Территориальные разновидности орфоэпической нормы

§ 227. До недавнего времени признавалось существование двух вариантов орфоэпической нормы: московского и петербургского. Но историческая судьба Санкт-Петербурга не благоприятствовала укреплению той произносительной нормы, которая сформировалась там к началу XX в. Перенос столицы государства в Москву, большие потери населения в связи с Великой Отечественной войной и блокадой Ленинграда, значительный приток населения из сельских местностей привели к тому, что в настоящее время образцы старого петербургского произношения, на основе которого сложилось представление о петербургской орфоэпической норме, можно услышать только в фонографических записях уже ушедших из жизни актеров петербургских театров, литераторов, ученых, общественных деятелей — потомственных петербуржцев.

Считается, что особенности петербургского произношения сложились под влиянием двух факторов: во-первых, севернорусского диалектного окружения; во-вторых, значительного влияния письма, проводником которого был бюрократический аппарат и чиновничество. Кроме того, столичная петербургская аристократия, до середины XIX столетия говорившая почти исключительно по-французски, постигала родной язык в основном по книгам и из общения с прислугой.

Петербургская орфоэпическая норма отличалась от московской следующими особенностями:

• 1) гласный, в котором реализовались фонемы неверхнего подъема после мягких согласных, был ближе к [е] и больше отличался от предударного [и], чем в московском произношении того же времени;
• 2) ударные гласные [а] и [е], а также предударное [а] имели более закрытый характер;
• 3) менее мягкая аффриката [ч'];
• 4) [mV] в соответствии с московским [ш':]: w[niV]z/, та{ш'ч']и
• 5) твердые губные на конце слова: се[м], голу[п];
• 6) | р' | в словах типа све р' ху, се| р']п, пер' |вый;
• 7) [ши] в соответствии с московским [ш'н] в таких словах, как изя[шн]ый, в су[ши]ости, хи[шн]ик;
• 8) произношение [ч'то] и [ч'н] в более широком круге слов, чем это было принято в московском произношении;
• 9) мягкой фонеме в петербургском произношении соответствовало твердое произношение [жж]: вожжи, ежжу) и [жд'| ([шт']) в формах слова дождь;
• 10) отсутствие упрощения некоторых групп согласных: произношение вла[стн]ый, пра[злн]ик;
• 11) произношение мягких заднеязычных в соответствии с написанием конечных сочетаний в прилагательных на -гий, -кий, -хий и в глаголах на —гивать, —кивать, -хивать;
• 12) произношение в соответствии с написанием мягкого согласного в возвратном постфиксе -ся, -сь
• 13) произношение в соответствии с написанием безударных окончаний глагольных форм 3-го лица мн. числа типа га[д'ът], слы|шът];
• 14) произношение в соответствии с написанием окончаний им. надежа мн. числа существительных сред, рода типа окн[ъ], пятн[ъ].

Как видим, некоторые пункты этого списка действительно отражают известные диалектологам особенности говоров окружающих Санкт-Петербург территорий (1, 2, 3, 5), другие — указывают на большую, чем это было свойственно московскому говору, близость к написанию (пункты 8, 10—14).

Динамика орфоэпической нормы привела к сближению и даже — можно уже сказать — унификации ее московского и петербургского вариантов. Признаки с 9-го по 14-й перестали быть показателями специфически петербургского произношения, однако включение их в единую «младшую» орфоэпическую норму русского языка произошло не в результате прямого влияния петербургского произношения на московское (к этому не было социально-культурных предпосылок); очевидно, такова была общая тенденция развития орфоэпической нормы. Сохранились только отдельные «приметы» петербургского произношения, которые совершенно недостаточны для того, чтобы можно было говорить об особом варианте орфоэпической нормы. Интересны в связи с этим такие размышления поэта И. Бродского.

Бродский: Человека, там выросшего или, по крайней мере, проведшего гам свою молодость, — его с другими людьми, как мне кажется, трудно спутать. То есть для начала нас трудно спутать, скажем, с москвичами уже хотя бы по той причине, что мы говорим по-русски иначе, да? Мы произносим «что», а не «што». Хотя можем и «што» произнести…

Волков: И не поморщиться…

Бродский: Да, не поморщиться и даже испытать от этого некоторое удовольствие. Но при этом, произнося «што», в подкорке мы помним, что нужно-то сказать «что». Вот такой примерно расклад^[1].

В настоящее время дискуссионной является сама возможность существования территориальных разновидностей орфоэпической нормы. Дело в том, что обширные диалектные территории русского языка обладают фонетическими различиями не только сегментного, но и суперсегментного характера, а также своеобразной артикуляционной базой. Поскольку это — наименее контролируемая сфера речевой деятельности, то и особенности произношения, обусловленные артикуляционной базой либо просодической структурой слова, а также своеобразие интонационного оформления фразы, устойчиво сохраняются в речи даже тех, кому удалось усвоить все сегментные особенности московской орфоэпии.

Различие артикуляционной базы может состоять в более передней или более задней позе артикулирующих органов при речепроизводстве; раствор ротовой полости (опускание нижней челюсти) может быть большим или меньшим — это обусловливает своеобразие звучания гласных, которые идентифицируются, тем не менее, как один звукотип. Так, например, для московского говора характерно произношение очень открытого предударного [а], поэтому одинаково передаваемое в транскрипции слово [стакан] по-разному звучит в Москве и, скажем, в Екатеринбурге или Севастополе. Разница в звучании «одних и тех же» согласных может зависеть от позы языка: например, переднеязычные согласные могут быть зубными либо альвеолярными. Различна и схема редукции гласных в составе слова: резкое выделение просодического ядра слова с сильной редукцией безударных гласных, кроме.

• 1- го предударного, характерно для речи выходцев из центральных, в том числе владимирско-поволжских, территорий и части рязанских говоров; более равномерная схема редукции, когда гласный
• 2- го предударного слога мало отличается от гласного 1-го предударного — для жителей северных областей.

Произносительные различия такого рода называют орфофоническими. Орфофония определяет те реализации звуковых единиц (звукотипов), которые характерны для орфоэпически нормативной речи; в пашем случае — для московского ее варианта. Орфофоническими и интонационными особенностями может характеризоваться орфоэпически правильная речь жителей Вологды и Архангельска, Курска, Екатеринбурга и других крупных областных центров, имеющих свои университеты, научные центры и средства массовой информации. Так, например, для жителей самых разных регионов — таких как Дальний Восток, Урал и Крым — характерна реализация предударного гласного типа [а] в более узком варианте; что-то вроде [гъвър'ат], [зъбъл'ёл].

Тем не менее, для признания того, что региональные варианты орфоэпической нормы существуют на самом деле, необходима уверенность в том, что эти нормы устойчивы и достаточно долго сохраняют свою специфику.

Осознание орфофонических особенностей речи чрезвычайно важно при обучении иностранному языку, артикуляционная база которого может очень существенно отличаться от артикуляционной базы родного языка и обусловливать устойчивость акцента.

По-видимому, именно ощущением другой артикуляционной базы продиктованы следующие строчки О. Э. Мандельштама из «Разговора о Данте»: «Когда я начал учиться итальянскому языку и чуть-чуть познакомился с его фонетикой и просодией, я вдруг понял, что центр тяжести речевой работы переместился: ближе к губам, к наружным устам. Кончик языка внезапно оказался в почете. Звук ринулся к затвору зубов»^[2].

Аванесов, Р. И. Русское литературное произношение. — М" 1984.

Вербицкая, Л. А. Русская орфоэпия. — Л., 1976.

Каленчук, М. Л. Большой орфоэпический словарь русского языка / М. Л. Каленчук, Л. Л. Касаткин, Р. Ф. Касаткина; под ред. Л. Л. Касаткина. — М., 2012.

Орфоэпический словарь русского языка. Произношение. Ударение. Грамматические формы / под ред. Р. И. Аванесова. — М., 1983 и последующие издания.

Русский язык конца XX столетия (1955—1985). — Глава VII. Активные процессы в области ударения. — М., 1996.

Фонетика современного русского литературного языка. Народные говоры. — М., 1968.

• [1] Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 2002. С. 386.
• [2] Мандельштам О. Слово и культура. М" 1987. С. 110.