Принципы типологического анализа

Типологический анализ характеризуется рядом существенных моментов, определяющих как его возможности, так и недостатки:

• а) он используется для изучения всех языков независимо от того, связаны они отношением родства или нет;
• б) им охватываются такие языковые факты, которые отмечены общностью либо структуры, либо отношений, либо функций, либо же какими-то их сочетаниями. Например, русский и турецкий языки не связаны отношением родства, но тем не менее по каким-то типологическим признакам могут быть объединены: в каждом из них, к слову, существительные склоняются, изменяются по числам и т. д., хотя само изменение имеет как совпадающие, так и несовпадающие линии. Типология фиксирует прежде всего общее для языков, пытаясь объяснить это общее;
• в) типология имеет дело прежде всего с фактами синхронного порядка, причем сопоставлению с целью выявления типологических черт подлежат любые синхронные срезы двух и более языков, если соответствующий их инвентарь оказывается достаточным для проведения материально подкрепляемых параллельных наблюдений.

Однако преимущественная ориентированность типологии на синхронию не означает, что с ней несовместим динамический аспект. Напротив, современные типологические исследования активно включаются в поиски методик, которые позволили бы ей занять свое место среди лингвистических дисциплин исторического цикла. В то же время вопрос этот не так прост, как может показаться. Дело в том, что разные типологи отвечают на него по-разному. Согласно, например, Р. О. Якобсону, «в отличие от родства и сродства (языков. — 3. Г.) изоморфизм (т. е. типология. — 3. Г.) не связан ни с фактором времени, ни с фактором пространства»^[1]. Иного мнения придерживается В. Скаличка, склонный предпочитать ту типологию, которая «делает также возможной систематическую историческую работу»^[2]. Связь типологических и сравнительноисторических приемов изучения признает и И. И. Мещанинов, но остается неясным, как эта связь должна практически реализоваться в исследовательской деятельности. Что касается конкретных типологических описаний или обзорно-обобщающих работ по типологии, то по ним также трудно судить о направлениях реализации принципа историзма. Между тем типологические наблюдения, классификации, рассуждения, охватывая языки, слишком далекие друг от друга хронологически, географически, генетически, оперируют настолько общими и абстрактными категориями, что превращаются в самоцель, если хоть как-то не переводить их в плоскость исторически обозримых времени и пространства, в контекст системно связанных языковых фактов и процессов. С другой стороны, важность принципа историзма как будто бы предполагается уже в самих определениях объекта типологии независимо от того, отождествляется ли он с изучением схождений и расхождений между языками, с межъязыковым изоморфизмом, с общими чертами в структуре языков и т. д., ибо во всех этих и подобных случаях неизбежно возникает вопрос о времени схождений и времени расхождений между языками по тем или иным признакам, о становлении изоморфизма (если исходить из постулата изначальной заданности изоморфизма, вообще снимающего вопрос о становлении, времени, тогда неясно, каков эвристический смысл этого понятия), об условиях зарождения у языков таких черт, которые объединяют их с другими, и т. д.

Выявляя у разных языков то, что их объединяет, типология обнаруживает свой объект исследования, представляющий один из аспектов анализа языка вообще. В таком плане языки последовательно не изучаются ни в одной из других лингвистических дисциплин. Но другие дисциплины, рассматривая жизнь конкретных языков и их групп, пользуются такими методами, принципами и методологическими установками, которые весьма далеки от соответствующих приемов типологических толкований. Другими словами, в противовес сравнительно-исторической, исторической, синхронно-динамической и другим отраслям языкознания, пронизанным в большей или меньшей степени историзмом, типология провозглашает панхронизм (внеисторичность) в качестве своего основного принципа, но тем не менее свободно пользуется сведениями о языке, добытыми ими. Складывается несколько парадоксальная ситуация: в синхронно-диахронических исследованиях при характеристике языкового состояния или развития в соответствующий период указываются основные тенденции — нередко противоречивые и разнонаправленные, распределение языковых явлений по центру и периферии системы, их регулярность/нерегулярность, продуктивность/непродуктивность и многое другое; типология же считает возможным вырвать интересующий ее «признак» языка из того историко-лингвистического контекста, которым он был детерминирован, высвечен, и поставить в один ряд с аналогичными признаками иных систем, также сформулированными методом сублимирования, строя свои наблюдения, таким образом, не столько на фактах, категориях, признаках языков, сколько на том, что в последних может быть выражено вообще. При таком подходе язык как совокупность, скорее даже как система тенденций оказывается подмененным понятием языка как суммы абстрактных признаков вне времени и пространства, лишенных внутреннего единства. Отсюда неизбежно следует вывод об эклектизме и субъективизме типологии, о «ножницах» между тем, как она отбирает материал для интерпретаций, и тем, как проводятся сами интерпретации. Далее вполне естественно напрашивается вопрос принципиального характера: насколько типологические наблюдения и выводы лингвистически содержательны и полезны для науки о языке?

Несомненно, результаты типологических наблюдений могут представлять вполне определенный интерес для других наук о человеке. Однако, чтобы быть повернутой и в сторону лингвистики, частью которой типология себя считает, она должна рассматривать языковые факты в таких ситуациях, которые хотя бы в малой степени воспроизводят, напоминают их функционально-историческую и системную связь, взаимообусловленность, т. е. она должна считаться с тем, что язык, как и все сущее, действителен лишь во времени и пространстве. Живой язык несводим к сумме признаков, пусть даже важнейших, так же, как перечень общих функций некоторых узлов машины не имеет ничего общего с работой, функционированием самой машины во взаимодействии всех ее узлов и деталей. В высшей степени справедливо утверждение, что «живой язык, постоянно определяемый (а не определенный раз навсегда) посредством своей функции, не является созданным, а непрерывно создается конкретной языковой деятельностью…»¹ Принцип историзма предписывает, чтобы отбор языковых фактов для типологических сопоставлений производился с учетом именно этого обстоятельства. Обратимся к двум примерам. Известно, что в современном русском литературном языке, в разговорных формах речи, включая и абсолютное большинство говоров русского языка, имена существительные в единственном числе характеризуются отнесенностью к одному из трех типов склонения. Однако в некоторых говорах, особенно в южнорусских, категория склонения существительных включает в себя в основном только два типа склонения: обнаруживает тенденцию к утрате так называемый третий тип склонения, к которому относятся слова женского рода с нулевой флексией в им. падеже ед. числа типа степь. Чтобы понять и типологически осмыслить этот факт, мы должны поставить его в контекст русской исторической морфологии XIV—XX вв. с теми живыми процессами, проявлением одного или ряда из которых можно считать сокращение количества типов склонения, достигающее в отдельных говорах своего минимума. Это такие процессы, как усиление связи между типом склонения и родовой принадлежностью слов, процесс унификации типов склонения, возрастание роли слов «женского склонения» в определении направления аналогического действия и др. Если вывод о направлении изменений в количестве склонений в языке в сторону уменьшения, сокращения их диктуется логикой типологического анализа, то конкретные изменения, касающиеся морфологии отдельного языка, в данном случае — русского, нельзя объяснить (следовательно, и понять) без учета его свойств и потенций, ибо, как пишет Э. Косериу, «в случае языка „результат“ является одновременно непосредственно „потенцией“, условием дальнейших актов. Если результат „окончателен“, то мы говорим о „мертвом языке“^[3]. Напротив, в той мере, в какой язык продолжает функционировать как таковой, результат никогда не бывает окончательным». Поэтому в идеале лингвистическая типология должна бы быть не столько типологией языковых признаков, сколько типологией языковых потенций: «нет языка вообще, есть только языки и их разновидности до личного языка (языка особи) включительно, языки, изменяющиеся по месту и времени». И еще. Одна из важных особенностей синтаксиса древних языков в отличие от новых состоит, в частности, в том, что он паратаксичен, т. е. вполне допускает независимое, параллельное оформление таких понятий, которые отнюдь не являются однопорядковыми. Речь идет о довольно распространенных оборотах типа древнерусских люди мужскъ полъ, от Дуная от берега, к Дунаю к берегу; древнеиндийских месяцем лучами, ногами убиты слонами, хоботом слоном крепко схваченный и др. Если не учитывать исторического контекста, легко принять подобные построения за типологическое свойство языков. В действительности же, как показывает история языка, они характеризуют не столько структуру языка, сколько состояние синтаксиса, не приобретшего еще глубины и перспективы, не знающего поэтому принципа иерархичности в расположении компонентов предложения. По мере развития структурносемантической перспективы в синтаксическом строе языка паратаксические словосочетания переформируются в разнообразные гипотаксические в соответствии с наметившимися в нем общими тенденциями, благодаря которым исходные принципиально тождественные паратаксические конструкции, переходя в конструкции иного синтаксического плана, выступают как фактор, разрушающий прежнее единство языков. Следовательно, один и тот же, казалось бы, исходный процесс имеет совершенно разные продолжения в конкретных языках. Едва ли типологические обобщения вправе игнорировать это, акцентируя внимание лишь на тех свойствах языков, которые якобы не зависят от времени и пространства. Типологическое типологично для языков определенного исторического периода и с определенными исторически обусловленными тенденциями развития. Разные языки по-разному приходят к тому, что характеризуется как объединяющий их признак.

Оживление интереса к типологическим сопоставлениям в современном языкознании вполне оправдано и отражает состояние и потребности лингвистики в целом. Однако успехи типологии в решении актуальных задач, в углубленном изучении разноструктурных языков, в выявлении подлинных, а не мнимых универсалий будут зависеть от того, насколько самокритичным окажется отношение ее к собственной истории и собственным ошибкам. Совершенно очевидно, что наиболее многообещающим следует считать тот путь развития типологических исследований, который предполагает органическое сочетание типологии с историзмом.

Разумеется, предложенные сведения дают лишь самое общее представление о типологическом анализе, к тому же не дифференцированном по уровням языка, и не затрагивают многих проблем, связанных с методикой его реализации, что потребовало бы более детального рассмотрения существующих типологических концепций и методик^[4].

• [1] Якобсон Р. Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое языкознание // Новое в лингвистике. Вып. 3. М., 1963. С. 97.
• [2] Скаличка В. О современном состоянии типологии // Новое в лингвистике. Вып. 3. С. 34.
• [3] Косериу Э. Синхрония, диахрония и история // Новое в лингвистике.Вып. 3. С. 157.
• [4] См., напр.: Принципы типологического анализа языков различногостроя. М., 1972; Типология каузативных конструкций. Морфологический каузатив. Л.: Наука, 1969; Структурно-типологические исследования в областиграмматики славянских языков. М., 1973; и др.