." (Ф.И. Тютчев. «В разлуке есть высокое значенье…»); «И разлуки наши любим, / И часы недолгих встреч» (А.А. Ахматова. «Божий ангел, зимним утром…»); «Кое-как удалось разлучиться / И постылый огонь потушить <…> / Как подарок, приму я разлуку / И забвение, как благодать» (А.А. Ахматова. «Кое-как удалось разлучиться…»).
«Разлука не всегда обозначает симметричную ситуацию. Если двое расстались, то бывает, что вскоре один соскучится, а другой нет. Точно так же расставание для одного окажется разлукой, а для другого вовсе не будет восприниматься как таковая. Бывает так, что прекращение контакта между близкими людьми один из них переживает болезненно и считает его временным (то есть воспринимает как разлуку), а другой нет: либо тоже переживает болезненно, но считает окончательным, и тогда это называется разрыв…, либо вообще ничего специально не чувствует и не думает — и тогда это никак не называется. И наконец, чувства людей могут меняться с течением времени…» [Зализняк, Левонтина 1999: 58]: «Ты не со мной, но это не разлука: / Мне каждый миг — торжественная весть» (А.А. Ахматова. «Еще весна таинственная млела…»). В данном случае отсутствие общения, контакта субъектом речи не воспринимается как разлука, соответственно такое положение дел не может обладать всеми характеристиками, свойственными разлуке.
Толкование слова «разлука», эксплицирующего соответствующий концепт, сводится в итоге к двум основным семам: «процедура расставания» и «состояние пребывания вдали от близкого человека», которые представляется возможными охарактеризовать как подсистемы семантического компонента «разделение людей, невозможность нахождения вместе». Названный концепт может объективироваться в языке не только при помощи непосредственно слова «разлука», но и с помощью отглагольных существительных «разлученъе», «расставанье», «прощанье», ряда глаголов-синонимов «разлучиться», «расстаться», «разойтись», «проститься», «попрощаться» и т. д.: «Сонечка твердо решила ехать вместе с мужем, да и сам Роберт Викторович не хотел разделяться с женой» (Л.Е. Улицкая. «Сонечка»). Следовательно, разлука — это некое особое внешнее и внутреннее состояние.
Быть в разлуке — означает быть разделенными физически, но в то же время быть вместе духовно и эмоционально. Разлука представляет собой не только препятствие для любви, но и своеобразную форму ее осуществления [Зализняк, Левонтина 1999: 59]: «Как нас ни угнетай разлука, / Но покоряемся мы ей — / Для сердца есть другая мука, / Невыносимей и больней (Ф.И. Тютчев. «Как нас ни угнетай разлука…»).
Лексема «разлука» представлена в качестве одного из т.н. ключевых слов афоризмов, которое отсылает читателей к таким высказываниям, признанным афоризмами, как: «Многие, … конечно, испытали сладость возвращения, после долгой разлуки, к родным» (И.А. Гончаров); «В толпе друг друга мы узнали, / Сошлись и разойдемся вновь, / Была без радостей любовь, / Разлука будет без печали» (М.Ю. Лермонтов). Все вышесказанное подтверждает значимость концепта разлука в русской языковой картине мира, так же, как и существование развитой системы парадигматических связей, в частности синонимических и антонимических.
Расставание может обозначать отдаление и физическое, и эмоциональное, в то время как основная отличительная черта разлуки в том и состоит, что внешнее и внутреннее находится в противоречии: при физическом отдалении сохраняется душевная близость, эмоциональный контакт. Достаточно ярко различие между разлукой и расставанием показал О. Э. Мандельштам в стихотворении «Tristia»: «Я изучил науку расставанья / В простоволосых жалобах ночных. / Жуют волы, и длится ожиданье, / Последний час вигилий городских…» И далее: «Кто может знать при слове расставанье — / Какая нам разлука предстоит?» В ситуации разлуки участников события связывают отношения любви, сохраняющиеся и после прекращения совместной жизни, поэтому и, само событие всегда изображается как вынужденное. Причиной разлуки чаще всего являются непреодолимые и неподвластные человеческой воле события, в русском языковом сознании существует идея независимости события от человеческой воли (война, судьба, семейная вражда и т. д.). Слово «разлука» чаще связано не с действием по глаголу разлучиться, а с действием по глаголу разлучить. Тем не менее, это означает не только вмешательство внешних сил (человека забрали в армию, посадили в тюрьму, увезли в другой город и т. д.), даже если человек уезжает по своей воле, «слово разлука представляет дело так, как будто расставание произошло само по себе, с ходом жизни и независимо от воли человека» [Зализняк, Левонтина 1999: 62]: 2Где твой друг, твой единственно милый, / Соучастник далекой весны, / Кто наполнил живительной силой / Бесприютное сердце жены? /
Почему его нету с тобою? / Неужели погиб он в бою / Иль, оторван от дома судьбою, / Пропадает в далеком краю?" (Н.А. Заболоцкий. «В кино»). В данном случае причтил разлуки неизвестны, судьба разлучила героев, но: «Где б он ни был, но в это мгновенье / Здесь, в кино, я уверился вновь: / Бесконечно людское терпенье, / Если в сердце не гаснет любовь. Разлука обязательно сопровождается пространственным разрывом: «люди, жившие раньше в одном месте, одним домом, оказываются в разных местах» [Новый…
2000: 336], что позволяет выделить еще один семантический компонент «пространственная разделенность». Поэтому прекращение совместной жизни осознается как драма или даже как трагедия и часто сопровождается чувством горя, грусти, отчаяния, тоски: «И ты ушел. Не за победой, / За смертью. Ночи глубоки! / О, ангел мой, не знай, не ведай / Моей теперешней тоски» (А.А. Ахматова. «
О нет, я не тебя любила…"); «Цыганская страсть разлуки! / чуть встретишь — уж рвешься прочь» (М.И. Цветаева. «
Цыганская страсть разлуки…"); «Шли уже осужденных полки / И короткую песню разлуки / Паровозные пели гудки…» (А.А. Ахматова. «Реквием»).
Разлука представляет собой некую симметричную ситуацию, оба участника которой равны, пассивны перед обстоятельствами жизни. Разлука — это перерыв в общении, но перерыв временный. «О разлуке обычно не говорят, когда новая встреча заведомо не предполагается.
Странно сказать о человеке, который уезжает навсегда, что ему предстоит разлука с близкими… Оценивая свое расставание как разлуку, любящие обычно ожидают, что близкий человек дождется конца разлуки, не перестанет любить и ждать" [Зализняк, Левонтина 1999: 60]: «Пора разлуки миновала…» (Ф.И. Тютчев. «Как нас ни угнетай разлука…»). Разлука — это своего рода пробел в общении, поэтому, когда разлука окончена, близкие люди стараются восполнить этот пробел, наверстать упущенное время.
Тем не менее иногда в поэзии встречаются эпитеты вечная, вековая в определении разлуки, то есть такая разлука, дождаться окончания которой может не хватить и целой жизни: «Как после вековой разлуки, / Гляжу на вас, как бы во сне, — / И вот — слышнее стали звуки, / Неумолкавшие во мне…» (Ф.И. Тютчев. «К.Б.»); «А я, закрыв лицо мое, / Как перед вечною разлукой, / Лежала и ждала ее, / Еще не названную мукой» (А.А. Ахматова. «Ответ»); «Я осудил себя на вечную разлуку / И с холодом в груди пустился в дальний путь» (А.А. Фет.
«Старые письма»).
Концепт «разлука» предполагает существование своего внутреннего отсчета времени. Так, например, двух-трехдневное расставание носитель русского языка разлукой назвать не может — это слишком короткий срок, хотя у А. А. Ахматовой находим: «Перенеся двухдневную разлуку, / К нам едет гость вдоль нивы золотой, / Целует бабушке в гостиной руку / И губы мне на лестнице крутой», т. е. в индивидуальной концептосфере возможен и другой временной отсчет разлуки, а особенности индивидуальных концептосфер выдающихся художников слова, как известно, входят в национальную концептосферу, обогащая ее новыми смыслами.
В силу того, что концепт «разлука» отражает сложную систему духовно-нравственного и морально-этического измерений картины мира и внутренней, духовной жизни личности, его культурно контекстуальное наполнение определить очень сложно.
Д.В. Чулкина и И. А. Курбанов рассматривают особенности отображения этого концепта в художественных текстах на примере поэзии начала XIX века, принадлежащей к литературному направлению романтизма [Курбанов, Чулкина 2010]. Такой выбор материала не случаен, т.к., с одной стороны, именно в этот период разлука, расставание, одиночество поэтизировались и, следовательно, наиболее широко концептуализировались в художественном тексте, с другой стороны, начало XIX века с точки зрения развития языка находится еще сравнительно недалеко от современной эпохи, поэтому наполнение концептуального поля «разлука» во время творчества поэтов-романтиков во многом релевантно и на современном этапе.
В лирике поэтов Озерной школы (У. Уордсворт, С. Кольридж, Р. Саути), а также самого известного русского представителя романтизма — В. А. Жуковского — органично сочетаются философичность и углубленный психологизм, а человеческая душа рассматривается как главная ценность материального мира.
В поэзии В. А. Жуковского герои воспринимают расстояние, разделяющее их в разлуке, двойственно. Во многих произведениях поэта предметом раздумья становится родина, невозможность быть рядом с отчизной, поэтому наиболее полным и глубоким выражением мучительных исканий и терзаний стало прилагательное «далекий» как манифестация непреодолимой разлуки:
«В свой край возвратятся из дальней земли…» («Три спутника»);
«Где ты, певичка? В дальнем краю гнездышко вьешь ты» («Птичка»);
«Ее в далекой стороне цветущею воображаем» («О дивной розе»);
«И пришелицу встречали из далекой стороны» («Лалла рук»);
По мнению И. А. Курбанова и Д. В. Чулкиной, для поэзии В. А. Жуковского характерно сочетание лексемы «далекий» с существительными, обозначающими пункт назначения («страна», «край», «город», «земля», «край», «сторона», «путь») [Курбанов, Чулкина 2010]. Лирический герой произведений В. А. Жуковского в разлуке с родиной оптимистичен. Он считает, что и новая для него земля может быть дружественной:
«Вижу незнакомый край, и мне сквозь лазурное небо светится издали радостно, ярко звезда упованья» («Стремление»);
«Когда послышится случайно любимый глас издалека» («Василию Алексеевичу Перовскому»).
И.А. Курбанов и Д. В. Чулкина указывают, что с наречием «издалека» употребляются предикативные единицы «светиться», «шептать», «слышаться» [Курбанов, Чулкина 2010]. Чаще всего в сочетании с данным наречием употребляется лексема «глас», которая характеризуется такими определениями как «любимый», «милый», «радостный». В. А. Жуковский, описывая безоблачное будущее, использует собирательное прилагательное «далекий». Например:
«Часто в жизни так бывало: кто-то светлый к нам летит, подымает покрывало и в далекое манит» («Таинственный посетитель»);
«Дни чистые, когда все в жизни так прекрасно, так живо близкое, далекое так ясно» («В альбом А.А.П.»).
Оптимистичное отношение к будущему выражается также прилагательным «отдаленный» и существительным «отдаленье»:
«Счастье вижу в отдаленье; все, что мило, — мнится — там!» («Путешественник»);
«Успех отвагу пламенил: ни высота, ни отдаленье не ужасали смелых крыл» («Мечты»).
Помимо упомянутого выше, категория «расстояние», которая, по мнению Д. В. Чулкиной является подкатегорией концепта «разлука» [Чулкина 2010], включает в себя лексические единицы, которые семантически связаны с представлением о разлуке с родной природой. Например, прилагательное «далекий»:
«Иль тянет тебя из земной неволи далекое, светлое небо к себе?» («Море»);
«Не скоро сгинет гений твой в далеком полуночном свете…» («К Гете»).
Еще одним вербализатором категории «расстояние» Д. В. Чулкина указывает существительное «отдаленье»:
«Пыль туманит отдаленье; светит ратных ополченье» («Людмила»);
«И в отдаленьи полосами слиянны с дымом облаков» («Подробный отчет о луне»).
Оставаясь наедине с природой, лирический герой В. А. Жуковского находит в ней собеседника, чья внутренняя жизнь также таинственна, как и его собственная. Например:
«На острове под ивой, она за дальни горы нас к милому стремит» («К Батюшкову»);
«Проглянули равнины, и дальний лес, и тихий стан, и спящие дружины» («Певец во стане русских воинов»).
Поэт размышляет о разлуке с дорогими его сердцу пейзажами, обращаясь к «представителям» природного мира: небесному своду, звездам, мраку, тьме, лесу, горам.
Созерцание природы вызывает у поэта чувство грусти и задумчивость, которые приносят мысли о новом типе разлуки — разлуке с ушедшей молодостью.
Еще один тип разлуки в произведениях В. А. Жуковского — разлука с близкими друзьями. В поэтическом представлении автора разлука — причина гибели дружбы:
«О верные, далекие друзья, прекрасная всех благ земных примета…» («Цвет завета»);
«Где ты далекий друг, когда прервем разлуку, когда прострешь ко мне ласкающую руку» («К Филарету»).
В некоторых стихотворениях В. А. Жуковского лексема «разлука» не вербализована, а идея реализуется при помощи окказионально синонимичной лексемы «отдаленье»:
«Увы! Он вам был отдан мной за тем, чтоб в грустном отдаленье я вами не был позабыт» («В альбом императрице Марии Федоровне»);
«А нам друзья, из отдаленья рассудок опытный велит…» («К Кн. Вяземскому и А. Пушкину»).
Как указывает Д. В. Чулкина, «особенная фиксация на состоянии подвижности, разъединенности маркируется понятием „расстояние“, выраженным наречием „вдали“, определяющем внутрисубъектные и межсубъектные отношения, временные и пространственные границы, а также границы реальности и ирреальности» [Чулкина 2010]. Так, разлука с дорогими людьми и друзьями связывается с символическим образом дали:
«С тобой, один, вблизи, вдали» («Песня»);
«Там, там за синей далью твой ангел, дева красоты» («Людмила»);
«Как могу, подружки, петь? Милый друг вдали» («Светлана»).
Центральная идея русского сентиментализма — всеохватное чувство меланхолии, которое появляется у лирического героя в связи с расставанием с родными местами — передается в лирическом образе природы в следующих строках:
«Лишь слышится вдали рогов унылый звон» («Сельское кладбище»);
«И вдали ревет уныло скрытый мглою океан» («Море»);
«Где ангел твой прелестный; твоё блаженство там за синевой небесной, в туманной сей дали» («К Батюшкову»);
«Смотрю ль в туманну даль вечернею порой, к клавиру ль преклонясь, гармонии внимаю» («К Филарету»);
«Но что?.. В какой дали мелькнул волшебный луч?» («Вечер»).
С одной стороны, для поэта даль обретает одухотворенные яркие краски:
«И милая мелькает вдали моей Мечта…» («К Батюшкову»);
«О вы, которых и вдали боготворим сердцами…» («Певец во стане русских воинов»);
«На миг нам жизнь бессмертны дали» («К Делию»);
«Вдали сиял пленительный призрак — нас тайное к нему стремленье мчало» («К Тургеневу»).
Как было отмечено выше, неродные места обычно воспринимаются лирическим героем В. А. Жуковского с надеждой на дружбу, однако это восприятие все же амбивалентно. В других стихотворениях далекие неродные места лишают лирического героя надежды на счастье:
«Кто в облачной дали конец тебе прозрит? Но опыт вдруг накинул покрывало на нашу даль — и там один лишь мрак» («К Кн. Вяземскому»);
«Ещё вдали и неизвестно все то, что нам здесь суждено…» («К Войкову»).
Таким образом, для В. А. Жуковского даль символизирует неизведанные просторы, одиночество, выраженное прилагательными, несущими негативную оценку: «туманная», «темная», «пустая», «безвестная», «облачная». Именно расстояние позволяет увидеть всю совокупность материальных объектов, расположенных в пространстве, понять чувства лирических героев при расставании, и, благодаря этому, составить наиболее полное представление о концепте «разлука».
В отличие от поэзии В. А. Жуковского, лирические герои произведений поэтов Озерной школы не воспринимают расстояние двойственно, т. е. в их восприятии разлуки заложено не две эмоции (потенциальная дружба и потенциальное несчастье, а только одна: расстояние в произведениях осознается как преграда, отделяющая лирического героя от дома и семьи.
Так же, как и в лирике В. А. Жуковского, категория «distance» (расстояние) реализуется в поэзии поэтов Озерной школы через оппозицию «город — природа», где под природой понимается сельская местность, т. е. любая местность вне городского поселения.
Для поэтов Озерной школы характерна поэтизация странника: он свободен, находится посреди «могучего одиночества» природы, которое существует только для него. Таким образом, тоска лирического героя в поэзии Озерной школы предстает как тоска о сельской жизни в гармонии с природой, например:
«Attain my distant dwelling? That deep cry that rings along the forest seems to sound my parting knell…» («Botany Bay Eclogues 05 — Frederic»);
«Many a mile, o many a wearisome mile are ye distant, long, long, comfortless roads, with no one eye that doth know us» («Hexameters»);
«Impressed on the white road, in the same line, at distance still the same. Poor Traveller!» («The Old Cumberland Beggar»);
«He lov’d on Babylon’s high wall to roam, and stretch the gaze towards his distant home» («The Triumph of Woman»).
На первый план выходит характер необузданного, бесчувственного бродяги, который намеренно обрекает себя на разлуку не только с домом, но и на расставание с человеческим обществом в целом:
«Nay, Traveller! Rest. This lonely Yew-tree stands far from all human dwelling: what if here…» («Lines Left upon a Seat in a Yew-tree»);
«Others slunk to moor and wood, far from human neighborhood» («The Kitten and Falling Leaves»);
«Far from all the haunts of men» («To Contemplation»);
«The lovely landscape live, and the rapt soul, from the foul haunts of herded humankind files far away with spirit speed, and tastes» («Musings On A Landscape Of Gaspar Poussin»).
При этом поэты описывают человеческое общество такими лексемами как «human neighborhood», «human dwelling», «all the haunts of men», «the foul haunts of herded humankind».
Однако, лирической герой поэзии Озерной школы близок к природе и способен на раскаяние и нежность. Как и в лирике В. А. Жуковского, «distance» является подкатегорией концепта «разлука». Идея разлуки в произведениях Озерной школы связана с представлениями поэтов о расставании не только с домом, но и с природой.
Вербально идея о разлуке реализуется в поэзии Озерной школы в виде прилагательного «distant» и существительного «distance»:
«Pass like the gust that roared and died away in the distant tree: which heard, and only heard» («Fears in Solitude»);
«With a huge wallet o’er my shoulders slung a nutting-crook in hand; and turned my steps tow’rd some far-distant wood, a Figure quaint…» («Nutting»);
«Shine opposite! How exquisite the scents snatch’d from yon bean-field! And the world so hush’d! The stilly murmur of the distant Sea…» («The Aeolian Harp»).
Поэзия Озерной школы отличается особым вниманием к пейзажу: в ней воспроизводятся краски, движения, запахи, звуки природы.
Отдаленная природа — «far-distant wood», «in the distant tree», «the stilly murmur of the distant Sea», «distance soft», «far distant glitters as the sun-beams smile» — символ истории родных мест. Эмоциональный настрой лирических героев, находящихся вдали от дома, с одной стороны, вызывает у читателя ответное чувство радости и сопричастности к тайнам и могуществу природы: «shine opposite», «the exquisite scents», «the music of the bleating flocks», «far distant glitters as the sun-beams smile», с другой стороны, передает мрачные краски, осторожность и дикую девственность природы: «figure quaint», «trickled out in proud disguise of cast-off weeds», «the dark far-off mountain», «from that lurid cloud the deep-voiced thunders roll», «awful and loud».
Характерная для романтиков критика цивилизации и города означала одновременно и противопоставление свободной изменяющейся жизни природы несвободе человека в городской суете.
Вторая идея в рамках представления о разлуке в творчестве поэтов Озерной школы — это мысль о неотвратимом расставании с друзьями и близкими:
«She wars not with the mystery of time and distance, night and day» («The Mother’s Return»);
«Farewell, farewell the heart that lives alone. Housed in a dream, at distance from the Kind!» («Elegiac Stanzas Suggested by a Picture Peele Castle»);
«Ill at distance, worse when near, telling her dreams to jealous fear!» («The Improvisator»);
«O my earliest Friend! Thy lot, and such thy brothers too enjoy. At distance die ye climb Life’s upland road» («To the Rev. George Coleridge»).
В описании состояния расставания и разлуки поэты также используют наряду с лексемой «distant» прилагательное «far». Д. В. Чулкина указывает, что «в поэзии поэтов Озерной школы фиксация на состоянии „подвижности, разъединенности“ маркируется понятием „расстояние“, выраженным в большей степени прилагательным „far“, чем distant» [Чулкина 2010]:
«But my son is neither far no near. Oh! What a wretched Mother I!» («The Idiot Boy»);
«To put your love to dangerous proof I come», said she, «from far; for I have left my Father’s roof, in terror of the czar» («The Russian Fugitive»);
«O sweeter than the marriage feast, this sweeter far to me» («The Rime of the Ancient Mariner);
«That all thy soft diversities of tone, tho' sweeter far than the delicious airs» («To the Nightingale»).
Для поэтов-романтиков (вне национального контекста) значимо эмоционально насыщенное описание местности в момент скитания:
«Hence in a season of calm weather though inland far we be» («Ode on Intimations of Immortality»);
«I told of hills, and far-off town, and long, long vale to travel through» («The Mother’s Return»);
«Rejoiced such tidings good to hear, the poor folk flock’d from far and near» («God's Judgment on a Wicked Bishop»).
Воображение не разлучает поэта со своими друзьями, а природа вносит в его уединение умиротворение и ту внутреннюю гармонию, которая объединяет искусственное и естественное, природу и человека, мысли и чувства. Как и В. А. Жуковский, английские поэты Озерной школы находят в природе собеседника:
«So through the moonlight lanes they go and far into the moonlight dale…» («The Idiot Boy»);
«Our rambles by the swift brook’s side far as the willow-skirted pool» («The Mother’s Return»);
«I see thee glittering from afar — And then thou art a pretty star» («To the Same Flower»);
«I viewed the ocean green, and looked far forth, yet little saw of what had else been seen» («The Rime of the Ancient Mariner»).
Лирические герои размышляют о разлуке с дорогими сердцу пейзажами, обращаясь к небесному своду, звездам, долинам, камням, океану, пещерам, деревьям, холмам, горам — тем же объектам природы, которые становятся собеседниками лирического героя в творчестве В. А. Жуковского.
Поэты Озерной школы так же, как и В. А. Жуковский, вкладываются в понятие «разлука» и представление о старении человека, его расставании с молодостью:
«The Youth, who daily farther from the east» («Ode on Intimations of Immortality»);
«An innocent life, yet far astray!» («Ruth»);
«Past, present, future, all appeared in harmony united, like guests that meet, and some from far» («Yarrow Revisited»);
«And hence, so far from wanting facts or dates to chronicle the time, we all have here» («The Brothers»).
Итак, в поэзии В. А. Жуковского лирические герои воспринимают разлучающее их расстояние двойственно: с одной стороны, расстояние связано с разлукой, томительным ожиданием, с другой стороны — с поэтическим вдохновением, творчеством. Что касается английских поэтов-современников В. А. Жуковского, то в сознании героев расстояние связывалось лишь с печалью и одиночеством.
Итак, на основании анализа художественных текстов поэтов-романтиков можно сделать вывод о национально специфичном наполнении концепта «разлука» уже в начале XIX века.
Для английских поэтов-романтиков разлука — это результат путешествия, физического удаления от родных мест. Они в большей степени скучают по родной природе, хотя часто обращаются и к родным и друзьям.
Для русского романтика В. А. Жуковского разлука основывается именно на духовной тоске по контакту с близким человеком, природа же оказывается лишь местом действия, антуражем.
И английские поэты, и русский поэт описывают разлуку как неприятную ситуацию, в которой лирические герои страдают, тоскуют, испытывают духовный и душевный дискомфорт.
Выводы Концепт «разлука» более типичен и более интенсивно разработан в русской концептосфере. Разработка аналогичного концепта в английской концептосфере («separation») экстенсивна.
В этих двух культурах разлука как эмоционально переживаемое событие осознается по-разному. В русской лингвокультуре разлука — сложное, амбивалентное явление, обладающее в зависимости от ситуации противоположными признаками: она может быть желанной и нежеланной, печальной и не печальной и т. д. В английской лингвокультуре разлука подвергается метафорическому переосмыслению в меньшей степени.
Анализ художественных текстов показывает, что в романтической культуре обеих стран, питавшейся из общих источников немецкого романтизма, разлука также понимается по-разному. У русских поэтов-романтиков разлука — это сильное эмоциональное переживание при разлуке с близким человеком, в то время как у английских поэтов Озерной школы — это следствие отъезда из родных мест, которое переживается как тоска по привычному окружению.
Заключение
Концептуальная система играет центральную роль в определении реалий повседневной жизни. Поскольку большая часть нашей обыденной концептуальной системы по своей природе метафорична, использование метафор в каждой отдельной языковой картине мира и каждом отдельном дискурсе имеет свою особенную сферу и особенности употребления. Так, например, в рамках художественного текста использование концепта «талант» тесно связано с выявлением незаурядности, отличительных черт, обуславливающих интерпретацию того или иного субъекта, как обладающего талантом, того или иного объекта, как выполненного и сделанного талантливо.
Концепты начинают формироваться у человека в раннем возрасте под влиянием воспринятой письменной и устной речи, в которой закреплены национальные особенности понимания тех или иных явлений и понятий.
Категории языка объективно связаны с категориями мышления. Существительное и прилагательное являются наиболее частотными обозначениями концепта «талант», как в английском, так и русском языке тесно связанного с религиозным дискурсом, в рамках которого талант понимается как дар или дарование, переданное человеку Богом, а не мастерство, приобретенное в результате старания. Но одного старания и желания что-либо сделать мастерски. Необходимы также более широкие возможности, заложенные в человеке изначально и позволяющие ему реализовать свое желание лучше, чем другие. Понимание таланта как способности, характерное для обоих из сопоставляемых языков, в русском языке представлено более широко и частотно.
Имплицитные смыслы, заложенные в высказывании, проистекают из знания мира, характерного для того или иного языка, и усугубляют трудности перевода. Так, например, в английской и русской языковой картине мира существуют свои традиции понимания таланта, определяющие, что, в какой степени и посредством чего может интерпретировано как являющееся носителем таланта или выражающее талант своего создателя. Само выражение «картина мира» наводит на мысль о прямом отражении неких принципиальных, сущностных черт строения мира, своеобразно преломляемых каждым языком. Источники и проявление концепта «талант» в английском и русском языках обозначаются по-разному, требуя осторожности при переводе. Это часто связано с использованием метафоры или метонимии при выражении данного понятия.
Концепт «разлука» более типичен и более интенсивно разработан в русской концептосфере. Аналогичный концепт в английской концептосфере («separation») разработан экстенсивно.
Можно сказать, что практически все значения, имеющиеся у слова «to separate» в английском языке компенсируются в русском языке синонимами глагола «разлучать». Так, например значение слова «to separate», имеющее «физическую» сему, вербализуется в русском языке в виде синонима «разделять».
Недостаточно объемная семантика ядерного наименования концепта в русском языке по сравнению с английским компенсируется обилием элементов синонимического ряда, которые соотносятся с различными значениями слова separation в английском языке.
Таким образом, понятие «разлука» в русском языке намного уже, нежели понятие «separation» в английском. Однако объем данных концептов в этих языках, в целом идентичен: в английском языке его наполнение реализуется за счет многозначности ядерной лексемы, а в русском — за счет синонимии.
В рассматриваемых культурах разлука как эмоционально переживаемое событие осознается по-разному. В русской лингвокультуре разлука — сложное, амбивалентное явление, обладающее в зависимости от ситуации противоположными признаками: она может быть желанной и нежеланной, печальной и не печальной и т. д. В английской лингвокультуре разлука подвергается метафорическому переосмыслению в меньшей степени.
Для английских поэтов-романтиков разлука — это результат путешествия, физического удаления от родных мест. Они в большей степени скучают по родной природе, хотя часто обращаются и к родным и друзьям.
Для русского романтика В. А. Жуковского разлука основывается именно на духовной тоске по контакту с близким человеком, природа же оказывается лишь местом действия, антуражем.
И английские поэты, и русский поэт описывают разлуку как неприятную ситуацию, в которой лирические герои страдают, тоскуют, испытывают духовный и душевный дискомфорт.
Библиография Арутюнова Н. Д. Логический анализ языка. Ментальные действия. М.: Наука, 1993. — 176 с.
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры 1999. -896с.
Аскольдов С. А. Концепт и слово// Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. М., 1997. — С. 45−58.
Бабушкин А. П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантики языка. Воронеж: Изд-во Воронежского государственного ун-та, 1996. 104с.
Бабкин A.M. Русская фразеология, ее развитие и источники. Л., 1970. 195с.
Берков В. П. Слово в двуязычном словаре. Таллин, 1977. 198с.
Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему языкознанию в 2-х т. Т.2, М, 1963. — 232c.
Болдырев Н. Н. Концепт и значение слова.// Методологические проблемы когнитивной лингвистики. — Воронеж, 2001. -С. 25−36.
Большая Советская Энциклопедия. 1970. Т.
30. — 488с.
Васильев Л. М. Современная лингвистическая семантика. М., 1990. — 217с.
Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики. M.: Языки славянской культуры, 2001. — 272 с.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996. —416с.
Воробьев В. В. Лингвокультурология (теория и методы). М., 1997. — 265с.
Грушевицкая Т.Г., Попков В. Д., Садохин А. П. Основы межкультурной коммуникации. — М., 2002. — 342с.
Денисова М. А. Лингвострановедческий словарь. Народное образование в СССР. М., 1983. — 342с.
Дубровская О. Т. Русские и английские пословицы как лингвокульторологические единицы. Тюмень, 2002. — 164с.
Зализняк А.А., Левонтина И. Б. С любимыми не расставайтесь… // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова, И. Б. Левонтина.
— М.: Индрик, 1999. — С. 52−63.
Иванова Е. В. Пословичная концептуализация мира (на материале английских и русских пословиц). Автореф. на с. зв. докт. фил. н. СПб., 2003. — 38с.
Карасик В. И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность — культурные концепты. Волгоград-Архангельск, 1996. — С. 24−32.
Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — Волгоград, Перемена, 2002. 477с.
Колшанский Г В. Объективная картина мира в познании и в языке. М., 1990. — 232с.
Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. — М.: Гнозис, 2002. — 284с.
Кубрякова Е. С. Концепт // Кубрякова Е. С., Демьянков В: 3., Панкрац Ю. Г., Лузина Л. Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996. С. 90−93.
Кубрякова Е. С. Обеспечение речевой деятельности и проблемы внутреннего лексикона//Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи. М.: Наука, 1991. — С. 7−59.
Кубрякова Е. С. Типы языковых значений: Семантика производного слова. М.: Наука, 1981. -200 с.
Курбанов И.А., Чулкина Д. В. Сравнительный анализ экспликаторов концепта «Parting» («Разлука») в лирике Г. Лонгфелло и У. Вордсворта // Журнал научных публикаций аспирантов и докторантов. — 2010. — № 8.
Ладыгин Ю. А. Актуализация личностных смыслов автора в системе коннотативных значений французского прозаического художественного текста/Автореф.
дисс. докт. филол. н. Иркутск, 2000. — 37c.
Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. М.:, 2004. — 792 c.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М., 2004. — 256 с.
Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Известия РАН. Серия литературы и языка. Т. 52. 1993. №
1. С. 3−9.
Лотман Ю. М. Семиосфера: культура и взрыв внутри мыслящих миров. СПб, 2000. — 386с.
Мельников Г. П. Системология и языковые аспекты кибернетики. М., 1978. — 188c.
Модестов В. С. Английские пословицы и поговорки и их русские соответствия. М., 2003. — 467с.
Никитин М. В. Курс лингвистической семантики. — СПб.: Научный центр проблем диалога, 1996. — 757 с.
Никитин М. В. Лексическое значение слова. М., 1983. — 286с.
Никитин М. В. Об отражении картины мира в языке. // Слово, предложение и текст как интерпретирующие системы. СПб., 1999. — С. 38−59.
Попова З.Д., Стернин И. А. Очерки по когнитивной лингвистике. Воронеж, изд-во ВГУ, 2001. — 191 с.
Потебня А. А. Мысль и язык. Харьков, 1982. — 286с.
Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М.: Русские словари, 2000. -416с.
Рум А.Р. и др. Лингвострановедческий словарь. Великобритания. М., 1980. — 386с.
Садохин А.П., Грушевицкая Т. Г. Культурология: теория культуры. М.: ЮНИТИ, 2004. — 365с.
Семантико-функциональные поля в лексике и грамматике. Л., 1990. — 245с.
Селиверстова О.Н. «Когнитивная» и «концептуальная» лингвистика: их соотношение // Язык и культура: Факты и ценности. М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 294−307.
Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1993. -656 с.
Сепир Э. Положение лингвистики как науки//История языкознания XIX и XX вв. в очерках и извлечениях. М., 1965. Ч. 2. — С. 12−48.
Силинский С. В. Речевая вариативность слова. СПб, 1995. — 128с.
Слышкин Г. Г. Лингвокультурный концепт как единица исследования// Методологические проблемы когнитивной лингвистики. — Воронеж, 2001.С.75−81.
Слышкин Г. Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М.: Academia, 2000. 128с.
Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Академический Проект, 2001. — 990 с.
Стернин И. А. Методика исследования структуры концепта// Методологические проблемы когнитивной лингвистики. — Воронеж, 2001. С.58−65.
Тейлор Э. Б. Первобытная культура / Пер. с англ. М.: Политиздат. 1989. — 573 с.
Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996. — 268с.
Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация. — М.: Слово/Slovo, 2000. — 624 с.
Томахин Г. Д. Реалии-американизмы. М., 1988. — 188с.
Томахин Г. Д. США. Лингвострановедческий словарь. М., 2001. — 286с.
Труевцева О. Н. Английский язык: особенности номинации. Л., Наука, 1986. -248 с.
Уфимцева А. А. Лексическое значение слова: Принципы семиологического описания лексики. М., 1986. — 276с.
Уфимцева А. А. Типы словесных знаков. М., 1974. — 256с.
Фелицына В.П., Прохоров Ю. Е. Русские фразеологизмы: Лингвострановедческий словарь. М., 1990. — 432с.
Чарыкова О. Н. Индивидуальные концепты в художественном тексте // Методологические проблемы когнитивной лингвистики. — Воронеж, 2001. С. 173 -176.
Чернявская Т. Н. Художественная культура СССР: Лингвострановедческий словарь. М., 1984. — 428с.
Чулкина Д. В. Реализация экспликаторов концепта «разлука» в поэзии В. А. Жуковского // Знание. Понимание. Умение. — 2010. — № 1.
Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. -144с.
Языковая номинация. Общие вопросы/Под ред. Б. А. Серебренникова, А. А. Уфимцевой. М., 1977. — 325с.
Langacker R. Goncept, Image, and Symbol: The Cognitive Basis of Grammar. Berlin, N.Y.: Moutori de Gruyter, 1991. — 242р.
Lewis C.J. The Modes of Meaning // Semantics and the Philosophy of Language. Urbana: The University of Illinois Press, 1952. P. 50−63.
McArthur T. Longman Lexicon of Contemporary English. Longman, 1981. -913p.
Morris Ch. Writings on the General Theory of Signs. — The Haguе, Paris: Mouton, 1971. — 244p.
Seidl J. & McMordie W. English Idioms. Oxford U-ty Press, 1988.
Словари Александрова З. Е. Словарь синонимов русского языка: Практический справочник. М, 1999.
Англо-русский синонимический словарь./ Апресян Ю. Д., В. В. Ботякова и другие; Под рук. Розенмана А. И. и Апресяна Ю. Д. М., 2000.
Ассоциативный Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999.
Большой англо-русский фразеологический словарь/ Под рук. Кунина А. В. М., 1998.
Брокгауз Ф.А., Ефрон И. А. Энциклопедический словарь. Современная версия. М, 2003.
Введенская Л. А. Словарь антонимов русского языка / Л. А. Введенская. — М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2004.
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1995. Т 4.
Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словоообразовательный. М., 2001.
Краткий словарь когнитивных терминов/ Под рук. Кубряковой Е. М., 1996.
Литвинова П. П. Словарь наиболее употребляемых синонимов английского языка. М., 2001.
Лубенская С. И. Русско-английский фразеологический словарь. М., 1997.
Львов М. Р. Словарь антонимов русского языка. М., 1998.
Марузо Ж. Словарь лингвистических терминов. М., 1960.
Мелерович А.М. Мокиенко
В.М. Фразеологизмы в русской речи. М., 1997.
Мюллер В. К. Новый русско-английский словарь. М., 2003.
Новый большой англо-русский слооварь. Под рук. Ю. Д. Апресяна. М., 2001.
Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / Под общ. рук. Ю. Д. Апресяна. Вып. 2. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 488 с.
Ожегов С.И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 2001.
Прохоров А. Н. Большой энциклопедический словарь. СПб., 1993.
Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5-х томах./ Под рук. Толстова Н.И.М., 1999., Т.
2.
Словарь сочетаемости слов русского языка /Под ред. Денисова П. Н., Морковкина В. В. М., 2002.
Стилистический энциклопедический словарь. М., 2003.
Ушаков Д. Н. Толковый словарь русского языка. В 4-х томах. М., 1996., т.
2.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4-х томах. М., 1986., Т.
2.
Фразеологический словарь. /Под ред. Кунина. М., 1997.
Хидекель С.С., Kадль М.Р., Гинзбург Е. П. Учебный англо-русский словарь сочетаемости и трудностей словоупотребления. М., 1998.
Шведов С. М. Словарь синонимов русского языка. Минск, 2003.
Яранцев Р. И. Русская фразеология (словарь-справочник). М., 1997.
Цыганенко Г. П. Этимологический словарь русского языка. К. 1989.
Черных П. Я. Историко — этимологический словарь современного русского языка. В 2-х томах. М., 1999.
Cambridge Inernetional Dictionary of English. London, 1995.
Clark J. Word for Word: A Dictionary of Synonyms. L.: Clark Robinson Ltd, 1988. (WfW)
Horby A.S. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English. Oxford, 1982.
Klein E.A. Comprehensive Etymological Dictionary of the English Language. New York, 1966.
Webster’s New Dictionary of Synonyms with Antonyms and Analogous and Contrasted words. Springfield, Usa, 1973.
