Рефлексивность в языке современной русской поэзии

Авангард — это наиболее полное осуществление ментального мира".

Ю.С. Степанов).

Текстовая категория1 рефлексивность поэтического текста (его свойство символизации, имплицирования, свертывания смыслов), характерная для поэзии второй половины XX в. — начала XXI в., рассматривается в диссертации как средство обновления поэтического языка, фактор формирования различных типов субъективации в поэтическом тексте, а также особых текстовых единиц, где ведущим конструктивным принципом становится механизм тавтологизации. Субъект поэтического текста рассматривается как базовая моделирующая функция, а процесс моделирования — как субъекти-вация2. Под тавтологией понимается контактное или дистантное повторение корня, слова, словосочетания или предложения в тексте. Использование в поэтическом тексте повторяющихся слов и словоформ, корневых повторов и структур тождества называется здесь тавтологизацией.

Будучи связана с эпохой исторического авангарда, где доминируют «кажущаяся семантика"3 и «непрямые способы выражения» 4, русская поэзия.

1 Текстовая категория — «один из взаимосвязанных существенных признаков текста, представляющий собой отражение определенной части общетекстового смысла различными языковыми, речевыми и собственно текстовыми (композитивными) средствами» [Стилистический словарь 2003: 533−534]. Исследование механизмов субъективации «невозможно только в опоре на элементарные единицы анализа — слова и речевые приемы» [Стилистический словарь 2003: 534]. Под текстом понимается «произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» [Гальперин 1981: 18]. A.B. Лукин выделяет следующие аспекты в изучении текста: знаковая последовательность текста, связность, цельность, текстовый код, семантическая структура текста, композиция текста, интерпретация текста, произведение, авторский замысел, референтная область текста, функция текста, которые наряду со схемой АВТОР<->ТЕКСТ<-«ПОЛУЧАТЕЛЬ образуют «рабочее определение текста» [Лукин 2011: 18].

2 В исследованиях, посвященных этой проблеме, субъектность понимается как «глобальная интегрирующая категория текста» [Стилистический словарь 2003: 517−518]. Как синонимы в «Словаре» используются термины субъектность речи, субъектность текста, авторизация, субъектная организация текста. Мы полагаем, что следует различать субъект речи и субъект текста.

3 Ю. Н. Тынянов подчеркивает, что для того, чтобы возникла кажущаяся семантика, «в словах должен отчасти сохраняться основной признак, но уже как затемненный» [Тынянов 2002: 109]. Тогда «при почти полном исчезновении основного признака <.> „колеблющиеся признаки“ дают некоторый слитный групповой „смысл“, вне семантической связи членов предложения» [Тынянов 2002: 111]. второй половины XX в. — начала XXI в. возводит выделение приема и оперирование с ним в систематику метода5.

Однако уже в поэзии обэриутов намечается тенденция к освобождению от языка и стремлению прорваться сквозь язык6. Особое устройство поэтического языка связано с тенденцией смены доминирующей референтной области в поэзии авангарда: «В поисках „звездного языка“ Хлебников (но не Крученых) в известной мере предвосхитил современные эксперименты по выявлению того „подъязыка“, который соответствовал бы подсознанию» [Григорьев 1983: 26]. А. Рымарь в статье об А. Введенском выделяет два типа символизации: в первом случае «сознание <.> оказывается неизбежным побочным продуктом» [Рымарь 2005: 194]. Во втором случае «поэта интересует сознание как таковое, а не то, что посредством него можно понять о мире», где «семантическое мышление приходит к своему пределу» [Рымарь 2005: 194].

Во второй половине XX века эта тенденция получает развитие. В. Кулаков отмечает, что в этот период в центре внимания оказывается «феноменология самого сознания» [Кулаков 2007а]. H.A. Фатеева подчеркивает, что «литература все решительнее порывает с жизненной реальностью, углубляется в самопознание и ищет источники развития уже внутри себя» [Фатеева 2001], а также исследует «динамику самого поэтического мышления» [Фатеева 2006: 38]. Событие в русской поэзии второй половины XX в. все чаще осмысляется как ментальное событие — «ментатив», референтом которого становится «ментальная ситуация» [Корчинский 2009: 117]. Авангардный автор — «оператор дескрипции» и «существует одновременно в двух мирах.

4 «Характер текста в ряде случаев определен характером тропа. Стихотворение как бы микромир, в котором отражаются особенности макромира» [Кожевникова 1986: 106]. H.A. Кожевникова отмечает, что «перестановка составных частей устойчивого тропа используется как один из способов обновления тропа» [Кожевникова 1986: 85], то есть подчеркивает значение операциональности для смыслообразования в поэтическом тексте.

5 H.A. Фатеева отмечает, что «стремление сказать новое слово заставляло поэтов искать необычные формы выражения, максимально использовать возможности, потенциально заложенные в структурах с вертикальным контекстом (когда текст получает не только линейное развертывание, но и членится на отрезки, не обусловленные синтаксическим делением)» [Фатеева 2001].

6 «Если мы предполагаем, что реальность мира дается нам языком, и язык в свою очередь контролирует образ реальности, то, естественно, как только он перестает быть инстанцией контроля, время мира начинает „останавливаться“. С реальным миром же ничего подобного произойти не может. Все, что происходит, происходит лишь с нами, языковыми существами. Открывается новая близость с миром, язык больше не препятствует ему захватывать нас» [Подорога 2011:473]. ментальном (только лишь представимом, мысленном) и материальном (зримом)" [Степанов 2002]. Поэтический мир оказался «вывернут наизнанку»: если сначала «я» было в мире («лирический герой»), потом с ним сравнялось («неосинкретический», или «мифопоэтический», субъект В. Маяковского, В. Хлебникова), затем мир оказался в «я» (субъект Д. Хармса) и — наконецна последней стадии — возникает «операциональный» субъект (А. Введенский). Схематизируя сказанное, получаем:

Я" в МИРЕ] -> ["Я"=МИР] [МИР в «Я"] [(МИР В «Я») в «Я"].

Так как меняются типы субъективации, связанные с обнажением конструктивного текстового остова, возникают корреляции типов субъективации и типов тавтологизации. Применительно ко второй половине XX века с уверенностью можно говорить о «тавтологическом взрыве» (ср. термин п.

В.П. Григорьева «паронимический взрыв»). Среди авторов, использующих.

7 Тавтологизация в новейшей русской поэзии связана с рядом ключевых особенностей поэтического языка. Поэзия имеет установку на эксперимент, работает с порождающими механизмами разговорной и внутренней речи, обнажает структурообразующие элементы, развертывается не только на уровне высказывания, но и в метаязыковом плане, обнаруживает близость к языку философии, несет в себе существенную интертекстуальную составляющую, значения слов обусловлены контекстуально, актуализируются коммуникативное, автокоммуникативное и прагматическое измерения [Фещенко 2009], [Бабенко 2008], [Зубова 2000], [Фатеева 2006], [Фатеева 2001], [Фатеева 2010], [Фатеева 1995], [Фатеева 2012], [Азарова 2010а], [Азарова 20 106], [Николина 2010], [Степанов 2002], [Скоропанова 2002] и др. Сближение языка современной поэзии и языка философии происходит по причине «эвристического момента называния „живым“ словом, свойств авторе-ферентивности и авторефлексивности, антиавтоматизма восприятия, предопределяющего критерий длительности и многократности прочтения непрозрачного и суггестивного текста» [Азарова 2010: 11]. Языковой эксперимент связан с нарушением нормы и возможностью ошибки. «Стилистический» сдвиг в поэзии становится «смысловым» [Айзенберг 1997]. В современной поэзии наблюдается «стремление не просто излагать результат познания и восприятия мира, но образно представлять мысль, чувство и восприятие как процесс» [Очерки 1990: 16]. На современную поэзию чрезвычайно сильно влияет разговорная речь [Очерки 1990: 16]. Поэзия все больше вторгается в «сферу метаязыковой рефлексии», порождая таким образом «обширное поле метапоэтики» [Фатеева 2001]. Поэты проявляют «усиленное внимание» «к грамматике текста и лингвистическим категориям и терминам, которые часто переосмысляются ими метафорически» [Фатеева 2001]. Можно говорить о коммуникативной деконструкции текста, что в большей степени свойственно поэзии авангарда: «существенными остаются прежде всего акты общения героев с помощью слова, предназначенного для использования в иной, по сравнению с данной, речевой ситуации. Это — неуместное, непонятное, запретное, неправильно употребленное, умершее, цитатное и вообще чужое слово». [Смирнов 2000: 106]. Это актуально для новейшей поэзии, все больше переходящей к молчанию там, где в эпоху авангарда был парадокс, нонсенс, абсурд, бессмыслица. Все чаще теперь происходит интериоризация диалога. Это может быть связано с явлением, которое кажется векторально противоположным: происходит «проекция рефлексии на словесный текст», что ведет к «автодиалогичности поэтической речи» [Фатеева 1995: 53]. Так как языковая оптика становится микроскопической, возникает развертывание микросюжета, основой которого является драматургия языкового значения или процесса мышления. Такой акт осмысляется новейшей поэзией как событие. В. З. Демьянков определяет событие как «включающее понятие изменения, которое в свою очередь включает в себя понятие отрицания» [Демьянков 1983: 320−329]. Из-за такой тавтологические конструкции того или иного типа как системообразующее средство поэтического текста, можно назвать Г. АйгиВ. Соснору, В. Некрасовапоэтов лианозовской школы И. Холина, Г. Сапгираконцептуалистов А. Монастырского, Д. А. Пригова, JL РубинштейнаРы Никонову, Е. Мнацаканову, А. Альчук и др. Многие из этих авторов не связаны общностью эстетических и стилевых установок. Тавтологические конструкции как системообразующее средство возникают там, где проблематизируется вопрос о структуре субъекта поэтического высказывания и языковых средо ствах его выражения. Мы рассматриваем вопрос о корреляциях механизмов субъективации и механизмов тавтологизации как один из ключевых для исследования динамики поэтического языка современной поэзии, развивая мысль ЮН. Тынянова: «эволюция есть изменение соотношения членов системы, т. е. изменение функций и формальных элементов, — эволюция оказывается „сменой“ систем» [Тынянов 1977: 281].

Научную и теоретическую базу диссертации составляют работы по лингвопоэтике и истории поэтического языка (В.Б. Шкловский, Ю. М. Тынянов, P.O. Якобсон, В. М. Жирмунский, Г. О. Винокур, В. В. Виноградов, JI.B. Зубова, В. П. Григорьев, H.A. Фатеева, Н. М. Азарова, О. Г. Ревзина, H.A. Кожевникова, И.И. Ковтунова), семиотике (Ю.М. Лотман, Е. Фарыно, Б. А. Успенский и другие авторы «Трудов по знаковым системам»), теории референции в художественном тексте (Т.Б. Радбиль), лингвистике текста (И.Р. Гальперин, Е. С. Кубрякова), функционально-семантическому анализу (A.B. Бондарко), исторической поэтике (С.Н. Бройтман, И. П. Смирнов, Т.В. Цвигун), психолингвистике и теории концепта (JI.C. Выготский, А. Р. Лурия, Т. В. Ахутина, Дж. Лакофф, Ю. С. Степанов, A.A. Залевская, смысловой сверхплотности поэтического высказывания зачастую мы можем сравнить тексты новейшей русской поэзии с текстами, написанными на языке семантических примитивов [Вежбицкая 1993: 185−206].

8 В связи с перемещением центра тяжести на категорию рефлексивности в поэтическом тексте мы не можем согласиться с теми исследователями, которые полагают, что авангард второй половины XX в. — начала XX в. — это упадок с точки зрения поэтического языка и поэтической речи по сравнению с тем, что было наработано в эпоху исторического авангарда [Шапир 1995], [Тырышкина 2002]. Скорее, следовало бы говорить о смещении акцента со знаковых средств выражения и приемов, линейных по своей природе, к символическим (в широком понимании), нелинейным, что ведет к изменению общей структуры поэтического текста и возникновению новых тропеических констелляций.

Е.С. Кубрякова и др.), истории авангарда (С.Е. Бирюков, К. Кедров, Ю. Валиева, Дж. Яначек, A.A. Кобринский) и др.

В исследовании применяется несколько лингвистических методов. Основу составляет метод лингвопоэтики в его типологической ипостаси, так как «вне соотнесенности литературных явлений и не бывает их рассмотрения» (Ю.Н. Тынянов). Мы исходим из наблюдения над отдельными явлениями в поэтических текстах в перспективе динамики поэтического языка. При работе с источниками используется метод структурно-семантического анализа текста, выявляются отдельные приемы и средства выражения смыслов в поэтическом тексте. Герменевтический инструментарий привлекается для комментирования отдельных стихотворений. Мы стремимся обобщить факты, ранее накопленные в разных областях филологической науки, и — по возможности — унифицировать язык описания явлений, оказавшихся в поле нашего внимания. В работе не ставится задача полного историко-литературного анализа того или иного текста, мы стремимся к тому, чтобы увидеть лингвостилистические закономерности в поэзии отдельного автора, основные механизмы изменения стиля в произведениях разных периодов с точки зрения реализации механизмов субъективации и тавтологизации.

Основный материал нашего исследования — поэтические тексты второй половины XX в. — начала XXI в. В работе рассматривается язык стихотворений Е. Кирсанова, В. Аристова, О. Юрьева, В. Павловой, П. Барсковой, О. Зондберг, М. Галиной, Я. Сатуновского, Е. Хорвата, В. Бородина, А. Горенко, И. Жданова, А. Волохонского, Д. Строцева, А. Скидана, JI. Аронзона, Н. Азаровой, А. Альчук, Д. Давыдова, Г. Сапгира, А. Драгомо-щенко, Н. Скандиаки и др. Более подробно исследуется рефлексивность в поэзии трех авторов: В. Сосноры, В. Некрасова и Г. Айги, так как в их творчестве нашли продолжение различные векторы авангардной поэзии первой трети XX в. [Соколова 2007].

Дополнительный материал — тексты поэзии авангарда первой половины XX века, позволяющие проследить истоки тех или иных особенностей 8 субъектной организации в поэзии второй половины XX века, а также тексты о поэзии авангарда. При лингвистическом анализе используются идеи философов, помогающие углубить понятия субъективации и тавтологизации (Ж. Делез, А. Бадью, Ж.-Л. Нанси, А. Пятигорский, М. Мамардашвили, Л. Витгенштейн, К. Россэ и др.). В работе также используются результаты выборочного опроса авторов с «непрозрачной» поэтикой и их комментарии, касающиеся толкования тех или иных фактов поэтического языка.

Объект исследования — языковые средства выражения рефлексивности в русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в.

Предмет исследования — тексты современной русской поэзии, в которых специфическим образом реализуется текстовая категория рефлексивности посредством механизмов субъективации и тавтологизации.

Цель исследования — установить, как в поэзии второй половины XX в. — начала XXI в. рефлексивность поэтического текста становится оператором динамики поэтического языка и реализуется в механизмах субъективации и тавтологизации.

Задачи исследования:

1. Рассмотреть рефлексивность поэтического текста как ключевую для русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в. категорию текста и показать ее связь с механизмами субъективации и тавтологизации.

2. Классифицировать механизмы субъективации и разработать модель их описания для поэзии второй половины XX в. — начала XXI в., зафиксировав их соотношение с уровнями языка (лексики, грамматики) и текста в целом.

3. Показать в языке русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в. смещение центра внимания от вопросов взаимоотношений мира и языка, характерных для поэзии исторического авангарда, к когнитивным аспектам языковой и речевой деятельности.

4. Показать, как тавтология становится организующим фактором поэтического текста в русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в.

5. Выделить типы тавтологии в их отношении к уровням языка (лексика, грамматика) и тексту в целом.

6. Выявить особенности коррелирования механизмов субъектива-ции с типами тавтологизации и показать его функциональную значимость.

Актуальность исследования. Современная поэзия чрезвычайно сложна для чтения и понимания и все больше стремится к тому, чтобы иметь дело с неуловимыми областями языкового и ментального опыта человека. В то же время современная поэзия специфическим образом, в формах самой поэтической практики, рефлексивно обращена на достижения поэзии первой половины XX века. Через поиск взаимосвязей между лингвостилистическими явлениями, принадлежащими разным эпохам, можно нащупать вектор движения поэтического языка и мышления и искать средства для обобщения эстетического опыта. Многие явления в языке современной русской поэзии не выделены и не названы. В связи с этим нам представляется чрезвычайно важным выбирать для исследования поэтического языка вопросы, собирающие на себе несколько проблем, ранее казавшихся не связанными друг с другом. Именно таким фокусом является рефлексивность, рассматриваемая в диссертации как текстовая категория.

Новизна исследования. В исследовании впервые дано системное описание языковых средств выражения рефлексивности, а также предложено системное описание механизмов субъективации на материале русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в. Посредством введения модели разработана четырехчастная классификация, включающая репрезентирующий, ре-ференцирующий, модализирующий и концептуализирующий типы субъективации.

Апробация результатов исследования проводилась на следующих российски и международных конференциях: Санкт-Петербургская Х1Ь.

Международная филологическая конференция 2010, 2011, 2012, 2013 (СПбГУ, Санкт-Петербург) — «Грехневские чтения-8: Словесный образ и литературное произведение» 2010 (ННГУ, Нижний Новгород) — «Грехневские чтения-9: Литературное произведение в системе контекстов» 2012 (ННГУ, Нижний Новгород) — «Поэтический текст: Структура, Интерпретация, Смысл» 2011 (Тверской гос. ун., Тверь) — Сапгировские чтения-2010: «Генрих Сапгир: Детское и взрослое» (РГГУ, Москва) — Сапгировские чтения-2011: «Двадцать лет без Генриха Сапгира (русская поэзия последнего десятилетия)» (РГТУ, Москва) — «Числовой код в разных языках и культурах» 2012 (ИЯ РАН, Москва) — «Актуальная Цветаева 2012» (Культурный центр «Дом-музей Марины Цветаевой») — Конференция в рамках 20 фестиваля верлибра-2013; Проблемы поэтической семантики: К 75-летию Игоря Владимировича Фоменко-2013 (Тверской гос. ун., Тверь) — на круглых столах и семинарах: «Современная литература: мифы культуризации» (Самара, 2010) — «Современная поэзия: философское измерение» в рамках Биеннале поэтов Москва, 2011) — на спецсеминаре Г. Н. Акимовой «Синтаксис и стилистика» (СПб, СПбГУ, 2010), на научно-практическом семинаре «Литература и проблема интеграции искусств» (ННГУ, Нижний Новгород, 2010, 2012, 2013) — в работе со студентами «Московской Международной Киношколы» в формах работы литературной мастерской и на занятиях по литературе (Москва, 2011;2012), в работе семинара «Мастерская чтения» (Нижний Новгород, 2009;2013).

Основные положения диссертации отражены в 16 научных и критических публикациях, предисловиях и послесловиях к поэтическим книгам, 3 опубликованы в изданиях ВАК (одна из них — в печати):

1. Суслова, Е. В. Геннадий Айги: Тавтологические поля с вариациями / Е. В. Суслова // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2013 /1(2). — Нижний Новгород, 2013. — С.286−289.

2. Суслова, Е. В. Помехи в пейзаже [О книге стихов К. Корчагина] /Е.В.Суслова // Новое литературное обозрение. — 1/2012. -№ 113. — С.290−294.

3. Суслова, Е.В. Corpus Виктора Сосноры / Е. В. Суслова // Новое литературное обозрение. В печати.

4. Суслова, Е. В. Близкий мир Иова [О книге стихов Игоря Жукова «Министерство морских чудачеств"] / Е. В. Суслова // Жуков, И. Министерство морских чудачеств. — М.: Новое литературное обозрение, 2013 //. В печати.

5. Суслова, Е.В. «Всё как есть наизусть»: О «Двух стихотворениях» Олега Юрьева / Е. В. Суслова // Воздух. — 3−4/12. — С.225−229.

6. Суслова, Е.В. «Эхо целовать»: Взгляд и память в книге стихов Евгения Туренко «Предисловие к снегопаду» / Е. В. Суслова // Туренко, Е. В. Предисловие к снегопаду. — М.: Русский Гулливер, 2011. — С. 11−13.

7. Суслова, Е. В. Александр Введенский и Людвиг Витгенштейн: проблема тождества и лингвистический императив / Е. В. Суслова // Грехнев-ские чтения. Словесный образ и литературное произведение. Сборник научных трудов. — Нижний Новгород, 2010. — С.308−317.

8. Суслова, Е. В. Интериоризация и детерриториализация субъекта в поэзии и кинематографе («Попытка комнаты» М. Цветаевой и «Страсти Жанны д’Арк» К.Т. Дрейера) / Е. В. Суслова // Бюллетень научных студенческих обществ Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. Гуманитарные и социальные науки. № 1. — Н. Новгород: Изд-во ННГУ им. Н. И. Лобачевского, 2012. — С. 174−178.

9. Суслова, Е. В. Кадрирование: Сумма присутствий [О книге Александра Уланова «Способы видеть"] / Е. В. Суслова // Homo legens. В печати.

10. Суслова, Е. В. Образы коммуникации в поэзии Виктора Сосноры [Электронный ресурс] / Е. В. Суслова // Электронный журнал РЕЦ. — 2009. -№ 58. — С.67−71. — Режим доступа: http://polutona.ru/rets/rets58.pdf.

11. Суслова, Е. В. Обратная жизнь памяти, или Бешеной повести свидетель [О книге стихов Дмитрия Строцева «Газета"] / Е. В. Суслова // Homo legens.-4/2012.-С.136−140.

12. Суслова, Е. В. По дыхательной паутине [О книге стихов Анны Глазовой «Для землеройки"] / Е. В. Суслова // Глазова, А. Для землеройки. -М.: Новое литературное обозрение, 2013. — С.129−134.

13. Суслова, Е. В. Проницаемость как принцип поэтического мирови-дения [О книге стихов Е. Кирсанова «22 несчастья"] [Электронный ресурс] / Е. В. Суслова // ТехЮп1у. — 2/2007. — № 22. — Режим доступа: http://textonlv.ru/-са8е/?188ие=22&агйс1е=23 097.

14. Суслова, Е. В. Рефлексивная поэтика Роберта Крили: между языком и мышлением // Транслит. -2013.-№ 13. С. 16−21.

15. Суслова, Е. В. Рецензии / Е. В. Суслова // Современная уральская поэзия 2004;2011. — Челябинск: Издательская группа «Десять тысяч слов», 2011.-С. 298−299, 350−351.

16. Суслова, Е. В. Тавтология как метод дефразеологизации клише в поэзии Всеволода Некрасова / Е. В. Суслова // Транслит. — 2012. — № 12. -С.74−77.

Теоретическая значимость исследования заключается в разработке проблемы рефлексивности поэтического текста в поэзии второй половины XX века — начала XXI в.- в исследовании функционального и динамического аспектов рефлексивности, в исследовании соотношения рефлексивности с механизмами субъективации и тавтологизациив классификации типов субъ-ективации, характерных для поэзии второй половины XX в. — начала XXI векав исследовании корреляций между механизмами субъективации и тавтологизации поэтического текста в их отношении к уровням языка (лексика, грамматика) и тексту в целом.

Практическая значимость исследования состоит в возможности использования результатов исследования при чтении лекций и проведении семинаров по языку русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в. как самостоятельного курса или в рамках курса по истории искусств, в преподавании литературы и русского языка (стилистики) в высших учебных заведениях и в гимназиях с углубленным изучением гуманитарных дисциплин. Ма.

13 териал диссертации может стать подспорьем в работе литературных объединений, быть полезным при составлении комментариев к изданиям поэтических текстов и для литературной критики. Достигнутые результаты могут использоваться в научных работах по лингвопоэтике, дальнейших исследованиях по теории и истории поэтического языка. На основе исследования механизмов субъективации делается шаг в сторону построения способов линг-востилистического описания идиостиля поэта.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В языке русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в. заметную роль играет рефлексивность поэтического текста, понимаемая как категория текста.

2. В современной русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в. можно выделить четыре базовых типа субъективации, каждому из которых присущ свой набор языковых характеристик и тенденций языковых реализаций на разных уровнях языка (лексики, грамматики) и текста в целом: репрезентирующий, референцирующий, модализирующий и концептуализирующий.

3. Вектор динамики поэтического языка в период второй половины.

XX в. — начала XXI в. можно описать как смещение центра внимания от вопросов взаимоотношений мира и языка, характерных для поэзии исторического авангарда, к когнитивным аспектам языковой и речевой деятельности, что приводит к распространению концептуализирующего типа субъективации.

4. Наблюдаемый в русской поэзии второй половины XX в. «тавтологический взрыв» представлен в исследовании как типологическое явление, связанное с нарастанием рефлексивности поэтического текста.

5. В современной русской поэзии второй половины XX в. — начала.

XXI в. можно выделить четыре базовых типа тавтологизации: лексический, лексико-грамматический, грамматический и концептньгй.

6. В поэтических текстах рассматриваемого периода наблюдается устойчивая корреляция между типами субъективации и типами тавтологиза-ции.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

ВЫВОДЫ К ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЕ.

Третья глава диссертационного исследования посвящена рассмотрению трех принципиально различных поэтик эпохи рефлексивного авангарда: поэтик В. Сосноры, В. Некрасова и Г. Айги, которые выбраны нами как примеры референцирующего, модализирующего и концептуализирующего типов субъективации. Репрезентирующий тип не рассматривается из-за его наименьшего деформационного потенциала в плане языка.

Исследование показало, что рефренцирующий тип субъективации характерен для более поздних текстов В. Сосноры. Базовый механизм субъективации — это тотальная метонимизация, вследствие которой актуализируются лексико-грамматические репрезентации отношения часть-целое. На уровне лексики для поэтики В. Сосноры характерны фигуры псевдоэтимологизации, этимологизации, использование ненормативной валентности в результате тавтологического сгущения на небольшом отрезке текста. Лексические деформации влекут за собой деформации на уровне грамматики, и наоборот. Одной из основных тенденций можно считать интериоризацию субъекта: сначала в стихотворении, как правило, можно наблюдать нейтральное использование личных местоимений, потом местоимение становится центром предикативного притяжения (определения с личным местоимением в роли подлежащего, отрицательные определения), а затем заметно движение в сторону неопределенно-личных и безличных конструкций.

Поэтические тексты В. Некрасова — по большей части — относятся к модализирующему типу субъективации. Фразеологизированный компонент ведет себя так же, как отдельно взятое слово в текстах с репрезентирующим типом субъективации. Все это в полной мере относится к поэзии В. Некрасова, где референция становится «плавающей» и неопределенной в отношении референтных областей МИР и ЗНАК, нарастает десемантизация и многозначность речевых единиц, набирает вес коннотативный план высказывания по сравнению денотативным планом, который зачастую отсылает к фатиче.

160 ским формам коммуникации. Одна из основных функций модализирующего субъекта — схематизация разговорной речи. Уровень имплицированных значений увеличивается, за счет чего повышается операциональность субъекта, которая на языковом уровне выражается в создании тавтологизированных грамматических полей, организованных по оппозициям.

В третьей части мы рассматриваем языковые особенности поэзии Г. Айги, выбранного нами как пример концептуализирующего субъекта. Для этого автора характерны два основных типа тавтологий: дистантная тавтология (на уровне отдельно взятого слова, словосочетания или даже целого предложения) и контактная тавтология во фразеологически связанных пропозициях. Мы выделяем ключевые комбинаторные правила для поэзии Г. Айги: 1) повторяющееся слово обыгрывается за счет слов из того же семантического поля, что и повтор, или с помощью однокоренных образований- 2) слова в пределах одного стихотворения часто повторяются в одинаковых грамматических формах и с одними и теми же предлогами- 3) если в стихотворении встречается дефисный комплекс (типа «Рана-Глагол»), то одно из слов, входящих в него, обязательно повторяется в стихотворении, но уже вне дефис-ного комплекса. В текстах такого полевого типа повторы являются определяющим компонентом и задают принцип внутренней иерархизации не на уровне сюжета, а на уровне формирующейся семантики, которая и является смысловым центром стихотворения. В тексте выделяются тавтологические микросистемы, обладающие структурной самостоятельностью.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В результате проведенного исследования удалось получить следующие результаты. Были проанализированы тексты авангардной русской поэзии преимущественно второй половины XX в. — начала XXI в., в которых особое внимание уделялось языковым механизмам субъективации и тавтологизации.

После перехода от семиотического к рефлексивному авангарду увеличилась роль рефлексивности. Мы понимаем рефлексивность как категорию текста, основной функцией которой является способность к свертыванию, имплицированию, символизации содержания.

Субъект поэзии второй половины XX в. — начала XXI в. зачастую «не схватывается», если рассматривается сугубо как категория поэтического языка или поэтической речи, но, на наш взгляд, должен пониматься как категория текста. Отложив по горизонтали — референциальная ось МИР —* ЗНАК —> СОЗНАНИЕ, по вертикали — взаимоотношение МИР <-" ЗНАК, а на третьей оси — ПРЕДМЕТ <-> ОТНОШЕНИЕ, мы предлагаем классификацию типов субъективации, представляющую собой набор тенденций, подробно рассмотренных выше (эксплицированность / имплицированность, расчлененная / не-расчлененная референция, синтагматическая / парадигматическая ориентация и т. д.). Эта классификация предлагается в свете истории поэтического языка, однако можно говорить о транс-историзме и сосуществовании всех четырех типов субъективации в русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в., связанными с различными тенденциями, возникшими в период исторического авангарда. Подробное рассмотрение в диахронии требует отдельного исследования.

Предложенные нами эскизы типов субъективации требуют детальной разработки как функционально-семантические поля с присущими им языковыми механизмами и средствами выражения. На настоящем этапе можно зафиксировать, что переход от риторико-стилистического к текстопорождающему типу тавтологизации, тенденция в сторону блокирования линейного.

162 развертывания текста, актуализация механизмов этимологизации, нарушение залоговых отношений и деформации категории возвратности можно считать маркерами перехода от репрезентирующего типа субъективации к рефренци-рующему типу (1 —> 2) — переход от непредикативной тавтологизации к предикативной тавтологизации, постепенное имплицирование прямого выражения субъекта посредством личного местоимения (я получает неоднозначную референцию) указывают на переход от референцирующего типа субъективации к модализирующему типу субъективации, ориентация на «вертикальный контекст», смещение акцента с денотативного типа значения к коннотатив-ному, усиление операциональное&trade- (куда, в том числе, относятся и экстралингвистические показатели), обеспечивают переход от референцирующего типа субъективации и к модализирующему (2 —> 3) — переход от парадигматических к полевым контекстам, движение от языкового к концептуальному значению, наличие самостоятельных микротекстовых структур, возникших в результате системной тавтологизации, являются показателями перехода от модализирующего к концептуализирующему типу субъективации (3 —> 4).

Мы выделяем лексический, лексико-грамматический, грамматический и концептный типы тавтологизации, первые два из которых преимущественно непредикативные или имплицитно предикативные, третий — преимущественно эксплицитно предикативный, а четвертый совмещает оба типа, понимая, что эти типы точнее мыслить не в терминах оппозиции лексика-грамматика, а в терминах градации, опираясь, прежде всего, в этом на [Ьш^аскег 2008].

Корреляции типов субъективации и типов тавтологизации могут быть представлены на графике (график 1), на котором видно, что тавтологизация выше всего в модализирующем типе субъективации:

Вектор динамики поэтического языка в период второй половины XX в. — начала XXI в. можно описать как смещение референтной области в сторону более глубинных языковых и когнитивных слоев, что приводит к распространению четвертого типа субъективации — концептуализирующего субъекта в конце XX в. — начале XXI в. Нами зафиксировано смещение интереса от вопросов взаимоотношений мира и языка к когнитивным аспектам в русской поэзии второй половины XX в. — начала XXI в., а также влияние этого смещения на язык современной поэзии. Наше исследование началось с посылки, что в современной русской поэзии наблюдается смещение интереса от языковой к когнитивной проблематике. Нарастание этой тенденции связано с периодом рефлексивного авангарда. Особенно отчетливо эта тенденция начинает проявляться приблизительно с 70-х гг. XX в. (О. Северская) после того, как тавтологизация поэтического текста достигает крайней точки (через энтропийное состояние происходит обновление поэтической системы). Так как глубинные пласты сознания, связанные с процессами порождения речи, структурированы нелинейно [Кубрякова 1986], [Жинкин 1964], [Леонтьев 1997], [Залевская 2007], то и в поэтических текстах усиливается рефлексивность, которая ведет к парадигматизации текста.

Перспективы данного исследования мы видим в дальнейшей разработке механизмов субъективации и тавтологизации, рассмотрении более широкого исторического контекста и выявлении потенциала анализа рефлексивности для понимания тропеической системы в поэтическом тексте.