О сущности эффективности судебных процедур

В различных социологических исследованиях суды, ошибочно именуемые судебной властью, весьма часто упрекают в плохом качестве работы. При этом о результатах их работы судят в основном лишь по количеству логических ошибок, т. е. несоответствию выводов суда требованиям материального и процессуального законодательства, реже нравственным нормам.

Задумаемся, корректно ли рассуждать о качестве работы судов, эффективности судебной власти в отдельно взятом государстве в конкретный период времени, если государство в данный момент его истории неэффективно само по себе, так как и оно, и управляемое им общество поражены системным кризисом? Немаловажное значение в теории управления имеют и вопросы, а что именно следует понимать под эффективностью государства в целом, отдельных ветвей государственной власти в частности?

В таких условиях первостепенное значение приобретает вопрос: в каких понятных для большинства членов общества категориях может быть выражена эффективность правосудия как самостоятельного вида государственной деятельности?

Чтобы правильно на него ответить, вспомним, что и государство, и элементы его механизма — явления сами по себе системные, следовательно, на них в полной мере распространяются правила теории социально-правовых систем. Общеизвестно и то, что «система в процессе функционирования выступает как целостное образование, в котором между ее структурой и функциями существует взаимосвязь и взаимообусловленность». В этой связи нам следует согласиться с Ю. Г. Марковым, который утверждает, что «функция реализуется структурой и объясняется с помощью структуры» .

В данном случае происходит то, что А. А. Богдановым называлось «сложением активностей». При этом давно установлено, что активности элементов социальной системы «складываются», но не арифметически, а системно, под воздействием системообразующих факторов. Особо следует обратить внимание на то, что работа системы представляет собой постоянное воспроизводство функционального эффекта, который сводится к способности системы делать то, что принципиально не может сделать каждый ее отдельный элемент. Функциональный эффект базируется на родственности и различии свойств элементов, на многообразии взаимодействий между ними, их интегрированности.

Иными словами, функциональный эффект системы государственного управления может быть обусловлен как эффективной работой сразу всех элементов системы, так и способностью одних элементов системы компенсировать сравнительно низкую эффективность других.

С одной стороны, государство как система в целом легко может осуществить то, чего не под силу добиться составляющим его элементам. С другой — элементы целого могут быть весьма самостоятельны, а эффективность одних структур легко компенсирует неэффективность или полное отсутствие других.

Сказанное означает, что ни от отдельных судей, ни от отдельных судов, а равно их систем руководство государства, общество не вправе требовать более того, на что отдельные судьи, суды способны в текущий момент времени, как элементы аппарата государственного управления. В то же время общество, его лидеры, а равно отдельные граждане для повседневной оценки результатов судебной деятельности должны владеть определенными критериями эффективности их деятельности.

Очевидно, что в решении задач повышения эффективности судебных систем значительная роль принадлежит правовой науке. Именно она обязана вооружить как «созидателей» судебных систем, так и их руководителей конкретными рекомендациями о рациональных путях организации судебной власти, судебного строительства, методах улучшения всех видов и форм судебной деятельности. Характерной чертой проводимых в данном направлении исследований является то, что в них находит самое широкое применение системный подход к изучению социально-правовых явлений, в результате чего детально анализируются не только соответствующие правовые установления, регламентирующие функционирование судебных систем, работа конкретных правовых образований, но и социально-правовая среда их существования.

При разработке критериев эффективности правосудия для начала важно разобраться в этимологическом и философском значении самого термина «эффективность». Слово это берет свое начало от латинского понятия (эффект, результат), что в переводе на русский язык звучит как «действенность», «результативность». Иными словами, эффективность — не сам эффект, результат действия, а свойство системы. Наличие данного качества в ее характеристиках свидетельствует о способности системы достигать определенной цели. Применительно к суду, как к способу разрешения социальных конфликтов, российские ученые-юристы под «эффективной» традиционно также понимают только ту деятельность системы, которая гарантирует достижение результата, заранее задуманного как цель, решение системой поставленных перед ней задач. Если следовать этой простой логике, то максимальное соответствие достигнутого результата поставленной цели и есть искомое — наивысшая эффективность работы анализируемой системы.

В то же время понятие «эффективность» применительно к судебной деятельности так трактуется далеко не всегда и не всеми. Например, А. М. Ларин под эффективностью судопроизводства понимал не только соотношение цели и результата, но «качество деятельности самой по себе, ее производительный характер». Безусловно, в правосудии важен не только результат, но и способ, каким он был получен. Так, например, признание виновного, полученное под пыткой, вряд ли одинакового положительно будет приветствоваться всеми членами нашего общества.

Всегда ли даже стопроцентное достижение поставленной цели субъектами судебной деятельности свидетельствует об эффективности системы? Как известно, в основе уголовного судопроизводства лежит алгоритм, состоящий, как правило, всего лишь из трех действий, осуществляемых органами государственной власти: во-первых, преступление регистрируется; во-вторых, лицо, его совершившее, выявляется органами предварительного расследования; в-третьих, оно осуждается судом за совершение конкретного преступления к лишению свободы. Возникает вполне закономерный вопрос, достигнуты ли в данном случае цели правосудия?

Даже допустив, что нарушений материального и процессуального права по уголовному делу допущено не было, то исследователь государственной деятельности все равно не вправе утверждать о высокой, тем более 100% эффективности уголовного судопроизводства, как самостоятельного вида государственной деятельности, и достижении целей правосудия. Ответ на вышеперечисленные вопросы положительным может быть только в одном случае: когда уголовное судопроизводство рассматривается как закрытая система, полностью изолированная от общества.

Если в этом ключе и дальше абстрагироваться от реалий жизни, то только в рамках вышеозначенной схемы (осужден за преступление — цель достигнута), нетрудно прийти к весьма распространенному выводу: преступность искоренима, для чего достаточно число осужденных за преступления приблизить к количеству лиц, их совершивших. Наивная, хотя и весьма живучая идейка о значимости неотвратимости наказания в уголовной политике со времен Ч. Беккариа на удивление широко распространена в юридической науке. Лицами, уверенными в скорой победе в борьбе с преступностью, временами она даже вводится число базовых принципов уголовного судопроизводства. Вместе с тем еще в XIX в. известный немецкий криминолог Франц фон Лист совершенно справедливо отмечал, что «уголовный приговор получает свое содержание и значение только через приведение его в исполнение», а вот достижениями в этой сфере деятельности современные общества похвастать пока не в состоянии. По этому поводу В. Н. Кудрявцев совершенно обоснованно указал, что цена изоляции от общества лица, совершившего преступление, неоправданно велика, лишение виновного свободы уже давно не самоцель, с задачей исправления преступника оно никак не связано, да и вообще противоречит современным нравственным представлениям'.

Прежде чем говорить о конкретных критериях эффективности правосудия, следует определиться с содержанием понятия эффективности государственной деятельности в целом. По этому поводу Г. В. Атаманчук пишет, что «нужны объективные критерии, на основании которых можно было бы измерять эффективность государственного управления, высказывать по этому поводу достоверные и обоснованные суждения». Критерий — это признак, на основе которого оценивается факт, определение, классификация, мерило" .

Критерий эффективности — признаки, грани, стороны проявления управления (управленческой системы), посредством анализа которых можно определять уровень и качество управления, его соответствие потребностям и интересам общества. Предлагает Атаманчук также и свою классификацию критериев эффективности. По его мнению, первостепенное значение имеют критерии общей социальной эффективности. Не секрет, что в России нет ясной и четкой уголовной политики. Чтобы убедиться, что это действительно так, достаточно проанализировать изменения, вносившиеся в отечественное уголовное законодательство в последние два десятилетия. За эти годы судами общей юрисдикции Российской Федерации осуждено свыше 20 млн чел., из них к лишению свободы на определенный срок — около 7 млн чел. Данные цифры, с одной стороны, свидетельствуют, что цели, поставленные государством перед органами предварительного расследования, прокуратуры и судами в сфере борьбы с преступностью, в какой-то мере были достигнуты. С другой стороны, нельзя забывать, что значительная часть осужденных до 2000 г. включительно в России амнистировалась. Однако чтобы восстановить социальную справедливость, порожденную официальным правосудием, этого оказалось недостаточно.

В 2002 г. была проведена «тайная» амнистия, которая позволила исключить из числа осужденных в 1996;2002 гг. многих лиц, совершивших хищение чужого имущества на сумму менее пяти минимальных размеров оплаты труда.

Следующий этап демократизации уголовного судопроизводства начался 8 декабря 2003 г. За истекший с того времени период времени судами было скорректировано свыше 4 млн приговоров. Не будет преувеличением констатация, что все это — не что иное, как признание ошибок в организации уголовного судопроизводства на государственном уровне.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что эффективность правосудия напрямую зависит не от количественных показателей судебной деятельности, а от достижения ими социально значимых целей.

Поскольку суды могут стремиться к достижению заведомо ложных целей, то даже стопроцентное их достижение совершенно не влияет на эффективность судебной политики государства в целом. Прежде чем приступить к соотнесению результатов деятельности судебных систем с некогда стоявшими перед ними целями, сначала следует проанализировать разумность и обоснованность постановки конкретных целей перед судами. Немаловажное значение имеет и исследование наличия у судов (судебных систем) реальных возможностей для достижения поставленных перед ним целей. Таким образом, анализ эффективности правосудия следует начинать, как это принято, не с оценки статистических результатов судебной деятельности, а с исследования разумности и обоснованности наделения судов той или иной предметной подсудностью.

Предметная подсудность — категория переменная, ее изменения происходят как в исторической плоскости, так и в географической. Например, суды в США в начале XX в. были способны эффективно разрешать тс виды социальных конфликтов, об отнесении которых к компетенции судов россияне несколько десятилетий назад и не помышляли.

Что же может быть отнесено к критериям эффективности правосудия обшей социальной направленности? Безусловно, в первую очередь, речь идет о способности судов гарантировать соблюдение принципа социальной справедливости при рассмотрении подавляющего большинства разрешаемых ими дел. Например, трудно назвать эффективной работу суда, который на грубейшие нарушения закона при проведении обыска в жилище рядового гражданина закрывает глаза, а ошибки технического характера, допущенные при проведении обыска у влиятельного лица, возводит в ранг грубейших нарушений конституционного закона, что позволяет ему уйти от уголовной ответственности.

Во вторую очередь, есть смысл говорить о способности судов регулярно обеспечить нарастающий позитивный результат в сфере разрешения социальных конфликтов. Народ должен быть уверен: проверено судом — значит законно.

Наконец, в-третьих, об эффективности судопроизводства в определенной мере свидетельствует соотносимости уровней производительности труда в наших судах с мировыми стандартами. Элементарный подсчет рабочего и процессуального времени показывает, что российский вариант превентивного судебного контроля более затратен, чем, например, в ФРГ.

Приступая к рассмотрению вопроса об эффективности определенного вида судебной деятельности, отмстим, что в понятие входят следующие элементы: 1) задачи правосудия; 2) деятельность судов по их достижению; 3) результаты этой деятельности.

Достижение результатов правосудия связано не только с деятельностью судов (судей). В ней наряду с ними принимают участие стороны (истец, ответчик в гражданском судопроизводстве; прокурор и адвокат — в уголовном; заявитель и государство — в конституционном и административном). В то же время в основе правосудия лежит не их деятельность, а деятельность именно суда (судьи) как центральной фигуры судопроизводства.

Власть — форма взаимоотношений между людьми. Она — многолика, судебная власть государства не более чем одно из уникальных ее проявлений. Судебно-властные правоотношения на заре человеческой цивилизации зародились наряду с другими видами властных, в том числе и государственно-властных, отношений, в рамках естественного отбора выдержали с ними жесткую конкуренцию, весьма распространены в наши дни, чем уже сами по себе доказали свою эффективность.

Ясно, что критерии эффективности правосудия динамичны во времени и разнообразны в пространстве. Тем не менее можно выделить следующие критерии эффективности правосудия.

Судебно-властные отношения эффективны уже потому, что, несмотря на присущий им комплекс недостатков, в разрешении определенного рода конфликтов альтернативы им нет. Суд эффективен тогда, когда неэффективны иные методы разрешения конфликтов. Суд гарантирует достижение тех целей, достижение которых иными методами заведомо невозможно.

Считается, что суд — дорог. Данное суждение неверно, ибо судебные процедуры в конечном счете гораздо дешевле иных форм разрешения конфликтов. Суд эффективен потому, что он приемлем тогда, когда иным путем определить цену иска невозможно, например, при взыскании в пользу потерпевших сумм компенсации морального вреда при убийстве.

Суд эффективен потому, что:

принимаемые им решения отвечают социальным ожиданиям;

он уводит конфликт из повседневной реальности в сферу апробированных временем стабильных социальных постулатов, таких как право;

при необходимости он в состоянии дополнить право нормами морали, нравственности, обосновать необходимость данного дополнения, убедить в этом стороны и общество;

в отличие от других органов в состоянии оперировать комплексом таких категорий, как законность, обоснованность и справедливость;

суд эффективен потому, что данная инстанция — последняя, а в целом ряде случаев и единственная.

Однако относительно эффективности самого серьезного из видов судебно-контрольной деятельности — последующего отложенного с непосредственным исследованием всех доказательств обольщаться не надо. Достаточно проанализировать многочисленные факты незаконного осуждения невиновных, в основу которого были положены доказательства, сфальсифицированные органами предварительного расследования, чтобы убедиться, что стопроцентной гарантии защиты прав, свобод и интересов участников процесса суд не дает.

Как видим, эффективность любой судебной деятельности — категория весьма спорная, неудивительно, что и весьма сомнительна и эффективность превентивного судебного контроля. На первый взгляд кажется, что крайне трудно не согласится с доводами, приведенными доц. С. Б. Российским. Означает ли сказанное, что от превентивного судебного контроля следует отказаться?

Безусловно, нет, ибо ценность превентивного контроля НС столько в выявлении каких-то конкретных фактических нарушений, а в создании у органов предварительного расследования ощущения в том, что они действуют под контролем. Сравним два ситуации.

Первая. Следователь выполнил требования, предусмотренные ч. 2−4 ст. 165 УПК. С этого момента о том, что будет проведен обыск, знают руководитель следственного органа, прокурор и судья. Очевидно, что в такой обстановке факт самого обыска, его результаты практически не скроешь.

Вторая. Следователь, действуя без судебного решения, фактически производит обыск, однако его результаты никак не оформляет, в порядке ч. 5 ст. 165 УПК о проверке законности им содеянного не обращается. Очевидно, что в этом случае он вообще вне рамок реального судебного контроля, так как заинтересованные лица максимум, что могут предпринять, — это обжаловать в порядке ст. 125 УПК визит следователя — некое внепроцессуальное действие. Очевидно, что в этом случае бремя доказывания о том, что обыск фактически был проведен, полностью возлагается на заявителя. Необходимо ли доказывать, что если у последнего отсутствует объективная информация, например тайная видеозапись происшедшего, шансы заявителя доказать, что его права нарушены, стремятся к «нулю» .

Трудно также и переоценить психологическое воздействие судебного решения о производстве обыска на лицо, у которого этот обыск проводится. Это лицо, по крайней мере, может быть уверено, что за следователем осуществляется контроль, в том числе и судом.

Сказанное означает, что оснований для немедленной ревизии ст. 22 Конституции, ст. 165 УПК не имеется. Незыблемы ли названные нормы? Конечно же, нет. Не исключено, что пройдут годы, и превентивный судебный контроль за законностью и обоснованностью проведения следственных действий в жилище будет иметь иной алгоритм.

Российский утверждает, что затронутая им проблема носит преимущественно процессуальный характер. Думается, что это совсем не так. Превентивный судебный контроль Российский называет «дополнительной правовой преградой» (выделено нами. — Прим. авт.), препятствующей немедленному проникновению сотрудников правоохранительного органа в жилище. Безусловно, для следователя превентивный судебный контроль — всего лишь правовая преграда, преодоление которой требует рабочего и процессуального времени. Однако, констатируя данный факт, вспомним, что для гражданина превентивный судебный контроль — дополнительная гарантия неприкосновенности его жилища. Что для общества важнее: беспрепятственное проникновение следователя в жилище его граждан в целях поиска следов преступления или неприкосновенность их жилищ? Учреждение превентивного судебного контроля — свидетельство, что неприкосновенность жилища — ценность более значимая, чем неукоснительное следование правилам криминалистической тактики.

С. Б. Российский сокрушается, что наличие превентивного судебного контроля одних следователей заставляет вообще отказаться от проведения следственных действий в жилище, а других — распространить на значительное число регламент их проведения в условиях безотлагательности. При этом он утверждает, что такое положение дел нельзя сводить лишь к организационно-кадровым причинам. Думается, что игнорирование требований процессуального закона недопустимо, а лица, их допускающие, не вправе работать следователями.

Неотложность проведения следственного действия зачастую продиктована исключением возможности «утечки» информации. Выполнение следователем требований ч. 1−4 ч. 165 УПК неизбежно становится достоянием широкого круга лиц, в таких условиях «утечка» важной оперативной информации практически неизбежна.

Определенные выводы о сущности понятия «достаточность оснований для проведения следственного действия, затрагивающего частную жизнь человека и гражданина, без судебного решения» можно сделать, проанализировав комплекс судебных решений по делу в отношении 3. — старшего следователя по особо важным делам Следственного комитета при МВД России.

Пример. Органами предварительного расследования 3. обвинялся в том, что получив оперативную информацию в виде рапорта сотрудника, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность, о возможных местах нахождения лиц, причастных к контрабанде, в целях их задержания провел десять обысков. Обыски положительных результатов не дали. За данные действия 3. был привлечен к уголовной ответственности.

Московский городской суд, рассмотрев данное дело в первый раз, вынес в отношении 3. оправдательный приговор. Однако данное судебное решение Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РФ вскоре было отменено. Дело в отношении 3. приобрело характер знакового, поскольку Генеральная прокуратура РФ пришла к выводу, что злоупотреблениям следователей правом на проведение следственных действий без соответствующих разрешений пора положить конец.

Приговором Московского городского суда от 03.11.2003 решения и действия 3. были расценены как превышение должностным лицом своих служебных полномочий и квалифицированы по ч. 1 ст. 286 УК.

Делая вывод о виновности 3., суд, в частности, указал на то. что следователь, во-первых, не имел достаточных оснований для проведения обысков, во-вторых, не привел в своем постановлении мотивов их проведения без соответствующего решения. В данном случае 3. не помогли показания его руководителя в судебном заседании о том, что следователь, проводя обыски, действовал не самостоятельно, а по его личному указанию, поскольку на получение соответствующего разрешения требовалось от пяти до семи суток.

Выводы суда о виновности 3. далеко не бесспорны. Об этом можно судить, в частности, потому, что суд счел возможным назначенное ему наказание считать условным и не применять к нему дополнительного наказания в виде права занимать должности в органах внутренних дел. Очевидно и то, что по таким делам «победители» неподсудны, заполучи 3. положительные результаты при проведении обысков, вопрос об обоснованности его вмешательств в чужую частную жизнь отпал бы сам по себе.

Вышеприведенный пример позволяет сделать однозначный вывод о том, что высказанное следователем суждение о наличии по делу «нетерпящих отложения обстоятельств», как и любое иное суждение, положенное в основу процессуального решения, должно быть мотивированным. В противном случае его обоснование не выходит за рамки гипотезы, следственные же действия на гипотетических предположениях основаны быть не могут.

Таким образом, ограничение конституционных прав личности допустимы лишь при условии их адекватности и соразмерности конституционно значимым ценностям и могут быть оправданным лишь необходимостью указанных в ч. 3 ст. 55 Конституции целей защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.

Одним из доводов сторонников отказа от превентивного судебного контроля является ссылка на его, якобы, низкую эффективность. Действительно, в некоторых регионах суды разрешают проведение практически 100% обысков. В целом по России данный показатель колеблется на уровне 97−98%.

Приведенные цифры равны удельному весу обвинительных приговоров, означает ли это, что от суда вообще следует отказаться, если он тоже никого не оправдывает? Вместе с тем в ФРГ разрешение на обыск дается практически так же часто, как и в России, однако отказываться от превентивного контроля в Германии не торопятся.

Критики превентивного судебного контроля за законностью и обоснованностью проникновения в жилище утверждают, что он осуществляется преимущественно за рамками состязательности. Во-первых, следует определиться по вопросу, что такое состязательность. Безусловно, это не только судоговорение сторон в судебном заседании барьера (отсюда и термин — барристер), а нечто более многоплановое и многогранное, во что вполне вмешается и превентивный судебный контроль. Во-вторых, масса процессуально значимых действий осуществляется вне рамок классической состязательности, например, решение следователем вопроса об освобождении обвиняемого, заключенного под стражу, однако возражений против этого практически нет.