Понятие стереотипа и устойчивые стереотипы о России

Национальный образ государства в восприятии представителей иной ЛКО неизбежно опирается на КМ и закрепленные в ней стереотипы. Работа американского социолога У. Липпмана «Общественное мнение» (1922) стала первой попыткой научного осмысления феномена стереотипа. Стереотипизация описывалась У. Липпманом как способность сознания человека преобразовывать поступающую из внешнего мира информацию по определенной схеме. По мысли ученого, стереотипы определяются культурой и представляют собой упорядоченные «картинки мира», помогающие как ориентироваться в обширном информационном потоке, так и сохранять в сознании человека определенные ценности. У. Липпман отмечал, что, несмотря на очевидную умозрительность, необоснованность эмпирическим опытом, клишированность и тесную связь с предрассудками, стереотипы, тем не менее, помогают при первичной ориентации и социализации индивида в незнакомой ему культуре. Работа У. Липпмана была взята за основу более поздних исследований данной проблемы как на Западе, так и в России (Ужегова 1999: 10). Впоследствии ученые продолжали отмечать, с одной стороны, обобщенность, предвзятость и малоподвижность стереотипов, а с другой, их относительную связь с действительностью и роль в формировании социальной идентичности.

Как пишет В. В. Красных, с точки зрения когнитивной лингвистики стереотип представляет собой детерминированный культурой инвариант участка КМ, или некую закрепленную в сознании метальную «картинку», в которой отражен определенный «типовой» фрагмент действительности (Красных 2003: 231). Стереотип дает представление о феноменах, которые являются не прецедентными, а гипотетическими. Исследователь выделяет две группы стереотипов: поведенческие, функционирующие как клише, в частности стереотипы коммуникативного поведения, и стереотипы-представления, функционирующие как эталоны, которые продуцируют определенные устойчивые ассоциации с тем или иным объектом и тем самым предопределяют языковое описание данного объекта.

Национальные стереотипы, как отмечает польский ученый А. Шафф, усваиваются индивидуумом в процессе воспитания и социализации в той или иной культурной среде, направлены на определенную расовую, национальную, классовую или иную общность и отношения между ними и всегда связаны со словом-названием. Ошибочно принимаемые за истину, национальные стереотипы могут лишь частично соотноситься с действительностью и отличаются независимой от своей эмоциональной нагрузки устойчивостью. А. Шафф утверждает, что стереотипы имеют функцию защиты принятых в данном обществе ценностей и являются важным условием личностной интеграции в группе (цит. по Поляков 2013: 97). Влияние стереотипов на человека тесно связано с соотношением его личного и группового опыта (Ужегова 1999: 5). Чем обширнее личный опыт освоения действительности, тем легче изменяются заложенные социализацией стереотипы. И наоборот, чем меньше личный опыт и больше групповой, тем устойчивей становятся стереотипы. В. А. Хорев пишет, что разные социальные слои отличаются разным уровнем стереотипизации представлений о других народах и культурах. Интеллектуальная элита склонна опираться на знания, в то время как «массы» в основном полагаются на бытующие в обществе стереотипы (цит. по Поляков 2013: 62).

В отношении национальных стереотипов имаголог М. Синирелла выделяет активные стереотипы, то есть регулярно циркулирующие в таких общественных сферах, как медиа и искусство, и дормантные, которые могут обнаружиться при определенных исторических и социально-политических условиях и требуют в связи с этим особого внимания со стороны специалистов по межкультурной коммуникации (цит. по Поляков 2013: 94).

Оппозиция «свое-чужое», дополненная этноцентризмом, является мощным инструментом порождения малоподвижных и зачастую негативных стереотипов о других странах и народах. В. А. Хорев отмечает, что противопоставление культур нередко перерастает в их конфронтацию, подкрепленную чувством собственного превосходства и наделением другой культуры отрицательными характеристиками: бесчеловечностью, жадностью, хитростью, лицемерием, жестокостью и т. д. (цит. по Поляков 2013: 63). Все это ведет к закреплению в обыденном сознании этнических стереотипов, которые зачастую становятся частью господствующей в обществе идеологии.

Как отмечает С.Г. Тер-Минасова, в научной литературе нет однозначного определения понятия «идеология». В то время как в русском языке слово идеология является нейтральным и обозначает общественно-политический термин, англоязычные источники говорят о негативном, даже пренебрежительном коннотативном наполнении соответствующего слова ideology, например, фашистская или нацистская идеология. Тем не менее, и русские, и английские определения сходятся в том, что идеология — это определенная система идей и верований (Тер-Минасова 2000: 195).

Как отмечает М. С. Ретунская, социально-идеологической оценке подвергаются, как правило, политика и политическая деятельность, государственный аппарат, экономическая ситуация, формы социального поведения, национальные и религиозные отношения, причем оценка неразрывно связана с исторической эпохой и временем (Ретунская 1996: 169). Идеологически ориентированная лексика выражает социальную оценку: machiavellian — «беспринципный политик», toryism — «наличие идеологических свойств консерватизма, стойкой приверженности традициям» (там же: 171). Лингвистически выражая оценку того или иного политического явления, субъект заявляет о своей гражданской позиции.

С.Г. Тер-Минасова проводит идеологическое разграничение между, с одной стороны, советским и постсоветским русским языком, а с другой, между британским и американским вариантами английского языка, утверждая, что с идеологической точки зрения современный американский английский близок советскому русскому (Тер-Минасова 2000: 197). Это подтверждается подчеркнутым патриотическим содержанием языковых единиц, например, американцы называют свою страну America the beautiful -«Америка-красавица» и используют олицетворение в виде местоимения she: Where America was and where she is now — «Где Америка была и где она сейчас» (Тер-Минасова 2000: 197). Однако СССР и США принципиально различаются своим подходом к восприятию личности. Идеология СССР фокусировалась на коллективизме, который продолжает доминировать в сознании русских людей и на современном этапе. В США традиционно для западного общества пропагандируется индивидуализм. Лингвистически эта разница отчетливее всего прослеживается в лексическом слое языка на примере отдельных слов, словосочетаний или паремий. Так, В. Н. Телия упоминает характерную для носителя русского языка базовую метафору «Народ — это семья» и связанные с ней единицы «Родина-мать», «братский народ» (Телия 1996: 259). П. Л. Коробка иллюстрирует английский индивидуализм такими пословицами, как Every man for himself — «Каждый за себя» и Charity begins at home — «Благотворительность начинается дома» (Коробка 1999: 124).

Западному образу России свойственна высокая степень мифологизации и обилие мифологем. Понятие мифологемы было введено К. Г. Юнгом в рамках его теории психоанализа, однако с точки зрения лингвистики данный феномен может пониматься по-разному. Так, в когнитивистике мифологемой называют элемент наивного представления о мире. В социолингвистике мифологему отождествляют со стереотипами массового сознания (Коновалова 2013: 210). З. А. Ужегова отмечает, что российский национальный миф включает в себя три уровня мифологем, или стереотипов: бытовой, литературный и политический (Ужегова 1999: 10). Таким образом, исследователь ставит знак равенства между мифологемой и стереотипом. В рамках данной работы мифологема и стереотип также не разграничиваются.

Бытовые мифологемы о России связаны с представлениями о русском климате и национальной психологии. Сюда включены культурные реалии, например, водка, балалайка или самовар. Бытовой миф может поддерживаться самим государством в коммерческих целях благодаря созданию соответствующего имиджа, привлечению иностранных туристов, продаже сувениров и т. д. Что касается литературного мифа, то он способствует отождествлению иностранцами реальной российской действительности с ее отображением в национальной литературе. Как пишет В. С. Елистратов, классическая русская литература становится синекдохой для российской действительности и единственной призмой, сквозь которую иностранцы воспринимают Россию. Причем за пределами России известны, как правило, лишь те произведения, которые укрепляют национальный миф. Это книги Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова, но не, к примеру, Н. С. Лескова (Yelistratov 2012). Что касается политических мифологем, то, как отмечает норвежский специалист по проблемам международных отношений И. Нойманн, для образа России характерны доминантные мифологемы «варвар у ворот» и «ученик» (Нойманн 2004: 214). В XVI—XVII вв. русские ассоциировались со скифами, татарами и калмыками. Путешественники и исследователи называли царя тираном, народ рабами и описывали обряды, напоминающие языческие. Петр I также воспринимался европейцами как варвар, однако отношение к нему, ученику Европы, было положительным. В XX в. добавились новые оппозиции: демократический — тоталитарный, рыночный — планируемый. В годы перестройки и после распада СССР активизировалась мифологема «ученика», но в дальнейшем, включая современную международную обстановку, укрепилась мифологема «варвара».

Существуют немногочисленные позитивные стереотипы о России, в основном связанные с российской культурой и фольклором. Так, в 1980 г. была опубликована книга американской журналистки Сюзанны Масси «Земля Жар-птицы. Краса былой России» (Massie 1982). Автор отмечает художественную одаренность русских, разнообразие фольклора, природную музыкальность и обилие народных песен, которые вдохновили таких великих композиторов, как П. И. Чайковский, М. И. Глинка, Н.А. Римский-Корсаков, М. П. Мусоргский и И. Ф. Стравинский. Однако в большинстве своем стереотипы о России являются негативными. Известный французский историк, социолог и журналист Э. Тодд пишет: «Многие из наших СМИ, слишком привыкшие к изнеженности сверхразвитого общества, находят удовольствие в создании имиджа России как государства, внушающего опасения» (Тодд 2004: 190). Как отмечает Н. П. Михальская, у англичан символами нашей страны являются топор и икона (Михальская 1995: 145).

Согласно стереотипам, русские живут в условиях экстремального климата, поэтому им свойственна угрюмость, подозрительность и пристрастие к спиртному, особенно водке. Как пишет А. В. Павловская, на протяжении нескольких веков первейшими ассоциациями со словом «Россия» на Западе являются мороз, снег, зима и все, что с ними связано, например, меха, шубы и шапки-ушанки (Pavlovskaya 2012). Распространены гиперболизации: страна не просто большая, но огромная, богатство — несметное, нищета — невиданная, рабство — полное, власть — абсолютная, мороз — ужасный, жизнь — суровая (Михальская 1995: 145). В представлении европейцев русский человек чужд духу предпринимательства, он не обладает дисциплиной, его поведение непредсказуемо. В восприятии западного человека отсутствие индивидуализма мешает нашей стране развиваться с экономической точки зрения (Pavlovskaya 2012). В целом, отношение наших западных современников к России совпадает с тем, что было сто лет назад. Так, Т. Р. Титова пишет, что в 2013 г. стала участником такого диалога в Испании: Он: «Вы русская?» Она: «Да». Он: «Я знаю, как называется Ваш президент. Его называют tzar!» (Титова 2014: 104).

Таким образом, обобщенность и семантическая ограниченность стереотипов о нашей стране порождают оппозицию сформированного культурой, фольклором и литературой образа «загадочной русской души» и агрессивной непредсказуемости политического развития России.