществе.

Так родилась теория именования, которая развивалась в двух направлениях. Одни ученые (например, Гераклит ок. 540—480 гг. до н.э.) утверждали, что наименование предметов определяется самой их природой (теория physei «фюзей», т. е. ‘но природе'), и в каждом имени отражается сущность обозначаемой вещи, поэтому, изучая слова, можно понять истинную сущность предмета. В соответствии с этой теорией каждое слово либо воспроизводит звуки, издаваемые самим предметом, либо передает те впечатления и ощущение, которые он вызывает в человеке (мед, например, гак сладок на вкус, что и слово mel ‘мед' мягко воздействует на слух человека). Другие же ученые (например, Демокрит ок. 460—370 гг. до н.э.) считали, что называние происходит по установлению условного соглашения людей, т. е. по обычаю, без какой-либо связи с природной сущностью самих предметов (теория thesei «тезей», т. е. ‘по положению'), так как в мире природы есть немало предметов и явлений, которые имеют несколько наименований (явление синонимии) или вообще не имеют своих названий, поскольку ни один предмет сам по себе в наименовании не нуждается и может существовать в природе и без имени. Имена же нужны только человеку для выражения мысли о предмете, а потому они устанавливаются людьми по условному соглашению. Кроме того, одно и то же имя может относиться к разным предметам (явление омонимии), что совершенно непонятно, если связь имени и предмета природная.

Это противостояние двух направлений античного языкознания получило отражение в сочинении-диалоге Платона (ок. 427—347 гг. до н.э.) «Кратил». Кратил, отстаивающий теорию physei, полагает, что все, что существует в природе, имеет свое, «правильное имя, врожденное от природы». Его оппонент Гермоген защищает теорию thesei и считает, что ни одно имя не является врожденным от природы, но устанавливается людьми по их законам и обычаям. Против этих двух точек зрения в диалоге выступает Сократ, который говорит, что связь между предметом и его именем сначала не была случайной, однако со временем она утратилась в языковом сознании носителей языка, и связь слова с предметом была закреплена общественной традицией, обычаем.

Античная теория именования видела в слове упорядочивающее мир разумное начало, помогающее человеку в сложном процессе постижения мира. Согласно этому учению из слов складываются предложения, поэтому слово рассматривается и как часть речи, и как член предложения. Наиболее ярким представителем античной грамматической традиции является Аристотель (384—322 гг. до н.э.). В своих сочинениях («Категории», «Поэтика», «Об истолковании» и др.) он изложил логико-грамматическую концепцию языка, для которой было характерно нерасчлененное восприятие синтаксических и формально-морфологических характеристик единиц языка. Аристотель был одним из первых античных философов, кто развил учение о частях речи (и выделил имя и глагол как слова, выражающие субъект и предикат суждения) и синтаксисе простого предложения. Дальнейшая разработка этих проблем велась учеными Древней Стой, крупнейшего философского и лингвистического центра Греции (так называемыми стоиками)^[1], которые усовершенствовали аристотелевскую классификацию частей речи и заложили основы теории семантического синтаксиса, активно развивающейся в настоящее время.

Своей вершины философское изучение языка достигает в XVI—XVII вв., когда остро осознается потребность в средстве межнационального и научнокультурного общения. Развитие языкознания в этот период проходит под знаменем создания так называемой грамматики философского языка, более совершенного, чем любой естественный язык. Рождение этой идеи было продиктовано самим временем, нуждами и трудностями межъязыкового общения и обучения. В трудах западноевропейских ученых Ф. Бэкона (1561 — 1626), Р. Декарта (1596—1650) и В. Лейбница (1646— 1716) обосновывается проект создания единого для всего человечества языка в качестве совершенного средства общения и выражения человеческих знаний. Так, в частности, Ф. Бэкон в своем сочинении «О достоинствах и усовершенствовании наук» выдвинул идею написания своеобразной сравнительной грамматики всех языков мира (или по крайней мере индоевропейских). Это, по его мнению, позволило бы выявить сходства и различия между языками, а впоследствии создать на основе выявленных сходств единый для всего человечества язык, свободный от недостатков естественных языков. Этот язык являлся бы своеобразной «библиотекой» человеческих знаний. По сути дела, речь шла о разработке языка типа эсперанто как совершенного средства общения.

С такой же идеей создания единого философского языка выступил и Р. Декарт. Этот язык, по мнению Р. Декарта, должен обладать определенной суммой понятий, которые позволяли бы путем различных формальных операций получать абсолютное знание, поскольку система человеческих понятий может быть сведена к сравнительно небольшому числу элементарных единиц. Истинность этого знания, по его мнению, гарантировалась философским характером языка. Грамматическая система такого языка должна быть довольно простой: он должен иметь только один способ спряжения, склонения и словообразования, а неполные или неправильные формы словоизменения в нем должны отсутствовать, т. е. и здесь речь шла о конструировании всеобщего искусственного языка.

Сходная идея лежала и в основе концепции В. Лейбница, предложившего проект создания универсального символического языка. Этот язык представлялся ему как «алфавит человеческих мыслей, идей и знаний», ибо к нему может быть сведено все многообразие понятий. В. Лейбниц полагал, что все сложные понятия состоят из простых «атомов смысла» (так же, как все делимые числа являются произведением неделимых), например, «существующее», «индивидуум», «я», «этот», «некоторый», «всякий», «красное», «мыслящее» и т. п. Комбинация этих «атомов смысла» позволит выражать сложнейшие абстрактные материи. Рассуждения поэтому он предлагал заменить вычислениями, используя для этих целей специальный формализованный язык. Первые девять согласных он предлагал обозначить цифрами с 1 по 9 (например, b = 1, с = 2, d = 3 и т. д.), а комбинациями цифр — другие согласные. Гласные же он предлагал передавать десятичными разрядами (например, а = 10, е = 100, i = 1000 и т. д.). Идеи В. Лейбница и сам проект формализованного языка дали толчок развитию символической логике и в дальнейшем оказались полезными в кибернетике (в частности, в конструировании языков машин), а идея создания специального семантического языка (состоящего из «атомов простых смыслов») для описания значения слов стала общим местом многих современных семантических теорий (например, теории семантических примитивов польской исследовательницы А. Вежбицкой).

Логический подход к языку как способ познания его универсальных свойств получил продолжение в рационалистических концепциях языка, лежащих в основе грамматики Пор-Рояль, названной по имени одноименного аббатства. Опираясь на логические формы языка, выявленные Аристотелем (понятие, суждение, сущность и т. д.), авторы «Всеобщей рациональной грамматики» (ученые монахи монастыря Пор-Рояль, последователи Р. Декарта — логик А. Арно (1612—1694) и филолог К. Лансло (1612—1695) доказывали их универсальность для всех языков мира, так как за многообразием языков стоят единые для всех мыслящих существ структуры и логические законы. Грамматика, основанная на категориях логики (поскольку грамматические категории воплощают логические, так как формы языка являются средством воплощения форм мысли), должна быть, по их мнению, универсальной, как универсальна сама логика. Красноречиво и само название этой грамматики: «Всеобщая рациональная грамматика, содержащая основы искусства речи, которые изложены ясным и простым языком; логические основы всего того, что есть общего между всеми языками, и главные различия между ними, а также многочисленные новые замечания, но французскому языку». Привлекая материалы латинского, древнееврейского, греческого, французского, итальянского, испанского, английского, немецкого языков, ученые стремились раскрыть единство грамматики, лежащей в основе грамматического строя каждого из этих языков. Они исследовали природу слов (характер их значений, способы образования, отношения с другими словами), выявили принципы структурной организации этих языков, определили номенклатуру общих грамматических категорий, дав описание каждой из них, установили соотношение категорий языка и логики, представив тем самым научное осмысление естественного языка через многообразие языков мира. Опираясь на законы логики (которые являются едиными для всего человечества), авторы стремились найти и единые, универсальные для всех языков правила их функционирования, которые не зависят ни от времени, ни от пространства. Выявив «рациональные основы, общие для всех языков» (т.е. универсальные инварианты их значений — лексических и грамматических) и «главные различия, которые в них встречаются» (т.е. своеобразие этих языков в организации их грамматической системы), эта грамматика сыграла важную роль в осмыслении общих законов строения языка, положила начало общему языкознанию как специальной научной дисциплине. Осознание факта множественности языков и их бесконечного разнообразия послужило стимулом к разработке приемов сравнения и классификации языков, к формированию основ сравнительно-исторического языкознания. Грамматика реально доказала, что языки можно классифицировать самыми различными способами — и с точки зрения их материального сходства и различия (т.е. сходства и различия в материальном выражении значащих элементов языка), и с точки зрения их семантического сходства и различия. Однако, рассматривая язык как выражение «неизменных логических категорий», авторы этой грамматики абсолютизировали принцип неизменности языка и оставили без внимания принцип языковой эволюции. Вместе с тем идеи универсальной грамматики нашли свое дальнейшее развитие в области лингвистического универсализма и типологии языков, занимающихся изучением языковых универсалий. Именно этим грамматистам-философам принадлежит идея глубинной и поверхностной структуры языка, которая впоследствии ляжет в основу учения структуралистов XX в., разрабатывавших идею порождающей (генеративной) грамматики. Так, в частности, они полагали, что в своей глубинной структуре языки обладают универсальными чертами, которые являются общим достоянием всех людей, хотя на поверхностном уровне тех или иных языков они реализуются по-разному.

В рамках общей теории языка формируется и сравнительно-историческое языкознание, в котором сравнение языков является методом, а исторический подход к языку — главным принципом исследования. Корни его уходят в глубокую древность: первые наблюдения над родством языков, в частности, древнееврейского и арабского, встречаются в еврейском языкознании в сочинении Исаака Баруна «Книга сравнения еврейского языка с арабским» (XII в.). В XVI в. появляется работа французского гуманиста Г. Постеллуса (1510−1581) «О родстве языков», в которой доказывалось происхождение всех языков из древнееврейского. В том же XVI в. голландский ученый И. Скалигер (1540−1609) пишет трактат «Рассуждение о языках европейцев», в котором, проводя сравнение имен Бога в европейских языках, пытается впервые классифицировать языки. Он выделяет четыре большие группы генетически не связанных языков (латинская, греческая, тевтонская (германская), славянская) и семь малых групп языков-матерей, которые формируют албанский, татарский, венгерский, финский, ирландский, бриттский, баскский. Эти выводы, однако, вскоре были опровергнуты литовским ученым М. Литуанусом, который нашел около 100 слов, обнаруживающих сходство литовского языка с латинским.

В становлении сравнительно-исторического языкознания огромное значение имело знакомство европейских ученых с санскритом и обнаружение в нем поразительных лексических и грамматических совпадений со многими европейскими языками. Первые сведения об этом «священном языке браминов» в Европу занес итальянский купец Ф. Сассети, который обнаружил удивительное сходство санскрита с итальянским языком. В своих «Письмах из Индии» он высказывает предположение о родстве санскрита с итальянским и приводит в качестве доказательства следующие примеры: санскр. dva — ит. due] сапскр. tri — ит. tre; санскр. sarpa ‘змея' — ит. serpe. Позднее, уже в XVIII в., английский востоковед У. Джоунз (1746—1794), изучив санскрит и обнаружив ошеломляющее сходство с ним не только в лексике, но и в грамматическом строе европейских языков, приходит к идее о существовании праязыка. «Санскрит, каким бы ни был его возраст, имеет поразительную структуру, — пишет Джоунз. — Он совершеннее греческого, богаче латинского и превосходит оба этих языка по утонченной изысканности… В его глагольных корнях и в грамматических формах обнаруживается отчетливое сходство с этими двумя языками, которое нс могло возникнуть случайно; оно настолько сильно, что ни один языковед при исследовании всех трех языков не может не прийти к выводу, что они произошли из одного источника, который, по-видимому, уже не существует»^[2]. Эта гипотеза поставила сравнительно-историческое языкознание на новую основу. Начинается активный поиск праязыка и «пранарода», истоков и форм жизни единого для всего человечества общества предков. В 1808 г. немецкий ученый Ф. Шлегель (1772—1829) издает свою книгу «О языке и мудрости индийцев», в которой, объясняя родство санскрита с латинским, греческим, персидским и германскими языками, говорит о том, что санскрит является тем источником, из которого возникли все индоевропейские языки. Так постепенно формируются идеи сравнительноисторического языкознания.

Укреплению этих идей во многом способствовали и достижения естественных наук. Используя огромный, накопленный к этому времени материал, естествознание впервые предложило классификации животного и растительного мира, в которых учитывалось все его многообразие. Это не могло не натолкнуть на мысль, что за всеми этими видами и подвидами животных и растений скрывается некое внутреннее единство, некий архетип, из которого объясняется развитие всех засвидетельствованных видов, изменяемость форм которых осмыслялась как причина их многообразия.

Таким образом, сравнительно-историческое языкознание получило поддержку и со стороны естественных наук.

В основе сравнительно-исторического изучения языков лежали следующие принципы:

• 1) каждый язык имеет свои отличительные признаки, выделяющие и противопоставляющие его другим языкам;
• 2) выявить эти признаки можно путем сравнительного изучения языков;
• 3) сравнительный анализ обнаруживает не только различия, но и сходства языков;
• 4) родственные языки формируют языковую семью;
• 5) различия родственных языков — результат их исторических изменений;
• 6) фонетическая система языка изменяется быстрее других языковых систем; фонетические преобразования в рамках одной языковой семьи осуществляются со строгой последовательностью, не знающей исключений.

У истоков сравнительно-исторического языкознания стояли немецкие ученые Ф. Бопп (1791 — 1867), Я. Гримм (1785—1863), датский Р. Раск (1787—1832) и русский А. X. Востоков (1781 — 1864), разработавшие принципы и методы сравнительно-исторического изучения как живых, так и мертвых языков. В работах, созданных ими («Система спряжения в санскрите в сравнении с греческим, латинским, персидским и германскими языками» и «Сравнительная грамматика индогерманских языков» Ф. Бонна, «Исследование происхождения древнесеверного или исландского языка» Р. Раска, четырехтомная «Немецкая грамматика» Я. Гримма, «Рассуждение о славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам» А. X. Востокова), обосновывалась необходимость изучения исторического прошлого языков, доказывалась их изменяемость во времени, устанавливались законы их исторического развития, выдвигались критерии определения языкового родства.

Так, в частности, Ф. Бопп одним из первых отобрал и систематизировал генетически общие корневые элементы индоевропейских языков. В своей работе «Система спряжения…» он попытался реконструировать грамматическую систему того праязыка, распад которого положил начало всем индоевропейским языкам. В зависимости от особенностей структуры корня он различал три класса языков:

• — языки без настоящих корней, т. е. без корней, способных к соединению, а потому и без грамматики (китайский язык);
• — языки с односложными глагольными и местоименными корнями, способными к соединению, а потому имеющие свою грамматику (индоевропейские языки); причем соответствие языков в системе флексий является, по мысли Ф. Боппа, гарантией их родства, так как флексии обычно не заимствуются;
• — языки с двусложными глагольными корнями, состоящими из трех согласных, внутренняя модификация корня позволяет образовывать грамматические формы (семитские языки).

Именно Ф. Бонну наука обязана разработкой методики сравнения форм родственных языков, интерпретацией самого феномена родства языков и созданием первой сравнительно-исторической грамматики индоевропейских языков. Эту исследовательскую работу Ф. Боппа, его поиски индоевропейского праязыка, которые привели к открытию принципов сравнительно-исторического языкознания, А. Мейе, крупнейший компаративист XX в., сравнивал с тем, как Христофор Колумб открыл Америку, пытаясь найти новый путь в Индию.

Не менее ценными для сравнительно-исторического языкознания явились и исследования Р. Раска. По мнению Р. Раска, язык является средством познания происхождения народов и их родственных связей в далекой древности. При этом основным критерием родства языков, с его точки зрения, является грамматическое соответствие как наиболее устойчивое, что касается лексических соответствий, то они, считает Р. Раск, являются в высшей степени ненадежными, так как слова часто переходят из одного языка в другой независимо от характера происхождения этих языков. Грамматический же строй языка является более консервативным. Язык, даже смешиваясь с другим языком, практически никогда не заимствует у него формы спряжения или склонения, а наоборот, скорее сам теряет свои собственные формы (английский язык, например, не воспринял форм склонения и спряжения французского языка или скандинавских, но, наоборот, вследствие их влияния сам утратил многие древние англосаксонские флексии). Отсюда он делает вывод: язык, имеющий богатую формами грамматику, является наиболее древним и близким к первоисточнику. Другим, не менее важным критерием языкового родства, Р. Раск считал наличие у сравниваемых языков ряда закономерных звуковых переходов, примером которых может служить комплекс взаимосвязанных фонетических изменений при образовании смычных согласных в германских языках из соответствующих индоевропейских звуков.

Позднее Я. Гримм назовет это явление законом первого германского передвижения согласных. Сущность этого закона заключается в том, что а) древнеиндийским, древнегреческим и латинским смычным глухим согласным p, t_yk в общегерманском праязыке соответствуют глухие щелевые согласные/, th, h б) древнеиндийским звонким придыхательным согласным bh, dh, gh соответствуют общегерманские звонкие непридыхательные by d, g; в) древнеиндийским, древнегреческим и латинским звонким смычным согласным b, d_t g соответствуют общегерманские глухие смычные согласные р_у t, k. Благодаря открытию этого закона языкознание сделало шаг вперед к превращению в точную науку. В историю языкознания Я. Гримм вошел не только как автор закона первого германского передвижения согласных, но и как создатель первой сравнительно-исторической грамматики германских языков, так как его четырехтомная «Немецкая грамматика» была посвящена реконструкции внутренней истории эволюции германских языков.

Воссозданием истории языков, но уже славянских, занимался и А. X. Востоков. В отличие от Р. Раска, он полагал, что при установлении родства языков следует учитывать и данные лексики. Общность семантики определенных лексических классов слов (таких, например, как названия человека, частей его тела, термины родства, местоимения и числительные, глаголы движения, междометия), существующих в разных языках, свидетельствует о том, что эта лексика относится к самому древнему пласту словарного состава этих языков. И сходство в семантике этих слов является верным доказательством родства языков. А. X. Востоков так же, как и Я. Гримм, полагал, что сравнивать следует не только разные языки, но и разные стадии развития одного языка: именно такое сравнение позволило ему установить звуковое значение особых букв старославянского и древнерусского языков, называемых юсами, — ж и а, обозначавших носовые звуки.

Благодаря работам этих ученых в языкознании сформировался сравнительно-исторический метод изучения языков, который основывался на установлении закономерных звуковых соответствий, выявлении общности в определенных классах лексики, в корнях и особенно во флексиях сравниваемых языков.

Сравнительно-исторический подход к изучению языков способствовал разработке их генеалогических классификаций. Первым лингвистом, предложившим такую классификацию, был немецкий ученый А. Шлейхер (1821−1868). Отвергая возможность существования единого праязыка для всех языков мира, он выдвинул идею исторического родства родственных языков. Языки, происходящие из одного языка-основы, образуют языковой род (или «языковое древо»), который делится на языковые семьи. Эти языковые семьи дифференцируются на языки. Отдельные языки распадаются далее на диалекты, которые с течением времени могут обособляться и превращаться в самостоятельные языки. При этом Шлейхер полностью исключал возможность скрещивания языков и диалектов. Задача лингвиста, — считал он, — заключается в том, чтобы на основе поздних форм существования языка реконструировать формы языка-основы^[3]. Таким языком-основой для многих европейских языков был «общеиндоевропейский праязык», прародина которого, по мнению А. Шлейхера, находилась в Средней Азии. Ближе всего (и территориально, и в языковом отношении) к индоевропейскому языку, согласно А. Шлейхеру, стояли санскрит и авестийский язык. Индоевропейцы, двинувшиеся на юг, положили начало греческому, латинскому и кельтскому языкам. Индоевропейцы, ушедшие с прародины северным путем, дали начало славянским языкам и литовскому. Ушедшие дальше всех на запад предки германцев положили начало германским языкам. Иллюстрируя процесс распада индоевропейского праязыка, он предложил следующую схему родословного древа индоевропейских языков:

На основе теории «родословного древа» А. Шлейхер делает следующие выводы: 1) праязык по своей структуре был более простым, нежели его языки-потомки, отличающиеся сложностью и разнообразием форм; 2) языки, относящиеся к одной и той же ветви родословного древа, ближе друг к другу в языковом отношении, чем к языкам других ветвей; 3) чем восточнее живет индоевропейский народ, тем более древним является его язык, чем западнее — тем больше в языке новообразований и тем меньше у него сохранилось старых индоевропейских форм (примером может служить английский язык, который утратил древние индоевропейские флексии и саму систему склонения). Эти выводы, однако, не выдерживали критики с точки зрения реальных фактов индоевропейских языков: языкипотомки по количеству звуков или грамматических форм часто оказываются более простыми, чем праязык; одинаковые фонетические процессы могли охватывать языки, принадлежащие к разным ветвям родословного древа; даже в санскрите, признанном эталоне древнего языка, имеется немало новообразований; кроме того, индоевропейские языки уже в глубокой древности вступали между собой в контакты, а не были обособлены друг от друга, как пытался доказать А. Шлейхер, отрицая возможность скрещивания языков и диалектов. Процесс расхождения языков — это процесс длительный и постепенный. Географическая близость позволяет сохранять языковые контакты между носителями языков, поэтому разные языки и их диалекты продолжают влиять друг на друга.

Критика теории А. Шлейхера дала толчок дальнейшему осмыслению проблемы языкового родства и появлению новых гипотез происхождения языков. Одной из таких гипотез была «теория волн» ученика А. Шлейхера Иоганна Шмидта (1843—1901). В своей книге «Отношения родства между индоевропейскими языками» он доказывает, что все индоевропейские языки связаны между собой цепью взаимных переходов.

Нс существует ни одного языка, свободного от скрещиваний и влияний. И именно они являются причиной языковых изменений. Шлейхеровской теории последовательного дробления индоевропейского праязыка Шмидт противопоставил теорию постепенных, незаметных переходов между не имеющими четких границ диалектами праязыка, которые он уподоблял «колышущейся ниве». Эти переходы распространяются концентрическими кругами, «волнами». Языковые волны он сравнивал с волнами от брошенного в воду камня, поскольку они становятся все более и более слабыми по мере удаления от центра возникновения новообразований. Однако эта теория также имела свои недостатки. Несмотря на то что взаимовлияние языков, расположенных на смежных территориях, действительно имеет место, волновая теория И. Шмидта оставила без внимания вопрос о диалектном своеобразии языков, входящих в индоевропейскую языковую общность. Сегодня об этом красноречиво говорят карты «Общеславянского лингвистического атласа». Они нередко свидетельствуют о наличии четких границ в распространении того или иного языкового явления. Яркой иллюстрацией существования подобных границ служат ареалы слов, характерных только для одного языка. Иногда они могут покрывать обширные пространства диалектов того или иного языка, но при этом не выходить за их пределы, т. е. идея «колышущейся нивы», лежащая в основе этой теории, здесь явно не работает.

Параллельно со сравнительно-историческими исследованиями продолжает развиваться общее и теоретическое языкознание, происходит формирование новых направлений в изучении языка. Так, в частности, в недрах сравнительно-исторического языкознания зарождается психологическое направление, основателями которого явились немецкие ученые В. фон Гумбольдт (1767—1835), Г. Штейнталь (1823—1899) и российский философ-лингвист А. А. Потебня (1835—1891). В своих работах они пытались выяснить принципы эволюционного развития языка, вопросы соотношения языка и мышления, языка и ментальности народа. Лингвистическая концепция В. Гумбольдта основывалась на антропологическом подходе к языку, в соответствии с которым изучение языка должно вестись в тесной связи с сознанием и мышлением человека, его духовно-практической деятельностью. Язык, по Гумбольдту, живая деятельность человеческого духа, это энергия народа, исходящая из его глубин. В своей работе «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества» он выдвинул идею взаимосвязи языка, мышления и духа народа. Язык является средством развития внутренних сил человека, его чувств и мировоззрения, он посредник в процессе «превращения внешнего мира в мысли людей», так как способствует их самовыражению и взаимопониманию. В трактовке В. Гумбольдта, в языке осуществляются акты интерпретации мира человеком, поэтому разные языки являются различными мировидениями («Слово — это отпечаток не самого предмета, а его чувственного образа в нашей душе»). Каждый язык, обозначая явления и предметы внешнего мира, формирует для говорящего на нем народа собственную картину мира. Таким образом, мысль и язык становятся взаимозависимыми и неотделимыми друг от друга. Слова любого языка организованы как системное целое, за каждым из них стоит весь язык с его семантической и грамматической структурой. Различия между языками связаны не с различиями звуков, а с различиями в интерпретации говорящими мира, в котором они живут, и в понимании этого мира. Отсюда его утверждение: «Язык народа есть его дух, а дух народа есть его язык». Языкознание поэтому должно стремиться к «тщательному исследованию разных путей, какими бесчисленные народы решают всечеловеческую задачу постижения объективной истины путем языков»^[4].

Развивая идеи В. Гумбольдта, представители психологического направления рассматривали язык как феномен психологического состояния и деятельности человека. Язык, по мнению А. А. Потебни, это поток непрерывного словесного творчества, а потому это средство выявления индивидуальной психологии говорящего. Отсюда стремление изучать язык в его реальном употреблении, опираясь прежде всего на социальную психологию, фольклор, мифологию, обычаи народа, находящие свое выражение в различных речевых формах (пословицах, поговорках, загадках).

Осознание слабых сторон психологического направления (и прежде всего излишнего преувеличения роли психологических факторов в языке, сведения сути языка к речи, к выражению индивидуальных состояний души человека) способствовало развитию новых подходов к изучению языка. В 80-х гг. XIX в. оформляется течение младограмматизма, сторонники которого выступили с резкой критикой старшего поколения лингвистов. Именно за эту критику зачинателей нового направления — молодых немецких ученых Ф. Царнке, К. Бругмана, Г. Пауля, А. Лескина, И. Шмидта и др. — назвали младограмматиками, а отстаиваемое ими течение — младограмматическим. Концепция младограмматиков в наиболее полном и последовательном виде изложена в книге Г. Пауля «Принципы истории языка». Младограмматики отказались прежде всего от философской концепции изучения языка, полагая, что языкознание вступило в исторический период развития. Единственно научным принципом лингвистического анализа провозглашался исторический. Разделяя идеи о психологической природе языка, представители этого направления отвергали этнопсихологию как научную фикцию, признавая единственно реальной речь индивида. Отсюда их призыв изучать не абстрактный язык, а речь говорящего человека. Пристальное внимание младограмматиков к фактам речевой деятельности способствовало развитию интереса к народным говорам и диалектной речи. Исследуя физиологию и акустику звуков речи, младограмматики выделили фонетику в особый раздел языкознания. Это в значительной степени помогло осмыслить орфографию древнейших памятников письменности, соотнести написание с реальным звуковым значением. Не отрицая динамику языкового развития, младограмматики сводили его, в сущности, к двум явлениям — к регулярным звуковым изменениям (или фонетическим законам) и к изменениям по аналогии. Фонетические законы развития языка характеризуются, по их мнению, регулярными звуковыми изменениями, которые совершаются со строгой последовательностью, нс знающей исключений. Из этого следует, что системные соответствия между звуками разных языков свидетельствуют об их родстве.

Активный характер речевой деятельности человека приводит к тому, что звуковые изменения могут происходить не только под влиянием фонетических законов, но и по аналогии, которая способствует выравниванию форм языка, перестройке его грамматической системы. Утверждение действия этих законов в эволюции грамматического строя языка способствовало детальной разработке ими вопросов реконструкции морфологии: они уточнили понятие корневой морфемы, доказав, что состав ее в процессе развития языка может меняться, показали роль флексии, особенно в процессе выравнивания основ по аналогии. Скрупулезное изучение фонетики корня и флексии позволило сделать более достоверной лингвистическую реконструкцию праязыка. Благодаря лингвистическим реконструкциям младограмматиков в науке сформировалось четкое представление о звуковом составе и морфологической структуре индоевропейского праязыка. Сравнительно-историческое языкознание поднялось на новую ступень развития.

Однако поверхностный характер историзма младограмматиков, отсутствие серьезных разработок в области теории аналогии, абсолютизация непреложности действия фонетических законов (которые часто вследствие действия противоречивых факторов и нельзя было назвать законом), субъективно-психологическое понимание природы языка, представление о его системе как о море атомарных фактов привели постепенно к кризису младограмматизма.

На смену ему приходит новое направление, а именно, «слова и вещи», связанное с именами австрийских ученых Г. Шухардта (1842—1928) и Р. Мерингера (1859—1931). В 1909 г. они начинают издавать журнал «Слова и вещи» (откуда и название этого течения языкознания). В противовес теории младограмматиков, изучавших прежде всего фонетический уровень языка и рассматривавших язык как самодовлеющий механизм, развивающийся в соответствии с фонетическими законами и законами аналогии, они обращаются к семантической стороне языка и предлагают исследовать язык в его связи с социальными и культурными институтами общества. Они призывают изучать историю слов в контексте истории вещей, ибо слово существует лишь в зависимости от вещи. В этом, по их мнению, проявляется полный параллелизм между историей вещи и истории слова. Однако это направление языкознания замыкалось на проблемах исторической лексикологии и этимологии и оставляло без внимания другие стороны языка.

Историко-генетическая ориентация языкознания постепенно перестала удовлетворять ученых, которые видели в сравнительно-исторических исследованиях пренебрежение к современному состоянию языка. Внимание к истории отдельных языковых явлений или слов без учета их места в системе языка рождало упреки в атомизме лингвистических исследований компаративистов, игнорирующих внутренние связи и отношения между элементами языка. Сравнительно-историческое языкознание упрекали и в том, что оно занималось не столько познанием природы языка, сколько познанием исторических и доисторических социальных условий и контактов между народами, сосредоточив свое внимание на явлениях, находящихся за пределами языка. Между тем языкознание должно заниматься изучением внутренне присущих языку свойств, оно должно искать то постоянное, не связанное с внеязыковой действительностью, что делает язык языком. Осознание ограниченности сравнительно-исторического языкознания привело к радикальному перелому в лингвистике — рождению интереса к структуре языка и появлению нового направления — лингвистического структурализма. В этом проявилось самое яркое отличие языкознания XX в.

У истоков структурализма стоял швейцарский ученый Ф. де Соссюр и российские ученые И. А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. Ф. Фортунатов, Р. О. Якобсон и др. Для структурной лингвистики было характерно стремление разработать такой же строгий подход синхронного описания языка, каким был сравнительно-исторический метод для диахронного описания. Отсюда повышенный интерес к структуре плана выражения, к описанию различных отношений между элементами системы (особенно до 50-х гг. XX в.), позднее — к структуре плана содержания, к динамическим моделям языка. В основе структурализма лежало понимание языка как системы, объединяющей строго согласованное множество разнородных элементов («язык есть система, подчиняющаяся своему собственному порядку», — утверждал Ф. де Соссюр), внимание к изучению связей между этими элементами, четкое разграничение явлений синхронии и диахронии в языке, использование структурного анализа, моделирования, формализации лингвистических процедур. Вес это позволило структуралистам перейти от «атомистического» описания фактов языка к их системному представлению и доказать, что, хотя язык непрерывно развивается, однако на каждом синхронном срезе своей истории он представляет собой целостную систему взаимосвязанных элементов.

Заслуга структуралистов, и в частности Ф. де Соссюра, состояла и в том, что они четко определили фундаментальные основы лингвистических исследований. Они заявили о необходимости разграничения:

• 1) синхронии, при которой язык на данном отрезке времени рассматривается как самодостаточная коммуникативная система, и диахронии, при которой неизбежные изменения, происходящие в языке, рассматриваются с исторической точки зрения;
• 2) понятий язык (longue) и речь (parole): язык отличается от речи как существенное от побочного и случайного, допускающего вариативность, колебания и индивидуальные отклонения;
• 3) двух фундаментальных измерений синхронной лингвистики — синтагматического (в соответствии с последовательностью следуемых друг за другом элементов языка) и парадигматического (в системах противопоставленных элементов).

В рамках лингвистического структурализма сформировались различные школы (пражская, копенгагенская, лондонская, американская), в которых структурное направление развивалось своими путями. Все эти школы, однако, объединяла общая концептуальная платформа, сущность которой можно свести к следующим положениям:

• 1) язык — это система, в которой все единицы связаны между собой разнообразными отношениями;
• 2) язык — это система знаков, соотносящихся с другими символическими системами в рамках общей науки — семиотики;
• 3) при изучении любого естественного языка следует разграничивать понятия «язык» и «речь»;
• 4) в основе языковой системы лежат универсальные синтагматические и парадигматические отношения, которые связывают его единицы на всех языковых уровнях;
• 5) язык может исследоваться с синхронной и диахронической точек зрения, однако при системном описании языка приоритет принадлежит синхронному подходу;
• 6) статика и динамика являются сосуществующими состояниями языка: статика обеспечивает сбалансированность языка как системы, динамика — возможность языковых изменений;
• 7) язык организован по своим внутренним законам, и изучать его нужно с учетом внутриязыковых факторов;
• 8) при исследовании языка необходимо использовать строгие лингвистические методы, сближающие языкознание с естественными науками.

К 70-м гг. XX в. основные понятия и принципы структурной лингвистики как особой системы научных воззрений на язык оказались размытыми, став составной частью общей теории языка. Однако именно структурная лингвистика дала толчок к зарождению нового направления — конструктивизма, основоположником которого явился американский ученый Н. Хомский (в отечественном языкознании идеи Н. Хомского получили развитие в школе С. К. Шаумяна). В основе этого направления лежит идея динамичности языка: язык понимается как динамическая система, обеспечивающая порождение высказываний, поэтому если структуралисты пытались ответить на вопрос, «как устроен язык?», то конструктивисты поставили перед собой задачу ответить на вопрос, «как язык функционирует?». Отсюда их стремление создать такую грамматику, которая способствовала бы порождению предложений на том или ином языке, так как динамические законы построения предложений признавались ими универсальными. В основе этой грамматики лежит представление о том, что все многообразие синтаксических моделей предложений в разных языках может быть сведено к относительно простой системе ядерных типов (например, именная группа подлежащего + глагольная группа сказуемого), которые можно трансформировать с помощью небольшого числа трансформационных правил и получать более сложные предложения. Задача поэтому заключается в том, чтобы выявить все глубинные структурные типы предложений и путем различных операций над их компонентами (например, добавления, перестановки, опущения, замены и т. д.) установить их возможности в порождении разных типов предложения, выявив тем самым соответствия глубинных структур предложения поверхностным. Однако применение этой теории к конкретному языковому материалу обнаружило ее ограниченность в представлении синтаксической и особенно семантической структуры предложения, так как язык оказался значительно богаче и разнообразнее этих моделей.

В современном языкознании прослеживается тенденция к синтезированию различных идей и методов лингвистического анализа, разработанных в философии языка и в исследовательской практике различных лингвистических школ и течений, что оказывает влияние на общий уровень науки о языке, стимулируя ее развитие. Особенно бурно сегодня развивается сравнительно-историческое языкознание, критически освоившее опыт диахронической лингвистики XVIII—XIX вв. Создание таких крупномасштабных научных проектов, как «Этимологический словарь славянских языков» (под ред. О. Н. Трубачева), «Словарь праславянского языка» («Slownik praslowiaiiski») под ред. Ф. Славского, Европейский и Общеславянский лингвистические атласы свидетельствует о расцвете этой области исторического языкознания.

К числу новейших лингвистических направлений можно отнести этнолингвистику, психолингвистику, ареальную лингвистику, когнитивную лингвистику.

Этнолингвистика изучает язык в его отношении к культуре народа, она исследует взаимодействие языковых, этнокультурных и этнопсихологических факторов в функционировании и эволюции языка. С помощью лингвистических методов она описывает «план содержания» культуры, народной психологии, мифологии независимо от способа их формального выражения (слово, обряд, предмет и т. д.). На передний план выдвигаются вопросы, связанные с изучением речевого поведения «этнической личности» в рамках культурной деятельности как отражения этнической языковой картины мира. Предметом этнолингвистики является содержательный и формальный анализ устного народного творчества в рамках материальной и духовной культуры, а также описание языковой картины (а точнее языковой модели) мира того или иного этноса. В рамках этнолингвистики существуют разные течения и направления (немецкое — Э. Кассирер, И. Трир, Л. Вайсгербер, русское — А. А. Потебня, школа Н. И. Толстого, американское — Ф. Боас, Э. Сепир, Б. Уорф), которые различаются не только предметом исследования, но и исходными теоретическими положениями. Если представители немецкой и русской этнолингвистических школ разрабатывают философско-лингвистические идеи Ф. Шлегеля и В. Гумбольдта, то американская школа опирается прежде всего на учение Э. Сепира, выдвинувшего идею детерминации мышления народа структурой языка. Структура языка, — гласит гипотеза Э. Сепира и его ученика Б. Уорфа, — определяет структуру мышления и способ познания внешнего мира, т. е. реальный мир в значительной степени бессознательно строится человеком на основе языковых данных. Поэтому познание и членение мира, по Э. Сепиру, зависит от языка, на котором говорит и мыслит тот или иной народ. «Миры, в которых живут различные общества, — это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками, — пишет Э. Сепир. — Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно гак, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества»^[5]. Язык, таким образом, рассматривается как самодовлеющая сила, творящая мир. Однако антропоцентричность науки конца XX в., и в частности многочисленные работы по семантике, заставляют предположить обратную картину: первичны ментальные представления, которые обусловлены самой действительностью и культурно-историческим опытом народа, а язык лишь их отражает, т. е. стрелки в указанной двойной корреляции должны быть переориентированы.

Вместе с тем нельзя не признать, что в развитии мышления каждого отдельного человека роль языка огромна. Язык (его словарный состав и грамматика) не только хранит информацию о мире (являя собой своеобразную «библиотеку значений»), но и передает ее в виде созданных на нем устных или письменных текстов (являя собой «библиотеку текстов»), оказывая тем самым влияние на формирование и развитие культуры народа.

Психолингвистика изучает процессы речеобразования, а также восприятия речи в их соотнесенности с системой языка. Она разрабатывает модели речевой деятельности человека, его психофизиологической речевой организации в процессе приспособления человека к языку: психологические и лингвистические закономерности образования речи из языковых элементов, а также распознавание ее языковой структуры. Психолингвистика занимается исследованием таких вопросов, как усвоение языка (родного или иностранного) детьми и взрослыми, порождение высказывания говорящим и его восприятие слушающим. Она стремится интерпретировать язык как динамическую систему речевой деятельности человека. Отсюда внимание к таким вопросам, как способы порождения текста (сознательный или бессознательный), этапы порождения речи (мотивационный, смысловой, семантический и языковой), способы восприятия текста, в частности, признаки, позволяющие слушающему опознать языковые единицы. В рамках психолингвистики наиболее заметными являются следующие лингвистические школы: Московская — Институт языкознания и Институт русского языка РЛН, Ленинградская, основателем которой был Л. В. Щерба, Институт лингвистических исследований, группа психолингвистов под руководством Л. Р. Зиндера, и американская — Ч. Осгуд, Дж. Миллер.

На основе психолингвистики родилось новое направление в языкознании когнитивная лингвистика (или когнитология) — наука о знании и познании, о результатах восприятия мира и предметно-познавательной деятельности человека, закрепленных в языке. Объектом изучения когнитивной лингвистики является мыслительная деятельность человека, его разум, мышление и те ментальные процессы, которые с ними соотносятся. Когнитивные процессы связаны с языком, поскольку без языка невозможна интеллектуальная и духовная деятельность человека. Поэтому именно язык оказывается в центре внимания когнитологов. Язык рассматривается как когнитивный механизм, который обеспечивает производство и понимание смыслов в речевой деятельности человека, с его помощью осуществляется передача, прием и обработка информации, знаний, сообщений, получаемых человеком извне. Благодаря языку материализуется структура и динамика мысли. Знания, существующие в том или ином обществе, упорядочиваются и организуются в характерную для данного этнокультурного коллектива языковую картину мира, поскольку именно язык расчленяет их и закрепляет в человеческом сознании, т. е. является средством объективации и интерпретации знаний. Когнитивная лингвистика имеет своей целью изучение переработки человеком информации, приходящей к нему, но разным каналам; понимание и формирование мыслей, изложенных на естественном языке; исследование психических процессов, обслуживающих мыслительные акты; создание моделей компьютерной программы, способной понимать и продуцировать текст. Когнитивная лингвистика стремится понять, как осуществляются процессы восприятия, категоризации, классификации и осмысления мира, как происходит формирование структур знания, картин и моделей мира и каким образом они отражаются в языке, т. е. в конечном итоге она нацелена на выявление системы человеческих знаний, закрепленных в языке, ибо язык рассматривается и как инструмент познания мира, и как механизм выражения и хранения знаний о мире.

Ареальная лингвистика (< лат. area 'площадь, пространство') занимается изучением распространения языковых явлений в пространстве в межъязыковом и междиалектном взаимодействии. Задача ареальной лингвистики — локализовать, охарактеризовать и интерпретировать ареал того или иного языкового явления с целью изучения истории языка, процесса его формирования и развития (сравнивая, например, территорию распространения картографируемых языковых явлений, можно установить, какое из них является более древним, каким образом одно из них пришло на смену другому, т. е. определить архаизмы и инновации). Термин «ареальная лингвистика» был введен итальянским ученым М. Бартоли. Теория ареальной лингвистики разрабатывается на материале различных языков — индоевропейских (Э. А. Макаев), славянских (Р. И. Аванесов, С. Б. Бернштейн, Н. И. Толстой, П. Ивич, Т. И. Вендина), германских (В. М. Жирмунский), романских (М. А. Бородина), тюркских (Н. 3. Гаджиева), балканских (П. Ивич, А. В. Десницкая) и др. Ареальная лингвистика доказала всю сложность языка в территориальном и социальном отношениях. Благодаря ареальным исследованиям стал очевиден тезис И. Шмидта о языке как непрерывном континууме, имеющем свой центр и периферию. Подтвердилось и положение о том, что не существует несмешанных языков, так как диалекты одного языка постоянно взаимодействуют как между собой, так и с литературным языком.

История становления и развития языкознания свидетельствует о том, что различные направления и учения не отменяли одно другое, а взаимно дополняли друг друга, представляя язык как сложнейший феномен, в котором сочетаются материальное и идеальное, психическое и биологическое, общественное и индивидуальное, вечное и изменяющееся. Логика развития научных знаний, появление новых направлений и течений в истории языкознания говорит о том, что сложность исследования языка (при всей его данности в непосредственном наблюдении) определяется не столько его формами, сколько его внутренним устройством.

Современное языкознание, совершенствуя различные методы исследования, продолжает традиции науки о языке, уходящей своими корнями в глубокую древность. Вместе с тем оно является и матрицей будущего. Сформулированная в античном языкознании теория именования, в которой Слово осмыслялось как основа становления мира, в современной науке вновь выдвигается на первый план. Об этом красноречиво свидетельствуют многочисленные работы, посвященные лингвистическому «портретированию» слова. При описании значений слова для достижения всей полноты его семантической характеристики детально исследуется его сочетаемость, коммуникативные и прагматические свойства. Поэтому слово рассматривается в самом широком культурном контексте, с учетом всего спектра ситуаций, во всем многообразии его текстовых употреблений на фоне свода правил того или иного языка (сравните, например, лингвистические портреты таких слов, как истина, правда, свобода, судьба, душа, иметь, знать, говорить, бояться, надеяться, каждый, любой, всякий, мало, много, редко, часто, здесь, сейчас, теперь, разве, неужели, -то, -либо и др., которые стали героями многих научных исследований).

Вместе с тем в современном языкознании наблюдается прорыв в лингвистику текста, предложения, высказывания. Об этом свидетельствует появление таких научных дисциплин, как прагматика, теория речевых актов, лингвистика текста.

Контрольные вопросы

• 1. Что такое языкознание? Когда и где зародилось языкознание?
• 2. Место языкознания в системе гуманитарных и естественных наук? Что изучает общее и частное языкознание?
• 3. Что такое языковой уровень? Какие языковые уровни вы знаете?
• 4. Как развивалось частное языкознание? Какие древние грамматики вы знаете? Что такое лексикографическое направление? Какие самые древние словари вы знаете?
• 5. Как развивалось общее языкознание? Что такое философское направление в языкознании? Что такое логический подход к языку? Какая грамматика является самой яркой иллюстрацией рационалистической концепции языка?
• 6. Каковы основные принципы сравнительно-исторического языкознания?
• 7. Что такое психологическое направление в языкознании?
• 8. Что такое течение младограмматизма?
• 9. В чем сущность лингвистического структурализма?
• 10. Современные лингвистические направления.

Рекомендуемая литература

• 1. Ллефиренко Н. Ф. Методологические проблемы современного языкознания / Н. Ф. Алсфиренко // Современные проблемы науки о языке: учеб, пособие. — М., 2009.
• 2. Алпатов В. М. История лингвистических учений / В. М. Алпатов. — М., 1999.
• 3. Амирова Т. А. Очерки по истории лингвистики / Т. А. Амирова, Б. А. Ольховников, Ю. В. Рождественский. — М., 1975.
• 4. Атлас языков мира. Происхождение и развитие языков во всем мире. — М., 1998.
• 5. Березин Ф. М. История лингвистических учений / Ф. М. Березин. — М., 1984.
• 6. Бурлак С. А. Введение в лингвистическую компаративистику / С. А. Бурлак, С. А. Старостин. — М., 2001.
• 7. Головин Б. Н. Введение в языкознание / Б. Н. Головин. — М., 1983. — Гл. 16.
• 8. Гак В. Г. Языковые преобразования: некоторые аспекты лингвистической науки в конце XX в. / В. Г. Гак. — М., 1998.
• 9. Иванов В. В. Лингвистика третьего тысячелетия: вопросы к будущему / В. В. Иванов. — М., 2004.
• 10. Маслов Ю. С. Введение в языкознание / Ю. С. Маслов. — М., 1998. — Гл. I.
• 11. Реформатский А. А. Введение в языковедение / А. А. Реформатский. — М., 1967. — Гл. I.
• 12. Робинс Р. X. Краткая история языкознания / Р. X. Робинс. — М., 2010.
• 13. Рождественский Ю. В. Лекции по общему языкознанию / Ю. В. Рождественский. — М., 1990. — 4.2.
• 14. Семереньи О.

  Введение

  в сравнительное языкознание / О. Семереньи. — М., 1980.

• 15. Шайкевич А. Я. Введение в лингвистику / А. Я. Шайкевич. — М., 1995.

• [1] Основателем школы считается Зенон из Кигиона на Кипре (ок. 336−264 гг. до н.э.).Не удовлетворенный учениями древнегреческих философских школ (в частности, платоновской Академии), Зенон основал свою собственную школу в «узорчатом портике» (греч.stoa — ‘портик'), от которого она и получила свое название.
• [2] Семереньи О.

  Введение

  в сравнительное языкознание. М., 1980. С. 20.

• [3] Увлеченный задачей реконструкции этого языка, он даже пишет басню на индоевропейском праязыке, которая называлась «Овца и кони»: Gwerei owis kwesyo wlhna ne estckwons espeket oinom ghe gwrum vvoghom (буквально: холм на овца чей шерсть нс существовать кони увидела один тяжелая повозка: «Овца, на которой не было шерсти, заметилана холме несколько коней, один из которых вез тяжелую повозку»); weghontm oinom-kwemegam bhorom oinom-kwe ghmenm oku bherontm (буквально: тащащий один также большойгруз один также человек быстро несущий: «другой тащил большой груз, а третий быстронес седока»); owis nu ekwomos ewewkwet: «Кёг aghnutoi moi ekwons agontm nerm widentei"(буквально: овца сейчас кони сказала: «Сердце болит у меня кони управляемые человеквидеть»: «Овца сказала коням: «Мое сердце разрывается, когда я вижу, что человек управляет лошадьми»»); ek’wos tu ewewk’vont: «Kludhi owei ker ghe aghnutoi nsmei widntmos: ner, potis» (буквально: кони тогда сказали: «Послушай овца сердце болит у нас видя человекхозяин»: «Кони сказали: «Послушай, овца, наши сердца разрываются, когда мы видим, чточеловек, хозяин»»); owiom i wlhnam sebhi gwermom westrom kwrneuti. Neghi owiom wlhna esti (буквально: овечья шерсть он себе теплая одежда делает. И нет из овцы шерсть есть: «шьетиз овечьей шерсти для себя теплую одежду. А шерсти у овцы нет»); tod kekluwos owis agromebhuget (буквально: это услышав овца поле убежала: «Услышав это, овца убежала в поле»).(Атлас языков мира. Происхождение и развитие языков во всем мире. М., 1998. С. 27).
• [4] Гумбольдт фон Б. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества //Гумбольдт фон В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.С. 68−69.
• [5] Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 261.