Сопоставительный анализ русских и чешских терминов родства: В диахронии и синхронии

Последние десятилетия отмечены усилившимся интересом к вопросам лексических взаимоотношений отдельных славянских языков. Можно сказать, что славянская сопоставительная лексикология, как особый раздел славянского языкознания, только еще формируется и требует более широкого масштаба исследований, чем другие разделы: уровень ее развития неразрывно связан не только с уровнем изученности лексики каждого из сопоставляемых языков, V этимологических разысканий, но и с достижениями в области истории, этнографии, археологии и других смежных дисциплин.

В этой связи термины родства как в славянских языках, так и в других индоевропейских, издавна привлекали внимание исследователей, так как они содержат обширный и при этом очень древний материал, проливающий свет на социальные взаимоотношения, как внутри славянского ареала, в частности, так и индоевропейского ареала в целом.

Данная работа посвящается этой интереснейшей проблеме славянской сопоставительной лексикологии — исследованию терминов родства в языковых системах русского и чешского языков. Иными словами — выявлению тех причин и факторов, которые послужили базой для становления как общих, так и специфических черт в системах терминов родства сопоставляемых языков.

Обращение к таким частным системам терминов родства, какими является русская и чешская, поможет ответить на очень многие вопросы, которые должным образом не получили освещения в исследованиях, касающихся системы терминов родства, в той или иной отдельно взятой языковой традиции.

Существенное значение для языковедческих исследований последних лет имеет теория языковых универсалий, устанавливающая сходства языков как синхронического, так и диахронического характера, учет ее достижений, широкое внедрение типологической проблематики в современное славянское языкознание создает более надежную базу для решения проблем реконструкции, определения конкретных путей языкового развития.

Наиболее сложным разделом является область семантики, в частности, установление диахронических семантических универсалий, выявление типов и условий семантических переходов, охватывающих такую лексико-семантическую группу, как «термины родства» (далее TP). Предлагаемое исследование дает дополнительный материал для выявления диахронических семантических универсалий в русском и чешском языках, путей образования исследуемого лексико-семантического поля и его специфических характеристик в системе сопоставляемых языков. В этом заключается первый аспект актуальности выбранной темы.

Второй аспект актуальности выбранной темы обусловлен тем, что в работе дается структурная характеристика русских и чешских терминов родства, их функционирование в системах сопоставляемых языков и ареальная оценка, приводимых лексико-семантических параллелей, которые до настоящего времени в трудах по сопоставительному языкознанию фактически не освещались.

Третий аспект актуальности выбранной темы определяется ее экстралингвистической направленностью: социальная значимость рассматриваемой лексико-семантической группы — надежный путь к реконструкции истории и культуры определенного этноса.

Объектом исследования является лексико-семантическая группа TP в современном русском и чешском языках (в их отношении к славянскому лингвистическому ареалу).

Предметом исследования являются общие и специфические черты русской и чешской систем TP, характеризующие различные периоды существования (доисторический и исторический) сопоставляемых языков в пространстве и времени.

Предлагаемая проблематика определяет цель диссертационной работы, которая состоит в детальном исследовании лексико-семантической группы TP в современном русском и чешском языках в диахроническом и синхроническом аспекте.

Реализация цели данной работы достигается путем решения следующих задач: 1) выявить общие и специфические черты TP в русском и чешском языкахдать ареальную характеристику русской и чешской системе TP в их отношении к славянскому лингвистическому ареалу- 2) показать функционирование TP в современном русском и чешском языках, 3) показать семантическое расширение значений лексико-семантической группы, 4) взаимодействие с другими лексико-семантическими группами, 5) выявить источники заимствований, 6) архаизмы и инновации, характеризующие системы TP в сопоставляемых языках, 7) иллюстрировать словообразовательные модели в формировании TP, их сходство и различие, 8) дать статистический анализ рассмотренной системы ТР.

Научная новизна состоит в том, что впервые дается сравнительно-исторический и сопоставительный анализ таких частных систем TP, как русская и чешская, так как они до настоящего времени рассматривались исключительно в работах общего характера.

Теоретическая значимость работы состоит в следующем. Полученные выводы и результаты, в особенности разработка вопросов взаимоотношений между отдельными славянскими языками и группами, дают дополнительный материал как для славянского языкознания вообще, так для истории языка и культуры русского и чешского языков, в частности.

Удельный вес и архаичность рассматриваемой лексико-семантической группы имеет немаловажное значение для воссоздания фрагмента языковой картины мира, с одной стороны, представленной в системах родственных связей, а с другой — в сопоставляемых языках и в ее отношении к древнему состоянию.

Практическая значимость работы. Выводы предлагаемого исследования могут быть использованы для сравнительной грамматики славянских языков, спецкурсов и спецсеминаров по следующей тематике: 1) взаимоотношение русского и чешского языков, 2) социальные отношения в эпоху индоевропейской, а также славянской языковых общностей и раздельного существования славянских языков, 3) истоки появления новых терминов в лексико-семантическом поле TP (параллельные и различные пути в результате заимствования) в отдельных славянских языках.

Источником исследования послужили данные сплошной выборки из следующих словарей: 1) Этимологический словарь славянских языков под ред. О. Н. Трубачева, 1975;1995, 25 т., 2) Фасмер М Этимологический словарь русского языка, М., 1964, I-IV тома, 3) Русско-чешский словарь сост. Й. Влчек, М., 1973, 4) А. И. Павлович.Чешско-русский словарь, М., 1989, 5) Buck C.D. «Dictionary of Selected Synonyms in the Principal Indo-European Language», Chicago, 1949, 6) Gebauer J. Slovnik starocesky. Praha, D. 1−1903, D. II-1916, 7) Holub J.-Kopecny Fr. Etymologicky slovnik jazyka ceskeho. Praha, 1952.

Материалом исследования является авторская картотека, которая содержит 1152 единицы в 2500 употреблениях, собранных методом сплошной выборки. В тексте диссертации также использован соответствующий материал из славянских языков, а также из других индоевропейских.

Методология и методы настоящего исследования обуславливаются целью и задачами, которые предстоит решить. Для их реализации использован общеметодологический системный подход к терминам родства, позволяющий увидеть предмет исследования с общетеоретической, лингвистической, исторической точек зрения, а также принцип историзма. Основными исследовательскими методами в работе являются сравнительно-исторический и сопоставительный. Наряду с ними, использовались приемы описательного метода-наблюдения, сопоставления, обобщения и статистический метод.

Теоретической базой для проведения данного исследования послужили работы отечественных и зарубежных лингвистов в области сравнительно-исторического и сопоставительного языкознания.

Проведенное исследование позволяет вынести на защиту следующие положения.

1) Русская и чешская системы TP, являясь по своей сути продолжением индоевропейской системы TP, характеризуются как общими, так и специфическими чертами, которые уходят своими истоками в разные хронологические срезы существования. В связи с этим дифференциируются общеиндоевропейские параллелипараллели, восходящие к праславянской эпохе (имеющие индоевропейские истоки) — TP, отражающие период самостоятельного существования славянских языков.

2) Сопоставительный анализ русской и чешской систем TP выявляет их значительное фонетическое (структурное) сходство, что зачастую противопоставляет чешские TP аналогичным польским TP, являясь по своей сути неожиданным результатом.

3) Наиболее древние TP обнаруживают большее сходство чешского языка с восточнославянским и южнославянским ареалом, а более поздние — с польским, что лишний раз свидетельствует о сложном диалектном своеобразии праславянского лингвистического ареала и об отсутствии «общеславянского единства», как это считают некоторые исследователи.

4) На чешскую систему терминов родства, в отличие от русской, значительное влияние оказала немецкая культурная традиция, что отражается в многочисленных заимствованиях соответствующих терминоврусская (восточнославянская) система TP, являясь периферийной, заимствований из других культурно-языковых традиций не обнаруживает.

5) Как в чешской, так и в русской системах терминов родства, действовал принцип экономии языковых средств. В русской системе TP в этой связи употребляются аналитические конструкции и слова славянского (индоевропейского) происхождения, а чешский идет по пути замены малоупотребительных славянских терминов немецкими заимствованиями, в ряде случаев чешские термины не имеют убедительной этимологии. Апробация. Выступления на конференциях, публикации. Результаты исследования были обсуждены на заседание^ кафедры «Русского языка и общего языкознания» КалмГУ от 20 февраля 2004 г., протокол № 6.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, приложения, списка использованной литературы, включающего 215 наименований (из них 38 на иностранных языках), лексикографических изданий и принятых сокращений языков, источников, послуживших материалом для анализа. Общий объем работы составляет 133 страницы.

Выводы:

Как свидетельствуют данные русской и чешской языковых традиций в такой лексической подсистеме, какой являются термины родства, суффиксация и последующее словообразование имеют в первую очередь, важное прагматическое значение, в которых отражается характер человеческих взаимоотношений, эмоции, чувства — иными словами весь сложный мир семейной сферы.

Русская и чешская словообразовательная система, характеризующая термины родства, обнаруживает большое количество общих черт.

Подавляющее большинство различий между русским и чешским языками в указанной подсистеме языка обуславливается следующими факторами: в первую очередь, это касается словообразовательных аффиксов, характеризующих либо русский, либо чешский язык: функционирование в одном из языков заимствованных слов: чеш. malzena, svager. Например, в чешском языке отсутствуют некоторые суффиксы, которые в русском обозначают различную степень взаимоотношений между людьми (например суффиксищё). В современном литературном чешском языке слово muzik не употребляется (приводится с пометой уст.), слово zenstina содержит экспрессивную отрицательную оценочность, а в русском слово женщина вполне нейтральное, что по-видимому отражает специфику русского и чешского самосознания.

Правда, в качестве обращения слово женщина в русской языковой традиции звучит очень грубо, нивелируя человеческую личность. В широком плане суффиксальные модели в терминах родства отражают одну из главных черт славянского мировосприятия: суффиксы фактически дают возможность открыто проявлять симпатию или антипатиюих семантика отражает ту градацию человеческих отношений, посредством которой принято выражать эти чувства и конкретный характер этих чувств. Анализ суффиксальных моделей в системе терминов родства позволяет дать объективную сравнительную картину как в русском, так и в чешском языке, отражающих в итоге всю картину славянского мировоззрения в целом.

Исследование терминов родства и их словообразования приводит к выводу о том, что как в русской, так и в чешской языковых традициях открыто проявляются эмоции по отношению к родственникам. Эмоции, соответствующие различным суффиксам, бывают очень специфичными. Точный эмоциональный колорит скорее вырабатывается в процессе употребления суффикса в конкретной ситуации, чем изначально формулируется в его семантической структуре. Таково к примеру, употребление суффиксаch в чешской, а особенно в русской языковой традиции (например, отбрасывание суффиксаушка в словах девушка и старушка и присоединение суффиксаch абсолютно меняет слово, придавая ему совершенно другие не только внешние (грубость, большой размер), но и внутренние черты (злоба, агрессивность), т. е. те качества, которые традиционно сопутствуют концепту «зло». Характерно, что суффиксch обозначает даже болезнь: рус. диал. матуха «лихорадка», разг. краснуха, желтуха.

Социальные и культурные изменения находят свое выражение в экспрессивном словообразовании терминов родства и в связи с этим открывают поле для дальнейших исследований. Таким образом, языковая форма/ знак, есть средство «сжатия» или компрессии определенной информации, складывающейся на основе взаимодействия человека с окружающей средой. Термины родства демонстрируют это особенно ярко.

Использование феномена значение в структурах, представленных словообразовательными моделями русских и чешских терминов родства, позволяет установить совпадения и расхождения в строении и наполнении семантического пространства при сопоставительном изучении языков.

Фактически термины родства концептуализируют человека как уникальный организм. В связи с усложненностью человеческой психики эти термины реализуются в целом ряде модификаций, которые зависят от очень многих факторов, и такая дифференциация выражает различные манифестации или способы восприятия близких и дальних родственников (наибольшее количество экспрессивных суффиксов образует словообразовательные модели именно от близких родственников).

Заключение

.

Предложенный в работе анализ русских и чешских терминов родства позволяет сделать определенные выводы по ряду социальных, структурных, ареальных и словообразовательных проблем, существенных не только для частных, но и для общих проблем как славянского, так и индоевропейского языкознания.

Взаимоотношения терминов родства в русской и чешской языковых традициях (в широком плане — славянской), с привлечением фона других индоевропейских языков свидетельствуют о наличии нескольких состояний, сменявших друг друга, и в значительной мере отражают те изменения, которые претерпело индоевропейское общество.

На основании приведенного языкового материала можно сделать вывод о том, что индоевропейское общество безусловно, принадлежало к патриархальному типу. Однако ряд признаков указывает на наложение друг на друга разных систем родства, в частности, на наложение матриархата (ср. и.-е. *sunus «сын» <*su- «рождать»), когда счет велся по материнской линии, из предполагаемой праматери и ее потомков. Брак отдельных пар в это время не был известен, и происхождение по мужской линии не могло быть установлено достоверным образом. Древний род фактически включал праматерь с ее детьми, тогда как дети ее сыновей принадлежали к другим родам, а именно: к родам своих матерей.

При этом, естественно, может возникнуть вопрос, являются ли термины родства, образованные из элементов детской речи, наиболее древними? На этот вопрос, по-видимому, можно ответить положительно, так как на первой стадии развития языка большую роль в его формировании играли именно звукоподражательные комплексы. Суффиксальные образования, присоединяемые к этим комплексам, более поздние по происхождению (ср. ma+ter, pa+ter и др.). при этом нужно иметь ввиду, что многие суффиксальные формы, образованные от слов детской речи, могут быть и более поздними по своему происхождению. Поэтому такие слова, как рус. мамочка и чеш. maticka не следует относить к самым древним словам, так как они могли возникнуть на любой стадии развития. Названия дочери и сына, вероятно, очень древние, о чем свидетельствуют индоевропейские праформы *sunus «сын „<*su-“ рождать», отражающие материнский счет родства и дочери с суффиксомter -*dhughster по модели * mater и *pater. Названия брата и сестры с этимологической точки зрения представляют собой также очень древние образования и по мотивировке отражают наиболее раннюю эпоху полигамии: ср. *sue+sor «своя из своих». Следующие термины отвечают второй стадии полигамии: это свекор и свекровь. При этом обозначение свекрови первично (ср. *suekru «свекровь» и *suekuro «свекор»). Первичность обозначения свекрови можно объяснить тем, что мать мужа играет более важную роль в жизни молодой жены, чем отец мужа: свекровь является центральной фигурой в доме.

Термин вдова был создан уже в эпоху существования патриархата, а общеиндоевропейский характер распространения является свидетельством того, что перед распадом индоевропейской языковой общности у индоевропейцев был патриархат, поскольку при полигамии потребности в создании такого термина не было. Переход счета происхождения из женской линии в мужскую нашел отражение в целом ряде индоевропейских языковых традиций: слово, обозначающее мужа, совпадает с названием «хозяина дома» (др.-инд. patih, авест. paitis, греч. жбггд, лит. диал. patis, арм. tanuter и др.).

В русском и чешском языках хорошо сохранилась индоевропейская терминология первой степени родства и в особенности свойства, что является свидетельством существования у индоевропейцев развитой семьи.

Характерной чертой этой терминологии является наличие особого суффикса *-ter для обозначения кровного родства (*mater, *pater, *dhugh3ter, *bhrater) и использования местоимения *sue «свой» для обозначения родства по свойству.

Очень сложной является проблематика слов с основами *аи~, *tet~, *dhidh~, причем последние два слова происходят из детской речи. Все эти слова не раз, особенно во время перехода к моногамии, меняли свое значение. Для названия мужа дочери автор исходит из общепринятого представления о зяте, как о продолжателе рода, хотя есть и другая точка зрения которая рассматривает индоевропейскую основу *gem (a), как несущую значение «вступать в брак». ISaur, 1975: 56/.

Название снохи: *sunu-sus> *snu-sos^>cna.B. *snocha состоит из двух элементов, которые связаны с обозначением сына. В славянских названиях жены сына присутствует суффиксch и, по-нашему мнению, его можно интерпретировать как жена сына, взятая издалека (гл. 2, с.98).

В пользу существования патриархата в эпоху индоевропейской языковой общности позднего периода свидетельствует также обозначение для деверя, так как это слово имеет обширный ареал, охватывающий многие индоевропейские языки. После возникновения термина для деверя могло возникнуть и обозначение для жены деверя (ятровъ). Слово для золовки могло быть еще полигамного происхождения (в латинском оно, кроме основного значения, выражает еще значение жена брата).

Слово для шурина, по нашему мнению, возникло на славянской почве, так как оно не имеет убедительной этимологии, а также соответствующих индоевропейских параллелей. По мнению J1.A. Сараджевой, термин для шурина возможно связать со ст.-сл. шюйь «левый», в этом случае оно будет антонимом к славянской основе *prav- «правый», «прямой». JI.A. Сараджева обосновывает это тем, что брат жены являлся родственником по косвенной линии (не по прямой) с точки зрения ее мужа, он не вступал после брака в семью своей сестры. При этом слово шурин (др.-рус. шуръ, др.-чеш. sury и др.) характеризуется специфическим для терминов родства формантомг.

Славянское слово для внука (рус. внук, чеш. vnuk) связано с индоевропейской основой *ап~, которая первоначально обозначала прародителей (ср. арм. han «бабушка», др.-в.нем. ana в том же значении, лат. anus «старуха», хетт, hannas «бабушка», annas «мать»), разнообразно изменяя значение по индоевропейским языкам. Из слов, возникших на славянской почве, неясным, по нашему мнению, остается обозначение для пасынка (прасл. *pastorbkb, др.-рус. пасторъкъ, чеш. pastorek).

Много терминов родства принадлежит к словам сравнительно нового образования, возникших на основе обозначений от слов сына, брата, сестры (ср. рус. сынова «жена сына», чеш. synovce «племянник»).

В русской и чешской языковых традициях, как и в других славянских, известный пласт занимают описательные термины, которые заменили классификационные архаические термины родства, обнаруживающие тенденцию к исчезновению (рус. брат мужа=чеш. manzelu bratr, рус. сестра жены—чеш. sestra manzelova).

В тех или иных социумах подобное изменение происходило с большей или меньшей степенью интенсивности и достигало той или иной степени завершенности. В пределах одной и той же системы терминов родства совмещается как индоевропейское наследство, так и славянские инновации, приведшие к созданию терминов описательного типа. Это характеризует не только русскую и чешскую языковые традиции, но и все славянские и индоевропейские традиции в целом (например, разветвленная описательная система в обозначении тети, племянника/цы характеризует армянский язык: ср. hawrak’oyr «тетка со стороны отца», dusrt hawraker (n) «дочь брата отца»). /Сараджева, 1986: 255/.

Изменения в системе терминов родства могут произойти и в результате локальных процессов: к примеру, влияние немецкой культурной традиции на чешскую и польскую, что привело к вытеснению ряда индоевропейских терминов заимствованными. И это неудивительно. Удивительно другое: несмотря на всякие случайности исторического развития индоевропейских языков, живущих в течение долгих лет независимой жизнью, они сохранили терминологию родства в таком виде, что ее одной было бы достаточно, чтобы доказать генетическое родство этих языков, поскольку до сих пор в ней сохраняются свидетельства общности их происхождения.

Терминология для брака и брачной церемонии является достоянием славянской эпохи, хотя имеющиеся архаические словосочетания как в славянских языках, так и в других индоевропейских, отражают экзогамные отношения и употребляются по отношению к мужчине, который ведет к себе жену (прасл.*vedQ «вести и жениться»). Характерно, что в отдельных славянских языках (рус., укр., болг. и др.) слово сваха содержит, с одной стороны, индоевропейский элемент *sue «свой», а с другой, — суффиксch, который является показателем чужого мира (маче-ха, сно-ха, сва-ха, рус. свекровь и свекру-ха, чеш. t-ch-an «свекор» и t-ch-упё «свекровь» с.98−99 н.р.). Сюда же примыкает и вариант суффиксаch, -ich: рус. жених-чеш. zen-ich. Данные русского и чешского языков (а также других славянских и индоевропейских) свидетельствуют о том, что скорее не женщина выходит замуж, а на ней женятся. Чешское manzelstvi «брак», являясь немецким заимствованием по корневой морфеме, отражает новую стадию в развитии брачных отношений (ср. нем. Mahlschatz «брачный договор»), когда при заключении брака уже существовали определенные юридические нормы, но это, естественно, является достоянием другой культурной эпохи.

Структурная характеристика русских и чешских терминов родства выявляет их большую близость, чем структурная близость чешских и польских терминов. Это само по себе является неожиданным результатом. Согласно традиционной классификации, чешский и польский языки относятся к однойзападной группе славянских языков. Чем же объясняется большая структурная близость русских (восточнославянских) и чешских терминов?

Современное изучение индоевропейских диалектов ведут обычно от Мейе, хотя он вполне отдавал дань унитаристской концепции праязыка ISolta, 1968: 3421, а славянские языки тем более производил из «почти единого наречия». /Мейе, 2000:1/.

Стоит ли удивляться, что многие слависты говорят о «единстве» общеславянского языка. Штибер / Stiber, 1968: 97/ пришел даже к выводу, что до 500 г. н.э. в славянском имелась только одна (!) диалектная особенность. Первоначальная бездиалектность праславянского языка — это не доказанная истина, а идея, не отвечающая современным научным результатам. В духе понимания диалектной сложности праславянского языка или подобных фактов в современной литературе по истории русского или других славянских языков можно чаще встретить выражение типа «славянское этноязыковое объединение». /Филин, 1980: 36,42/.

В последнее время утвердилось мнение, что праславянский язык — не искусственная модель, а живой, многодиалектный язык (О.Н.Трубачев, Л. А. Сараджева, Ж. Ж. Варбот, H. Popowska-Taborska и др.). Доступные письменные свидетельства прямо показывают, что чем дальше в глубь веков, тем языков было больше, а не меньше. В этом плане показательны восточнославянские памятники письменности, содержащие самые разнообразные диалектные черты: Новгородско-Псковские, Смоленско-Полоцкие, Галицко-Волынские, Ростово-Суздальские и др. Таким образом, на смену представлению о первоначально бездиалектном языке приходит учение о диалектно сложном древнем языке славян с сильно развитым диалектным словарем. /Трубачев, 1957: 69−70/, /Сараджева, 1986: 351/.

Такая архаическая лексическая группа, как термины родства в русском и чешском языках, во-первых, подтверждает точку зрения о диалектно сложной ситуации в праславянскую эпоху, во-вторых, позволяет уточнить ареальные взаимоотношения между отдельными славянскими диалектами в период существования праславянской общности (отнюдь не единства!). На основании рассмотренного материала автор настоящей работы приходит к выводу о том, что в начальный период существования праславянской языковой общности будущие носители русского и чешского языков были в большей близости, чем носители проточешского и протопольского языков. Данные древнерусского и древнечешского языков, обнаруживающие еще более тесную близость, чем современные русский и чешский, являются дополнительным аргументом в пользу высказанной точки зрения.

Хронологическая стратиграфия терминов родства выявляет напластования различных эпох, отражаемых 1) в общеиндоевропейских параллелях, 2) в общеславянских параллелях, имеющих индоевропейские истоки, 3) в самостоятельных славянских образованиях, 4) в парциальных славянских изоглоссах (ср. чеш. snatek «супружество» ~польск. snebic «свататься» ~лат. nubere букв, «закутываться в покрывало», «выходить замуж», в других славянских параллелей нет).

Как показывают языковые данные, в системах русского и чешского языков (так же, как и в других славянских) действует принцип экономии языковых средств, значительно упростивших первичную индоевропейскую систему. При этом используются либо собственные средства (ср. чеш. bratova «жена брата», synova «жена сына»), либо сведение двух терминов в один (вост.-сл. *stryjb и *ц]ь-^дядя), либо замена нескольких терминов одним заимствованным (ср. чеш. svager, польск. szwagier.

Совершенно забыто в восточнославянских языках слово для обозначения потомства брата или сестры (ср. рус. племянник/ца при индоевропейском *ne (p)tijo «племянник»).

Установление лингвокультурной специфики суффиксов выявляет весьма важные аспекты характеристики человеческих взаимоотношений. Опираясь на теоретические положения когнитивного подхода, мы выделяем три ступени суффиксальных моделей: нейтральные, пейоративные (уничижительные) и дружеские (ласкательные, уменьшительные и.т.д.). В связи с этим суффиксы имеют сложную семантическую структуру, которую нельзя охватить каким-то одним признаком.

Смыслы, выраженные в суффиксах, можно интерпретировать как выражение усложненной системы семейных связей, где эксплицитно проявляются эмоциональные отношения. Именно эта идея дает ключ к семантике суффиксальных образований.

Приведенный анализ чешских и русских терминов родства выявляет складывавшие в течение продолжительной эпохи стереотипы (т.е. основные точки отсчета в пространстве человеческих взаимоотношений), которые связаны с такими фундаментальными категориями людей, как дети, женщины, мужчины, старики. В области человеческих отношений важен не размер (уменьшительность/увеличительность), а экзистенциальный статус, который определяется полом и возрастом и социальным положением. Анализ русских и чешских суффиксальных моделей выявляет, в какой степени проявляется симпатия или антипатия, в зависимости от того, кто является адресатом ребенок или старик (ср. рус. девочка-чеш. holcicka), девушка или старуха.

В данном исследовании подкрепляется доказательствами впечатление, что и в русском и чешском языках поощряется открытое проявление сильных эмоций.

В этом отношении особую доказательную силу имеет суффиксch, который выделяет объекты, относящиеся к миру чужих (нередко при этом наделяемых отрицательными характеристиками (.мачеха, старуха, деваха и др.). Эмоции, соответствующие разным суффиксам, передают нежность (рус. мамочка-чеш. maticka) и презрение (рус. девка-чет. devka «проститутка»), дружественный (рус. сиротка-чет. sirotek) или издевательский тон (рус. бабка-чет. babka).

Часто для передачи конкретных отношений используются звуковой символизм (рус. суффиксище: бабище), либо иконические средства, которые создают дополнительный эффект, т. е. употребление таких звуковых комплексов, которые имплицируют большой размер, враждебность, или грубость (суффиксы: чеш. -cha, рус. -ище, -еныш).

Поскольку разные типы суффиксов обладают разными словообразовательными возможностями и, следовательно, разным экспрессивным потенциалом, то они являются своего рода ключом к становлению семейных взаимоотношений в той или иной культуре, к пониманию социального процесса в целом. В языковых обществах степень лексической дифференциации зависит от важности этой области для данного сообщества. В связи с развитием общественных отношений интерес к человеку как к личности растет, тогда вместо одного обозначения индивид реализуется в целом ряде наименований. Такая дифференциация в системе терминов родства манифестирует различные способы восприятия кого-то близкого или чужого, далекого. Подобная дифференциация влияет на общую атмосферу эмоционального богатства, характерного не только для русской и чешской языковых традиций, но и для славянской культуры в целом.

Вариантность суффиксов в словообразовательных моделях русского и чешского языков преимущественно определяется чередованием вокалических элементов, причем эти чередования выходят за границы регулярных рядов аблаута и широко распространены в нейтральной и экспрессивной лексике. Наряду с чередованием вокалических элементов, вариативность определяется чередованием консонантных элементов и расширением исходного суффикса.

Изучение вариативности суффиксальной структуры русских и чешских терминов родства имеет определенное значение для реконструкции праславянского лексического фонда, истории славянского словообразования, а также для реконструкции синхронной системы суффиксального словообразования праславянского языка в его диалектной сложности и многообразии.

Термины родства, представленные в русском и чешском языках, дают возможность выявить константы русского и чешского самосознания, проявляемые особенно в семейной сфере, что составляет само по себе существенную часть культурного тезауруса, отраженного в русской и чешской языковых системах.

Область диахронических семантических универсалий является одной из самых сложных в сравнительно-историческом языкознании. Из общеизвестных традиционных диахронических универсалий отмечается тенденция к метафорическому переносу значений слов (антропоморфная, зооморфная, фитоморфная и др. метафоры).

В любом языке в процессе исторического развития абстрактные значения развиваются из более конкретных (ср. рус. мать-^материнство, чеш. matka—*materstvi).

Универсальны две тенденции в процессе изменения значения слов, которые действуют независимо от вызвавших эти изменения причин: одни слова стремятся расширить свое значение, другие — напротив, сузить (ср. прасл. *rodb—+pyc. родина, народ при чеш. *rodb—*rodina «семья» — и.-е. *k'ei- «лежать, располагаться» (территориальная общность) —>укр. сим’я «семья и родина», рус. семья и др.

На основании рассмотрения такой семантической группы, какой являются термины родства в русской и чешской культурно-языковых традициях, представляется возможным выделить словообразовательные и семантические универсалии, которые, помимо русского и чешского, характеризуют всю славянскую культурно-языковую традицию в целом.

Словообразовательные универсалии: а) преобладание аффиксального способа словообразования над префиксальнымб) развитость суффиксально-сложного образованияв) в суффиксах находят отражение переходы от менее тонких чувств к более тонкимг) суффиксы ярко выражают понятие экзистенциального статуса и в связи с этим — тончайшие нюансы в сфере семейных отношенийд) как в русской, так и в чешской культурно-языковых традициях (а также в славянской в целом) языковые средства показывают открытое проявление эмоций.

Из семантических универсалий следует отметить: а) древнее неразделение раба и ребенка, мальчика и слуги (ср. др.-рус. робя (ребенок), др.-рус. робъ (раб)~чеш. robe «дитя», rob «раб») — рус. хлопец «молодой человек» и холоп — самая низшая ступень общественного положения- *otrokb «подросток» у всех славян одновременно обозначал слугу и ребенкаб) признак рода — принадлежность к так называемой большой семье характеризует все славянские культурно-языковые традиции и сохраняется как отголосок давней эпохи в современных славянских языках: ср. рус. родители, родные, народ, родина-чеш. rodice «родители», rodiste «место рождения», rodicka «роженица» и др.- в) противопоставление своего-чужому — универсалия, восходящая к эпохе ИЕЯО. В славянских языках особенно ярко проявляется в противопоставлении мира своих (и.-е. *sue-) и чужих, последнее блестяще осуществляет суффиксcha (мачеха, свекруха, старуха и.т.д.).

Вышеприведенные универсалии определялись на основе сопоставления русских и чешских терминов родства в их диахроническиом развитии.

Дальнейшие исследования в выявлении семантических универсалий в других лексико-семантических группах будут способствовать познанию механизма функционирования языка во всем его многообразии и многомерности.

Славянская языковая культура в целом обеспечивает ресурсы для самого разнообразного выражения отношений между индивидами, создавая общую атмосферу эмоциального богатства, характерную для славянской речи и славянских взаимоотношений.

Семантика терминов родства — это потенциально важная область исследований не только с лингвистической, но и с психологической, социологической и культурно-исторической точек зрения. И она особенно важна в аспекте межкультурных сопоставлений как в теоретическом, так и в прикладном плане. Русское экспрессивное именное словообразование во многих отношениях (своим богатством и разнообразием) напоминает чешское. По сути некоторые экспрессивные суффиксы в этих языках одни и те же. Экспрессивные формы, представленные в терминах родства, могут быть проанализированы и описаныих можно выучить и им можно научить.