Формы родительного-дательного-местного падежей единственного числа существительных с исторической основой на *-а в памятниках псковской письменности XIV-XVII веков

1. Подсистема форм родительного, дательного и местного падежей (далее Р., Д., М. с соответственно) основой единственного на *-а в числа существительных исторической диалектах современного русского языка представлена определенным количеством вариантов. В частности, во многих говорах наблюдается совпадение этих форм. Существует два основных типа такого совпадения: первый, с флексией <�е> (типа у сестре, к сестре, о сестре), характерен для некоторых среднерусских говоров и ряда говоров южнорусского наречия, второй, с флексией <�и> (типа у сестры, к сестры, о сестры), в этих позициях встречается в отдельных областях юго-западной зоны и широко распространен на северо-западе [ДАРЯ, II. Карты 1,2- Сологуб, 1972]. Впрочем, в северо-западном ареале имеются и более сложные системы Р., Д., М. падежей существительных с исторической основой на *-а. Они детально описаны в специальной работе А.В. Тер-Аванесовой [Тер-Аванесова, 1998. 177 191], которая повторно проанализировала материалы, собранные для Диалектологического атласа русского языка, и получила более дробную карту, так как ею были учтены формы с безударными флексиями, разница предложных и беспредложных контекстов с формами родительного падежа и ряд других факторов, влияющих на употребление той или иной флексии. Внутри двух основных типов с совпадением Р., Д., М. падежей и с разными флексиями Р. и Д.-М. А.В. Тер-Аванесова выделяет несколько подтипов, определяемых совпадением различением твердой и мягкой разновидности склонения, морфонологической твердостью мягкостью задненебных, совпадением или различением ударных и безударных флексий твердого варианта и т. д. Среди систем с совпадением Р., Д., М. падежей наиболее широко в северо-западных русских говорах распространена «новгородская» система (Р.-Д,-М. тв. и мягк. -ы (-и) жены, коровы, земли, руки), бытующая в том числе в северной части псковских говоров. Гораздо реже встречается «южнопсковская» система, для которой характерно варьирование окончанийе иы (-и) во всех трех падежных формах (жены I жене, коровы I корове, земли I земле, руки /руке). Так называемая «ятевая» система (Р.-Д.-М. тв. и мягк. -е: жене, корове, земле, руке) зафиксирована в говоре единственной деревни Козодои Великолукской области, В северо-западных говорах выделяются также типы с различением твердого и мягкого вариантов склонения: «верхневолжский» (Р.-Д.-М. совпадают, тв. варианты, мягк. -е: ж: ены, коровы, земле, руке), «ловатский» (Р.-Д.-М. совпадают, существительные с твердыми основами и ударением на окончанииы противопоставлены всем остальным, получающим флексиюе: ж: ены, корове, земле, руке), «невельский» (Р.-Д.-М. совпадают, существительные с твердыми основами и безударным окончаниемы противопоставлены всем остальным, имеющим флексиюе: ж: ене, коровы, земле, руке). Кроме того, есть системы с совпадением Р.-Д.-М., в которых основы на задненебные согласные ведут себя иначе, чем основы на парные твердые и на парные мягкие согласные. В таких системах в безударных окончаниях твердой разновидности могут быть колебания флексийы ие, тогда как основы на задненебные присоединяют исключительное, а основы на парные мягкие присоединяюти. Эти системы встречаются в отдельных говорах Великолукского, Торопецкого и Невельского районов (южно-псковских, пограничных со смоленскими) [Тер-Аванесова, 1998. 181 184]. Системы с разными окончаниями Р. и Д.-М. падежей бывают двух основных типов. Во-первых, это говоры, в которых в твердой разновидности Р.п. образуется при помощи окончанияе, а Д.-М.п. ы (-и), то есть «обратные» к системе литературного языка. Такие говоры встречаются в районе Опочки, Новоржева и Пушкинских Гор. Во-вторых, есть говоры, в которых по-разному образуются формы «родительного предложного» падежа (определяемые контекстами с предлогами с, из, от, до, для, после, возле, около, у и др.) и «родительного беспредложного» (в контекстах отрицания, партитивных, при некоторых глаголах типа бояться воды, а В также обычно в контекстах, выражающих отмечены принадлежность). отдельных говорах северо-запада системы, образующие формы Д., М., а также «Р. беспредложного» при помощи окончанияы, а формы «Р. предложного» при помощи окончанияе [Тер-Аванесова, 1998. 179—180, 188]. При всем разнообразии существующих типов, для большинства псковских говоров все же характерен синкретизм Р.-Д.-М. падежей с флексиейы (-и) в твердом и мягком варианте склонения [ДАРЯ, П. Карты 1,2]. Между тем, в древнепсковском диалекте была представлена иная система с совпадением Р.-Д.-М. падежей при сохранении различия между твердым и мягким вариантом склонения (Р.-Д.-М. жен, но земли) [Зализняк, 1993. 214 215]. Таким образом, история форм Р.-Д.-М. падежей в тех псковских говорах, которые имеют синкретичную флексиюы (-и) в твердом и мягком вариантах склонения это история постепенного изменения одного типа синкретизма (с флексией в другой (с флексиейы) в твердом варианте склонения при сохранении в мягком варианте синкретизма с неизменной флексиейи. См. подробнее [Тер-Аванесова, 1998. 179 180]. 2. Следует сказать, что в лингвистике термин «синкретизм» применяется для обозначения разных явлений. В исторической и современной диалектологии им традиционно обозначается использование единого означающего для выражения значений, имеющих и способных иметь свои, особые средства выражения. В данной работе термины «синкретизм» и «синкретичный» используются именно в таком значении, то есть синкретизмом в ней называется употребление одной формы для выражения значений родительного-дательного-местного падежей. Причинам формирования падежного синкретизма в древнерусских диалектах посвящены многие лингвистические исследования. Существует несколько традиционных концепций, разработанных учеными на разных этапах изучения данного явления. А. И. Соболевский в своих «Лекциях по истории русского языка» рассматривал формы Р.п. наfe (-е) под рубрикой «формы Д.-М. на месте Р.», а примеры форм Д.-М. наы (-и) как «формы Р. на месте Д.-М.», не давая им никакого иного толкования [Соболевский, 1907. 202 203]. Н. М. Каринский также писал о «смешении Род. и Дат. (Мест.) ед. ж.р. основ наа», которое «породило в живой речи формы с окончаниеме к) в Род. ед. и Дат.-Мест.» [Каринский, 1909. 189], то есть объяснял формирование синкретизма взаимодействием падежных форм внутри одного типа склонения. Большинство же ученых вслед за А. А. Шахматовым объясняют возникновение синкретизма в парадигме существительных женского рода взаимным влиянием твердого и мягкого вариантов склонения. При этом этапы данного процесса разные лингвисты представляют по-разному. В «Исследовании о языке новгородских грамот ХШ и XIV вв.» А. А. Шахматов так описывал совпадение форм Р.-Д.-М. падежей: «Д. и М. земли перешло под влиянием хвалй в земл4, а Р. земл под влиянием in хвалы заменился через земли. Одно время рядом с новыми формами Д. и М. землг, Р. земли могли сохраняться и древние формы Д., М. землиР. землА. При этом форма Р. землЬ могла связываться в представлении говорящих с формой Д. и М. землк, а форма Р. земли с формой Д., М. земли». Таким образом, появились две формы земли и земл для всех трех падежей сначала в мягком склонении, а затем по аналогии и в твердом. «Естественно, что такое совпадение форм в этих трех падежах стало вызывать представление о тождественности по звуку Р., Д. и М. падежей. Конечно, в языке должно было сказаться стремление к большему однообразию, вследствие чего одни формы стали вытеснять другие, и потому уже в XIV веке можно встретить памятники исключительно употребляющие формы на другие только формы наи. Позднейший язык сохранил эти различные образования в различных говорах» [Шахматов, 1886. 190—192]. Сходной точки зрения придерживался Н. И. Дурново: «В великорусском языке имена наа с основою на мягкую подвергались влиянию имен с основою на твердую согласнуютаким образом явились окончания Д.-М. ед. -fe вместои и окончаниеи вместо старогоfe в Р. ед. С другой стороны, получили большое распространение и формы Р. ед. наfe, как от основ на мягкие, так и от основ на твердые согласные». Появление форм Д.-М. наы от твердых основ в соответствии с формами наи от мягких Н. И. Дурново относил к более позднему времени [Дурново, 1924. 280 281]. Развивая эту гипотезу, П. С. Кузнецов писал, что во «взаимодействии между твердой и мягкой разновидностями сказывается тенденция объединения различных типов склонения». При этом он подчеркивал, что «в различных падежах процесс осуществляется в разных направлениях. В Р.п. обнаруживается воздействие твердой разновидности на мягкую, в результате чего появляется окончаниеи в мягкой разновидности (при сохранении старой формы в твердой разновидности) — в Д. же и М. падежах, напротив, наблюдается воздействие мягкой разновидности на твердую: мягкая разновидность сохраняет старые формы, твердая же разновидность получает формы параллельные мягкой, но с окончаниемы, а неи» [Кузнецов, 1959. 38 46]. Аналогичным образом описывается данное явление на материале современных русских говоров в книге СП. Обнорского «Именное склонение в современном русском языке» [Обнорский, 1927. С 87 94]. Интересно, что системы некоторых современных говоров, где в твердом варианте Р.п. имеет окончаниее, а Д.-Мы, СП. Обнорский считает поздним новообразованием: и формы на и формы наы для трех падежей известны в современных говорах. Но указанный процесс диалектически еще осложнился. Старое различие форм для Р.п. (жены), с одной стороны, для Д. и М. падежей (эюенИ), вызвало с возникновением нового типа Р.п. на совпавшего с Д. и М. п., новообразования для последних падежей именно формы наы, благодаря чему восстановилось шедшее из старины различие между обоими рядами новых форм" [Обнорский, 1927. 88]. Многие исследователи в качестве одного из важнейших процессов, вызвавших формирование падежного синкретизма в парадигме а-склонения, называют «взаимодействие основ наja и наi» [Марков, 1974. 61]. См. также [Обнорский, 1927. 88- Кузнецов, 1959. 46- Зализняк, 1993. 215]. Взаимодействие это выражалось не в прямом переносе окончаний одного типа в другой, но в том, что одно склонение приобретало общее окончание для трех падежей (при наличии ранее двух разных окончаний) в результате того, что другое склонение уже имело общую форму для этих трех падежей. Кроме того, в качестве факторов, в разной степени влиявших на процесс совпадения падежных форм, назывались влияния склонения прилагательных и местоимений [Шахматов, 1911. 524- Добромыслова, 1961. 88]. М. В. Шульга в статье, посвященной проблеме «падежной омонимии» в склонении русских прилагательных, причастий и неличных местоимений, предположила, «что динамика атрибутивных форм может прогнозировать направление развития форм субстантивных» [Шульга, 1985. 96]. Однакокак М. В. Шульга показала позднее, «характер связи между падежными формами существительных и прилагательных предопределяет обратную зависимость», то есть «толчок для реализации предпосылок к свертыванию системы падежных противопоставлений в адъективном склонении давали различные преобразования в формах существительных женского рода, прямо или косвенно затрагивавшие противопоставление форм Р. и Д.-М. ед.» [Шульга, 2003. 228 233]. Г. А. Хабургаев в статье «К вопросу об интерпретации падежного синкретизма в русских говорах» писал: «Синкретизм Р.-Д.-М. женского склонения исторически должен быть интерпретирован не как объединение Р., Д. и М. падежей, а как результат их совпадения в процессе преодоления синонимии падежных окончаний и унификации словоизменительных классов существительных» [Хабургаев, 1963. 73]. Говоря о причинах такого совпадения, Г. А. Хабургаев предполагал, что на его формирование могло повлиять различие типичных конструкций с разными падежными формами: именительный, винительный, творительный без предлогов, а дательный, местный и в некоторых значениях родительный в предложных конструкциях, ослабляющих специфическую семантику флексий [Там же. 72]. А. Н. Добромыслова также рассматривает формирование падежного синкретизма как следствие стремления языка «к уменьшению частных падежных систем». По мнению исследовательницы, женское склонение в подобных системах утрачивает особую форму родительного падежа, и поэтому дальнейшие процессы следует рассматривать уже как взаимодействия разновидностей в синкретической форме Р.-Д.-М. падежей [Добромыслова, 1959. 86 87]. Таким образом, проблема изначального возникновения единой формы Р.-Д.-М. падежей (в любом из существующих вариантов) на базе системы с различением Р. п, с одной стороны, и Д.-М., с другой стороны, разработана в исторической русистике довольно подробно. Имеются данные и о том, когда в северо-западных диалектах мог возникнуть падежный синкретизм по крайней мере двух типов. Судя по материалам берестяной письменности уже в XI XII вв. в древненовгородском койне была система Р.-Д.-М. cecmpi, землей с полностью обобщенным окончаниемfe [Зализняк, 1993. 212 213]. Она могла возникнуть только в результате взаимодействия и мягкий северо-восточной варианты системы, при унифицировавшей твердый склонения различении Р.п. и Д.-М. (Р.п. жены, землиД.-М.п. эюетй, земл:£) и системы псковского типа, унифицировавшей формы Р.-Д.-М. падежей в пределах каждого из вариантов склонения (Р.-Д.-М. жен: й, земли). И поскольку система древненовгородского койне оказалась уже вполне сформировавшейся не позднее начала XII в., то образование североПодробно о членении традиционного родительного падежа на собственно родительный, партитивный и отделительный падежи применительно к различным диалектным системам см. [Бромлей, Булатова, 1972.С.ЗЗ —35,48 —51]. 10 восточной и интересующей нас псковской систем должно относиться к поздней праславянской эпохе [Зализняк, 1993. С, 216]. 3. Дальнейшая судьба падежного синкретизма в истории русского языка исследована в различной мере на разном диалектном материале. Так, проблема падежного синкретизма в истории древненовгородского диалекта рассматривается в целом ряде исследований, базирующихся на материале новгородских памятников письменности [Шахматов, 1886 Соболевский, 1907; Парахина, 1956; Молодых, 1957; Яковлева, 1958 Добромыслова, 1959; Добромыслова, 1961аДобромыслова, 19 616 Мирецкий, 1965; Галинская, 1991; Зализняк, 1988; Зализняк, 1993 Зализняк, 1995; Зализняк, 2004 а]. Между тем, на материале псковских говоров история данного явления описана менее полно, недостаточно последовательно и подробно. Феномену совпадения форм Р.-Д,-М. падежей внимание уделялось, с одной стороны, на страницах нескольких работ, посвященных анализу отдельных памятников псковской письменности [Соболевский, 1907; Шахматов, 1909; Шахматов, 1912; Карийский, 1917]- с другой стороны, псковский материал привлекался для сопоставления в исследованиях, обобщающих данные всех русских говоров с точки зрения типологии и развития падежного синкретизма [Добромыслова, 1959; Хабургаев, 1963; Сологуб, 1972; Зализняк, 1993]. Такая ситуация отчасти обусловлена недостатком материала для изучения ранней истории древнепсковского диалекта. Состояние древненовгородского диалекта XI XIII веков может быть вполне достоверно реконструировано, прежде всего, на базе значительного корпуса берестяных грамот этого времени, найденных в Новгороде и Старой Руссе, тогда как для псковского диалекта данного периода II прямых источников нет вовсе. Что же касается XIV века, то здесь такими источниками являются псковские берестяные грамоты 4, 6, 7 (прочие псковские 9—12]. В научном обороте есть материал по падежному синкретизму в псковских говорах из памятников письменности XIV XVI вв. [Соболевский, 1907; Каринский, 1909; Карийский, 1917; Шахматов, 1909; Шахматов, 1912; Добромыслова, 1959; Хабургаев, 1963]. Круг источников рассматриваемого периода мог бы быть расширен. Так, установлено псковское происхождение Ипатьевского списка летописи (XIV в.) [Шахматов, 1909. 114]. Однако она имеет столь сложную историю создания и, как следствие этого, многослойную в языковом отношении структуру, что ее анализ является отдельной исследовательской проблемой. Имеются также источники, отразившие живую псковскую речь без посредства традиционной славянской графики русско-немецкие словари-разговорники XVI XVII веков. Анонимный разговорник второй половины XVI века (на бумаге, в четвертку, на 94 листах), храняш-ийся в Берлинской Королевской библиотеке, привлекал внимание отечественных исследователей начиная с середины XIX века [Строев, 1841- Сырку, 1897- Яцимирский, 1921]. Недавно памятник издан в Германии [Falowski, 1994]. Издатель установил, что разговорник создан во Пскове [Falowski, 1994. 11]. Рукопись диалектной содержит, фонетики по-видимому, и многочисленные однако отражения графическая морфологии, берестяные грамоты представляют собой маленькие фрагменты, не дающие лингвистической информации) [Зализняк, 1995. непоследовательность автора не позволяет установить это точно. Так, См. подробнее [Соболевский, 1884. 64- Шахматов, 1909. 119]. 12 например, автором, как кажется, отражено шепелявое произношение свистящих согласных: schutzok (=сучок) (Зоб), meschytz Die monat (9об), schronilsa (41), но при этом наблюдаются самые разнообразные способы передачи свистящих и шипящих: па syrokom poly (7), RoB doroga, prossu (806), Kreschenie, но Rosestuo (9o6), prossol tomu tretoi god (1106), Recka Lusa prud (12o6), sto (=что), Isesch (40o6), Koli opet vmene budes (42o6), Wassy ludy, но здесь же Nasy ludy (43об), saloba (44об), skasy jemu vsso (=ужо?) budu (56o6), Raswesy vsol (=развяжи узел) (57об). Так же сложно делать выводы о морфологических явлениях, засвидетельствованных рукописью. Если наличие в говоре формы именительного падежа нае существительных мужского рода практически не вызывает сомнений: Kakoue to war ty suda priwesle (59o6), T примеры форм Д. и М. падежей: ро prawdy (7об, 70), па odnoi tzeny O (70об), oseypoiy (8606), а с другой стороны Р.п.: рагеп pody posaluy Dobuwaty mene Moloditze (42об) на фоне описанной непоследовательности использования тех или иных написаний не могут быть признаны достоверными свидетельствами наличия или отсутствия в псковском говоре конца XVI века того или иного типа синкретизма Р.-Д.М. падежей. Так же неясна ситуация, наблюдаемая в словаре-разговорнике Т. Фенне XVII века [Fenne, 1970]. Здесь есть ряд примеров Р.п. нае: dai mnie kabale 263.1, dice fscekoi pritze 263.2, Nadobp selde depolnit: nalit roszolum dobro selde ne isportzit 278.3 (то.что слово сельдь изменяется по типу склонения существительных с исторической основой на *-а, показывает контекст Fftoi selde roszolu niet tee seldce sgnilce kabui tu seldu poiale bul sroszolum ino ta selda ne sgnila bula 430.1), viesetz viesz prcemo da neprovos dusche suoie 282.2, malo vbaffke 296.5 (но рядом besz vbaffk 298.5), kolko stanet doline 455.3 При этом невозможно определить, какую флексию Д.-М. пп. передают формы, оканчивающиеся в записи латиницей нау илиl. ffiurmi 234.2, praffkodnoi storom 246.3, па dorogi 328.5, tovar па susi (=на суще) 366.1, ias tebe toi tzenl due rubli ieszepribafflu 396.1, iaffsei nedly_ stovarum ssamoria pryechal 402.5, poprcemoi tzenl ty mnie tovar prodai 404.5, ne pomeri ty sa suoy tovar proszis 422.3, ЛАЪ. в, сга5ку 456.3, vtichoi vodi 470.3, как vosffkorosti 4,12.6,ffchudoigoverk[pomotzi niet 473.1. Такая запись может соответствовать как окончаниюы, так и окончанию -" Ь (это второе соответствие предполагал и P.O. Якобсон, последовательно транслитерировавшийi как -" Ь). 13.

Заключение

.

Итак, история форм родительного, дательного-местного падежей в склонении существительных с исторической основой на *-а и существительных, позднее оформившихся по данному типу, на протяжении обозримого периода предстает следующим образом. Уже в позднепраславянскую эпоху в псковских говорах существовала морфологическая система, в которой в парадигме а-склонения была представлена синкретическая форма Р.-Д.-М. падежей. В мягком варианте склонения для нее было характерно окончаниеи, а в твердом варианте — окончание (-е).

В сохранившихся памятниках псковской письменности XIV века отмечаются единичные примеры употребления синкретичной флексии Р.-Д.-М. падежей (-е) в твердом варианте склонения и еще одной, новой для псковского диалекта, флексии тех же падежейы (-и).

К XV веку интересующих нас примеров становится больше, и на их основании можно делать первые выводы о соотношении конкурирующих флексий. В форме Р.-Д.-М. падежа в это время употребляется преимущественно окончание (-е). При этом отдельные примеры с флексиейы (-и) фиксируются в тех же текстах, что и примеры с флексиейТЬ (-е), а это позволяет исключить чисто территориальное распределение разных синкретичных форм.

К началу XVII века складывается ситуация, когда флексии (-е) иы (-и) имеют равное распространение. На протяжении XVII века ситуация резко изменяется, и к концу столетия окончаниеы (-и) уже полностью доминирует, флексия же (-е) употребляется в ограниченном круге синтаксических конструкций: в формах родительного падежа в беспредложном употреблении и в сочетаниях с предлогом «с» .

Полученная картина развития падежного синкретизма в XIV — XVII веках представляется объективной, так как она восстановлена по оригинальным псковским рукописям соответствующего периода. Это позволяет сопоставить с ней данные многочисленных памятников, дошедших до нас в более поздних списках.

Как показало исследование копий XVII века с харатейных грамот.

XIV — XV веков, эти тексты (когда они представляют собой списки, а не пересказы) сохраняют морфологические особенности своих оригиналов и отражают состояние падежного синкретизма в псковских говорах XIV —.

XV вв.

В результате анализа псковских летописей стало очевидно, что большинство летописных списков XVI — XVII веков также зафиксировали состояние падежного синкретизма не современное моменту их создания, а более раннее, то есть то, которое было отражено в их источниках. В том числе это относится к спискам, составители которых последовательно исправляли отраженные в протографе фонетические диалектизмы на нормативные написания. Ситуацию своего времени отразили только те части летописей, которые были составлены непосредственно в XVI — XVII вв., а не скопированы с более ранних источников. Более того, сопоставление списков разных псковских летописей дает возможность предполагать, что ряд случаев отражения синкретической флексии (-е) восходит к общему источнику — псковскому летописному своду XV века.