Первые четыре четверостишия интересны тем, что по фонетической длине каждая строфа практически равна предыдущей и последующей. В первом из них предложения дробятся, начинаются на одной строфе и заканчиваются уже на следующей:
The obvious is difficult.
To prove. Many prefer.
The hidden. I did, too.
I listened to the trees.
И всё же, предложение I did, too не членится тем же образом не из-за фонетической краткости, а из-за необходимости сохранить смысловую целостность и сжатость, которые нарушаются переносом. С другой стороны, To prove отделяется по стилистическим причинам: перенесённое на новую строку, слово получает больший акцент, становится не только частью предложения, но и самостоятельной единицей, обозначающей цель. Так как инфинитив используется в данной функции, то предположение получает грамматическое подтверждение.
Следующая четверостишие также содержит и сокращение, и вычленение предложения в отдельную строфу:
They had a secret.
Which they were about to.
Make known to me,.
And then didn’t.
Особенно интересно композиционное решение автора в третьем и четвёртом четверостишиях, которые плавно переходят одно в другое:
Summer came. Each tree.
On my street had its own.
Scheherazade. My nights.
Were a part of their wild.
Storytelling. We were.
Entering dark houses,.
More and more dark houses.
Hushed and abandoned.
Storytelling намеренно выносится в следующее четверостишие с целью показать двойственность созданного мира с его градацией: dark houses, More and more dark houses. Лексический выбор также играет немаловажную роль: wild, dark, Hushed and abandoned. Обратимся к Оксфордскому словарю, согласно которому слово «hushed» имеет следующие значения:
(Of a place) very quiet and still, (Of a voice or conversation) quiet and serious.
Оттуда же узнаём значение слова «abandoned»:
Having been deserted or left, Unrestrained; uninhibited.
Кроме того, изучим присутствующую антономазию и олицетворение, содержащее также аллюзию, — Scheherazade:
The narrator of the Arabian Nights, a collection of stories written in Arabic.
Итак, автор создаёт образ лето, которое преображает город: каждое дерево заселяется собственной душой, собственным смыслом, содержанием, способным рассказать невероятное.
Рассмотрим следующее четверостишие:
The truth is bald and cold,.
Said the woman.
Who always wore white.
She didn’t leave her room much.
Для композиционной целостности также важно, чтобы слова третьих лиц (персонажей, вводимых или цитируемых) не нарушали смысловую целостность и эмоциональную насыщенность текста. Помимо репрезентации цветовых отношений, в данном отрывке также присутствует не менее значимые для анализа построение характера героев. С одной стороны, автор прибегает к цитированию и обозначает источник как достойный упоминания. С другой стороны, как видно из последней строки, белый цвет обозначает именно покаяние, отречение от общественной жизни; что вызывает у читателя резонный вопрос, насколько отречение целесообразно и не ставит ли оно под сомнение сказанное. Ведь как может судить о жизни тот, кто от неё отказался? Таким образом, приходим к выводу, что опыт, полученный женщиной в белой, привёл её к покаянию и отрешённости от публичной жизни; что ставит значение правды в стихотворении в гораздо более интересное положение, нежели просто bald and cold.
И, действительно, предпоследнее четверостишие содержит в себе риторические вопросы, являющиеся началом логического завершения стихотворения:
Gods disguising themselves.
As black hairpins? A hand-mirror?
A comb with a tooth missing?
No! That wasn’t it.
Как мы видим из последней строфы и далее, Чарльз Симик самостоятельно отвечает на собственные же вопросы:
Just things as they are,.
Unblinking, lying mute.
In that bright light,.
And the trees waiting for the night.
Just используется для того, чтобы подчеркнуть, во-первых, простоту вещей и, во-вторых, обозначить то, что людям свойственно всё усложнять. Созданный в данном стихотворении образ ночи, насыщенный деталями, венчает его конец, сохраняя аллюзию на смену одних людских горестей, трудностей и вечных вопросов на другие, на неугомонную погоню за счастьем, простотой и ответами.
В своей композиции и ритме Симик стремится всеми доступными способами передать содержание, имплицитное и эксплицитное, что приводит к тому, что в четвёртом стихотворении «The Wooden Toy» присутствует всё разнообразие форм. Пять отрывков, представленные в «The Wooden Toy», совершенно различны, но связанны темой детской игрушки. Если первая часть посвящена описанию внешнего её вида и возможностей, то во втором описание сменяется повествованием о том, как игрушка была найдена. Последовательные четверостишия уступают место пяти парам строк, которые как будто «пародируют» ступеньки:
So I climbed four flights of stairs.
And went in unannounced.
Последняя такая ступенька — это две строки, грамматически и синтаксически являющиеся частью двух предыдущих им:
That still gives me a shudder.
As if I held the key to mysteries in my hand.
В третьей части стихотворение дробится сначала на пять строчек, объединённых вместе, затем следует четверостишие и, наконец, отдельно вынесенная одна строчка — продолжение предложения, его финал:
And caught its eye?
Таким образом, игрушка наделяется не только классическими чертами, но и некоторым мистицизмом, что соотносится с возрастом ребёнка, её получившим, и раскрывает характер главного героя.
Однако Чарльз Симик не останавливается на достигнутом; четвёртая часть стихотворения начинается с отделённой строки, за которой следует три других, являющиеся концом предложения. Строки достаточно короткие и ритмичные, направленные на немедленное погружение читателя в атмосферу, влияние на него и его эмоции. За четверостишием следуют ещё три строки:
Where I talk to the walls.
And closed doors.
As if they understood me.
Свойственное детскому сознанию наделение предметов характерами, чувствами и связями, чётко прослеживается на протяжении всего стихотворения. Так и сейчас, ребёнок, не найдя внешней поддержки и психологически подходящего окружения, предпочитает общение с неживыми предметами. Более того, двери closed — приём, достаточно часто используемый в произведениях психоделического и психологического характера.
Пятая часть стихотворения — это строка и пропуски, паузы, затем снова строка, и ещё три, на этот раз — целое предложение, от которого отделяется последняя строчка, заслуживающая особого внимания:
Psst, someone said behind my back.
Звукоподражание Psst, соответственно Оксфордскому словарю, «Used to attract someone’s attention surreptitiously». А если сопоставитьэто с предыдущими строчками, то получается тот самый психоделический эффект, свойственный искусству того времени в целом:
Like the sound of eyebrows.
Raised by a villain.
In a silent movie.
Таким образом, проведя исследование четырёх стихотворений Чарльза Симика под названиями «Autumn Sky», «Empire of Dreams», «The White Room» и «The Wooden Toy», были выявлены наиболее характерные для поэта средства художественной выразительности. Кроме того, каждое из представленных стихотворений было проанализировано с точки зрения лингвистики и стилистики и рассмотрено на композиционном и элементарном уровнях. Для Чарльза Симика характерны не только эмоциональная выразительность стихотворений, но и насыщенность образов вместе с разнообразие средств создания художественной выразительности, которыми и характеризуется поэтический язык.
Заключение
Таким образом, в результате проведения данного теоретического и практического исследования по проблеме мы можем говорить о следующем. Понятие «поэтический язык» было изучено как в широком его понимании, так и более узком, которое было обозначено как язык, особенности которого идентифицируют его как часть художественного дискурса, а именно стихотворений.
Стихотворение является сложно построенным смыслом, элементы которого обозначают одно содержание. Во-первых, при помощи рифмы, которая традиционно рассматривается как граница стиха и позволяет создать неповторимую ритмику произведения. Во-вторых, различные фигуры речи используются для усиления полноты и выразительности смысловых и эмоциональных оттенков речи. Все способы создания эмоционального напряжения и помощи донесения темы и ремы стихотворения (фреймы, концепты, образы и так далее) помогают достичь основной цели дискурса — донести информацию и повлиять на читателя, пробудив в нём чувственную сторону восприятия.
И, наконец, были изучены изобразительные средства поэтического языка, которые затем были рассмотрены на конкретных примерах в стихотворениях Чарльза Симика, а именно: «Autumn Sky», «Empire of Dreams», «The White Room» и «The Wooden Toy». Было также выявлено, что хотя автор и остаётся в рамках, заложенных поэтическим языком своего времени, в его произведениях также прослеживаются оригинальные особенности как в лингвостилистическом, так и композиционном аспектах.
Апресян Ю. Д. Лексическая семантика / Ю. Д. Апресян. — М., 1971. — 241 с.
Апресян Ю.Д. О регулярной многозначности. Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. — Т. XXX. Вып.
6. — М., 1971.
Белая Е. Н. Теория и практика межкультурной коммуникации. Онлайн-издание:
http://bachelor.ucoz.ru/load/belaja_e_n_teorija_i_praktika_mezhkulturnoj_kommunikacii/44_cvetooboznachenija_v_raznykh_jazykakh/25−1-0−1104.
Просмотр от 10.
01.2015.
Брюсов В. Избранные сочинения / В. Брюсов. — Т. II. М. 1955.
Виноградов В.В. О языке художественной литературы / В. В. Виноградов. — М., 1959. — 198 с.
Виноградов В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика / В. В. Виноградов. — М., 1963. — 288 с.
Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку / Г. О. Винокур. — М., 1959. — 358 с.
Горшков А. И. Русская стилистика: стилистика текста и функциональная стилистика / А. И. Горшков. — М.: АСТ, Астрель, 2006. — 367 с.
Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. вып. XVI. — М. 1985.
Григорьев В. П. Поэтика слова / В. П. Григорьев. — М., 1979. — 312 с.
Грушевщкая Т.Г., Попков В. Д., Садохин А. П. Основы межкультурной коммуникации: Учеб. для вузов / Под ред. А. П. Садохина. — М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2002. — 256 с.
Лотман Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. — М., 1970. — 155 с.
Лотман Ю. М. Труды по знаковым системам. Лекции по структурной поэтике. Вып. I. — М., 1964, ЛЭС, 1990. — 316 с.
Мукаржовский Я. Преднамеренное и непреднамеренное в искусстве / Исследования по эстетике и теории искусства // Я. Мукаржовский. — М., 1994. — 254 с.
Падучева Е. В. Динамические модели в семантике лексики / Е. В. Падучева. — М., 2004. — 237 с.
Падучева Е. В. Семантические исследования. Ч2: Семантика нарратива / Е. В. Падучева. — М., 1996. — 172 с.
Скаличка В. Типология и тождественность языков // Исследования по структурной типологии. — М., 1963. — 275 с.
Стилистика и литературное редактирование: Учебник / Под ред. В. И. Максимова. — М.: Гардарики, 2007. — 653 с.
Шкловский В., Эйхенбаум Б и др. Поэтика. Сборники по теории поэтического языка. — Птг., 1919. — 171 с.
Якобсон Р. Лингвистика и поэтика. // Структурализм: «за» и «против». — М., 1975. — 364 с.
Oxford Advanced Learner’s Dictionary. — London: Oxford University Press, 2010. — 1952 p.
http://www.poetryfoundation.org/poem/179 937#about Просмотр от 10.
01.2015.
