Функции детской литературы как искусства слова

Литература

для детей обладает своей спецификой — но и подчиняется законам, действующим в словесности вообще. Полифункционалыюсть заложена в самой природе слова, однако разные культурно-исторические эпохи из множества функций выдвигают на первое место то одни, то другие. Особенность нашей эпохи, которую уже называют эпохой XX—XXI вв., состоит в том, что литература как одно из старейших искусств поставлена в чрезвычайно сложные условия выживания такими мощнейшими информационными системами, как телевидение и компьютер с их кажущимися неограниченными возможностями «машинного», механического творчества.

Педагоги, руководители детского чтения в силу своей социальной роли на первое место ставят воспитательную и познавательную функции, которые всегда считались первоосновой всякого учения. «Учение с наслаждением» часто кажется нонсенсом, соединением несоединимого, так как рядом с понятием «учение» по ассоциации возникает слово «труд», а со словом «наслаждение» — «отдых», «праздность». При этом те, кто настаивает на первостепенное™ названных функций, полагают, что педагог, подобным образом определяющий приоритеты, заботится о развитии в детях такого свойства, как трудолюбие. Однако трудолюбие оттого и трудолюбие, что предполагает любовь к труду. Можно ли априори, заведомо, не «попробовав» дело, полюбить его? Полюбить абстрактно, теоретически? Ребенку? Можно очень сильно хотеть научиться тому, что другим уже доступно. И охладеть к этому, потому что ни процесс, ни результат не приносят того удовольствия, которое ожидается. На самом деле «учение с наслаждением» — синоним «учения с увлечением». Современная эпоха заставляет и педагогов произвести рокировку явных и тайных целей.

Зададимся простым вопросом: нравится ли нам, когда нас воспитывают? Настойчиво поучают? Практически таких людей в природе не встречается. Почему же тогда мы, писатели, учителя и вообще руководители детского чтения, ставим во главу угла то, что самим нам как минимум неприятно, а как максимум — вызывает отторжение. Речь не о том, что функции устарели, этого не может быть. Просто мы, обращаясь к чтению с ребенком или подростком, должны хлопотать об условиях психологического комфорта, который обусловлен возрастом, психофизическими данными, степенью социальной подготовленности, наклонностями и др. Книга, конечно, учит и воспитывает, но это происходит не потому, что руководитель чтения декларирует то, чему учит и что воспитывает, — это происходит органично и естественно, без специальных усилий педагога.

Время мнимой перегрузки коммуникационными системами заставляет нас в художественной книге для ребенка открывать собеседника, соавтора, тайновидца человеческих мыслей. Актуализация коммуникативной функции привлечет ребенка к книге, поможет ему лучше понять себя самого, научит выражать свои мысли и чувства (и здесь компьютер — не соперник). Подросток, читающий «Айвенго» Вальтера Скотта, неизменно испытывает удовольствие, потому что находит в книге ответы на вопросы, которые звучат в нем, но в обычной жизни он не может найти на них ответ. Кто-то, читая повести Лидии Чарской или Анатолия Алексина, пройдет психологический тренинг понимания самого себя в сложных семейных обстоятельствах, а вникнув в повесть «Баранкин, будь человеком!» Валерия Медведева, начнет сам себя воспитывать, не надеясь на окружающих и не истязая их своим непослушанием.

Несомненно, при обилии литературы низкого качества воспитание эстетического вкуса, чувства прекрасного, понимания истинного в художественной словесности — задача классической детской литературы. Эстетическая функция обнаруживает свойства литературы как искусства слова. Красота мира, красота и точность слова, запечатлевающего окружающее, особенно же осознание художественной ценности произведения, какой бы стороны жизни оно ни касалось, ценности синкретической, которая сознается и разумом, и сердцем, чувством. Эстетическое, заложенное в произведении, отзывается в читателе, если в нем это эстетическое чувство развито, в противном случае он лишается одной из возможностей духовнодушевного, нравственно-эстетического наслаждения.

Функция гедонистическая (наслаждения, удовольствия) усиливает каждую из названных выше функций. Выделение ее как самостоятельной заставляет и руководителей чтения фиксировать в художественном произведении составляющие, которые позволяют достичь «эвристического» эффекта. Без учета функции наслаждения юный читатель становится подневольным и со временем отвращается от этого занятия. Французкий педагог и писатель Даниэль Пеннак^[1] объясняет сегодняшним родителям, учителям и самим детям, как любить читать. Если мы поставим во главу угла получение читателем наслаждения от чтения (которое не имеет ничего общего с удовлетворением исключительно физиологических инстинктов, к чему часто призывают СМИ) — а оно выражается и в удовольствии от самого процесса чтения и получения ответов на насущные вопросы, и в создании радостного приятия мира, и в пути к самому себе, лучшему, вместе с автором и героями произведения, то сможем решить практически все задачи, независимо от того, что руководителю детского чтения хотелось бы выставить в качестве исключительно определяющего.

В связи с изложенным следовало бы иметь в виду еще одну функцию — риторическую, выделив ее из коммуникативной функции в самостоятельную. Ребенок, читая, учится наслаждаться словом и произведением, он пока что невольно оказывается в роли соавтора, со-писателя. История литературы знает немало примеров, как впечатления от чтения в детстве возбуждали в будущих классиках дар сочинительства. Неслучайно великие педагоги ставили во взаимозависимость процесс обучения грамоте с детским сочинительством. На пути от прочитанного произведения к собственному сочинению проделывается колоссальная невидимая работа.

Подводя итог, заметим, что, как и художественная словесность, не адресованная детям, детская литература выполняет следующие функции:

• — познавательную;
• — воспитательную;
• — коммуникативную;
• — эстетическую;
• — гедонистическую;
• — риторическую.

Освоение содержания литературно-художественного, или научно-популярного, или научно-художественного произведения не происходит одномоментно. Содержание художественного произведения комплексно: в нем есть содержание социально-нравственное, социально-психологическое, возможно, юридическое или философское, оно может затрагивать частные вопросы внутренней жизни личности и общества, взаимоотношения взрослых и детей, учителя и ученика. Однако эти отдельные «содержания» еще не являются содержанием художественным. Об одной и той же жизненной коллизии может рассказать учитель, полицейский, ученик, но эта история не тождественна и не синонимична тому, что написано, например, А. А. Лихановым или В. II. Крапивиным. Прочитать технически не значит понять произведение во всей его многогранности, полифункциональности.

Таким образом, можно выделить четыре основных этапа знакомства с книгой.

• 1. Чтение-восприятие.
• 2. Чтение и воспроизведение, репродуцирование.
• 3. Чтение и продуцирование по образцу.
• 4. Чтение и создание оригинального произведения.

Сочинение, сочинительство — еще один из мотивов для чтения.

Главная цель детской литературы — дать ребенку достойное воспитание и образование, подготовить его к взрослой жизни. К. Д. Ушинский считал, что «самое воспитание, если оно желает счастья человеку, должно воспитывать его не для счастья, а приготовлять к труду жизни»^[2], что ребенок, читая, должен усваивать основные правила взрослой жизни и усмирять свои необузданные желания. А. Шопенгауэр утверждал, что счастливого человека воспитывают ограничения.

Когда речь заходит о воспитании книгой, следует заметить, что при формировании круга чтения мальчиков и девочек должна быть обозначена естественная для них доминанта, разная для тех и других. Речь не идет о создании двух взаимоисключающих списков литературы, но и родители, и воспитатели, и преподаватели литературы должны воспитывать читательский вкус и развивать читательские предпочтения с учетом грядущей «взрослой» жизни. «Для женщин воск, что для мужчины медь: / Нам только в битвах выпадает жребий, / А им дано, гадая, умереть», — афористично заключил когда-то Осип Мандельштам. Мальчики предпочитают приключения, фантастику, исторические повести, художественную баталистику, а девочки — лирические стихи, сказки, мелодраматические истории с хорошим концом. И это естественно.

Литература

призвана воспитывать мужчину сильным и отважным, защитником своих близких и Отечества, а в девочке — мудрую женщину, мать, хранительницу семейного очага.

Полифункциональность детской художественной словесности заставляет скоординировать и цели преподавания этого предмета в педагогическом вузе, а затем спроецировать эти цели на руководство детским и юношеским чтением дома, в дошкольных учреждениях, начальной школе, основной школе и на выпуске, в 10—11-м классах. Кроме того, забвение всех составляющих литературы как искусства слова приводит порой к «изобретению велосипеда», когда по одной из функций, вырванной из целостного комплекса, определяется жанровое начало в художественной литературе для детей.

Детская литература в вузе не только дает представление об истории чрезвычайно важного отдела мировой словесности, адресованной детству (от раннего младенчества до юношества), она призвана дать и представление об эволюции наиболее характерных жанрово-стилевых образований, наметив, таким образом, линейно-концентрический принцип чтения вообще. К одним и тем же произведениям дитя обращается и дошкольником, и школьником, и юношей, но уровень его читательских возможностей вырастает вместе с ним. Так, маленьким он узнает известное произведение Р. Киплинга как увлекательную детскую книжку под названием «Маугли», однако потом еще неоднократно встречается с ней в виде «Книги джунглей» и начинает обращать внимание на такие места в тексте, которые мало что говорили его разуму в детстве, когда он был всецело поглощен удивительными приключениями Маугли. Например, такое:

Он рос вместе с волчатами, хотя они, конечно, стали взрослыми волками гораздо раньше, чем он вышел из младенческих лет, и Отец Волк учил его своему ремеслу и объяснял все, что происходит в джунглях. И потому каждый шорох в траве, каждое дуновение теплого ночного ветерка, каждый крик совы над головой, каждое движение летучей мыши, на лету зацепившейся коготками за ветку дерева, каждый всплеск маленькой рыбки в пруду очень много значили для Маугли. Когда он ничему не учился, он дремал, сидя на солнце, ел и опять засыпал. Когда ему бывало жарко и хотелось освежиться, он плавал в лесных озерах; а когда ему хотелось меду (от Балу он узнал, что мед и орехи так же вкусны, как и сырое мясо), он лез за ним на дерево — Багира показала ему, как это делается. Багира растягивалась на суку и звала:

— Иди сюда, Маленький Брат!

Сначала Маугли цеплялся за сучья, как зверек-ленивец, а потом научился прыгать с ветки на ветку почти так же смело, как серая обезьяна. На Скале Совета, когда собиралась Стая, у него тоже было свое место. Там он заметил, что ни один волк не может выдержать его пристальный взгляд и опускает глаза перед ним, и тогда, забавы ради, он стал пристально смотреть на волков.

Здесь Р. Киплинг делает одно из тех своих наблюдений, по-настоящему заметить и оценить которые должен всегаки взрослый (или уже взрослеющий) читатель, а не малыш, любящий и понимающий событийно-приключенческую сторону его повествования. Дальше некоторое время — опять «повествование для всех»:

Случалось, он вытаскивал своим друзьям занозы из лап — волки очень страдают от колючек и репьев, которые впиваются в их шкуру. По ночам он спускался с холмов на возделанные поля и с любопытством следил за людьми в хижинах, но не чувствовал к ним доверия. Багира показала ему квадратный ящик со спускной дверцей, так искусно спрятанный в чаще, что Маугли сам едва не попал в него, и сказала, что это ловушка. Больше всего он любил уходить с Багирой в темную, жаркую глубину леса, засыпать там на весь день, а ночью глядеть, как охотится Багира. Она убивала направо и налево, когда бывала голодна. Так же поступал и Маугли.

Затем снова следует штрих, символическую глубину которого ребенок еще может не осознать, однако подросток или юноша уже способен задуматься над ним:

Но когда мальчик подрос и стал все понимать, Багира сказала ему, чтобы он не смел трогать домашнюю скотину, потому что за него заплатили выкуп Стае, убив буйвола.

— Все джунгли твои, — говорила Багира. — Ты можешь охотиться за любой дичью, какая тебе по силам, но ради того буйвола, который выкупил тебя, ты не должен трогать никакую скотину, ни молодую, ни старую. Таков Закон Джунглей.

И Маугли повиновался беспрекословно.

Он рос и рос — сильным, каким и должен расти мальчик, который мимоходом учится всему, что нужно знать, даже не думая, что учится, и заботится только о том, чтобы добыть себе еду.

Юноша и взрослый человек именно в подобных местах давно знакомой книги открывают новое, начиная усматривать в интересном еще и мудрое.

Но уже в детстве такой линейно-концентрический подход, неоднократное чтение одного текста позволяют ребенку впервые сделать чрезвычайно важный вывод: художественное слово, как и произведение, — живой организм, растущий, открывающийся чуткому восприятию.

Художественная педагогическая книга — понятие, с одной стороны, в основном синонимичное понятию «детская литература» (трудно представить себе произведение, написанное для ребенка, адресованное ему и лишенное педагогической — воспитательной и образовательной — тенденции), но это понятие и уже понятия «детская литература», и шире, так как педагогическая книга, пусть и художественная, адресована двум субъектам педагогического процесса: и педагогу, и ребенку, обеим сторонам воспитания-обучения, — и во главу угла ставит педагогический смысл художественного целого.

Не отменяя сказанного выше, добавим, что детская литература не может не стремиться пробудить в ребенке жажду открытия огромного мира вовне и, может быть, такого же космоса в себе самом, — более того, она призвана и пробудить чувство родной речи, которая воспринимается не только как нечто, позволяющее удовлетворить самые примитивные, или даже не примитивные, но прагматические потребности, как средство достижения житейского комфорта, но и как Божественный Глагол, путь к душе, слово, обладающее силой, энергией, драгоценное слово, хранящее мудрость предков и открывающее сокрытые в нем самом непостижимые тайны грядущего.

• [1] Пеннак Д. Как роман. М.: Самокат, 2013. (Daniel Pennak. Comme un roman. Paris, 1992.)
• [2] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии.М.: ИД Гранд, 2004. С. 532.