Фердинанд лассаль (1825—1864)

Великие утописты Генрих Сен-Симон, Шарль Фурье и Роберт Оуэн и их последователи в XIX столетии придавали исключительное значение экономическим вопросам. Всю социальную проблему они рассматривали только как вопрос хозяйственный; вся жизнь человечества сводилась у них к нуждам распределения, обмена и производства. О связи политической жизни с экономической они не думали. Великий утопист Сен-Симон настолько чужд политических вопросов своего времени, что совсем не отозвался на происходящий вокруг него грандиозный водоворот событий Великой Французской Революции. Он даже наивно думает, что самые коренные реформы мог бы ввести в стране любой просвещенный монарх.

Революция 1848 года, первая пролетарская революция нового времени, также обошла вопросы политической жизни и парламентаризма, которые в то время являлись монополиею буржуазии. Этому положению дел способствовало и тогдашнее политическое бесправие народа, почти повсюду лишенного прямых избирательных прав, а также общее политическое равнодушие широких слоев населения к политической жизни.

Выяснить всю важность политической жизни и политической борьбы, разбудить спавших и создать пламенное желание рабочего класса участвовать в политических переживаниях своей страны — спаяться в сильную политическую партию пролетариата — вот задача, которая выпала на долю Фердинанда Лассаля, гениального и смелого немецкого ученого, недюжинного писателя и замечательного оратора середины XIX столетия.

Лассаль не рабочий, а интеллигент, юрист и философ по образованию, писатель и оратор, только к концу своей красивой и бурной жизни ставший во главе им же вызванного в свет массового движения германских рабочих. Он в короткий срок стал истинным вождем поднятого им на борьбу германского пролетариата. Назревавшее давно в силу условий времени рабочее движение под его замечательным руководством получило определенный смысл, направление и громадное историческое значение. Это произошло в начале 60-х годов 19 столетия, когда немецкие рабочие были в массе малокультурны, разрознены и совершенно лишены классового самосознания. В то время, кроме предпринимателя, против рабочих стояли зоркая полиция и непримиримо-суровая администрация; сами же рабочие еще не знали, как и с чего начать дело своего освобождения. Начать движение, взять его в свои руки и повести вперед было тогда делом не легким, громадным, по-своему титаническим. Все это выполнил, когда, конечно, к тому настало время, один человек — Фердинанд Лассаль. Неудивительно поэтому, что вокруг имени Лассаля сложилось много рассказов, легенд, преувеличений, как вообще о каждом герое, которого выдвигают вперед, забывая об массе и об условиях времени. Но герой, как всегда, только символ, только сконцентрированный образ, только своего рода фетиш, заслоняющий действительную историю. Но человечество не хочет знать правды. Ему легче мыслить упрощенно и красочно, легче запоминать имена королей и полководцев, героев и вождей, чем понимать истинные объективные пружины, движущие народными массами. Субъективизм приятнее и проще, чем анализ имманентного процесса реальных условий историй. Поэтому-то вообще история и история гениев в особенности знает одно удивительное явление: двойственность лица, два образа — реальный и мифический — одной и той же исторической фигуры. Возьмите, например, Наполеона. Наполеон исторической правды и Наполеон так называемой наполеоновской легенды — это два разных типа, два разных лица, два чуждых друг другу профиля.

Один, — по истории, — раздраженный, одутловатый, мелочный интриган и себялюбец, бездушный и алчный тиран с мещанскими вкусами и солдатским мировоззрением, случайная игрушка исторически сложившихся условий; другой, — согласно легенде, — красавец, титан энергии и мысли, задумчивый и величественный, гениальный могикан из плеяды величайших кумиров человечества, как Ганнибал, Александр Македонский или Юлий Цезарь. То же и с Фердинандом Лассалем. Мы знаем двух Лассалей: исторического исследования и Лассаля легенды.

Второй Лассаль — это Лассаль, так сказать, посмертный, но неумирающий от острого ножа исторического анализа и критической проверки фактов, ибо легенда имеет живой источник: она питается духом и формою его произведений, а вся фигура освещается тем грандиозным факелом социального движения, который держится мозолистыми руками все возрастающей многомиллионной массы.

Мы поймем эту двойственность, если обратим внимание на то, что жизнь Лассаля «прожита была с такой страстной интенсивностью и такою бурною поспешностью, что человек как бы пролетел перед современниками, прежде чем они могли опомниться^[1]. Весь характер Лассаля как бы поддерживает эту двойственность.

В одном из своих писем, полном нетерпения по поводу медленного развития событий, Лассаль употребляет выражение: «моя пламенная душа». Из тысячи людей, употребляющих это, ставшее ныне такой опошленной фразой, выражение, Лассаль один произнес его без всякого преувеличения: в глубине его сильной души было действительно нечто, напоминавшее пламя. Его пламенная любовь к науке и расширению своих познаний, его острая жажда справедливости и истины, его высокое одушевление, его исключительный социальный пафос, как и его неукротимое самолюбие, любовь к власти и его глубокое тщеславие — все носило пламенный, всепожирающий характер. «Лассаль был носитель света и носитель пламени; носитель света, смелый и дерзкий, как сам Люцифер, факелоносец, охотно освещавший самого себя отблеском факела, которым он вносил свет и ясность — grand oseur et grand poseur. В Гераклитовом мире господствующим принципом было соединение лука и лиры; лира — символ гармонии, т. е. совершенного образования, лук со своей смертоносной огненной стрелой обозначает деятельность и уничтожение. Точно так же и в характере Лассаля господствовало соединение лука и лиры — совершенное теоретическое образование и неутомимая жажда практической деятельности»^[2]. Глубокая, доходящая до страстности преданность, не останавливающаяся перед самопожертвованием, и рядом с ней бьющееся через край чувство своей собственной грандиозной личности, уверенность в себе, выражающаяся в самоуверенности, потребность главенствовать и вести за собой — вот та канва, та почва, на которой создавалось то, что дало повод говорить о «двойственности» Лассаля.

Обратимся теперь и к биографии этого выдающегося деятеля на политическом и научном поприщах, и тогда мы легче поймем как эту «двойственность», так и его воззрения.

Фердинанд Лассаль родился 2-го апреля 1825 г. в Бреславле. Он сын купца средней руки, еврея. О жизни Лассаля в юношеском возрасте мы знаем, между прочим, из его юношеского «Дневника», позднее опубликованного.

В 1840 году, 15 лет от роду, юный Лассаль пишет в своем дневнике следующие характерные строки: «родись я принцем или князем, я был бы душой и телом аристократ, но так как я сын простого буржуа, то буду в свое время демократом». Как все дети его среды и времени, молодой Лассаль учился сначала в классической гимназии, затем в университете. В гимназии в Бреславле он учился недолго, ибо за свое «легкомыслие» получал плохие отметки. По собственному желанию и во «избежание столкновений с отцом», он был переведен в коммерческое училище в Лейпциг. Но и здесь Лассаль не изменился. На его свидетельстве директор отметил: «выскочка, дерзок, беспутен и заносчив».

Естественно, что отношения между Лассалем и педагогическим персоналом становились все более и более натянутыми, и в мае 1841 г. Лассаль заявил в разговоре отцу, что он уходит из школы и избирает теперь предметом изучения «величайшую, обширнейшую науку в мире — историю». Все же выдержав экзамен на аттестат зрелости, Лассаль поступил в университет, сначала в бреславльский, затем, спустя два года, в берлинский (1844 г.). Здесь он занимался историей, философией и юриспруденцией. В мае 1845 года Лассаль покидает университет и возвращается домой в Бреславль, но к концу того же года он уезжает из дому, на этот раз в Париж — изучать сочинения древнегреческого философа Гераклита в тамошних книгохранилищах.

В Париже Лассаль знакомится с знаменитым германским поэтом Генрихом Гейне; Лассаль оказывает уже больному и стареющему поэту услугу — в процессе о наследстве, который тот вел, Лассаль произвел выгодное впечатление на Гейне и тот (1846 г.) написал свое пророческое письмо: «Мой друг, господин Лассаль, который вам вручит это письмо, — молодой человек с необычайными дарованиями: с основательною ученостью, глубочайшими познаниями, с проницательностью ума, какой я никогда не встречал, с богатейшим талантом изложения — он соединяет энергию воли и такую habilite в действиях, что положительно повергает меня в изумление, и если он не утратит симпатии ко мне, то я жду от него очень существенной помощи. Во всяком случае, это соединение знания и мощи, таланта и воли было для меня приятным явлением… Г-н Лассаль вернейший сын нового времени, не желающего ничего знать о том самоотречении и кротости, с которыми мы в наше время носились, которыми бредили более или менее лицемерно. Это новое поколение хочет наслаждаться и господствовать в мире видимом; мы, старики, смиренно преклонялись перед невидимым, мечтали о поцелуях теней и небесных пахучих цветах, отрекались и плакали, и все же были, может быть, счастливее, чем эти суровые гладиаторы, которые так гордо идут навстречу смерти».

С 1846 г. Лассаль бросает научные занятия, так как одно практическое дело увлекает его на целых восемь лет его жизни (1846—1854). Дело заключалось в следующем.

Вскоре после приезда в Париж Лассаль познакомился с некоею графиней Софиею Гацфельд. Угнетаемая и обобранная негодяем-мужем София Гацфельд принуждена была для своего существования начать против мужа судебный процесс, требуя выдела ей части ее же имущества. Прусские суды под давлением придворных сфер, в которых граф был своим человеком, неоднократно решали дело в пользу графа. Возмущенный несправедливостью и тронутый несчастием графини, которую он считал правой, Лас саль вмешался в дело в качестве адвоката графини. В своей речи перед судом присяжных (авг. 1848 г., в г. Дюссельдорфе) он объяснил мотивы, побудившие его взяться за дело Гацфельд: «Семья молчала. Но сказано ведь: где молчат люди, там говорят камни. Где оскорблены все человеческие права, где молчит самый голос крови, и человека оставляют беспомощным его прирожденные защитники, — там по праву восстает первый и последний родственник человека — человек».

Речь Лассаля была превосходна; такой речи никогда не слыхал суд, таким языком никто не говорил с чиновниками этого почтенного учреждения. Лассаль к тому же обвинялся противною стороною в моральном соучастии «в краже шкатулки», т. е. в том, что для успеха дела якобы подговорил двух молодых людей выкрасть у графа Гацфельд шкатулку, в которой находились важные документы по этому процессу.

«В этом процессе я увидел не частное дело, а воплощение общих принципов и общих основных точек зрения», — говорил Лассаль в той же защитительной речи, и из его дальнейших слов становится понятно, почему Лассаль с таким упорством и даже упрямством вел борьбу в течение столь долгого времени. «Дело графини, — говорит один биограф, — сразу выбило молодого Лассаля из обыденной колеи, заставив его забыть все его планы относительно ученой карьеры». Родители его были огорчены, узнав, что филологические занятия брошены, тем более, что такие авторитетные ученые, как Бек и Александр Гумбольд, уже предсказывали Лассалю блестящую будущность. Но жажда борьбы, жажда достижения раз поставленной хотя бы и трудной цели была сильнее.

«Я понял, говорит как бы о себе сам Лассаль, для чего родился И для чего так крепко закален;

Я был в горниле тяжких испытаний.

Огнем забушевала кровь во мне, И бешено, с каким-то сладострастием, Я кинулся в великую борьбу, Как бешено волна стремится в море.

Обрушивал на головы врагов Я громы грозного негодования, Насмешки едким жалом их язвил, И при единодушном одобреньи И громком хохоте Европы всей, В своих пародиях неумолимо, Я пригвождал к позорному столбу Их жалкое ничтожество. Но вызвал Я этим ненависти целый мир, И, в рукопашной схватке с этим миром, Борюсь я грудь о грудь на жизнь и на смерть".

Исторический 1848 год — эта первая зарница назревшей пролетарской грозы — застает молодого, 23-х летнего Лассаля видным деятелем крайней демократической (республиканской) партии, в Прирейнской Пруссии.

Он сотрудничает в газете «Neue Rheinische Zeitung», редакторами которой в те дни состояли: Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Родственный им по широте кругозора и революционности настроения молодой Лассаль начал сближаться с более зрелым Марксом и, естественно, что суровый ум Маркса оказал сильное влияние на юного и впечатлительного Лассаля, хотя последний остался до конца своих дней вполне оригинальным.

Вместе с группою Карла Маркса и Энгельса, Лассаль принимает активное участие в революции. Он произносит целый ряд речей, призывая к вооруженной борьбе с правительством. 22 ноября 1848 г. Лассаля арестовывают за речь, произнесенную на митинге в городке Нейссе. Его вторая защитительная речь, приготовленная для этого процесса, представляет собою в высшей степени интересный документ. Речь эта, напечатанная до суда, не была им произнесена, так как суд решил дело вести при закрытых дверях, а Лассаль отказался произнести свою речь при такой унизительной обстановке. И эта речь, как и все речи Лассаля, представляет собою образец ораторского искусства.

«Необычайное знание соединяется тут с вполне современным, строго логическим и строго деловым красноречием. Между строк сквозит сдержанное одушевление и огонь, которые по временам вспыхивают то тут, то там, неописуемая смелость натиска поддерживается непоколебимой, стальной твердостью, при всяком отражении и защите; язык и стиль сами по себе — целый тип. Ни следа декламации. У автора чересчур много знания и силы, чтобы ему пришла охота декламировать. Но нет следа и научного балласта. Здесь выступает в бой тяжеловооруженный, но редко кто так легко владел тяжелым оружием^[3].

Последующие пятидесятые годы, особенно конец их, проходят у Лассаля в интенсивной умственной деятельности. Но вся недюжинная мозговая работа этого человека не сосредоточилась на одной теме, одной группе тем или в одной отрасли. Лассаль разбрасывается, давая необычайный диапазон, развернув исключительный размах выдающихся способностей. Он — поэт-драматург, философ, юрист, экономист. В области драматического искусства он создает в это время блестящую социально-историческую пьесу «Франц фон-Зикинген». В сфере философских изысканий он пишет замечательный трактат «Гераклит Темный». В области экономической науки он становится отныне известен как защитник теории так называемого «железного закона» и развивает свою программу рабочего движения. В сфере юриспруденции он обогатил науку выдающимся трудом «Система приобретенных прав». Всего этого хватило бы на несколько жизней нескольких выдающихся людей, а Лассаль совместил в себе одном.

В итоге, к началу 60-х годов, Лассаль становится заметною и видною фигурою. Между тем, назревают новые события и настроения в массах. В воздухе чувствуется потребность в новых политических лозунгах. Политическое общественное напряжение сосредоточивает и разрешает неожиданно резко выступивший вперед Фердинанд Лассаль.

Весною 1862 года Лассаль прочел в Берлине три лекции: «О философии Фихте», «О сущности конституции» и «Об особенной связи современного исторического периода с идеей рабочего сословия». Последнюю он издал в виде брошюры с подзаголовком: «Программа работников». В ней содержатся пламенные призывы рабочих к действию, к активному политическому выступлению, выставляются требования организованной политической борьбы.

«Высокая всемирно-историческая честь такого предназначения должна преисполнять собою все ваши помыслы», — говорит Лассаль в «Программе работников», поднимая вопрос о необходимости для рабочих сделать свою идею руководящей идеей всего общества. «Вы — скала, на которой созиждется церковь настоящего».. «Вы уже достаточно испытали, чтобы знать, что такое цезаризм. Поэтому, прочь новый компромисс! Нож к горлу и колено на грудь!..».

В другой раз он восклицает: «Важнейшие центры завоеваны, Лейпциг и фабричные округа Саксонии за нас! Гамбург и Франкфурт на Майне стали под наши знамена!..».

«Прусский Рейн выступает вперед полным маршем. Если Берлин присоединится — движение станет непреодолимым!..».

«Захотите ли вы, рабочие Берлина, принять на себя ответственность в том, что своим образом действий задержали это великое германское движение, триумф нашего общего дела? Захотите ли вы, рабочие столицы, навлечь на себя упреки в том, что вы, которые обязаны были шествовать впереди, — последними присоединились к движению?».

«Удары палицы», «смотр», «батальоны» — вот эпитеты и сравнения Лассаля. Это было сильно и ново в ту эпоху, когда рабочий класс еще совершенно безмолвствовал, когда он не подозревал своей политической силы как класс. Формулируя настроение Лассаля, а с ним и его программу, можно сказать: Лассаль сам еще не хочет революции, но он чувствует, что она наступит. Конечно, революция не наступит, если вовремя и сверху у правительства хватит ума исполнить то, что диктует время. Если опоздать, то сила восставшего пролетариата прорвется среди всех «конвульсий насилия, с дикоразвевающимися локонами, с железными сандалиями на ногах».

Лассаль много думал о социальной революции в Европе и оставил много замечательных мыслей на эту тему. Много думал он и о роли пролетариата в мировой и, в частности, в германской истории. Лассаль еще летом 1862 г. в Лондоне развивал Марксу свои планы относительно широкой агитации среди рабочих. И вот наступил удобный случай для осуществления задуманного, и февраля 1863 г. он получил от Комитета для созыва германского конгресса рабочих письмо, в котором, между прочим, говорилось: «Ваша брошюра об особом соотношении в развитии современной исторической эпохи с рабочим сословием встречена с громадным сочувствием среди рабочих». Такой же лестный отзыв дал Центральный Комитет в своей Газете и на вышедшие к тому времени памфлеты Лассаля. «В заседании 10 февраля, — говорится далее, — Исполнительный Комитет постановил «просить Вас в любой, Вам кажущейся подходящей, форме изложить свои взгляды на средства развития рабочей идеи и особенно на значение ассоциаций».

На это письмо Лассаль ответил своею знаменитой отныне брошюрой: «Гласный ответ Центральному Комитету, утвержденному для созыва общегерманского рабочего конгресса в Лейпциге», 1863 г., переведенной вскоре на все европейские языки.

Здесь Лассаль прежде всего возражает тогдашнему представителю либеральной буржуазии Шульце-Деличу, утверждавшему, что рабочие могут «обходиться» без собственной политической партии, что рабочие могут не интересоваться политикой. Лассаль, наоборот, полагает, что именно рабочие не должны идти в хвосте других, хотя бы и прогрессистов; голос пролетариата должен раздаваться самостоятельно. Об отношении же рабочих к прогрессистам Лассаль говорит: «Всегда сознавать себя и являться партией самостоятельной и совершенно отдельной от партии прогрессистов, поддерживать ее в вопросах и пунктах общего интереса, но решительно отворачиваться от нее и идти против нее, как скоро она удаляется от интересов рабочего сословия; таким образом, заставить ее или идти вперед и превзойти свой нынешний уровень, или все глубже погружаться в болото ничтожества и бессилия, в котором она теперь погрязла уже по колена, — такова должна быть простая тактика германской рабочей партии против партии прогрессистов».

Организация рабочих в свою особую политическую партию является отныне, по мнению Лассаля, исторической необходимостью.

Переходя к вопросу об экономическом улучшении положения рабочего класса, Лассаль находит, что «сделать рабочее сословие своим собственным предпринимателем — вот единственное средство устранить железный и жестокий закон, определяющий заработную плату, а это возможно только при производительной ассоциации: единственное средство уничтожить жестокий закон, определяющий заработную плату, закон, к которому рабочее сословие приковано, как к лобному месту, состоит в поощрении и развитии свободных индивидуальных рабочих ассоциаций государством». «Но как склонить государство к этому вмешательству?» — спрашивает Лассаль и отвечает:… «и на этот вопрос представляется ясный, как солнце, ответ: это возможно только при всеобщем и прямом избирательном праве». Итак, одновременно указывается, как средство борьбы, и политическое, и экономическое направление в деятельности рабочего класса.

Во всей той программе, которую Лассаль выставляет в «Гласном ответе», чувствуется священное рвение, напоминающее рвение религиозных новаторов, — пылкая инициатива, но в то же время бросается в глаза крайне слабая практическая сторона этой программы. Но все недостатки этой программы объясняются и искупаются верою во всемирно-историческое значение данного момента и в признание собственной личности. Здесь Лассаль, по справедливому замечанию проф. Онкена^[4], «действовал гораздо более как политик, чем как социальный теоретик и практик».

В письме к своему дюссельдорфскому другу Леви Лассаль сравнивал свой «Ответ» с бессмертными вюртембергскими тезисами Мартина Лютера в 1517 года, с тезисами, положившими начало грандиозному движению Реформации. Результатом «Гласного ответа» было то, что 23 мая 1863 г. в Лейпциге состоялось учредительное собрание Общегерманского Рабочего Союза, на котором присутствовали представители и городов.

В основу статута организуемого Союза был положен принцип централизации; президенту Союза принадлежала почти диктаторская власть, и таким президентом был на 5 лет избран Лассаль. Впрочем, приток новых членов в Союз был очень невелик: через 3 месяца было всего 900 членов.

Поэтому, желая привлечь новых членов, Лассаль отправился в агитационную поездку. В городах Бармене, Золингене и Дюссельдорфе он произнес речи на тему: «Празднества, пресса и франкфуртская палата депутатов; три симптома общественного настроения». Его речи и поездки были настоящим триумфальным шествием по Германии. Мощи и красоте слова Лассаля поклонялись все, его раз слышавшие.

Кипучей натуре Лассаля было мало роли вождя «рабочих батальонов». Он пытался оказать влияние на ход всей имперской политики. Он давно уже вел осторожные, но полные достоинства негласные переговоры с главою правительства Бисмарком, указывая, что у власти, стремившейся к реформе, и у рабочего класса один общий враг — это либеральная буржуазия. Он предлагал союз правительства и пролетариата на основе дарования последнему всеобщего избирательного права. Это был блестящий тактический шаг, понятый вполне только позднее.

В Золингене с ним произошла известная история с телеграммой Бисмарку. Во время речи Лассаля довольно бурное собрание было распущено прогрессивным бургомистром. Лассаль телеграфировал Бисмарку: «Прогрессивный бургомистр, в сопровождении десяти вооруженных ружьями жандармов и нескольких полицейских с обнаженными шашками, только что распустил без всякого законного повода созванное мною рабочее собрание. Я тщетно протестовал, ссылаясь на закон о союзах. Я едва удержал народ — около 5.000 человек, в большой зале Стрелкового общества и несколько тысяч вне ее стен — от насилия. Меня сопровождали на телеграф жандармы и десять тысяч народа, которые думали, что я арестован. Знамя эльберфельдских рабочих конфисковано. Прошу о самом строгом, самом быстром законном удовлетворении». За эту телеграмму Лассаля долго осуждали. Даже историк немецкого рабочего движения Эдуард Бернштейн думает, что посылка ее служит показателем того, как сильно Лассаль начинал уже в это время утрачивать чувство политического такта.

В действительности же поступок Лассаля был строго обдуман; он имел целью вызвать возбуждение, подчеркнуть антиобщественные действия прогрессистов, а также свою личную руководящую роль в начавшемся рабочем движении. Вообще Лассаль полагал, что время власти прислушаться и стать на сторону рабочего движения, а рабочим советовал союз с борющейся против буржуазии правительственною властью и даже рекомендовал в одном случае рабочим подать королю петицию. Подачей рекомендуемого адреса Лассаль хотел «показать правительству силу, чтобы принудить его к решению, которое более всего было нужно ему самому». Путь получения всеобщего избирательного права под давлением рабочей партии на правительство казался ему слишком долгим. Он сближается с Бисмарком, надеясь своим влиянием на него укоротить этот путь.

Лассаль знал о намерении убеждаемого им Бисмарка ввести всеобщее избирательное право и потому-то он в Берлинской защитительной речи сказал, что Бисмарк сыграет роль Роберта Пиля. Но тактические приемы Лассаля мало кем тогда были поняты. «К счастью для доброго имени революционера-Лассаля, к счастью для великого дела выработки самосознания немецких рабочих, которое он так хорошо начал и которое он теперь коверкал, физические силы Лассаля летом 1864 года совершенно исчерпались»^[5].

Хроническая болезнь горла требовала лечения, и Лассаль отправляется на горы, в Риги-Кульм. Здесь он встречается с дочерью баварского дипломата Денигеса Еленой, которую он знал еще в Берлине. В это время она была невестой румынского магната Янко фон-Раковица, но из-за Лассаля она отказывается от жениха. Вскоре Лассаль сделал предложение ей и просил руки Елены у ее отца, но получил отказ. Мы не будем приводить здесь данныя печальной дуэли Лассаля^[6]. Результат ее — смерть трибуна, последовавшая 31 августа 1864 г.

Когда великого человека не стало, члены Лассалевского Союза долго не хотели верить, что их вождь так бесславно покончил свое земное поприще. Они твердо были убеждены, что «убийство» совершено на политической подкладке. В своем завещании Лассаль рекомендовал Союзу в свои преемники Бернгарда Беккера. Союзу он оставил 500 талеров ежегодной ренты. Похоронен Лассаль на еврейском кладбище в Бреславле. На могиле его имеется эпитафия знаменитого знатока классической филологии Августа Бекка: «Здесь покоится то, что осталось смертного от Лассаля, мыслителя и борца».

«Смерть, — говорит Бернштейн^[7], — вернула Лассаля рабочему движению». Мы думаем, что он с ним никогда не расставался, только пути его были не прямолинейны, а сложны, как сама его жизнь.

Имя Лассаля стало знаменем, так как он первый сломил лед поэтического индифферентизма рабочих масс. Оценки и характеристики Лассаля разнообразны. Француз Э. де-Лавеле преувеличенно говорит: «Ф. Лассаля его приверженцы считают мессией социализма. При его жизни они его слушали, как оракула, а по смерти чтили, как полу бога. Он для них предмет настоящего культа: в 1874 г. они праздновали десятилетнюю годовщину его смерти такими церемониями, которые казались богослужением новой религии. Они даже дерзают сравнивать его с Христом и верят, что его доктрины так же пересоздадут настоящее общество, как христианство обновило древнее общество».

«Лассаль, — говорит другой писатель Фридрих Альберт Ланге, — был одною из тех редких натур, которые почерпают вдохновение к активному вмешательству в окружающую жизнь не в слепой вере в маленькую, сравнительно близкую цель, а в идеальном радикализме; а это возможно, конечно, лишь в том случае, когда такая голова верит с наивной страстностью истинного пророка во всемирно-историческое значение данного момента и в признание своей собственной личности»^[8].

«Его партия, — говорил Ланге перед этим^[9], — выступила с пылкой инициативой, со священным рвением, напоминающим беззаветных религиозных новаторов, но с поразительно мизерной и двусмысленной программой. Конечно, при этом не следует предполагать, что Лассаль весь высказался в своей программе».

Один наш писатель говорит: «Не доктор философии или права, не профессор, не академик, а один из ученейших философов и юристов своего времени. Не министр, не член парламента — а один из влиятельнейших общественных и политических деятелей эпохи, значение которого не умерло вместе с ним, но росло после смерти и выросло в огромную общественную силу»^[10].

Любопытна характеристика Лассаля, сделанная профессором Августом Онкеном^[11]. «В жизни Лассаля… политические и научные стремления постоянно сменяли или, скорее, отстаивали друг друга, и то единство мышления и бытия, которое установил Гегель, казалось, воплощалось в стремлениях ученика, когда он то брался за чистую науку, чтобы при ее посредстве влиять на политику, то пытался осуществить в политике постулаты науки. Такова была жизненная идея Лассаля, исходя из которой только и можно понять связь между различными фазами его деятельности».

Все сказанное выше о Лассале необходимо иметь в виду при рассмотрении мировоззрения Лассаля, прежде всего при анализе его философии. Все труды Лассаля проникнуты философским духом, притом единством этого духа.

Лассаль первоначально, как и Карл Маркс, идеалист-гегельянец; но не довольствуясь, как и Маркс, Гегелем, Лассаль также задумал «полную реформацию» гегельянства в духе его универсальных основ и по его методу, но с новым содержанием. Этой задачи, впрочем, Лассаль не выполнил: ее выполнение стало исторической заслугой его учителя и друга, отца исторического материализма — Карла Маркса.

В «Гераклите», первом главном философском труде Лассаля, он говорит, что в настоящее время нельзя понимать и излагать историю философии в виде «изолированной дисциплины».

Но изложенное здесь настойчивое требование исторического изложения может заставить нас считать точку зрения Лассаля в указанном сочинении менее гегельянской и более марксистской и более новой, чем она есть на самом деле. Предисловие, в котором так сильно подчеркивается эта историчность, написано несомненно после всей книги. В остальных частях работы точка зрения — чисто метафизическая, на что уже неоднократно указывалось. Лассаль в философии — типичное порождение немецкой идеалистической философии; он не только побывал в школе Канта, Фихте и Гегеля, как Маркс и Энгельс, ушедшие в материализм, но в нем сохранился этот дух до конца его бурной деятельности. Этот дух с необычайной силой отразился на его социальнофилософском миросозерцании, так и не ставшим до конца ни материалистическим, ни космополитическим.

В речи «О философе Фихте» Лассаль говорит, что дух гегельянского идеализма есть священное Вестово пламя метафизического мышления, — пламя, с которым, несмотря на его метафизическую сверхчувственность, точно так же, как и с огнем римских весталок, неразрывно связаны земные судьбы немецкой нации. Этим же идеалистическим пламенем питается и весь политический пафос Лассаля; оно же сказывается и в особом лиризме его речей.

Специфическое гегельянство тоже нашло себе место у Лассаля. Например, в его анализе отношений труда и капитала:

• 1) тезис. Средние века — первую роль играет труд; со времени французской революции наступает новая эпоха, т. е.
• 2) антитезис, когда первую роль играет капитал; наконец, идет
• 3) синтез — новая историческая эпоха: труд опять приобретает значение, но с подчинением себе капитала.

Воззрения на право и юриспруденцию изложены у Лассаля в его «Системе приобретенных прав». Это оригинальное и самое систематическое сочинение Лассаля. «Целью всего сочинения, — говорит он, — является уничтожение пропасти между догматической и исторической разработкой права».

«Наше время стремится выработать себе новое социально-политическое мировоззрение; задача «Системы приобретенных прав» — раскрыть основную его идею. Только плоский буржуазный либерализм отделяет в гражданском праве социальный элемент от политического, тогда как оба эти элемента составляют одно неразрывное целое. Основная мысль — «в соединении политики и экономии — моя главная сила», — писал Лассаль Родбертусу.

В «Системе приобретенных прав» Лассаль со ссылкой на Фихте превосходно замечает и разъясняет, что «обычное словоупотребление, отожествляющее буржуазный либерализм с индивидуализмом, решительно не мирится с буржуазными принципами и учреждениями».

Лассаль в письме к Дункеру — своему издателю и другу — говорит: «я вообще пытался создать то, чего до сих пор не хватало, и недостаток чего был особенно чувствителен, т. е. я хотел создать оплот для революции и социализма в лучшем и возвышеннейшем смысле из научной юридической системы». Таково было задание Лассаля.

Лассаль — горячий защитник социализма и убежденный сторонник идеи социальной революции. В своих замечательных письмах к Марксу Лассаль говорит об этом с прямотою и откровенностью, не оставляющими никаких сомнений. Но социализация строя и социальная революция мыслятся им как конечный идеал; для текущего дня, да еще дня будничного, в реальной германской действительности у него имеется иная, меньшая программа, так сказать, узкая программа minimum. В ней Лассаль защитник парламентаризма, национализма, государственного централизма и государственного кредита. Его специфическая «лассальянская» программа, составившая символ веры его ближайших последователей, представляла собою не что иное, как такую временную и местную программу-minimum, которую Лассаль, как осторожный и дальновидный реальный политик, предлагал своим современникам для данного момента. Но тот, кто принимает именно эту программу, — а так, к сожалению, делают биографы Лассаля, — за суть воззрений этого мыслителя, делает ошибку, не отличая основных убеждений от практически осуществимых условных положений временного значения.

Такова вторая «двойственность» Лассаля весьма существенная и интересная. Только принимая ее во внимание, нужно рассматривать и принимать изложенные далее взгляды Лассаля.

Вообще, для понимания Лассаля важно определить соотношения между Лассалем и Марксом. Лассаль был другом и учеником Маркса, учеником не в школьном, а в идейном смысле. Франц Меринг, детально и добросовестно изучивший отношения между этими великими вождями мирового пролетариата прямо свидетельствует: «Лассаль был учеником Маркса и охотно признавал себя таковым»^[12]. Это в точности устанавливает их поучительнейшая и интереснейшая переписка, которой биографы Лассаля не уделили никакого внимания. Действительно, по всем общим теоретическим вопросам, во всех принципиальных суждениях и особенно в общих положениях, касающихся социального движения, Лассаль и Маркс были вполне солидарны, как два социалиста, как два революционера, как два соратника в деле борьбы за пролетарское дело. Но в деле тактики к началу 60-х годов они разошлись. «Свое бессмертное имя Лассаль приобрел тем, что в решительный момент, в сознательном и непримиримом противоречии с Марксом, он на свою собственную ответственность перед судейским столом истории совершил историческое дело, создающее эпоху». Так говорит Меринг, все еще так мало оцененный в России, Меринг биограф не Лассаля, а именно Маркса, следовательно, в данном случае особенно беспристрастный судья.

Политические взгляды Лассаля к началу 60-х годов лучше всего характеризуются его словами, обращенными к рабочим: «Всеобщее и прямое избирательное право — это не только ваш политический, но и ваш основной социальный принцип, основное условие всякого социального улучшения». Вообще же Лассаль выступает в это время, как республиканец, государственник и противник федеративного начала.

Свой политический идеал того времени он формулировал в письме к Родбертусу: «Grossdeutschland moins les dynasties», т. e. «Великая Германия без династий», другими словами, — объединение всех немецких земель (не исключая, значит, и немецких земель австрийской короны) в единую немецкую республику. Лассаль не сторонник прусской гегемонии и не шовинист, как его хотели представить. В 1859 г., в своей брошюре «Итальянская война и задача Пруссии», — Лассаль предвидит печальные последствия будущей крупной гегемонии. Здесь он говорит: «Доброе согласие никогда не было более своевременно, чем теперь, в момент возрождения французоедства, возвестить это всякому, кто хоть сколько-нибудь может обозреть ход европейской культуры — доброе согласие между двумя великими культурными народами, немцами и французами, — это пункт, от которого бесповоротно зависит всякая политическая свобода, весь прогресс цивилизации в Европе, всякое умножение и осуществление идейной жизни (der geistigen Ideenmasse), словом, все развитие демократии и тем самым культурное развитие вообще. От этого пункта зависит не только судьба определенной нации — он есть жизненный вопрос всей европейской демократии». И далее: «Такая война будет, вне всякого сомнения, самой огромной… по своим последствиям победой, одержанной реакционным принципом с марта 1848 года».

В своих речах «О сущности конституции» и «Что же дальше?» Лассаль считает основою государственных учреждений — истинною конституциею — соотношение реальных общественных сил. Эту реалистическую точку зрения Лассаль противопоставляет чисто юридической, которую выставляли тогда либералы. Во время конфликта с правительством Лассаль рекомендовал парламенту не собираться и тем вынудить правительство сбросить «конституционную маску».

Официальная социальная философия Лассаля менее оригинальна. Здесь бесспорно отражается влияние и Лоренца фон-Штейна, и Карла Маркса. В рабочей программе (1862 г.) Лассаль намечает, согласно с Марксом, исторический процесс смены феодально-средневекового строя современным капиталистическим. Историко-философское обоснование этому давало гегельянство. В качестве гегельянца он мог воскликнуть: «Каждую строчку, которую я пишу, — я пишу во всеоружии современной науки». Вместе с тем, согласно гегелевскому учению о государстве, Лассаль полагает, что рабочий класс — носитель чистой идеи государства, как нравственного единства индивидуумов, воспитывающего человечество для свободы. История, по Лассалю, — «совершающийся с внутреннею необходимостью непрерывный процесс развития разума и свободы». Здесь сказывается, сходство в воззрениях с повлиявшим на Лассаля Лоренцом фон-Штейном.

Некоторые говорят даже о «заимствовании», но, как справедливо заметил Герман Онкен, «заподозрить оригинальность мышления Лассаля можно только в его идеях и их проведении, но не в самой их сущности»^[13].

«История, — говорит Лассаль, — есть борьба с природой, с нищетой, невежеством, бедностью, бессилием, и, следовательно, со всяческой неволей, в которой мы находились, когда род человеческий зачинал свою историю. Постепенное преодоление этого бессилия есть развитие свободы, которое представляет собою история. Мы никогда не сделали бы ни одного шага вперед в этой борьбе и не сделаем его, если бы вели или стали вести ее каждый сам по себе, каждый поодиночке»^[14].

Назначением государства и является совершить это развитие свободы, развитие рода человеческого в направлении к свободе.

Государство есть такое единство личностей в одном нравственном целом, единство, умножающее в миллионы раз силы всех отдельных личностей, входящих в это единение, бесконечно увеличивающее индивидуальные силы каждой из них. Таким образом, цель государства не в том, чтобы охранять только личную свободу и собственность индивидуума, которыми, согласно буржуазной идее, человек будто бы обладает уже при своем вступлении в государство; нет, цель государства, наоборот, в том, чтобы таким соединением людей дать им возможность осуществлять такие цели, достигать таких ступеней существования, какие никогда недостижимы для отдельной личности, дать им возможность приобрести такую сумму просвещения, силы и свободы, какая была бы немыслима для отдельной личности.

Итак, цель государства — положительно развивать и неустанно совершенствовать человеческое существо; другими словами, осуществлять в действительности назначение человека, т. е. культуру, к которой человеческий род способен; цель государства — воспитание и развитие человечества в направлении к свободе.

С самой ранней юности в идее государства для Лассаля воплощались и мораль, и право, и разум. Все его сочинения проникнуты увлечением этой идеей, верой в миссию государства не только как защитника, но и ревнителя права и культуры. Но это не был «культ государства», чему Лассаль противополагал реалистическое понимание государства как организации меняющихся в своем господстве классовых интересов. Но это реальное понимание конкретного социального содержания государства нельзя противопоставлять этическому пониманию государства как морально-общественного начала.

«Победа коллективного сознания над слепыми и стихийными силами природы — таковы, по Лассалю, задачи государства». Это будет не поглощение личности Левиафаном — государством, а освобождение личности от естественных и исторических уз.

Лассалевское понимание государства оказывает влияние и на так наз. государственных социалистов, и на академическую науку. Так, наприм., катедер-социалисты разделяют взгляд Лассаля на государство и его протест против манчестерства.

Интересны также его взгляды на роль четвертого сословия.

Лассаль утверждал, что с 1848 г. наступает новая эпоха, где руководящую роль должно приобрести 4-е сословие. «Четвертое сословие! Сколько копей поломано в спорах об этом понятии! Его старались отрицать, изгнать, опровергнуть, все напрасно! Четвертое сословие фактически существует, и нет той силы, которая могла бы снова стереть его с лица земли и помешать ему добиться своих прав». «Организация этою сословия при содействии государства» — вот задача времени.

Но такое решение социального вопроса не ново. Такое же философское и историческое обоснование давал уже Луи Блан. В практических предложениях Лассаль и Луи Блан одинаковы. Но Лассаль глубже, он социалист; он занят и основною проблемою социализма — доходом, получаемым без труда. Помимо Луи Блана, Лассаль заимствует свои воззрения у Карла Маркса, Прудона, Родбертуса — иногда без всяких указаний. Мы знаем также, что «программа» Лассаля вообще представляет собою расширение идей Луи Блана.

Программа, предложенная Лассалем, сводится к следующему: «При современных условиях, когда ремесло все более и более вытесняется крупным производством, единственное средство поднять рабочих как производителей — это сделать их своими собственными предпринимателями и уничтожить различие между предпринимательской прибылью и заработной платой, заменив последнюю действительным продуктом труда рабочего. Для этой цели необходимо учреждение свободных производительных ассоциаций рабочих с государственным кредитом и под контролем государства. Только таким путем возможно будет освободить рабочих от гнета железного закона заработной платы».

Сам Лассаль смотрел на производительные ассоциации, как на переходную меру. В письме к Родбертусу — 26 мая 1863 года — он писал: «Моя совесть как теоретика никогда не позволила бы мне говорить о „разрешении социального вопроса“ посредством ассоциаций. Здесь дело идет только о практической переходной мере, а не о теоретическом принципиальном окончательном разрешении вопроса, разрешения которого вы даже сами ожидаете лишь по прошествии 500 лет. Но мне кажется неоспоримым, что это разрешение наступит постепенно, если будут существовать ассоциации, и оно удивительно облегчится при этом». .

Свои идеи он обосновал в блестящей полемике против Шульце-Делича. Против производительных ассоциаций Лассаля последователи Маркса приводили тот справедливый аргумент, что при существовании свободной конкуренции и вообще капиталистического строя они обречены на капиталистическое вырождение.

То же говорит и Родбертус, давая юридическую формулировку этому возражению; осуществление плана Лассаля «поведет к самому резкому развитию корпоративной (а не коллективной) собственности на орудия производства, которая изменит только личный состав имущих и будет в тысячу раз более ненавистной, чем современная собственность».

Обычно связывают имя Лассаля (и это главное, что сохранилось о нем поныне в широких слоях) с так называемым железным законом заработной платы, особым учением об уровне средней заработной платы.

Лассаль возродил конструкцию идей Тюрго-Рикардо в своем «железном законе». Формулировка Лассалем его теории заработной платы сделана им в знаменитом «Гласном Ответе», в этом великолепном интермеццо к рабочей агитации. Вот его подлинные слова: «При теперешних отношениях, под государством спроса и предложения труда, рабочую плату определяет следующий железный закон: средний размер заработной платы всегда сводится на безусловно необходимое содержание, требуемое привычками народа для поддержания жизни и для размножения. Вот точка, вокруг которой вращается действительная поденная плата, как маятник, никогда не поднимаясь надолго выше и никогда надолго не опускаясь ниже»^[15]. Далее Лассаль определяет и условия действия закона, если плата в действительности подымется или опустится.

Относительно случаев подъема он говорит, что заработная плата «не может надолго подняться выше этого среднего размера, потому что тогда, вследствие улучшения положения рабочих, браки между ними стали бы чаще, усилилось бы размножение, рабочее население умножилось бы и, таким образом, увеличилось бы предложение рук, что низвело бы рабочую плату к прежнему размеру или ниже».

Относительно случаев обратных, т. е. опускания, Лассаль говорит: «заработная плата не может долго продержаться и ниже размера, безусловно необходимого для существования, потому что тогда наступают выселения, безбрачие, воздержание от деторождения и, наконец, уменьшение числа рабочих посредством нищеты, что ослабляет предложение рабочих рук и потому возводит заработную плату до прежнего размера».

«Следовательно, — заключает Лассаль, — действительный средний размер заработной платы состоит в беспрестанном колебании вокруг этого центра тяжести ее, при чем она то возвышается (период благоденствия во всех или некоторых отраслях труда), то падает (период более или менее обшей нужды и кризисов)». Лассаль никогда не приписывал себе чести «открытия железного закона заработной платы», теории задолго до него формулированной, намечавшейся еще задолго и до Рикардо, а именно с XVII века^[16].

Лассаль сам на это указал в «Гласном Ответе».

«Закон этот открыт и доказан именно либеральной экономической школой». И несколько далее: «в либеральной школе нет ни одного известного экономиста, который отрицал бы его. Адам Смит и Сей, Рикардо и Мальтус, Бастиа и Джон Стюарт Милль — все сходятся в признании его». Теория, следовательно, и по Лассалю не нова, но Лассаль выдвинул ее, снабдив боевым эпитетом и универсалировал ее^[17].

Экономические принципы Лассаля не оригинальны. Они заимствованы частью из классической школы (Рикардо), частью у социалистов: Маркса, Родбертуса и Прудона. Он не является последователем кого-либо из них одного, а заимствует у всех чисто эклектически. Воззрения на деньги и значение рабочего времени заимствованы им, по его же признанию, у Карла Маркса.

Но «между Лассалем и Марксом полная противоположность. Лассаль — идеалистичен, национален, государственный социалист; Маркс — материалистичен, интернационален и против государственного социализма. Маркс критикует Лассаля в письме к Браке. Научный социализм не признает Лассаля, но роль его в истории немецкого социализма громадна».

Основная заслуга Лассаля в том, что он двинул вперед немецкое рабочее движение, положил начало организации рабочих как самостоятельной политической партии, дав ей ясную программу. Диль говорит: «Лассаль вызвал рабочее движение; обсуждение социальных вопросов он сделал достоянием массы; он популяризирует воззрения социалистов. Лассаль разоблачил ошибки манчестерской школы и выдвинул значение государства в хозяйственных вопросах». «Основные социально-политические положения и требования лассалевской агитации до последнего времени… составляли интегральную часть программы социал-демократии. Только на эрфуртском конгрессе, в 1891 г., окончательно восторжествовала доктрина Маркса».

Эрфуртская программа уже не содержит никаких элементов лассальянства. Отныне уже господствует новая формула: рабочий вопрос — вопрос и политический, и социальный.

Первый, писавший о Лассале в России, был Яков Ватсон. Он писал еще при жизни Лассаля в статье, написанной в сентябре и напечатанной в одном из журналов осенью 1863 г., «Об улучшении быта рабочих в Германии»^[18]. В этой статье отразилось настроение того времени.

Противопоставляя две системы содействия рабочему классу — основанной на идее самопомощи (Шульце-Делич) и на идее государственного вмешательства (Лассаль), — Ватсон говорит, что в лице Лассаля последняя идея терпит пока фиаско. «В настоящее время, — замечает тот же автор далее, — перевес находится по-видимому на стороне системы Шульце-Делича, но об этом деле нельзя еще сказать последнего слова».

Другая точка зрения на Лассаля появилась много позднее; она выражена в статье Струве «Еще о Лассале», в которой он горячо защищает Лассаля^[19]: «Ошибки Лассаля в области экономической науки совсем обезврежены и похоронены историею. И потому с особенною яркостью выступает его неумирающая заслуга, тот идеалистический дух, в котором он понимал социальную проблему, слияние ее воедино с самыми заветными и дерзновенными запросами практической и теоретической мысли. Лассаль навсегда останется замечательно цельным и чарующим — живым воплощением в одной могучей индивидуальности самого трезвого социального реализма и самого смелого и проникновенного социального идеализма».

Бернштейн недавно закончил свою приобретшую такую широкую известность книгу призывом: «Назад к Ланге!».

«Мы очень высоко ценим личность, критический дух и исторические заслуги автора „Рабочего вопроса“, — говорит Бернштейн, — но мы думаем, что возвращение к нему может дать лишь очень мало для создания положительного миросозерцания на новых, более широких, т. е. в сущности, на старых идеалистических основах. В поисках духовного маяка, достаточно высокого и яркого, взор сторонников социального идеализма всегда обращается к Ф. Лассалю».

Прошло более полвека со смерти Лассаля. Жизнь указала, в чем он был прав и в чем ошибался. Рабочее движение объединило и экономические, и политические задачи, рабочий класс осознал себя как социальную и политическую силу и давно прошел через программу Лассаля по более широкой и дальней дороге.

Жизнь вместе с тем отвергла «железный закон» заработной платы. Создание боевых пролетарских организаций, профессиональных рабочих союзов отодвинуло казавшиеся неумолимыми суровые тиски действительности. Заработная плата рабочих под натиском их движения на немного повысились. Железный закон оказался не неизбежным. Рабочее движение получило новый смысл и новое назначение.

Но на пути своего движения пролетариат должен ценить ступени своего развития, благоговейно чтить память своих первых вождей и руководителей. И в числе их на одном из первых мест — имя смелого борца и первоклассного мыслителя Фердинанда Лассаля. Недаром революционный Петроград украсил лучшие из своих улиц — одну наименованием, другую изваянием знаменитого вождя европейского пролетариата.

На русском языке сочинения Лассаля появились в ряде переводов:

• 1) Лассалъ Ф.: Об особенной связи современного исторического периода с идеей рабочего сословия. «Современник» 1865 г., книга 9.
• 2) Лассалъ: Сочинения. Перевод Зайцева, т. I. СПб., 1870, теперь редкость; т. II. СПб., 1871 (сожжен цензурою).
• 3) Лассалъ-. Франц фон-Зикинген. Пер. А. и С. Криль. СПб., 1873.
• 4) Дневник. Был напечатан в «Северном Вестнике» и отдельно в изд. Б. Н. Звонарева. СПб., 1901 г.
• 5) Сочинения. 3 тома. Пер. под ред. И. Давыдова. Изд. Н. Глаголева. СПб., 1905.
• 6) Ряд переводов и изданий отдельных речей и статей Лассаля, особенно «О сущности конституции».

О Фердинанде Лассале и его воззрениях писали:

• 1. Дорш, В. Ф. Последний роман в жизни Лассаля, в «Этюдах», т. I. СПб., 1885.
• 2. Чуйко. Европейские мыслители. Вып. VII, Лассаль. СПб., 1882.
• 3. Онкен, Герман. Лассаль, пер. Ивановича. 1905.
• 4. Бернштейн, Эд. Фердинанд Лассаль, биогр. очерк. СПб., «Молот». 1905.
• 5. Ватсон, Э. Д. Вопрос об улучшении быта рабочих в Германии. В «Этюдах и очерках по обществ, вопросам». СПб., 1892.
• 6. С. С. «Романический эпизод из жизни Ф. Лассаля» (биография) в журн. «Вестник Европы» за 1877, кн. XI.

• 7. П. Струве. Сборник статей «На разные темы». СПб., 1902.
• 8. Ланге, Ф. А. Рабочий вопрос, рус. пер. 2 изд. 1895.
• 9. Бернштейн, Эд. О железном законе Лассаля в «Очерках из истории и теории социализма». СПб., 1902.
• 10. Гумплович, Влад. Фердинанд Лассаль. Пер. с польского. СПб., 1906.
• 11. Д. Маркс. Лассальянизм и профессиональная борьба. Письмо к Швейцеру. СПб., 1906.
• 12. Сурков, А. Фердинанд Лассаль. В журнале «Жизнь» за 1900 г.
• 13. Русанов, Н.: статья «Лассаль» в сборнике «Социалисты Запада и России» СПб., 1908.

• [1] Лассаль: Франц фон-Зикинген. Перевод А. и С. Криль. СПб., 1873 г., стр. 130.
• [2] Г. Брандес. Литературные портреты, рус. пер. стр. 15—16.
• [3] Георг Брандес. Там же, стр. 9.
• [4] Герман Онкен: Лассаль, как политический деятель. Пер. с нем. А. Ивашкевич.Изд. О. Н. Поповой. СПб., 1905 г. Стр. 219.
• [5] Гумплович: Ф. Лассаль. Изд. «Луч». СПб., 1906 г. Стр. 35.
• [6] «В письме к К. Марксу (1858 г.) Лассаль говорит о дуэли… «я считаю дуэль бессмысленной окаменелостью уже пройденной культурной степени не только на основании моих собственных принципов, но я всегда думал, и думал бы также твердо и теперь, если бы дело шло не обо мне самом, что она исключается именно принципами демократической партии». Письма Ф. Лассаля к К. Марксу и Ф. Энгельсу. СПб., 1905 г. Стр. 117.
• [7] Бернштейн, Э.: Ф. Лассаль. Собр. соч. Лассаля. Изд. Н. Глаголева. Т. I, стр. CXI.
• [8] Ланге, Ф. А. Рабочий вопрос. СПб., 1895. Изд. Павленкова, стр. 261.
• [9] Ланге, Ф. там же, стр. 262.
• [10] Петр Струве. В сборы, статей «На разные темы». СПб., 1902 г. Стр. 259.
• [11] Герман Онкен. Ф. Лассаль. Изд. О. Н. Поповой. СПБ., 1905 г., стр. 129.
• [12] Предисловие Ф. Меринга к «Письмам Фердинанда Лассаля к К. Марксу и Ф. Энгельсу», рус. пер. СПб., 1905 г. Стр. IX. Эти письма действительно имеют «громадную историческую ценность». «Онине только являются ценными данными для первоначальной истории германского и европейского рабочего движения, но имеют чуть ли не большую ценность для психологического понимания тех людей, которые дали этому движению классические черты». ([Меринг, стр. XIII).
• [13] Г. Онкен: Лассаль, рус. пер. СПб., 1905. Стр. 180.
• [14] Лассаль: Собр. соч. Изд. Н. Глаголева. Т. I., стр. 31—32.
• [15] Собр. сочинений Лассаля, рус. пер. Т. II, стр. 67.
• [16] См. собр. соч. Лассаля, Рус. пер. Т. II, стр. 68.
• [17] «Лассаль первый, — говорит Эд. Бернштейн, — употребил выражение «железный"в приложении к этому закону. И не только одно выражение: для него с этим выражением связывалось понятие о неизменном, абсолютно действующем». «К вопросу о железном законе заработной платы». Рус. пер. СПб., 1902 г., стр. 7.
• [18] Ватсон: Этюды и очерки по общественным вопросам. СПб., 1892 г.
• [19] П. Струве. На разные темы, стр. 265.