Формы автобиографизма «Романа с кокаином» на художественно-изобразительном, концептуальном и тематическом уровнях

Следует подчеркнуть, что автобиографическое начало «Романа с кокаином» выявляется уже на уровне жанровых особенностей. Так, обилие реальных топонимов, отсылка к реальным историческим событиям, а также появление событий и лиц, вводимых не эксплицитно, а при помощи намеков, позволило исследователям М. Сорокиной и Г. Суперфину обозначать «Роман с кокаином» как так называемый роман с ключом. Расцвет жанра «романа с ключом» приходится на XVI—XVII вв.ека зарубежной литературы. Словарь литературоведческих терминов В. Шилина трактует «романы с ключом» как «светские романы в Испании XVI века, где под видом условности сюжета скрыта современность, изображаются намеки на злобу дня, на определенных лиц испанского дворянского общества» Шилин В. В. Словарь литературоведческих терминов. / В. Шилин. URL.: http://rifma.com.ru/Lito-33.html (дата обращения: 22.02.17). В «Истории зарубежной литературы XVII века» История зарубежной литературы XVII века: Учеб. для студентов вузов / [Н.А. Жирмунская, З. И. Плавскин, М. В. Разумовская и др.; Под ред. М.В. Разумовской]. 2-е изд., испр. и доп. М.: Academia Высш. шк., 1999. С. 195. указывается на то, что главная цель таких романов воспитательная, поэтому события и личности, зашифрованные в произведениях, всегда представлялись гиперболизированно идеальными.

Наиболее полный анализ данного явления предлагает C. Сорокина, обращаясь к произведениям русской литературы XX столетия. Возникновение «романа с ключом» в русской литературе принято отсчитывать с 20-х годов (в качестве примера исследователь указывает на «Козлиную песнь» К. Вагинова, «Сумасшедший корабль» О. Форш, «Скандалиста» В. Каверина, «Театральный роман» М. Булгакова). Исследователь отмечает, что интерес к документально-мемуарной литературе в это время обеспечен желанием «объективно» и точно отобразить изменения, происходящие в культуре и сознании людей. «Роман с ключом» отражает двойственный процесс: с одной стороны, он демонстрирует изменение реальности за счет «влияния идеологии и эстетики модернизма на мемуарные тексты» Сорокина С. Жанр романа с ключом в русской литературе 20-х годов ХХ века // Ярославский педагогический вестник. URL.: http://vestnik.yspu.org/releases/novye_Issledovaniy/32₆/ (дата обращения: 22.12.16)., а с другой стороны, актуализирует значимость современности. Таким образом, С. Сорокина, давая «роману с ключом» дефиницию, говорит о том, что это синтетический жанр, в котором «повествователь — свидетель и участник событий — соединяет историко-документальное и символическое видение эпохи, производя кодирование таким образом, что „осведомленный“ читатель получает возможность совмещать две стратегии рецепции: анализ внутренней структуры знака: от означающего к означаемому, т. е. идентификация персонажей как личностей известных людей, и выявление логики означивания в пространстве означающих, т. е. текста» Там же. С. 3.

С. Сорокина выделяет несколько ключевых признаков «романа с ключом», среди которых реальный хронотоп, неомифологический принцип повествования, тема гибели как центральная, активное использование «эзопова языка», позволяющего кодировать известные лица и значимые события, появляющиеся в произведении. Важно отметить, что «роман с ключом» функционирует только при том условии, что реципиент может декодировать разбросанные по тексту «ключи», то есть можно говорить об особом типе читателя-«интеллектуала».

Еще один важный принцип «романа с ключом» заключается в том, что повествователь, который является одновременно и участником происходящих событий, и их свидетелем, тождествен автору. Следовательно, можно сказать, что данный жанр ориентирован на автобиографический тип дискурса, поскольку герой романа, тождественный автору, автобиографичен. Жанр «романа с ключом» можно было бы отнести к типу художественно-документальной литературы, где точное фактическое представлено в художественной интерпретации автора. В данной диссертации «роман с ключом» будет рассматриваться как произведение с закодированными «ключами» (лицами, событиями, топонимами), расшифровать которые становится возможным в полной мере через осознание автобиографического характера «Романа с кокаином».

Автобиографический герой «романа с ключом», с одной стороны, является участником событий прошлого, а с другой, соотносится с тем временем, когда писалось произведение — то есть с «авторским» временем. Иными словами, «любое произведение о прошлом — рассказ о двух эпохах: той, к которой относятся события, и той, когда оно написано» Шайтанов И. О. Как было и как вспомнилось. С. 17.

Затронув тему художественного времени «Романа…», важно отметить, что Леви отправляет рукопись произведения Г. Адамовичу в 1933 году (узнать, когда была начата работа над произведением, на данное время не представляется возможным), в то время как действие романа происходит в 1914;1919 годах. При этом процесс написания Масленниковым записок относится, скорее всего, к 1917;1918 годам: в рефлексивной главе «Мысли» объем рассуждений достигает своего апогея — именно в ней Масленников впервые обозначает себя как создателя данного текста. В этой бессобытийной части автор записок фиксирует момент написания и думает о предполагаемом читателе: «Но невольно, лишь только записал я сейчас все эти слова, как тотчас, с чрезвычайной явственностью, мне представилась презрительная улыбка на лице того, в чьи руки попадут эти мои печальные записки» Агеев М. Роман с кокаином / Ил. с. Ивановой. Статьи Г. Г. Суперфина и М. Ю. Сорокиной, А. И. Серкова, Е. А. Голлербаха, А. А. Кобринского, О. А. Жук. СПб.: Вита Нова, 2008. С. 213. Здесь и далее ссылка на указ. соч. Таким образом, можно говорить о ретроспективной композиции «Романа с кокаином»: такая композиция помогает М. Леви создать тип героя, который анализирует сам себя.

В романе показан конкретный период из жизни главного героя — с октября 1914 года по январь 1919 года. Текст принимает форму «записок», в отличие от дневниковых записей, рассказчик-повествователь не маркирует их числами, и текст эксплицитно не содержит конкретных дат. Историческое время проявлено имплицитно. Временной отрезок начала романа атрибутируется по использованию примет дореволюционного времени (капор, тужурка, ямщик в онегинском цилиндре, частная гимназия с уроками «закона божьего» и так далее), конкретный промежуток определяется позже, когда в тексте появляются следующие указания:

«…в апреле, когда война с Германией бушевала уже полтора с лишним года…» Агеев М. Указ. соч. С. 69. — в данном случае речь идет о Первой мировой войне, начавшейся в июле 1914 года.

«…когда десять месяцев тому назад кровожадные толпы с цветными тряпками перли по улицам Москвы…» Там же. — замечает герой романа, Василий Буркевиц, в разговоре с батюшкой, намекая на масштабные патриотические демонстрации, явившиеся следствием обнародования манифеста об объявлении Германией войны России 20 июля 1914 года. Роман оканчивается смертью Вадима Масленникова, поэтому последняя «запись» принадлежит уже другому рассказчику — доктору: смена рассказчика становится тем поводом, когда в произведении во второй раз встречается конкретное указание на время (первый — это указание даты на письме Сони, возлюбленной Вадима: «1916 года, сентября»): «январский мороз 1919 года».

Таким образом, в романе затрагиваются события Первой мировой войны, а в дальнейшем и революции, однако они не находятся в центре произведения: историческое время является лишь фоном, на котором разворачивается история индивидуальная — Вадима Масленникова.

Выявляя автобиографизм в «Романе с кокаином», мы будем пользоваться автобиографическими признаками, предложенными М. Медарич. Прежде всего, перед нами повествовательный прозаический текст: авторское жанровое определение «Романа…» — повесть. Одной из главных тем автобиографического произведения становится жизнь индивида и история становления его личности. Интересно, что в случае с «Романом…» на первый план выходит, скорее, история гибели личности, становление как таковое не оказывается в центре произведения. Поэтому здесь можно было бы поспорить со Н. Струве и Ив. Толстым, утверждающими, что в течение «Романа…» Вадим Масленников меняется, в отличие от героев Набокова, которым «…высокое самосознание присуще им как природная данность» Толстой Ив. Тропою тропа, или Почему не Набоков автор «Романа с кокаином. С. 198. На наш взгляд, личность Масленникова лишь раскрывается, но не меняется. В нем изначально заложена осознаваемая им раздвоенность, пограничное состояние между полюсами добра и зла. Так, например, в первом же эпизоде встречи героя с матерью он одновременно чувствует раздражение и жалость к ней. Осознавая, что Зиночка будет заражена им, он ощущает и сострадание, и озлобленность, вызванную ее невинностью и непосредственностью. Эта раздвоенность противопоставлена истинной цельной любви, гармонизирующей физическое и духовное начала: Масленников не способен полюбить Соню физически, как не способен полюбить духовно «проституток с Тверской». Именно желание нивелировать эту раздвоенность заставляет его попробовать кокаин, но кокаиновая зависимость не заглушает «философствующую рефлексию» Аверин Б. В. Дар Мнемозины: Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. СПб: Амфора, 2003. С. 21 — лишь обостряет ее. Полисемантичность названия произведения актуализирует двойственный мотив, лежащий в основе текста: «роман» — это не только жанр, но и указание на случайную, ни к чему не обязывающую связь. Масленников, лишенный возможности любить другого человека, может лишь довольствоваться романом с тем единственно стабильным, что вызывает в нем зависимость, но вопреки его желанию, не освобождает от той раздвоенности, которую он стремится побороть.

Кроме того, еще одно свойство автобиографического произведения заключается в том, что в нем представлен герой, который «проходит через неповторимые, индивидуальные этапы своей жизни» Бахтин М. М. Роман воспитания и его значение в истории реализма (1936;1938) // Литература эпохи Просвещения. URL: http://lit-prosv.niv.ru/lit-prosv/bahtin-roman-ego-znachenie/postanovka-problemy-romana-vospitaniya.html (дата обращения 28.02.17). В противном случае в автобиографии, которую может написать любой среднестатистический человек, не было бы никакого смысла: «…человек реализует не рутинную, среднюю норму поведения, обычную для данного времени и социума, а некоторую трудную и необычную, „странную“ для других и требующую от него величайших усилий» Лотман Ю. М. Литературная биография в историко-культурном контексте // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В З т. Т 1. Таллин, 1992. С. 365. Однако применительно к «Роману с кокаином» этот тезис вызывает некое сомнение. С одной стороны, Масленников, действительно, в каком-то смысле противостоит среде, выделяется из школьного коллектива, ведь перед нами герой бедный, посещающий дорогостоящую частную гимназию, то есть он является «иным» по отношению к другим учащимся. С другой стороны, пристрастие к наркотикам также противопоставляет его обществу, так как фиксирует аморальное поведение. Тем не менее, и бедность, и кокаиновая зависимость характеризуют Масленникова более как героя-маргинала, героя-эскаписта, нежели героя, открыто противостоящего норме. То есть перед нами автобиография не особого человека, а человека, порожденного своей эпохой. Иными словами, перед нами «рассказ о жизни человека вообще, „философская“ автобиография, универсальная автобиография» Кулабухова М. А. Автобиографическое начало и художественный вымысел в романах И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева» и М. А. Булгакова «Белая гвардия»: моногр. Белгород: Политерра, 2006. С. 9. человека, которая, противопоставленная романтической парадигме с ее «особым» героем, была достаточно распространена в творчестве писателей-эмигрантов.

По мнению Т. Симоновой, взаимодействие художественного и документального в тексте «реализуется на трех уровнях: тематическом, концептуальном и художественно-изобразительном» Симонова Т. Г. Мемуарная проза русских писателей 20 века: поэтика и типология жанра: Учеб. пособие по спецкурсу «Художественно-документальная проза» для студ. Гродно: ГрГУ, 2002. С. 10.

На художественно-изобразительном уровне «Романа с кокаином» нас интересует характер документального в произведении и его проявления: насколько реальны портреты героев, отсылают ли их сентенции к реально сказанному ими? В связи с этим важен и ономастический компонент в данном контексте: соответствуют ли имена, данные героям, именам их прототипов?

Следуя логике А. Урбана, чтобы охарактеризовать художественно-изобразительный уровень «Романа с кокаином», необходимо обратиться к «автодокументу». Однако в настоящее время ни дневников, ни записных книжек М. Леви не найдено — лишь созданные им автобиографии с утилитарной целью (о них речь пойдет позже) или его немногочисленные письма издателям и редакторам эмигрантских журналов. Данные «автодокументы» не отвечают в полной мере поставленной задаче, поскольку в них не идет речь о юности писателя — событиях 1914;1919 годов, затронутых в «Романе с кокаином».

Если говорить о портретных характеристиках, то первый портрет, появляющийся в романе, характеризует мать главного героя: «Мать одинако стояла в сторонке в своей облысевшей шубенке, в смешном капоре, под которым висели седые волосики (ей было тогда уже пятьдесят семь лет), и с заметным волнением, как-то еще больше усиливавшим ее жалкую внешность…» Агеев М. Указ. соч. С. 16. Остальные описания героини даны в том же ключе: формируется образ некрасивой, бедно одетой, стареющей женщины, которая вызывает в Масленникове одновременно и отвращение, и жалость. Она неловко задабривает сына деньгами, которые удается достать через продажу последних ценных вещей обедневшей дворянской семьи.

В архивах МГОА. Ф.3. Оп.4 Д. 1058, здесь и далее цит. по Суперфин Г. Г, Сорокина М. Ю. Указ. соч. С. 269. можно найти скупые сведения о родителях М. Леви: Лазер (Людвиг) Абрагам Леви родился около 1843 года и умер в 1905 году. В «Романе с кокаином», действие которого начинается в 1914 году, у Масленникова действительно нет отца, и герой не раз подчеркивает бедственное положение своей семьи: после смерти отца семья Леви разорилась.

Мать — Цецилия Мироновна, урожденная Лев, родилась около 1858 года и умерла в 1933 году (как раз в тот год, когда Леви отправляет рукопись романа Адамовичу). По этим данным можно предположить, что возраст матери, указанный в произведении — пятьдесят семь лет, — действительно, соответствует реальности: в 1914 году Цецилии Мироновне, согласно архивным документам, было примерно столько же.

Как вскользь сказано в одной из автобиографий Архив внешней политики СССР МИД РФ. Фонд Генерального консульства СССР в Стамбуле. Оп. 30. Д. 51. Л. 18. Машинопись., соответствующей сухому стилю деловой документации, обедневшей семье помогал старший брат М. Леви, Александр, служивший в те годы в банке. Интересно, что этот факт нашел свое отражение во втором произведении М. Леви «Паршивый народ»: «В маленькой комнате брат мой, его жена, мать и я жили и кормились на заработок брата 75 червонных рублей, которые он получал как 2-й счетовод в базарном отделении Промбанка» Агеев М. Паршивый народ // Агеев М. Роман с кокаином / Ил. с. Ивановой. Статьи Г. Г. Суперфина и М. Ю. Сорокиной, А. И. Серкова, Е. А. Голлербаха, А. А. Кобринского, О. А. Жук. СПб.: Вита Нова, 2008. С. 255., что может лишь подтвердить, что автобиографическая основа свойственна всему корпусу текстов писателя.

Помимо этого, найденные М. Сорокиной и Г. Суперфином документы гимназии позволяют говорить о том, что такие герои, как Айзенберг, Буркевиц, Такаджиев носят те же имена, как и их реальные прототипы, или имена, схожие по звуковому признаку. В произведении даны портреты этих персонажей, однако насколько они точны, опять же, едва ли можно проверить, поскольку они не являлись публичными лицами. В данном случае существует единственный способ сравнения — обратиться к близким людям прототипов романа, однако это не представляется возможным в рамках нашего исследования.

Портреты персонажей даны в главе «Гимназия»: повествователь характеризует героев последовательно, в пределах третьей части этой главы. Первая характеристика дается Айзенбергу, одному из лучших учеников класса: «Айзенберг, или как его звали „тишайший“ был скромный, очень прилежный и очень застенчивый еврейский мальчик» Агеев М. Указ. соч. С. 46. Портрет Такаджиева, второстепенного героя, можно оценить как нейтрально-положительный: «Такаджиев был самым старшим и самым рослым в классе. Этот армянин пользовался всеобщей любовью за свое удивительное умение переносить объект насмешки с себя самого всецело на ту скверную отметку, которую он получал» Агеев М. Указ. соч. С. 46. Среди этих описаний выделяется описание Буркевица — по отношению к нему повествователь использует эпитеты далекий и чуждый, что противопоставляет героя другим ученикам: «Вот в этой-то далекой и чуждой нам среде находился Василий Буркевиц, низкорослый, угреватый и вихрастый малый» Агеев М. Указ. соч. С. 47.

В том же ключе делаются характеристики учителям гимназии Кеймана: фон Фолькман, «совершенно лысый человек с красным лицом и белыми мазеповскими со ржавчиной усами» Агеев М. Указ. соч. С. 148., «добродушный умница Семенов», а также сам Р. С. Кейман присутствуют в произведении под своими именами (изменено лишь имя директора, Франца Ивановича Креймана), однако их портретная характеристика в настоящее время не может быть подтверждена, так как еще не найдены соответствующие «автодокументы».

При этом немаловажным является то, что сам Масленников, рассказчик-повествователь, не наделяет себя портретом в контексте повествовательных стратегий; описания, которые он дает себе, обычно относятся к репрезентации конкретных состояний и связаны с нерелевантными периферийными признаками: новым костюмом, бессонной ночью, состоянием измененного сознания и так далее. Иными словами, эти портреты можно было бы назвать «стихийными» в противопоставление портретам индивидуально-стабильным, выделявшим то, что дифференцирует персонажа от других.

Согласно тексту «Романа с кокаином», в учебной деятельности между Буркевицем, Штейном и Айзенбергом шла борьба за лучшие оценки, и по ходу сюжета именно Буркевиц выбивается в лидеры класса. Однако, согласно документу об аттестации, один лишь Айзенберг, и в романе представленный отличником, получил золотую медаль, а Такиджянц наряду с Буркевицем, напротив, были троечниками МГОА. Ф.359. Оп.1. Д. 10. Л. 67 об.-68 об. Автограф.

При этом встает вопрос, имеют ли реальных прототипов такие герои, как Штейн и Егоров, друзья Вадима Масленникова. Согласно документу об аттестации, данные фамилии в общем списке учеников отсутствуют, однако, учитывая характер «романа с ключом», нельзя отрицать и то, что в Штейне и Егорове также закодированы реальные лица. Так, например, о Штейне известно, что он — выходец из богатой семьи, один из лучших учеников класса, и что после революции он уезжает за границу. Согласно предоставленному документу, Григорий Шик — сын купца-меховщика 1-й гильдии, получает серебряную медаль и, как и Штейн, после революции покидает родину, эмигрируя в Париж Там же. Безусловно, подобные намеки могут оказаться случайными, следовательно, это предположение требует дальнейшего текстологического исследования.

Вторым аспектом, рассматриваемым в контексте документального уровня романа, является место проживания семьи Масленниковых. Повествователь не называет точного адреса и не уделяет описанию дома много внимания, обычно все характеристики репрезентированы предикативными конструкциями, фиксирующими перемещение героя в пространстве собственного дома: Масленников входит в переднюю / во двор / в квартиру, просыпается в своей кровати, поднимается по лестнице, приближается к воротам дома, прокрадывается в столовую и так далее. Как отмечается в описи домового владения Российский государственный архив экономики (Москва). Ф. 3429. Оп. 2. Д. 2284. Л. 2 об., семья Леви проживала по адресу: Цветной бульвар, дом 22, строение 5, третий этаж, квартира 33. М. Сорокина и Г. Суперфин уверены, что именно здесь проживает и семья Масленниковых, поскольку, по их мнению, описания топонима в тексте соответствуют характеристике реального топонима. Подкрепляет это суждение и тот факт, что для М. Леви, выросшего в Москве, вполне логично «поселить» своего героя в тот дом, который он сам отлично знал: это вполне типично для произведений автобиографического характера.

Таким образом, проанализировав характер фактического в «Романе с кокаином», мы можем сделать вывод, что оно служит фоном для разворачивающихся событий, истинность которых на данный момент не всегда возможно проверить, так как «автодокументов», подтверждающих или отрицающих их, не обнаружено.

Говоря о концептуальном уровне произведения, здесь было бы уместно обратиться к суждению Г. Елизаветиной о том, что автобиография характеризуется не столько скрупулезным хронологическим фиксированием, сколько «наличием определенной концепции о своей жизни» Елизаветина Г. Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров. С. 243. По словам Б. Аверина, для писателя важна та траектория пути, которая у него сформировалась на момент создания текста Аверин Б. В. Автобиографическая трилогия А. Белого и традиции русской автобиографической прозы XIX начала XX в. // От Пушкина до Белого: проблемы поэтики русского реализма XIX — начала XX в. СПб.: С.-Петерб. ун-т., 1992. С. 278−304. Иными словами, во многих автобиографических произведениях перед нами не событийная хронология жизни автора, а то, как автобиографическое может выстраиваться вокруг событийного или психологического, важного для автора, а потому становящегося опорой сюжета его художественного текста.

В «Романе с кокаином» перед нами пятилетний отрезок, включающий обучение Масленникова в гимназии, поступление в высшее учебное заведение, привыкание к кокаину и последующую смерть от передозировки наркотика. Именно этот период и важен с точки зрения концептуального осмысления «гибели человека», поскольку показывает период не становления героя, не эволюции, но «замыкания», законченности личности, которая уже не поддается динамике развития: динамика осуществляется лишь с точки зрения того, как Масленников постоянно мечется между двух крайностей, бросаясь то в одну, то в другую. Отсутствие описания становления героя отчасти обеспечено и тем, что в «Романе…» нет биографического времени, разделенного на конкретные возрастные отрезки, нет воспоминаний о детстве, нет «истории» семьи. Это лишь подчеркивает антисемейную тему, значимую для «Романа с кокаином»: Масленников — это человек, потерявший связь с собственным родом, со своей страной, погибающей у него на глазах, с постоянно изменяющейся под воздействием наркотика реальностью. Герой уже отображен в состоянии кризиса, потому как раздвоенность присуща его личности изначально.

Кроме того, одним из обязательных условий указания на формы автобиографизма является тождество автора и повествователя, причем имя автора может отсылать читателя к реальной личности. Повествование в произведении ведется от первого лица, и повествователь, действительно, тождественен протагонисту — Вадиму Масленникову. Имена героя и автора обладают слабым, но все же сходством: как известно, первый псевдоним, выбранный Леви, был М. Алисин, что аллитерационно коррелирует с фамилией Масленников; в этой фамилии обнаруживается фонетическое сходство и с именем самого автора — Марка Леви. Тем не менее, Масленников — это, конечно же, не Леви, ведь автор «должен стать другим по отношению к себе самому, взглянуть на себя глазами другого…» Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической действительности // Эстетика словесного творчества / сост. С. Г. Бочаров. М.: Искусство, 1979. С. 19.

Тождественность событий, отображенных в «Романе с кокаином», и событий реальных, потребует, как было отмечено выше, обращения к «автодокументу». В данном случае, есть возможность обратиться только к уже упомянутым архивным справкам и автобиографиям, которые М. Леви составлял для своих социально-экономических потребностей, а не с целью художественной самопрезентации (биография 1939 года Архив внешней политики Российской Федерации. Фонд Генерального консульства СССР в Стамбуле. Оп. 30. Д. 51. Л. 18. Машинопись., автобиографии 1955 Центральный государственный архив новейшей истории Республики Армения. Ф. 956. Личное дело М. Л. Леви. Л. 20−20 об. Автограф. и 1961 Центральный государственный архив новейшей истории Республики Армения. Ф. 936. Личное дело М. Л. Леви. Л. 54−55. годов), биографическим справкам о М. Леви от генерального консульства СССР в Стамбуле Справка генерального консула СССР в Стамбуле в Народный комиссариат иностранных дел, 1939 год // Архив внешней политики Российской Федерации. Фонд Генерального консульства СССР в Стамбуле. Оп. 30. Д. 51. Л. 1 об. Машинопись; Справка генерального консульства СССР в Стамбуле в Народный комиссариат иностранных дел, 1942 год // Архив внешней политики Российской Федерации. Фонд Генерального консульства СССР в Стамбуле. Оп. 30. Д. 51. Л. 4. Машинопись., анкетах-заявлениях о приеме в советское гражданство и иных документах подобного типа. Однако все они, согласно своеобразию официально-делового стиля, антипсихологичны и содержат лишь сухие факты: сжатую информацию о родителях, учебных заведениях, местах работы и передвижениях за границей. Еще одним «автодокументом» можно было бы считать воспоминания современников. В этой связи можно рассмотреть мемуарные «Елисейские поля» В. Яновского, однако в них о М. Леви сказано весьма мало, да и к событиям, репрезентируемым в «Романе с кокаином», эти упоминания не имеют отношения.

Согласно имеющейся документальной информации, М. Леви родился в еврейской купеческой семье в 1898 году. Соответственно, в 1914 году ему было шестнадцать лет, как и Вадиму Масленникову; семья Леви разорилась после смерти отца — в семье Масленникова тоже отсутствует отец, и она тоже живет бедно; Леви учился в гимназии Креймана, как и Масленников, после окончания поступил в Московский Университет на юридический факультет — Масленников также упоминает о принадлежности к университету: «Вот я, Вадим Масленников, будущий юрист, будущий, как это утверждает окружающий меня мир, полезный и уважаемый член общества…» Агеев М. Указ. соч. С. 125. и «шопот, который захаркал оттуда, принадлежал не Штейну, а Зандеру, — студенту, с которым я весьма недавно познакомился в канцелярии университета» Агеев М. Указ. соч. С. 173. Однако судя по отсутствию частого упоминания об учебном заведении, сам Масленников его посещал редко. Интересно, что М. Леви проучился в Университете два года, и в его заявлении о зачислении, в личном деле, написано, что он выбыл из числа студентов в 1918 году МГОА. Ф. 418. Оп. 330. Д. 1186. Л. 15. После, по словам самого Леви, вплоть до 1923 года, он работает в транспортно-мобилизационном отделе ВСНХ, что не подтверждается документами, кроме информации об этом в автобиографиях самого М. Леви. Кроме того, по словам М. Леви, он отбывает на фронт и получает контузию (примечательно, что за границей Леви распространяет легенду о том, что он был вынужден выехать из страны по причине убийства красного офицера во время Гражданской войны Яновский В. С. Поля Елисейские: Книга памяти. С. 39.). Следует напомнить, что Масленников погибает в начале 1919 года. Это весьма показательно, здесь можно обнаружить единение факта и вымысла, точку пересечения жизни художественного героя и жизни реального писателя: в этом русле смерть Масленникова является метафорой конца прежней жизни, поддающейся документализации и осмыслению самим человеком. При этом одна из центральных тем — тема наркотической зависимости находит подтверждение в словах самого М. Леви, жизненным кредо которого было «в жизни надо испробовать все» Цит. по Суперфин Г. Г., Сорокина М. Ю. «Был такой писатель Агеев…» Версия судьбы, или о пользе наивного биографизма. С. 276.

Масленников, создавая свои записки, подразумевает присутствие адресата — того незримого постороннего, который будет оценивать и судить его. Однако он не пытается маскировать свою сущность — напротив, он старается максимально точно описать историю своей «болезни» (неслучайно в первоначальном названии произведения значилось «По запискам больного»). Жанр «записок» предполагает, что рано или поздно они будут прочитаны другим — то есть, рано или поздно произойдет вторжение постороннего в личное пространство жизни. Это задает исповедальный тон «Романа с кокаином», свойственный произведениям XX века, особенно роману символическому, в котором исповедальность трактуется как «задача художественного творимого самостроительства» Медарич М. Автобиография / Автобиографизм. С. 15. По мнению С. Сатовской, «исповедальность приравнивает личный „документ“ (дневники, записки, автобиографию) к документу истории» Сатовская С. Н. Автобиографизм в творчестве Г. Грасса в контексте авторского образа мира и истории Германии: автореф. … дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2015. С. 7.; именно индивидуальность позволяет автору преподносить историю через субъективное «я». «Исповедальный автобиографизм», как замечает А. Большев Большев А. О. Исповедально-автобиографическое начало в русской прозе второй половины XX века. СПб.: Филол. фак. С.-Петерб. гос. ун-та, 2002. 56 с., преподносит повествователя и, соответственно, самого автора, тождественного повествователю, как «внутреннего человека», связь между внешним, событийным, историческим и личной жизнью индивидуума отражается в образе автобиографического героя, который одновременно и является прямым участником событий, и является их «оценивателем».

Исповедальный характер «Романа с кокаином» отражается в специфике нарратива агеевского текста. А. Урбан замечает, что автобиография требует такого читателя, для которого писатель «разъясняет, убеждает, обличает, раздумывает, оправдывается…» Урбан А. А. Художественная автобиография и документ. С. 197. С этим утверждением коррелирует и высказывание С. Машинского: по его убеждению, повествование в автобиографическом произведении характеризуется мозаичностью, так как рассказчик-повествователь вынужден отвлекаться от сюжета, «забегает вперед „оправдываясь“ перед читателями» Машинский С. О. О мемуарно-автобиографическом жанре // Вопросы литературы. 1960. № 6. С. 129−145. Как мы уже отмечали, повествование «Романа с кокаином» ретроспективно: Масленников создает записки и пишет лишь о том, что ему необходимо в контексте его концепции, причем его целью является не создание цельной автобиографии, а демонстрация конкретной истории, связанной с наркотиками, попытка исследовать причины пристрастия к кокаину и убеждение в том, что этого невозможно было бы избежать. Именно поиск истоков болезней и обеспечил появление в «Романе с кокаином» больших текстовых вставок размышлений героя: Масленников не пытается оправдать свою жестокость к матери, безразличие к зараженной им Зиночке, конформизм в общении со сверстниками. Это своеобразный антиромантический герой, желающий быть частью среды, но волею обстоятельств не могущий стать полноправным членом гимназического коллектива, это герой, отказывающий от действия и постулирования своей точки зрения, герой, не сопротивляющийся миру, но отрицающий его законы. Биография Масленникова — это биография маргинальная, история об антигерое. И тем не менее, тот факт, что повествование ведется с его точки зрения, заставляет нас отталкивается именно от его позиции — иными словами, воспринимать его положение как часть нормы и, согласно Л. Гинзбург, рассматривать его в качестве «положительного» героя: «Благородство, как последний слой души, может только просвечивать сквозь признание своих пороков и ошибок; и сама способность к этому признанию может стать основным признаком возвышенной натуры» Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. С. 74.

Продолжая исследовать мотивно-тематическое единство «Романа с кокаином», выявленное в связи с документальной основой текста, обратимся к анализу школьного топоса «Романа с кокаином». Гимназия Кеймана словно становится моделью микромира, но характерно, что в этом микромире известные исторические персоналии словно не существуют или же находятся на периферии: в тексте нет ни одного упоминания об императоре, политических или военных деятелях, известных людях эпохи. Даже когда ученикам сообщают о прибытии в школу «господина министра народного просвещения», его имя не называется. Это вполне соответствует жанру «романа с ключом»: конкретное называние общественных деятелей необязательно, поскольку люди, жившие в то время, могут понять, о ком идет речь, по намеку (учитывая время действия романа, скорее всего, имеется в виду генерал-адъютант Игнатьев Павел Николаевич (1870 — 1945), вступивший в должность министра народного просвещения 9 января 1915 года Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи. Главы высших и центральных учреждений. 1802—1917. Библиографический справочник. СПб., 2001. С. 266—268.). С другой стороны, игнорирование исторических личностей приводит к выводу о том, что для герметичного пространства гимназии не имеет значение то, что творится за ее пределами. Персоналии эпохи становятся не более чем симулякрами, означающими-клише, символами власти, которая, однако, уже утрачивает свою реальную силу накануне революции. В этом плане становится весьма показательным противостояние Буркевица и гимназического батюшки: Буркевиц упрекает последнего в лицемерии и, несмотря на строгую дисциплину школы, батюшка не отклоняет обвинение ученика и не подает на него жалобу директору, поскольку и сам понимает абсурдность молитв ради того, «чтобы брат победил бы брата, чтобы брат покорил бы брата, чтобы брат убил бы врага» Агеев М. Указ. соч. С. 70. Исторические личности, как и личности индивидуальные, больше не создают историю: она теряет свои рациональные законы и начинает функционировать по иным правилам.

Система художественных образов выстроена так, что в центре ее оказывается противостояние нескольких типов. С одной стороны, это тип «западного человека» — его представляет собой Штейн:

«Его любимой поговоркой было выражение: надо быть европейцем. Выражение это он кстати и некстати употреблял постоянно. — Надо быть европейцем, — говорил он, являясь и показывая на часах, что пришел в точности за одну минуту до чтения молитвы. — Надо быть европейцем, -говорил он, рассказав о том, что был прошлым вечером в балете и сидел в литерной ложе. — Надо быть европейцем, — добавлял он, намекая на то, что после балета поехал к Марье Ивановне» Агеев М. Указ. соч. С. 41−42. .

Афористичное «надо быть европейцем» приобретает оттенок косности: Штейн неотступно следует норме и почитает норму, которая дарует ему место в иерархичном коллективе гимназии. Однако ориентация на «запад» в данном контексте оказывается лишь внешней акцией, не имеет смыслового наполнения: речь идет о поверхностной моде на западную культуру.

С другой стороны, важное место в персонажной системе занимает образ Буркевица, который явно выделяется из школьного коллектива: «Мы смотрели на его ноги в стоптанных нечищенных ботинках, на потертые брюки с неуклюже выбитыми коленями, на его шарами налитые скулы, крошечные серые глаза и костистый лоб под шоколадными вихрами, и чувствовали, чувствовали непреодолимо и остро, как бродит и прет в нем страшная русская сила, которой нет ни препон, ни застав, ни заград, сила одинокая, угрюмая и стальная» Агеев М. Указ. соч. С. 55. Монолог Буркевица о лицемерии и несправедливости общественного устройства соответствует идее христианского, или ненасильственного, анархизма, на который указывается в тексте: «…это только тот гром от той молнии, которая вскинулась вот уже много десятков лет тому назад из дворянского гнезда Ясной Поляны» Агеев М. Указ. соч. С. 57. Данная концепция подробно была изложена Л. Толстым в ряде статей, среди которых «Царство божие внутри нас» (1893) и «Христианство и патриотизм» (1894). В этом ключе монолог Буркевица выглядит парафразом на эти программные работы писателя: «Зазвонят в колокола, оденутся в золотые мешки долговолосые люди и начнут молиться за убийство. И начнется опять старое, давно известное, ужасное дело» Толстой Л. Н. Христианство и патриотизм // Электронная библиотека русской классики. Проза. Стихи. URL.: http://eclassic.com.ua/russkaya_proza/lev_tolstoy/sbornik_publitsistiki.mp3.258/?page=24 (дата обращения: 29.11.16).

Буркевиц, в отличие от Масленникова, показан именно в стадии своего становления, причем это становление можно назвать последовательным, условно «восходящим»: от ученика, вещающего о вселенской несправедливости, до революционера и директора военного госпиталя.

Еще один герой, функционально значимый в персонажной системе, это Егоров: он олицетворяет собой тип «русского человека», старообрядца, фольклорного Яга. Яг представлен как мифологический образ русского: он неистов в своей вере, тратит деньги с размахом, не знает меры и потому увязает в череде попоек. Это единственный герой, который помогает Масленникову финансово, однако он же косвенно и поспособствовал его наркотической зависимости. Именно он находится с Масленниковым в сюжетно важные моменты: в компании Егорова Масленников встречает Соню, Егоров дает безвозмездно крупную сумму денег, в итоге истраченную на кокаин, Егоров предлагает Масленникову пожить в его комнате, когда мать выгоняет последнего из дома. Образ мифологической Яги в связи с образом Егорова возникает неслучайно: в этом русле герой может быть рассмотрен в роли амбивалентного искусителя (очевидно слияние женского и мужского начал в его образе), который выручает Масленникова, но в то же время всеми своими действиями еще больше укореняет его в состоянии всеобъемлющего отрицания и эскапизма. С учетом всех перечисленных факторов необходимо еще раз подчеркнуть, что есть основания полагать, что образ Яга, как один из центральных, может отсылать к реальному прототипу, зашифрованному в «Романе с кокаином».

Наличие идеи (Буркевиц) и псевдоидеии («западничество» Штейна, формальное старообрядчество Яга) позволяет каждому герою занять свое место в системе гимназии: в ее центр выдвигаются персонажи, которые обладают идеей, а на периферии остаются те, кто идеей не обладает (Такаджиев, Айзенберг).

Масленников в этой системе выступает как герой-нигилист, отрицающий ценность любой идеи, сформированной в обществе, которое он также сознательно отрицает. Его можно было бы назвать имморалистом, постулирующим свою идею пассивно, отказываясь от прямого протеста: с одной стороны, он заявляет о ней в своих записках, с другой — посредством употребления наркотиков. Таким образом, Масленников, иронично характеризуя позицию каждого из своих одноклассников, все-таки не вступает с ними в открытый конфликт. Он является частью гимназического коллектива, поскольку находится внутри этой закрытой структуры, но он же и герой-созерцатель, отказывающийся от активного участия в нем. Он как бы находится в системе школьного коллектива в пограничном состоянии между «чужими» и «своими», и маркером этого пограничного состояния является его финансовое положение. Тема бедности становится одной из важнейших в автобиографическом контексте. Сам М. Леви во многих автобиографиях подчеркивал материальное неблагополучие своей семьи после смерти отца, причем не только в «Романе с кокаином», но и в «Паршивом народе». Это, безусловно, находит отражение в смысловой структуре текста; с этой темой сопрягается и образ бедной, «уродливой» матери, от которой сын отрекается. Логично предположение, согласно которому состояние раздвоенности главного героя обеспечено присутствием матери, которую надо любить, но к которой испытывается ненависть, потому как она напоминает Масленникову о нищете, и, следовательно, не дает возможности стать полноценной частью школьного коллектива, общества и в целом мира: «что если бы тогда к нам подошел бы тот же Буркевиц и сказал бы мне, что негоже сыну совеститься и отрекаться от своей матери только потому, что она старая, уродливая и оборванная, а что должно сыну любить и почитать свою мать, и тем больше любить, и тем больше почитать, чем старее, дряхлее и оборваннее она…» Агеев М. Указ. соч. С. 60. Буркевиц также выделяется из школьного коллектива своей бедностью, однако, в отличие от Масленникова, он не стыдится ее, а напротив, заявляет о ней как о норме и потому считается полноценным участником гимназической системы.

В связи с этим необходимо отметить важный смыслообразующий мотив — мотив отказа: Масленников, выпадающий из враждебной среды, получает от Сони отказ продолжать их отношения, получает отказ от Штейна дать ему в долг, и, наконец, в финале «Романа с кокаином» получает отказ от Буркевица помочь в лечении. Интересно, что именно мотив отказа закольцовывает произведение: слова «Буркевиц отказал» заканчивают «Роман с кокаином»:

«…во внутреннем кармане Масленникова, были найдены 2) рукопись, на первой странице которой, крупными и безобразно скачущими буквами нацарапаны два слова: «Буркевиц отказал» «Агеев М. Указ. соч. С. 249.

Именно эти слова являются и эпиграфом к «Роману с кокаином», ведь, согласно замыслу Леви, они предваряли записки Масленникова, после прочтения которых Буркевиц и вынес свой письменный вердикт.

Следовательно, центральная оппозиция, на которой построено произведение, заявлена между Буркевицем, деятелем-революционером, символизирующим идеалы «нового» мира, и Масленниковым, созерцателем-нигилистом, невозможность любого действия которого объясняется его «раздвоенностью». Между героями нет открытого противостояния: напротив, Масленников был единственным, кто не только поддержал Буркевица после спора с батюшкой, но и заступился за него перед директором гимназии, он пытается поддерживать общение с Буркевицем и после окончания школы, отмечая, однако, что их интересы со временем расходятся все больше. В конце «Романа…» Буркевиц, заведующий военным госпиталем, единственный, кто мог бы помочь Масленникову в излечении от зависимости, отказывается спасать бывшего одноклассника, «ибо теперь, при приеме больных, руководствуются той пользой, которую этот больной принесет революции» Агеев М. Указ. соч. С. 290. Масленников, герой-созерцатель, герой-эскапист, не может представлять ценность для новой эпохи, так как в ней недостаточно просто быть человеком — нужно быть полезным для государства. Именно поэтому в конце произведения героя, находящегося в смертной агонии, доставляют именно в госпиталь, находящийся под начальством Буркевица, где он умирает, и его конец символичен.

Таким образом, для «Романа с кокаином» становится актуальна тема противостояния героя и среды. Однако этот конфликт имеет скрытый характер: Масленников не пытается бороться со средой (в отличие от Буркевица, который не только борется с ней, но и является творцом «нового» мира), он сознательно выбирает наркотическое забытье, не находя себе равного «противника», с которым можно было бы вступить в конфликт. Он раздвоен, и потому может одинаково понять и поверхностного Штейна, и идеолога Буркевица, не принимая позицию ни того, ни другого.

По нашему мнению, мотивы идентификации через негацию, безумия и смерти, предложенные Т. Терновой в качестве мотивов, связанных с самоопределением героя в рамках авангардной литературы Тернова Т. А. Феномен маргинальности в литературе авангарда первой трети XX в.: автореф. дис. … д. филол. н. Воронеж, 2012. С. 37., формируют и маргинальную автобиографию Масленникова. Герой отрицает ценности общества, отрицает мораль, отрицает мироустройство, отрицает человеческое как единство духовного и физического. Мотив безумия соотносится с состоянием измененного сознания, обеспеченного воздействием кокаина. Наконец, мотив смерти отождествляется с единственным спасением для «раздвоенного» героя.

Важно подчеркнуть, что прежде чем Масленников умирает, он входит в состояние метафизической смерти. В. Лебедева, выделяя особый мотив метафизической смерти в романах В. Набокова, указывает на то, что этот мотив репрезентируется как «смерть-внутри-жизни» и характеризуется такими признаками, как «распад душевных связей, духовная деградация, слепота, забвение, поглощенность страстью, утрата самоидентификации сон, дрема, нездоровье; тяга к нравственной деградации, к физической смерти» Лебедева В. Ю. Мотив метафизической смерти в русских романах В. Набокова: автореф. дис. … канд. филол. наук. Елец, 2009. С. 15. По нашему мнению, самоидентификация через негацию, кокаиновое «безумие» и последующая смерть становятся маркерами метафизической смерти Масленникова.

Н. Желтова считает, что гибель Масленникова происходит оттого, что он «хотел счастья, но не хотел страдать» Желтова Н. Ю. В биреальности «Романа с кокаином» М. Агеева. С. 33.: исследовательница указывает на то, что отказ героя от категории страдания делает невозможным раскаяние и потому приводит его к смерти. По нашему мнению, это не совсем верный вывод. Масленников, находящийся в состоянии метафизической смерти, ощущает невозможность «земного» счастья и оттого не может стремиться к нему; герой требует не счастья, а избавления от раздвоенности.

Искаженное мировоззрение Масленникова формируется под влиянием не «духовного нищенства», а желания «беспрерывного падения», ускоряющего приближение гибели. Проблема Масленникова не в том, что он не осознает своей вины перед Зиночкой, Соней, матерью, а в том, что он, сознавая неправильность своих поступков, не может поступать иначе: его действия обеспечены порывом, желанием, которое он, не задумываясь, осуществляет. Стараясь влиться в коллектив, он пытается делать то же, что и все — переживать о войне, которая не вызывает в нем интереса, пить водку, которая ему отвратительна, посещать публичные дома из-за невозможности сопрягать в любви чувственное и духовное. Однако он умен и способен к самоанализу, и потому ощущает презрение к автоматизму своих поступков. Возможность же открытого конфликта как один из способов «самотерапевтирования» и постулирования своего «я» невозможен для Масленникова, бунтующего не против чего-то конкретного, но против законов мироздания, поэтому единственным проявлением его внутреннего бунта является пребывание в онирической реальности, обещающей скорую гибель.

Примечательно, что в контексте автобиографизма мотив метафизической смерти, соотнесенный с образом автобиографического героя, выходит за рамки текста: загадочный М. Агеев, переживающий разрыв с родиной, но при этом сторонящейся и эмигрантского круга писателей, в определенном смысле тоже «погибает», исчезая с литературной сцены после публикации своего романа.

Для «Романа с кокаином» характерно, как и для многих произведений того времени, обращение к теме художника: по словам М. Кулабуховой, «Начало XX века, принесшее культ творческой личности, потребовало пристального внимания к личности художника в контексте стремительно изменяющейся культурно-исторической действительности» Кулабухова М. А. Автобиографическое начало и художественный вымысел в романах И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева» и М. А. Булгакова «Белая гвардия». С. 10. Однако эта тема вводится в «Роман…» имплицитно — она также «закодирована», что свойственно общей концепции «романа с ключом»: в повествовании нет прямых указаний на то, что рассказчик-повествователь является художником в широком смысле слова, тем не менее, необходимо иметь в виду, что Масленников создает свою автобиографию, то есть является писателем и, если говорить шире, летописцем эпохи.

Неслучайно статус писателя поддерживается в тексте отсылкой к Н. Гоголю. После смены рассказчика в конце произведения врач говорит о том, что Масленников сравнил свое состояние с состоянием писателя, создававшего второй том «Мертвый душ»: «Как Гоголь знал, что радостные силы его ранних писательских дней совершенно исчерпаны, и все-таки каждодневно возвращался к попыткам творчества, каждый раз убеждаясь в том, что оно ему недоступно» Агеев М. Указ. соч. С. 247. Интересно, что в этом ключе наркотическая эйфория сопоставляется с творческим вдохновением, иными словами, творческое вдохновение становится идентично наркотической зависимости.