Выражение прямого объекта в удмуртском языке: В историко-сопоставительном плане

В языках агглютинативного типа центральное место среди грамматических категорий имени занимает категория падежа. Ее дистрибутивная нагрузка, с одной стороны, определяет характер словоизменительной парадигмы, с другой — реализует способы внутренней организации предложения или словосочетания: способы выражения субъектно-объектных отношений и речевого распределения актантов в многоместном предложении, способы выражения глагольно-объектных, глагольно-обстоятельственных и атрибутивных связей, тип порядка слов в предложении и т. д.

Степень изученности падежной парадигмы удмуртского языка, и, в частности, падежа прямого объекта, не соответствует требованиям современной лингвистики: динамика возникновения новых направлений в области общего языкознания, изменившиеся условия функционирования удмуртского языка выдвигают новые требования к его описанию. Необходима теоретизация, углубленный анализ описываемых языковых категорий. Этим определяется актуальность диссертационного исследования.

При выборе темы определенное влияние имело и то, что: 1) тема нуждается в разработке с чисто фактологической стороны, так как в исследованиях, так или иначе касающихся проблемы дистрибуции и функционирования удмуртского аккузатива, лишь частично и отрывисто отражается синхрония и диахрония рассматриваемой языковой единицы (Ф. Видеманн, Ю. Вихманн, А. П. Емельянов, Б. А. Серебренников, К. Е. Майтинская, Р. Бартенс, Б. И. Ка-ракулов и др.) — 2) привлекает к себе внимание проблема изучения винительного падежа с учетом его функциональных связей с другими однородными синтаксическими единицами как падежа, с одной стороны, многофункционального, и, с другой — имеющего многосторонние и разнообразные синтаксические оппозиции с другими падежами.

Целью данной работы является выявление особенностей выражения и дистрибуции прямого объекта в системе современного удмуртского языка.

Выполнение поставленной цели требует решения следующих задач:

— выявление основных падежей прямого дополнения, характерных для финно-угорских языков и уточнение условий их функционирования;

— изучение особенностей дистрибуции винительного падежа как основного падежа прямого объекта в удмуртском языке;

— уточнение морфологических, семантических и синтаксических возможностей удмуртского аккузатива;

— определение критериев функционирования морфологически маркированных и немаркированных форм винительного падежа в системе современного удмуртского языка.

Материалом исследования являются памятники удмуртской письменности XVIII—XIX вв. и современные художественные тексты, частично привлекается фольклорно-диалектологический материал на удмуртском языке.

Теоретической и методологической базой послужили обобщающие труды по финно-угорскому (удмуртскому, финскому, венгерскому, карельскому, марийскому, мордовским, коми и др.), русскому, германскому, тюркскому и др. языкознанию. При выборе основных понятий и дефиниций учитываются положения традиционных, функциональных и коммуникативных грамматик.

Методы исследования можно определить как синхронно-описательные и сравнительно-исторические. При рассмотрении влияния отдельных языковых единиц на функционирование винительного падежа продуктивен статистический метод. Изучение винительного падежа в плане выявления функциональных особенностей обусловливает привлечение элементов структурного анализа (изучение признаков системных соответствий и определение признаков дополнительного распределения функциональной нагрузки падежных форм).

Научная новизна и теоретическая значимость исследования усматривается в том, что в удмуртской лингвистике данная работа представляет собой первое специальное исследование, посвященное изучению отдельного падежа. Также в данной диссертационной работе впервые:

— обобщаются труды по исследованию падежа прямого объекта в удмуртском языке;

— системно выявляются дистрибутивные особенности маркированной и немаркированной форм удмуртского аккузатива на морфологическом, семантическом и синтаксическом языковых уровнях;

— семантические функции винительного падежа выделяются в диахроническом аспекте;

— выявляются синтаксические оппозиции, характерные для удмуртского аккузатива.

Практическая значимость работы заключается в том, что ее результаты могут служить материалом при составлении учебных и методических пособий по изучению удмуртского языка. Некоторые положения и выводы могут использоваться при компаративном и типологическом исследовании вопросов морфологии удмуртского и других финно-угорских языков.

Апробация работы. Основные положения исследования обсуждались на следующих конференциях и симпозиумах: III Международной научно-практической конференции «Исторический опыт российских регионов: округ и Урал на рубеже тысячилетий» (г. Кудымкар, 17 февраля 2000 г.) — Научно-практической конференции, посвященной 45-летию коми-пермяцко-русского отделения филологического факультета ПГПУ «Коми-Пермяцкий язык и литература во взаимодействии с другими языками, обновление методики их преподавания» (г. Пермь, 18−19 октября 2000 г.) — VIII Международном симпозиуме, посвященном 65-летию со дня рождения А. И. Туркина «Диалекты и история пермских языков во взаимодействии с другими языками» (г. Сыктывкар, 1−3 нояб ря 2000 г.) — Республиканской научно-теоретической конференции «Первая грамматика удмуртского языка и развитие научного удмурто-ведения, профессионального искусства и образования» (г. Ижевск, 17 ноября 2000 г.) — Международной научной конференции «Актуальные вопросы финноугроведения и преподавания финно-угорских языков», посвященной 30-летию преподавания венгерской и финской филологии на филологическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова (г. Москва, 27−28 марта 2001 г.) — Научной конференции по проблемам прибалтийско-финских языков и культур «Бу-бриховские чтения» (г. Петрозаводск, 20−21 апреля 2001 г.) — Межрегиональной научно-практической конференции «Коми-Пермяцкий автномный округ и Урал: стратегия социально-экономического развития» (г. Кудым-кар, 14−15 июня 2001 г.) — Международной конференции студентов, аспирантов и молодых преподавателей «Подходы к изучению текста» (г. Ижевск, 23−25 апреля 2002 г.), IX Международном симпозиуме «Вопросы пермской и финно-угорской филологии» (г. Ижевск, 16−17 января 2002 г.) и нашли отражение в ряде публикаций.

Проблема дефиниции прямого объекта как грамматического понятия в современной лингвистике имеет разные подходы и направления. В частности, в рамках традиционной русской грамматики субъект (подлежащее) и объект (дополнение) выделяют на основе разнородных формальных и семантических критериев: субъектом (от лат. subjectum «подлежащее») считается «главный активный или неактивный участник действия» [РЯ 1998: 545], объектом (от лат. objectum «предмет») — «участник действия, испытывающий воздействие со стороны субъекта» [РЯ 1998: 279]. Выделяется прямой и косвенный объекты. Прямой объект (или прямое дополнение) представляет собой имя в винительном падеже, обозначающее предмет/процесс, на который направлено глагольное действие, косвенный объект (косвенное дополнение) имя в косвенном падеже (кроме винительного падежа), обозначающий предмет, так или иначе затрагиваемый действием.

С точки зрения современной лингвистики, категория объекта «присутствует в тех предложениях, в которых признак предстает как конкретное действие, деятельность, мыслительная, эмоциональная или волевая активность или как чье-либо отношение к кому, чему-либо. Объект — это то (тот предмет, одушевленный или неодушевленный), на что непосредственно направлено действие, деятельность, к чему непосредственно обращено чье-либо отношение. При этом в объекте чьего-либо отношения часто бывает одновременно заключено и значение того, кем это отношение вызвано, стимулировано» [Лыс-кова 1995: 128].

Некоторые ученые в качестве разновидности прямого дополнения рассматривают также «член предложения, выраженный инфинитивом и обозначающий зависимый глагольный признак („надеяться отдохнуть“, „обещать помочь“, „бояться ошибиться“ и др.)» [БЭС 1998: 139].

В индоевропеистике основными признаками выделения прямого объекта считается: 1) выражение действия, исходящего от транзитивных глаголов, 2) способность прямого объекта трансформироваться в субъект пассивных конструкций (см. об этом: [Коропеп 1985: 11−23]). Однако предложенные русистикой принципы выделения объекта в индоевропейских и финно-угорских языках имеют некоторые расхождения. В связи с этим в данной работе при определении характеристик грамматического объекта мы в большей степени опирались на валентностную теорию, которая представляет собой соединение семантического, синтаксического и морфологического уровней языковой структуры.

Основой для выделения именных членов предложения (субъекта, объекта, атрибутов, адвербиалий) в этом случае являются валентностные свойства предиката, поэтому соотношение между падежами и выражаемыми ими функциями неоднозначно — одна и та же функция может выражаться разными падежами, один и тот же падеж служит для выражения разных функций. В этом отношении несколько нивелируются проблемы, связанные с обозначением исходных понятий. В частности, в современном финно-угроведении существует определенная проблема при дефиниции неоформленного прямого объекта: с одной стороны — как неоформленного винительного падежа, с другой — как падежа номинатив: «немаркированные формы прямого дополнения в современном марийском языке являются номинативными формами, а не аккузативными. Следует признать, что в марийском языке прямое дополнение может выражаться именем как в форме именительного падежа, так и в форме винительного падежа» [Тужаров 1987а: 19−27] (см. об этом также: [Тужаров 19 876: 171−178- Володин 2000: 28−30].

Возвращаясь к исходной терминологии, следует отметить, что в нашем исследовании падеж прямого объекта будет рассматриваться как винительный в его оформленном (маркированном) и неоформленном (немаркированном) вариантах. При выборе понятий и дефиниций, касающихся проблемы аспек-туальности и залоговое&trade-, были просмотрены работы как отечественных (в частности, исследования по теории функциональной и коммуникативных грамматик), так и зарубежных ученых (в большей степени финских и венгерских). Учитывая, однако, что аспектуальность и залоговость не являются основной целью данной работы, а лишь попутно касаются объекта нашего исследования, многие вопросы, касающиеся этой проблематики, остаются неисследованными.

Работа также не претендует на завершенность в изучении сложного междиалектного корреспондирования аккузативных показателей, ограничиваясь лишь реферированием работы Т. И. Тепляшиной, касающейся выявления географического ареала распространения показателей множественного числаыз иты, поскольку данная проблема требует отдельного глубокого анализа.

Заключение

.

В современном состоянии удмуртский аккузатив характеризуется относительным единством всех частных случаев употребления: он выражает объект, на который направлено или распространяется действие (Адями шудзэ туж юн возъма ке — шудэз одно ик лыктэ, палэнтйз уг кошкы (Крас, 29). 'Если человек очень сильно верит в свое счастье — счастье непременно к нему придет'), а также объектно-локальные (Садовой урамез пумозяз ортчыса, Фаина кожиз (Крас, 16). 'Пройдя до конца Садовую улицу, Фаина свернула'), темпоральные (Табере тй бертыса сиське ни, нош ик быдэс нуналзэ ужано ук (Крас, 28). 'А теперь вы идите домой и покушайте: завтра снова придется поработать целый день'), объектно-квантитативные (Одиг-кык нунал ортчыса, скалмы 27 литр йдл-0 сётыны кутскиз (JIM, 62). 'Спустя один-два дня, наша корова начала давать 27 литров молока') и транслативные (Нош тодйськод-а бен, малы та Вало шурмес (Oi) Вало-е (Ог) шуиллям? (Клаб, 20). 'А знаешь ли ты, почему эту нашу речку Вало назвали Вало?') отношения. Вплоть до XIX в. в диахронии и в некоторых диалектных зонах в синхронии винительный падеж характеризуется еще одной семантической функцией: способностью выражать материал, из которого сделан предмет: Сын сюрез лэсьтэмын (Ислентьев 18 896: 114). 'Гребень сделан из кости'. ~ суэс чэрн’ило лэс'-тис'ком, горт кушманэз (ДЭ-2002, 84). 'Из сажи делаем чернила, из свеклы'.

В литературном языке винительный падеж может оформляться разными морфологическими способами: а) с помощью суффиксовэз/-ез, -э/-е, -эс в единственном числе иты/-ды, -ыз во множественномб) без каких-либо морфологических маркеровв) путем плеонастического сращения лично-притяжательного или указательно-выделительного суффикса с аффиксомэ/-е. Дистрибутивная нагрузка каждого из данных показателей может быть продиктована особенностями функционального стиля и коммуникативными задачами предоставляемой информации. Отдельные диалектные зоны характеризуются также употреблением ряда плеонастических образований в разных фонетических огласовках (напр., -dis, -esti, -es).

Наличие/отсутствие морфологических маркеров в структуре прямого объекта может определяться морфологическими, семантическими, синтаксическими характеристиками объекта действия и/или глагола.

На семантическом уровне дистрибуция аккузативных маркеров имеет зависимость от определенности/неопределенности прямого объекта: имена, включающиеся в группу детерминированных объектов, имеют тенденцию к морфологическому оформлению, тогда как имена, характеризующиеся отсутствием дифференциальных признаков, чаще имеют нулевую маркировку.

Определенное влияние на функционирование показателей винительного падежа оказывает лексико-грамматический разряд одушевленности! неодушевленности имени. В этом плане морфологической маркировкой обладают следующие лексико-грамматические разряды существительных: имена собственныеимена, выражающие термины родства и свойстваимена, указывающие на сферу деятельности, род, объект деятельности, профессию, склонностибиологические названия.

Небольшой функциональной нагрузкой обладает бинарная оппозиция резулътативности/нерезулътативности, и, как его следствие, тотальности! парциалъности действия или процесса. Данные факторы более или менее последовательно находят поддержку со стороны внутренней семантики глагола и/или объекта: маркированную форму имеют прямые объекты, выступающие в синтагме с вербальными единицами, выражающими перцептивные, когнитивные процессы, а также глаголы, выражающие чувства, настроение и оценку человекалибо глаголы, содержащие в своей семантике значение результативности действия.

На морфологическом уровне на наличие/отсутствие морфологических маркеров винительного падежа оказывают влияние аспектуальные и субъектно-объектные отношения вербальных единиц. Причем первые воздействуют не столько на альтернативу выбора аккузативных маркеров, сколько на формирование оппозиционной пары единственность/множественность в структуре прямого объекта, поскольку аспект, как и категория залога, является морфологическим обеспечением структурно-семантических модификаций всего предложениявторые, напротив, — напрямую влияют на наличие актанта прямого дополнения в структуре предложения. При этом возвратность, как правило, способствует уменьшению валентности глагола, а понудительные отношения ведут к его расширению посредством увеличения актантных мест прямого дополнения.

Падеж — это также синтаксическая категория, так как находясь в зависимости от управляющего слова, падежная форма придает новое грамматическое значение слову, создает условия быть тем или иным членом предложения. В этом отношении анализ функционирования некоторых синтаксических единиц как элементов текста и как элементов парадигмы выявляет, что дистрибуция морфологических маркеров винительного падежа может получать поддержку со стороны актуального членения предложения, бинарной оппозиции известное/неизвестное и информативной насыщенности предложения.

В современном удмуртском языке в естественном для спокойного повествования от темы к реме (или от известного к новому) и соответствующем исходному порядку компонентов: субъект — объект — предикат (SOV) выделяется следующая тенденция морфологической маркировки прямого объекта: 1) в позиции ремы ® объект имеет контактную пропозицию с вербальной единицей и не требует аккузативных маркеров- 2) в позиции темы (Т) прямой объект имеет дистантую пропозицию и чаще всего требует морфологического оформления.

Наличие дейктических и анафорических компонентов текста, с одной стороны, и увеличение информативной емкости — с другой, также способствуют тяготению прямого объекта к морфологической маркировке, что можно объяснить тем, что: 1) имя получает детерминативное значение- 2) увеличение информативной емкости предложения ведет к усилению морфологических функций синтаксических компонентов, помещая их в ряде случаев в слабую позицию, что также способствует облигаторной морфологической маркировке его композитов.

Источники:

Арх — Архипов Г. А. Лудзи шур дурын: Роман. Ч. 2. Ижевск: Удм. кн. изд-во. 1957. 369 6.

Байт — Байтеряков Н. С. Луысал ке ваньзэ вераме: Кылбуръёс. Поэмаос. Ижевск: Удмуртия, 1992. 334 6.

Байтер — Байтеряков Н. С. Сьод валъёс: Повесть, веросъёс, гожтэтъёс. Ижевск: Удмуртия, 1995. 160 6.

ВС — Выль сйзён. Стокгольм-Хельсинки: Библиез берыктонъя институт, 1997. 778 б.

Гуд — Италиысь фашист’ёс ужасьёсыз нюрто // Гудыри. 1927. № 1. 1-тй б.

ВИВолег Иники. Юсьёс, но кучъёс: Роман. Ижевск: Удмуртия, 1995. 135 6.

Гриш — Гришкина М. Г., Корепанов К. И. Дауръёс пыр: Вашкала-вашкала уцмуртъёс сярысь очеркъёс. Ижевск: Удмуртия, 1997. 190 6.

ДЭ-2002 — Материалы диалектологической экспедиции. ДЭ-2002. Дэбес ёрос (322). 4-ти тетрадь. 164 б.

Дяд — Дядюков И. Т. Пашка Педор: Повесть, верос, но кылбуръёс. Ижевск: Удмуртия, 1971. 56 б.

Ее — Господа нашего 1исуса Христа святое Евангелие от Матвея на вотяц-комъ языкЪ. Гельсингфорсъ, 1882. 93 с.

Зах — Захаров П. М. Эбга: Эпическая трагедия в двух действиях. Ижевск: Удмуртия, 2002. 223 с.

ИУГИнву утчан гур. Мелодия небесной росы / Под ред. Т. Г. Перевозчи-ковой. Ижевск: Удмуртия, 1988. 120 6.

Ислентьев 1889а — Учебникъ русскаго языка для вотяковъ Елабужскаго уЬзда. Составилъ Инспекторъ народныхъ училищъ Елабужскаго уЬзда Влади-славъ Ислентьевъ. Елабуга, 1889. 254 с.

Ислентьев 18 896 — Руководство къ преподавашю грамоты и русскаго языка по букварю, первой учебной книжк’Ь и учебнику для вотяковъ В. Ислентьева. Въ двухъ частяхъ. Составилъ Инспекторъ народныхъ училищъ Ела-бужскаго уЪзда Владиславъ Ислентьевъ. Казань, 1889. 160 с.

Кед — Кедров Ф. А. Быръем произведенное. Ижевск, 1959. 207 б.

Клаб — Клабуков А. М. Палбам: Верос. Ижевск: Удмуртия, 1983. 84 б.

КМ — Кедра Митрей. Секыт зйбет: Роман, повесть, веросъёс, кылбуръёс, поэма, тодэ ваён / Азькылэз П. Поздеевлэн. Ижевск: Удмуртия, 1988. 392 б.

Крас — Красильников Г. Д. Тонэн кылисько: Роман. Повесть. Ижевск: Удмуртия, 1991. 390 б.

Кузн — Кузнецова А. А. Чимошуре, Чимошуре: Кылбуръёс. Ижевск: Удмуртия, 1991. 98 б.

Леон — Леонтьев А. К. Сюрес усьтйське мынисьлы: Исторической повесть-легенда. Ижевск: Удмуртия, 1995. 192 б.

ЛМЛямин М. А. Уж бордын шумпотон: Очеркъёс. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1955. 83 б.

Лям — Лямин М. А. Шудбур понна: Повесть. Ч. 1. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1961.223 б.

Мате — Матвеев С. В. Мылкыд: Кылбуръёс. Ижевск: Удмуртия, 1991. 119 б.

Пет — Петров М. П. Зардон азьын: Повесть. Ижевск: Удмуртгосиздат, 1952.213 б.

Петр — Петров М. П. Вуж Мултан: Роман. Ижевск: Удмуртгосиздат, 1954. 360 б.

ПВ — Петров В., Гаврилов И. Бугрес аръёс. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1958. 247 б.

ПФ — Пукроков Ф. П. Кизили ныл: Роман, повестьёс. Ижевск: Удмуртия, 1997.312 6.

Перев — Перевощиков С. А. Выльысь лыктй мон дорады: Кылбуръёс. Ижевск: Удмуртия, 1990. 78 б.

Ром — Романова Г. В. Выль кен: Веросъёс, выжыкылъёс. Ижевск: Удмуртия, 1991.214 6.

Сад — Садовников В. Е. Кошкизы, но — бз берытске: Повесть, очерк, веросъёс. Ижевск: Удмуртия, 1995. 142 б.

Сам — Самсонов С. А. Тау тыныд, адями. Ижевск: Удмуртия, 1963. 84 б.

Самс — Самсонов С. А. Яратйсько тонэ. Ижевск: Удмуртия, 1965. 224 б.

Серг — Лыдъя, лыдъя, кикые: Повестьёс, веросъёс. Ижевск: Удмуртия, 1988. 208 б.

Скатк — Скаткин М. Н. Естествознание: Ньылетй классын лыдзон книга. Ижевск, 1956. 120 6.

УРС — Удмуртско-русский словарь / Под ред. В. М. Вахрушева. М.: Рус. яз., 1983. 592 с.

Фед — Федотов М. И. Вбсь: Выль кылбуръёс. Ижевск: Удмуртия, 1991. 144 б.

ФМ-Федотов М. И. Вирсэр. Пульс: Кылбуръёс. Стихи / Пер. с удм. Вл. Емельянова. Ижевск: Удмуртия, 1998. 214 б.

Хр — Христолюбова Л. С. Калык сямъёсты чакласа. Ижевск: Удмуртия, 1995.212 6.

Черн — Чернов П. К. Казак воргорон: Повестьёс. Ижевск: Удмуртия, 1996. 480 б.

Ev — Das Evangelium des Matthaus wotjakisch mit Hilfe eines eingeborenen Wotjaken redigirt von F. J. Wiedemann. London, 1863. 112 S.

Munk — Munkacsi B. Volksbrauche und Volksdichtung der Wotjaken. Aus dem Nachlasse von Bernhard Munkacsi. Herausgegeben von D. R. Fuchs. Helsinki, 1952. XXXVII+ 715 S.