Аргумент к жалости

Аргумент к жалости, или к состраданию [калька лат. argumentum ad misericordiam, cp. англ, appeal to pity], заключается в возбуждении сочувствия, сострадания к себе или третьему лицу в надежде смягчить адресата и получить его поддержку, добиться с его помощью желаемого^[1][2]. Этой цели достигают двумя способами.

• 1. Вербальным (словесным):
  • — Ну, марш вперед, труба зовет! — закричал Остап. — Я — по следам в жилотдел, или вернее, в тот дом, в котором когда-то был жилотдел, а вы — к старухам!
  • — Я не могу, — сказал Ипполит Матвеевич, — мне очень тяжело будет войти в собственный дом.
  • — Ах, да!.. Волнующая история! Барон-изгнанник! Ладно. Идите в жилотдел, а здесь поработаю я. Сборный пункт — в дворницкой. Парадалле!

И. Ильф u Е. Петров. Двенадцать стульев Приглядимся к фразе «Я не могу, поскольку мне очень тяжело будет войти в собственный дом». В формальном отношении она представляет собой вполне корректное доказательство, состоящее из тезиса «Я не могу» и подтверждения «мне очень тяжело будет войти в собственный дом», связанных каузальной демонстрацией («поскольку»). Однако эта корректность кажущаяся, поскольку плохое настроение не является поводом для отказа работать. Если данный случай рассматривать с точки зрения формальной логики, то похоже на то, что Ипполитом Матвеевичем для защиты от Остапа Ибрагимовича был использован софизм non sequitur. Кажущаяся правильность формы аргументации и скрытое за ней логически некорректное содержание — характерная примета любой уловки¹.

Герой кинофильма «Берегись автомобиля» Юрий Деточкин дерзко и изобретательно угоняет автомобили, а вырученные от их продажи деньги жертвует детским домам. Красть нехорошо. Но все симпатии зрителей на стороне угонщика, потому что тот проявляет полное бескорыстие (довод к сопереживанию) и чувство справедливости (также довод к сопереживанию). В фильме есть еще один мотив: Деточкин крадет автомобили, приобретенные на неправедно нажитые деньги. Это уже довод к отвержению: зрители не сочувствуют пострадавшим.

Макаров В. И. Теория аргументации Обильное применение довода к жалости наблюдаем в речи нерадивых студентов: Если вы поставите мне двойку, меня лишат стипендии; Эту теорему я вчера учил целый день и т. д. Активно эксплуатируют его и уличные попрошайки, нищие:

Ваше Высокоблагородие! Будучи преследуем в жизни многочисленными врагами и пострадал за правду, потерял место, а также жена моя больна, а на детях сыпь, потому покорнейше прошу пожаловать мне от щедрот Ваших.

А. П. Чехов. Ваше Высокоблагородие! Будучи…

Разновидностью вербального довода к жалости является фигура commiseratio [лат. commisereor ‘скорбеть'] — часть выступления или речи, рассчитанная на то, чтобы разжалобить адресата^[3][4], например судью, присяжных или аудиторию, в частности толпу. При использовании довода защитника [англ, special pleading] «адвокат принимает аргументацию обвинителя и его выводы, однако настаивает на специальном исключении по данному делу»^[5]. При этом активно используются аргументы ad hominem, в первую очередь к жалости. Внимательное прочтение рассказа А. П. Чехова «Случай из судебной практики» убеждает нас в том, что главное здесь — не переборщить:

Дело происходило в N… ckom окружном суде, в одну из последних его сессий.

На скамье подсудимых заседал N.-ский мещанин Сидор Шельмецов, малый лет тридцати, с цыганским подвижным лицом и плутоватыми глазками. Обвиняли его в краже со взломом, мошенничестве и проживательстве по чужому виду [= паспорту (устар.). — В. М.]. Последнее беззаконие осложнялось еще присвоением не принадлежащих титулов. Обвинял товарищ прокурора. Имя сему товарищу — легион. Особенных примет и качеств, дающих популярность и солидный гонорарий, он за собой ведать не ведает: подобен себе подобным. Говорит в нос, буквы «к» не выговаривает, ежеминутно сморкается.

Защищал же знаменитейший и популярнейший адвокат. Этого адвоката знает весь свет. Чудные речи его цитируются, фамилия его произносится с благоговением… В плохих романах, оканчивающихся полным оправданием героя и аплодисментами публики, он играет немалую роль. В этих романах фамилию его производят от грома, молнии и других не менее внушительных стихий.

Когда товарищ прокурора сумел доказать, что Шельмецов виновен и не заслуживает снисхождения; когда он уяснил, убедил и сказал: «я кончил», — поднялся защитник. Все навострили уши. Воцарилась тишина. Адвокат заговорил и… пошли плясать нервы Ы… ской публики! Он вытянул свою смугловатую шею, склонил набок голову, засверкал глазами, поднял вверх руку, и необъяснимая сладость полилась в напряженные уши. Язык его заиграл на нервах, как на балалайке… После первых же двухтрех фраз его кто-то из публики громко ахнул и вынесли из залы заседания какую-то бледную даму. Через три минуты председатель принужден был уже потянуться к звонку и трижды позвонить. Судебный пристав с красным носиком завертелся на своем стуле и стал угрожающе посматривать на увлеченную публику. Все зрачки расширились, лица побледнели от страстного ожидания последующих фраз, они вытянулись… А что делалось с сердцами?!

— Мы — люди, господа присяжные заседатели, будем же и судить по-человечески! — сказал между прочим защитник. — Прежде чем предстать пред вами, этот человек выстрадал шестимесячное предварительное заключение. В продолжение шести месяцев жена лишена была горячо любимого супруга, глаза детей не высыхали от слез при мысли, что около них нет дорогого отца! О, если бы вы посмотрели на этих детей! Они голодны, потому что их некому кормить, они плачут, потому что они глубоко несчастны… Да поглядите же! Они протягивают к вам свои ручонки, прося вас возвратить им их отца! Их здесь нет, но вы можете себе их представить. (Пауза.) Заключение… Гм… Его посадили рядом с ворами и убийцами… Его! (Пауза.) Надо только представить себе его нравственные муки в этом заключении, вдали от жены и детей, чтобы… Да что говорить?!

В публике послышались всхлипывания… Заплакала какая-то девушка с большой брошкой на груди. Вслед за ней захныкала соседка ее, старушонка.

Защитник говорил и говорил… Факты он миновал, а напирал больше на психологию.

— Знать его душу — значит знать особый, отдельный мир, полный движений. Я изучил этот мир… Изучая его, я, признаюсь, впервые изучил человека. Я понял человека… Каждое движение его души говорит за то, что в своем клиенте я имею честь видеть идеального человека…

Судебный пристав перестал глядеть угрожающе и полез в карман за платком. Вынесли из залы еще двух дам. Председатель оставил в покое звонок и надел очки, чтобы не заметили слезинки, навернувшейся в его правом глазу. Все полезли за платками. Прокурор, этот камень, этот лед, бесчувственнейший из организмов, беспокойно завертелся на кресле, покраснел и стал глядеть под стол… Слезы засверкали сквозь его очки. «Было б мне отказаться от обвинения! — подумал он. — Ведь этакое фиаско потерпеть! А?».

— Взгляните на его глаза! — продолжал защитник (подбородок его дрожал, голос дрожал, и сквозь глаза глядела страдающая душа). Неужели эти кроткие, нежные глаза могут равнодушно глядеть на преступление? О, нет! Они, эти глаза, плачут! Под этими калмыцкими скулами скрываются тонкие нервы! Под этой грубой, уродливой грудью бьется далеко не преступное сердце! И вы, люди, дерзнете сказать, что он виноват?!

Тут не вынес и сам подсудимый. Пришла и его пора заплакать. Он замигал глазами, заплакал и беспокойно задвигался…

— Виноват! — заговорил он, перебивая защитника. — Виноват! Сознаю свою вину! Украл и мошенства строил! Окаянный я человек! Деньги я из сундука взял, а шубу краденую велел свояченице спрятать… Каюсь! Во всем виноват!

И подсудимый рассказал, как было дело. Его осудили.

2. Невербальным способом, который некоторые специалисты считают «наиболее эффективной формой употребления довода к жалости»¹. В этом случае используются театральные приемы, включая «слезы и даже обморок»^[6][7]. Можно также «прийти, например, на судебный процесс в синяках и рваной, старой одежде, поголодав предварительно дней десять и похудев, как узник Освенцима» (М-лы интернетфорума). Даже в шутке, как говорится, есть доля шутки. В этой связи приведем фрагмент вполне реального решения суда по делу Сергея Мавроди, основателя одной из финансовых пирамид начала 90-х годов XX века:

Чертановский суд г. Москвы сегодня признал главу финансовой пирамиды МММ Сергея Мавроди виновным в мошенничестве. ИТАРТАСС передает, что во время оглашения приговора Мавроди стало плохо, он стал падать, теряя сознание, потребовалось вмешательство врачей [здесь и далее курсив наш. — В. М.]. Суд объявил получасовой перерыв. По словам адвоката Мавроди Ольги Макаровой, он «страдает сосудистым заболеванием, однако такое резкое ухудшение самочувствия у него впервые». Защитник предположила, что это связано с нервным напряжением. По мнению врачей, которые уже оказали подсудимому необходимую помощь, «Мавроди может продолжать принимать участие в судебных заседаниях». Перед тем, как в зале суда вновь появилась судья, помощник судьи объяснила собравшимся, что в течение всего зачтения приговора, а это 820 страниц машинописного текста, им придется стоять. Разговаривать нельзя, и предложила сделать выбор — желают ли они остаться или уйти. Большая часть собравшихся покинула зал суда. Всего чтение приговора должно занять, по предварительным оценкам, 5 дней и закончиться резолютивной частью в субботу. Адвокат Сергея Мавроди Карина Гаригян, однако, считает, что обвинительный приговор не имеет под собой оснований, поскольку в самом уголовном кодексе нет определения того, что совершил ее подзащитный. Сергей Мавроди, в свою очередь, сказал, что чувствует себя замечательно, а на вопрос, чем закончится дело, сказал — посмотрим.

Эффективная разновидность довода к жалости — заставить почувствовать оппонента виновным в твоем страдании. В западной традиции данная уловка именуется апелляцией к вине [англ, appeal to guilt]¹. Так, после ссоры с сыном мать-старушка может накапать себе валерьянки, затем корвалола, а затем валокордина. Квартира постепенно наполняется запахами лекарств, сын же, чувствуя свою вину за содеянное, спрашивает, не пойти ли ему в аптеку еще и за валидолом.

Действенность рассмотренного аргумента объясняется тем фактом, что «аудитория всегда испытывает жалость к тем, кто страдает»^[8][9]. Однако всякая жалость, всякое милосердие и сострадание должны знать определенные границы. Это правило особенно касается тех, от кого зависят судьбы многих людей:

Переходя к другим из упомянутых выше свойств, скажу, что каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием. Чезаре Борджиа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Риманье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И, если вдуматься, проявил тем самым больше милосердия, чем флорентийский народ, который, боясь обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица.

Н. Макиавелли. Государь Жалость к другому нередко означает безжалостность либо по отношению к себе, либо по отношению к кому-нибудь третьему, например, к одалживаемой соседу лошади:

В молодые годы священник имел обыкновение или тщеславную прихоть, или назовите это как угодно, впадать в противоположную крайность. В местности, где он жил, о нем шла слава, что он любил хороших лошадей, и у него в конюшне обыкновенно стоял готовый к седлу конь, лучше которого не сыскать было во всем приходе. Между тем ближайшая повитуха, как я вам сказал, жила в семи милях от той деревни, и притом в бездорожном месте, — таким образом, не проходило недели, чтобы нашего бедного священника не потревожили слезной просьбой одолжить лошадь; и так как он не был жестокосерд, а нужда в помощи каждый раз была более острая и положение родильницы более тяжелое, — то, как он ни любил своего коня, все-таки никогда не в силах был отказать в просьбе; в результате конь его обыкновенно возвращался или с ободранными ногами, или с костным шпатом, или с подседом; или надорванный, или с запалом, — словом, рано или поздно от животного оставались только кожа да кости; так что каждые девять или десять месяцев священнику приходилось сбывать с рук плохого коня — и заменять его хорошим.

Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена Священник все-таки нашел выход из положения: он стал ездить по своему приходу на жалкой кляче, просить которую никому и в голову не приходило.

Американский логик и философ Роберт Кимбэлл (University of Louisville) отмечает, что в специальной литературе довод ad misericordiam единогласно осуждается; вместе с тем, стремление пробудить в людях жалость и сострадание к ближнему, по справедливому мнению ученого, нередко имеет вполне реальную основу, в силу чего наше отношение к этому доводу должно быть скорректировано¹. И действительно: вправе ли мы отказать нищему в куске хлеба, если он говорит нам, что голоден? Впрочем, argumentum ad ventrem [лат. ‘довод к желудку'] регулярно используется деклассированными элементами в чисто манипулятивных целях.

Думается, что в оценке правомерности довода к жалости следует проявлять предельную осторожность. С целью нейтрализации аргумента к жалости, кажущегося для данной конкретной ситуации неуместным, примененяются следующие приемы:

1. Ego quoque [лат. ‘и я тоже']; в этом случае выдвигается встречный аргумент к жалости:

Преподаватель. Иван Кузьмич, можно я не приду на заседание? Так голова разболелась после трех пар!

Заведующий. Вы знаете, что-то и у меня тоже болит… А работать-то надо, куда денешься… Дать вам таблетку?^[10][11]

Упрекать начальство в бессердечии в подобных случаях не стоит, поскольку это неминуемо приведет к осложнению отношений. Лучше использовать довод к этосу, например, в следующей форме:

Начальник. У меня тоже сердечно-сосудистые кризы бывают, а я на работе. Врачей не вызываю, больничных не беру.

Подчиненный. Нельзя так легкомысленно относиться к своему здоровью. Ведь что такое сердечно-сосудистый криз? Это резкий скачок давления. А дальше наступает инсульт — тем более в нашем возрасте, когда сосуды такие хрупкие. Вы ведь знаете, это всегда надолго. В итоге ты лежишь, а люди за тебя работают. Так что лучше разок взять больничный да отлежаться. У вас заместитель хороший, да и мы выручим в случае чего.

• 2. Эристическое обобщение («у всех тоже»). Этот прием гораздо менее изыскан, чем предыдущий. Вспомним сцену наказания Васисуалия Лоханкина жителями Вороньей слободки за то, что тот постоянно забывал выключать свет в неком помещении общего пользования:
  • — На помощь! — шепотом произнес Васисуалий, устремляя безумный взгляд на Люцию Францевну.
  • — Свет надо было тушить! — сурово ответила гражданка Пферд.
  • — Мы не буржуи — электрическую энергию зря жечь, — добавил камергер Митрич, окуная что-то в ведро с водой.
  • — Я не виноват! — запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.
  • — Все не виноваты! — бормотал Никита Пряхин, придерживая жильца.
  • —Я же ничего такого не сделал.
  • —Все ничего такого не сделали.
  • — У меня душевная депрессия.
  • — У всех душевная.
  • — Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.
  • — Все, все малокровные.
  • — У меня жена ушла! — надрывался Васисуалий.
  • — У всех жена ушла, — отвечал Никита Пряхин.
  • — Давай, давай, Никитушко! — хлопотливо молвил камергер Митрич, вынося к свету мокрые, блестящие розги. — За разговорами до свету не управимся.

И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленок^[12]

— Так вот… О чем мы говорили? Ах, да, о конференции. Я прошу вас активно включиться в ее подготовку.

Далее начальник перечисляет то, что нужно сделать — в расчете на то, что подчиненный, конечно же, не станет повторять свои сетования на слабость здоровья, ибо совет и сочувствие он уже получил. В противном случае начальник, опять отклонившись от темы деловой беседы (фигура дигрессии), может повторить свой совет, а затем опять вернуться к исходному тезису (регрессия).

• 4. Лицу, знакомому с основами логики и тем не менее регулярно использующему аргумент к жалости, иногда бывает полезно в конце концов указать на то, что целесообразность удовлетворения его просьбы никак не вытекает (non sequitur) из его плачевного состояния, затрат времени, усилий и порчи здоровья: например, просьба принять халтурный отчет не может быть аргументирована признанием о том, что его автор «работал над ним целый месяц не покладая рук» и «даже заболел от перенапряжения»¹. Пословица гласит: Не говори, что делал, а говори, что сделал.
• 5. С тем, чтобы не доводить отношения с оппонентом до обострения, применяется вежливый отказ по схеме «Да, но…» (Я бы с радостью, но…) либо частичное удовлетворение просьбы:
  • — Я бы дал по двадцати пяти копеек за душу.
  • — Только, батюшка, ради нищеты-то моей, уже дали бы по 40 копеек.
  • — Почтеннейший! Не только по сорока копеек, по пятьсот рублей заплатил бы… потому что вижу — почтенный, добрый старик терпит по причине собственного добродушия.
  • — А ей богу так!.. — все от добродушия.
  • — Ну, видите ли, я вдруг постигнул ваш характер. Итак, почему же не дать бы мне по пятьсот рублей за душу, но… состоянья нет; по пяти копеек, извольте, готов прибавить, чтобы каждая душа обошлась, таким образом, в тридцать копеек.

Н. В. Гоголь. Мертвые души.

• [1] Пелехатий О. Сощально-психолопчш особливоси маншулятивно! взаемодпсуб’екпв навчально-виховного процесу // Сощальна психолопя. 2005. № 6 (14).С. 140.
• [2] Подробному рассмотрению разнообразных случаев применения данного аргумента посвящена одна из монографий Дугласа Уолтона, см.: Walton D. N. Appeal to pity: argumentum ad misericordiam. State Univ. of New York Press, 1997. 225 p. Автор не безоснования полагает, что этот довод («appeal to pity and compassion») принадлежит к числунаиболее частотных и с неизменным успехом используется как «обманный прием (deceptive tactic) аргументации».
• [3] Hansen Н. V. The straw thing of fallacy theory: the standard definition of ‘fallacy' //Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 16. 2002. № 2. P. 133—155.
• [4] Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ. of California Press, 1991.P. 187.
• [5] Freely A. J., Steinberg D. L. Thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth, 2000. P. 174; Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 154—156.
• [6] Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win anargument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 100.
• [7] Еемерен Ф. X., Гроотендорст P. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 102.
• [8] Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 7.
• [9] Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win anargument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 48.
• [10] 1 Kimball R. Н. A Plea for pity // Philosophy and rhetoric. Vol. 37. 2004. № 4. P. 301
• [11] 302; см. также: Kimball R. H. Moral and logical perspectives on appealing to pity //Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 15. 2001. № 3. P. 331—346.
• [12] Диатипозис [греч. бштшгюспс; ‘образ, форма' < бштшгосо ‘придаватьобраз, формировать'] — речевой акт, содержащий совет, наставление. Довольно часто начальник просит подчиненного выполнить определенную работу, а тот отказывается, ссылаясь на одолевшие его болезни. Надежный и, что немаловажно, этичный способ нейтрализации доводак жалости в этом случае — дать подробнейший и обстоятельнейшийсовет, назвать нужные лекарства, посочувствовать, подчеркнуть необходимость ухода за своим пошатнувшимся здоровьем, гуляния по свежему воздуху в свободное от работы время, а затем вернуться к тезису: