Функция толкования законодательства и прецедентов

(Interpretation of legislation and caselaw)

Официально английские судьи не являются и не признают себя в качестве правотворцев. Их функцию в отношении английского законодательства они видят лишь в интерпретации статутов парламента, в выявлении его воли, выраженной в тексте конкретного статута, и в последующем применении статутной нормы для разрешения судебного дела.

Лорд Рейд в деле Black-Clawson International Ltd v Piperwerke Waldof Aschaffenburg AG (1975) отмечал: «Мы ищем значение слов, использованных парламентом. Мы ищем не то, что парламент сказал, а истинный смысл тех слов, которые использованы в статуте»^[1]. В то же время известный английский юрист, член палаты лордов Деннис Ллойд утверждает: «Английские суды пытаются осуществить на практике намерение законодателя, но зачастую это является фикцией, поскольку английский суд вообще может игнорировать новые обстоятельства во время принятия статута»^[2].

Действительно, тот факт, что английские судьи считают себя исключительно толкователями, а не создателями права, не должен вводить в заблуждение относительно действительной роли английских судей в развитии правовой системы.

Во-первых, толкование судьями законодательства в некоторых случаях практически невозможно отграничить от создания новой нормы права, потому как в результате «толкования» норма статута может быть существенно модифицирована, ее содержание может быть ограничено только определенными категориями дел или расширено с помощью метода аналогии на другие категории дел, которые законодатель первоначально и не имел ввиду.

Еще в XVIII в. епископ Бенджамин Ходли утверждал: «У кого бы ни была абсолютная власть толковать любой писаный или неписаный закон, именно он есть подлинный законодатель в отношении всех намерений и целей, а не лицо, первым написавшее или высказавшее их»^[3].

В XX в. его слова перефразировал известный английский судья лорд К. Диплок, заявив: «Но кто бы ни имел власть объяснить в последнем счете, что парламент имел в виду под словами, которые он употребил, он творит право так, как если бы данное им объяснение содержалось в новом акте парламента. Чтобы отменить его, потребуется новый акт парламента»^[4].

Норвежский социолог Т. Экхофф также отмечает: «Закон должен быть интерпретирован судьей, и сама такая интерпретация есть нормотворческая деятельность, которая производит в социальном контексте значительно большее действие, чем абстрактный язык законодательной власти»^[5].

В настоящее время в силу того факта, что статутное право как источник английского права укрепилось и стало играть роль, сравнимую с ролью прецедентов в правовой системе Англии, интерпретативная функция английских судов приобретает еще более важное социальное значение. В частности, как указывает И. Ю. Богдановская, «9 из 10 дел, рассматриваемых в Апелляционном суде и палате лордов Великобритании, касаются толкования текста закона»^[6].

Во-вторых, сама методика судебного разрешения дел по аналогии приводит к тому, что судейские толкования законодательной нормы, данные в деклараторных прецедентах высших английских судов, становятся более важны для последующего разрешения судами аналогичных дел, нежели первоначальная норма статута, истолкованная высшими судами.

В-третьих, хотя целый ряд статутов прямо указывает на право английских судов толковать их положения применительно к конкретным обстоятельствам отдельных судебных дел^[7], данное право английских судов вытекает из врожденного характера их юрисдикции, и потому его нельзя считать законодательно ограниченным.

Рональд Уолкер различает интерпретацию и толкование статутов: «Интерпретация — это просто процесс, посредством которого определяется смысл слов в тексте закона. С другой стороны, толкование — процесс, посредством которого разрешаются сомнения, возникающие в связи с неопределенностью или двусмысленностью текста»^[8].

Данная трактовка термина «толкование» основана на принципе, известном еще римскому праву, — в ясных случаях толкование не нужно (In Claris non fit interpretatio). Однако еще E. В. Васьковский указывал на простую истину, которая гласит, что прежде чем понять, что значение тех или иных слов ясно, нужно сначала истолковать их^[9]. Поэтому, на наш взгляд, разграничение интерпретации и толкования не имеет под собой каких-либо существенных оснований, и в данной работе эти понятия используются как тождественные.

В широком и узком смыслах предлагает выделять толкование статутов М. Н. Марченко.

В широком смысле понимается деятельность судов, связанная с уяснением и разъяснением смысла правовых норм, содержащихся в статутах. Результатом такой деятельности, как показывает судебная практика, может быть не только расширительное или ограничительное понимание смысла толкуемой статьи или статута в целом, но и видоизменение статутной нормы.

В узком смысле толкование статутов М. Н. Марченко определяет как разъяснение судами значения содержащихся в статуте фраз или отдельных слов, которое «не затрагивает ни сути, ни содержания рассматриваемого закона в целом»^[10].

На наш взгляд, нет оснований для противопоставления словесного толкования, направленного на толкование буквы закона, толкованию реальному, нацеленному на выяснение внутреннего, действительного смысла, «духа» закона. «Словесное» и «реальное» толкования должны являться сменяющими друг друга стадиями процесса толкования: сначала выясняется словесный смысл нормы, путем толкования фраз и отдельных слов, а затем происходит уяснение и разъяснение смысла правовых норм. В противном случае становится непонятно, почему отдельные фразы и слова статута не влияют на конечный смысл его правовых норм, если каждая норма может быть выражена в тексте статута только лишь с помощью слов, соединенных во фразы и предложения. Более того, следует подчеркнуть, что разумный законодатель, чтобы быть правильно понятым, не только не должен допускать противоречия между «буквой» (формой) и «духом» (содержанием) закона, но и обязан стремиться к их полному смысловому единству.

Толкование статута или его части, данное вышестоящим английским судом, является нормативным (прецедентом толкования) по отношению ко всем нижестоящим судам, которые не вправе отклоняться от него, т. е. при разрешении подобных дел нижестоящие суды предпочтут толковать не текст статута, а его толкование, данное высшим судом в сходном прецеденте.

Стоит подчеркнуть, что все прецеденты толкования казуальны по своему характеру, т. е. напрямую связаны с фактами конкретного дела, а потому имеют нормативное значение не для всех, а только для аналогичных судебных дел, для разрешения которых судом применяется истолкованный в прошлом статут парламента. Также следует отметить, что когда говорят о толковании или судебной интерпретации законодательства, то последнее понимается в широком смысле как совокупность нормативных правовых актов и потому включает в себя не только статуты парламента, но и различные акты делегированного законодательства.

Деятельность судей по толкованию актов парламента вызвана прежде всего неопределенностью языка закона и необходимостью разрешить конкретное дело в соответствии с прецедентным правом и действительным смыслом законодательства, применимого к этому делу.

К сожалению, неопределенность статутных норм имеет место гораздо чаще, нежели об этом принято думать в обществе: «Ни разговорный язык, ни письменный язык не являются совершенными средствами коммуникации. Значение, которое имел в виду отправитель информации, когда говорил или писал, не всегда или не обязательно есть то значение, которое получатель информации придает словам, когда он их слышит или читает. Объяснение этого феномена заключается в том, что слова, будучи лишь символами, похожи просто на не имеющие значения пустые сосуды»^[11].

Помимо изначально присущей любому письменному тексту неопределенности, язык статутов очень часто наполнен многозначными словами, смысл которых можно правильно понять лишь при обращении к тому контексту, в котором они используются. Практически каждый статут совмещает в себе как общеупотребительные слова, так и специализированные юридические термины, причем возможна и такая ситуация, когда одно слово может иметь как общеупотребительное, так и специальное значение, и судья в таком случае неизбежно сталкивается с ситуацией выбора.

Специфика судебного толкования статутов также и в том, что судья обязан раскрыть действительный смысл статутных норм применительно к существенным и доказанным по делу фактам. Именно соотнесение определенного набора норм к определенным фактическим составам порождает особую сложность интерпретативной работы судей.

Естественно, законодатель не может предвидеть весь спектр потенциальных ситуаций, в которых может проявить себя та или иная норма, и потому он в принципе не может дать четких ориентиров для судей в ответе на вопрос, охватываются или нет данной нормой те или иные факты. Определенность же относительно существенных, имеющих юридическое значение фактов всегда основывается на степени их доказанности, которая редко бывает бесспорной, «вне всяких разумных сомнений», так как доказательства по делу зачастую являются неполными, косвенными и противоречивыми.

Таким образом, к неопределенности, многозначности, специализированности текста статута как такового при разрешении конкретного дела часто примешивается и неопределенность относительно того набора существенных фактов, исходя из которых нужно выбирать и применять соответствующие статутные нормы и судебные прецеденты.

Ситуация осложняется еще тем, что судебное толкование качественно отличается от толкования, скажем, памятников литературы и истории филологами, — потому как оно напрямую затрагивает в гражданских делах субъективные права, противоположные интересы сторон процесса, а в уголовных — судьбы граждан. Какие же инструменты служат якорем для английских судей в этой непростой работе?

Для выявления воли законодателя английские суды используют презумпции и каноны (правила) судебного толкования статутов. Презумпции (presumptions of interpretation) есть исходные положения, которые были выработаны судейской практикой и применяются ко всем категориям дел. В то же время некоторые английские авторы трактуют презумпции толкования статутов как правовые принципы, не выраженные в тексте статута прямо, но которые законодатель имел в виду, принимая тот или иной статут^[12].

Правила или каноны (canons of interpretation) являются английскими аналогами российских способов толкования текста того или иного статута. Однако английский и российский подходы к данной конструкции совершенно различны: если в российской теории права превалирует теоретический подход, который сводится к констатации всевозможных способов толкования нормативных правовых актов, то английский подход к этой конструкции носит сугубо прикладной характер — британские юристы говорят лишь о тех правилах (способах) толкования, которые фактически применяются в судебной практике при разрешении конкретных дел. При этом в английской теории права отсутствуют какие-либо классификации способов толкования статутов. Кратко рассмотрим основные презумпции и каноны (правила) судебного толкования статутов.

На основании презумпции против фундаментальных изменений общего права английские судьи в процессе толкования статутов исходят из положения о том, что британский парламент не намеревался изменять общее право, а если и имел такое намерение, то должен был прямо указать об этом в тексте статута. В противном случае любой статут толкуется таким образом, чтобы избежать кардинальных изменений общего права Англии.

Данная презумпция толкования статутного права, как и подавляющее большинство юридических категорий английского права, была рождена насущными потребностями развития права определенного исторического времени, а именно XIX в., золотого века британского парламентаризма. То время охарактеризовалось беспрецедентным, лавинообразным ростом количества статутов, в результате чего началось противостояние писаного парламентского законодательства с традиционным правом Англии — судейским общим правом.

Вполне естественно, английские судьи попытались сформировать барьер, который сдерживал бы законодательное вмешательство в традиционно судейское поле деятельности, иначе судьи потеряли бы львиную долю власти.

Можно привести следующий пример применения данной презумпции в судебной практике. В общем праве Англии достаточно долгое время существовала непреодолимая судебная презумпция, согласно которой супруг не мог быть свидетелем по делу, по которому в качестве обвиняемого проходит муж или жена. Однако в принятом в 1898 г. парламентом Акте о доказательствах по уголовным делам в списке возможных свидетелей процесса был указан супруг обвиняемого. Палата лордов в деле Leach v R (1912) истолковала положение данного статута о потенциальных свидетелях по уголовному делу таким образом, что супруг обвиняемого может являться свидетелем, но не обязан этого делать и потому не может быть принужден к даче показаний и признан ответственным за неуважение к суду. В противном случае, если бы супруг обвиняемого был признан обязательным свидетелем, по мнению палаты лордов, это привело бы к фундаментальному изменению общего права Англии, что было запрещено презумпцией.

Презумпция против установления уголовной ответственности без вины (mens rea presumption) гласит, что вина преступника является необходимым условием уголовной ответственности. Прежде чем обвиняемый будет осужден за совершение преступления, обвинение должно доказать его вину «вне всяких разумных сомнений».

Из данной презумпции следует, что английские суды не вправе трактовать тот или иной статут в том смысле, что он устанавливает уголовную ответственность без вины — за исключением случаев, когда в тексте статута содержится прямое указание на это. Однако на практике, зачастую из соображений правовой политики, суды толковали статутную норму, в которой давалась дефиниция того или иного преступления и отсутствовали указания на вину обвиняемого, как такую, по которой стороне обвинения необходимо было доказать лишь совершение противоправного деяния обвиняемым, но не его вину, т. е. как правонарушение абсолютной (строгой) ответственности (strict liability offences).

Указанием на обязательность вины как необходимое условие уголовной ответственности в тексте статута служат такие слова как «намеренно» (intentionally), «осознанно» (with full conscience), «умышленно» (with intent), «зная, что» (knowingly) «злонамеренно» (maliciously), с намерением причинить вред (with intention to harm) «небрежно» (negligently, carelessly) и т. д.

Каждое из этих понятий должно определяться в контексте правовой нормы, поэтому иногда одинаковые слова, употребляемые законодателем, могут иметь разный смысл^[13]. К числу преступлений абсолютной ответственности в английском праве традиционно относят такие правонарушения, как нарушение правил парковки, отпуск крепких спиртных напитков лицам, находящимся в состоянии опьянения, незаконное хранение огнестрельного оружия, продажа табачных изделий лицу, явно не достигшему шестнадцатилетнего возраста, изготовление и продажа медикаментов без лицензии^[14], превышение скорости движения автотранспортного средства и др.

С течением времени количество преступлений абсолютной ответственности уменьшается. Из их числа в свое время были исключены бигамия, хранение запрещенных наркотических средств, несообщение о дорожно-транспортном происшествии с тяжкими последствиями.

Наиболее противоречивым и спорным является отнесение некоторых тяжких половых преступлений к категории преступлений абсолютной ответственности. Дело в том, что во многих нормах, предусматривающих ответственность за совершение тяжких половых преступлений, отсутствуют слова, связанные с виной обвиняемого.

Так, ст. 5 Акта о половых преступлениях (1956) устанавливает ответственность за половое сношение с девочкой, не достигшей возраста 13 лет, и не содержит слов, указывающих на вину обвиняемого. Данное преступление наказывается пожизненным лишением свободы, и потому толкование его как преступления абсолютной ответственности может привести к результату, когда обвиняемый, имея все разумные основания полагать, что девушка достигла возраста 13 лет, вступил с ней в половой контакт с ее согласия и, тем не менее, должен будет понести уголовную ответственность. Учитывая тот факт, что с 1993 г. (дело С (a minor) v Director of Public Prosecutions) общий десятилетний возраст уголовной ответственности был распространен судами и на половые преступления, трудно даже предположить, какие последствия может вызвать буквальное толкование ст. 5 Акта 1956 г.^[15]

Согласно презумпции против лишения собственности или вмешательства в законные права граждан, законы, которыми предусматривается ограничение прав, судам надлежит толковать, насколько это возможно ограничительно. Суды исходят из предположения, что парламент, какие бы законы он ни принимал, никогда не намеривается лишать кого-либо принадлежащей ему собственности, по крайней мере без соответствующей компенсации^[16].

В английском праве также действует презумпция против сужения юрисдикции суда, согласно которой в случае сужения юрисдикции английских судов на основании того или иного акта парламента высший законодательный орган государства должен прямо и недвусмысленно указать на это в тексте статута — в противном случае суды не станут применять такой статут. Данная презумпция является логическим следствием из неограниченного, «унаследованного» характера юрисдикции английских судов и используется судьями в тех случаях, когда та или иная категория дел передается парламентом на рассмотрение третейскими судами или иными квазисудебными органами.

При толковании статутов суд исходит из того, что закон не имеет обязательной силы для монарха, если иное прямо не определено в тексте закона. Одного предположения об обязательной силе закона для всех в отношении монарха недостаточно — закон должен быть сформулирован таким образом, чтобы его текст непосредственно указывал на это. В противном случае действие статута на Корону не распространяется.

Важной презумпцией толкования уголовного законодательства Англии является презумпция толкования всех неясностей статута, предусматривающего уголовную ответственность за то или иное преступное деяние, в пользу обвиняемого. Например, в деле Wychavon District Council v National Rivers Authority (1993) провозглашалось: «Когда слово статьи уголовного закона может иметь более чем одно значение, суд должен выбрать то значение, которое является наиболее предпочтительным для обвиняемого»^[17].

В деле R v Hallam (1957) суд пришел к выводу, что уголовно-правовая ответственность за хранение взрывчатых веществ может наступить только в том случае, если обвинение докажет «вне всяких разумных сомнений», что обвиняемый не только сознавал, что у него на хранении находится определенный предмет, но и был осведомлен о том, что хранимый им предмет — взрывчатое вещество. Толкуемый статут такого разъяснения не содержал^[18].

Исходя из презумпции против произвола и злоупотребления властью, суды, толкуя законодательные акты, должны учитывать, что если закон наделяет соответствующие органы властными или юрисдикционными полномочиями, то эти полномочия или юрисдикция должны осуществляться непредвзято и беспристрастно.

В отношении английских судей данная презумпция означает, что при наличии хотя бы малейшей заинтересованности в исходе дела судья не вправе рассматривать дело и обязан внести самоотвод. Наличие у судьи предрассудка в отношении существенных фактов определенного дела выявляется на основе объективного теста, т. е. пришел бы или нет разумный человек к выводу, что существует реальная опасность предрассудка у судьи при наличии соответствующих обстоятельств^[19].

Можно выделить и ряд других презумпций: презумпция против посягательства на личную неприкосновенность британских граждан, презумпция наличия в отношении вновь созданного парламентом состава преступления определенных обстоятельств, исключающих или смягчающих ответственность (необходимая самооборона, шантаж, провокация и др.), презумпция против нарушения парламентом международно-правовых актов, стороной которых является Великобритания^[20].

Среди правил (канонов) судебного толкования статутов обычно называют правило буквального толкования, золотое правило толкования, правило устранения зла, правило следования роду, контекстное и телеологическое правила толкования^[21]. Ввиду того, что толкование статутов парламента является абсолютной прерогативой английских судей, именно они в каждом конкретном деле выбирают, какое правило толкования будет использовано, что еще раз подтверждает реальную власть английских судей на правовом поле.

Более того, какие бы каноны толкования ни были выработаны судебной практикой, они в принципе не смогут устранить всех неопределенностей, связанных с толкованием, ибо сами состоят из слов и нуждаются в толковании, которое окончательно дают английские судьи. Г. Харт говорил: «Каноны толкования не могут исключить эти неопределенности, хотя и могут их уменьшить, ибо эти каноны сами суть общие правила для употребления языка и используют общие термины, которые сами требуют толкования. Они не могут в большей мере, чем иные правила, обеспечить свое собственное толкование»^[22].

Правило буквального толкования (literal rule) было создано английской судебной практикой XIX в. и вплоть до XX в. являлось центральным в работе английских судей по толкованию статутов парламента. Это непосредственный результат популярности среди судей и адвокатов Англии того времени позитивистского учения Бентама с заложенным в нем стремлением следовать принципу верховенства парламента и разделения властей, воспринимать судей лишь как толкователей английского законодательства, «говорящие уста закона» парламента — и не более того.

Данное правило гласит: «Если закон не содержит неясностей, словам, из которых состоит текст закона, следует придавать их обычный, общеупотребительный смысл и значение, несмотря на то, что это может поставить суд в затруднительное положение с точки зрения требований права и справедливости»^[23].

Так, лорд Эшер в деле R v Judge of the City of London Court (1892) заявил: «Если слова акта ясны, вы должны следовать им, даже если они ведут к очевидному абсурду. Для суда не имеет значения абсурдность действий законодателя»^[24].

В соответствии с правилом буквального толкования считается, что при составлении текстов статутов парламент употребляет слова, взятые в их общепринятом и общеупотребительном смысле. Если законодатель придает им какое-либо специальное значение, то об этом должно быть прямо указано в статуте, а суд не может по своему усмотрению придать толкуемым понятиям специальный смысл или заполнить пробелы в толкуемом акте.

Так, в деле Magor and St Mellons v Newport Corporation (1952) лорд A. T. Деннинг в Апелляционном суде заявил: «Наша цель — выявить намерения парламента, а сделать это лучше всего, устраняя пробелы и придавая смысл закону, а не подвергая его деструктивной критике».

Данное заявление было охарактеризовано лордом Саймондсом в суде палаты лордов как «беззастенчивая узурпация законодательной функции под прозрачным предлогом толкования»^[25].

Там, где какое-либо слово или выражение специально не растолковывается в тексте статута, для уточнения буквального смысла слова судьи могут обращаться за помощью к толковым словарям, а также к тем разделам статутов, в которых специально определяются соответствующие термины и понятия.

Среди достоинств буквального правила толкования статутов исследователи называют определенность, уменьшение количества судебных споров, основанием которых является статут, и соблюдение принципа разделения властей.

Буквальное правило толкования имеет и ряд недостатков: оно не учитывает неизбежное несовершенство статута — высокую вероятность ошибки, использование общих или двусмысленных понятий при составлении текста статута; игнорирует языковую неопределенность и многозначность; не позволяет устранить их путем толкования слов в контексте статута в целом.

Использование в процессе толкования статутов исключительно буквального правила нередко не проясняет смысла закона, а затуманивает его и фрустрирует судей. Так, в деле Hilder v Dexter (1902) лорд Хэлсбьюри заявил: «Я уверен, что в создании статута самым худшим человеком является человек, который ответственен за составление его текста. Он специально выбирает тот язык, который призван ввести нас в заблуждение относительно смысла, который заложен внутри его»^[26].

Строгое следование правилу буквального толкования зачастую приводит к абсурдному результату^[27]. Например, в деле Fisher v Bell (1961) английские судьи буквально истолковали статью Акта об ограничении оборота боевого оружия (1959), которая устанавливала уголовную ответственность за «предложение продать некоторые виды оружия, включая выкидные ножи» (offer for sale). Тот факт, что владелец магазина выставил на витрине запрещенные к продаже выкидные ножи, был признан не предложением в формально-юридическом смысле (т. е. офертой), а лишь приглашением к сделке (invitation to treat), т. е. своего рода рекламой, обращением к неограниченному кругу покупателей заключить договор купли-продажи, которое не влекло за собой никаких юридических последствий, так как оферентом, по мнению суда, выступал в данном случае не продавец, владелец магазина, а покупатель, который формально-юридически предлагал купить запрещенные выкидные ножи^[28].

В данном случае налицо абсурдность результата применения буквального толкования статута, — так как очевидно, что толкуемый акт был направлен против любого, будь то юридически обязательного предложения (оферты), или не имеющего юридического значения «приглашения к сделке», так как существенным в глазах законодателя являлся ее незаконный предмет — изъятые из гражданско-правового оборота виды оружия.

В деле R v Maginnis (1987) суд столкнулся со сложностями в толковании ст. 5 Акта об ответственности за незаконный оборот наркотических средств (1971), которая устанавливала: «…правонарушением является, если лицо сознательно хранит у себя наркотик с намерением снабдить им другое лицо». Адвокат обвиняемого пытался доказать суду, что намерение передать, вернуть другу запрещенное наркотическое средство не тождественно снабжению в смысле ст. 5, так как речь не идет о торговле наркотиками, и поэтому обвиняемый должен быть осужден лишь за хранение запрещенных наркотических средств. Суд палаты лордов не признал доводы адвоката убедительными и большинством голосов постановил, что «намерение снабдить» охватывает собой случаи безвозмездной передачи наркотиков^[29]. По-видимому, сыграли свою роль соображения судебной политики.

Золотое правило толкования (golden rule) понимается английскими юристами в узком и широком смысле. В узком смысле оно используется судьями для определения допустимых пределов буквального толкования, чтобы избежать абсурдности принимаемых судом решений, т. е. в этом смысле золотое правило можно рассматривать как своеобразное дополнение к правилу буквального толкования^[30].

Общая формулировка золотого правила толкования была дана лордом Уинслидэйлом в деле Grey v Pearson (1857): «Грамматическому и общепринятому пониманию слов закона надо следовать до тех пор, пока это не приводит к абсурду или к противоположному смыслу, или к явному несоответствию с остальной частью документа. Если это происходит, грамматическое и общепринятое употребление слов может быть подвергнуто некоторой модификации с тем, чтобы избежать абсурда, противоположного смысла или несоответствия закону в целом, но не более того»^[31].

Золотое правило толкования позволяет наполнить толкуемый термин допустимым смыслом с учетом других частей, общего характера статута, его преамбулы, заголовков статей, пунктуации^[32]. Тем не менее вопрос о том, какая степень абсурдности необходима для того, чтобы английский судья отказался использовать буквальное правило и применил золотое, остается открытым. По-видимому, этот вопрос разрешается на основе судейского усмотрения.

В широком смысле золотое правило толкования используется английскими судьями в случае многозначности слов толкуемого статута. Следует отметить, что большая часть юридического языка обладает множеством значений, а смысл широко распространенных в законодательстве «каучуковых» категорий («разумно», «добросовестно», «небрежно», «тяжкие последствия» и др.) полностью зависит от судейской оценки конкретной ситуации. Именно поэтому золотое правило в его широком значении используется повсеместно для выбора наиболее подходящего значения толкуемого многозначного слова.

Более того, есть все основания утверждать, что «золотое правило» является в некотором роде ширмой, прикрывающей судейское правотворчество, так как абсурдность, допустимость или разумность смысла толкуемого акта, о которой говорит золотое правило, есть оценочная категория. При многозначности толкуемого слова или выражения или неясности статьи статута в целом английский суд не ограничен позитивным правом в ответе на вопрос о том, какое толкование является более разумным или более справедливым с социальной точки зрения.

Выбор суда зависит в каждом конкретном случае от множества факторов — от требований правовой и судебной политики, политических традиций, правовой реформы, социальной ситуации в стране в целом, состава суда, личностных установок судьи, позиции суда по отношению к другим государственным органам и др.^[33], но не от толкуемого акта парламента. Деннис Ллойд пишет: «Английские суды сосредотачиваются в основном на анализе слов, составляющих содержание законодательного акта, изучают их в его контексте и пытаются понять их буквальный смысл. Этот смысл затем принимается как тот, который и должен был бы быть этими словами выражен, за исключением случаев, когда это ведет к полной бессмыслице. И здесь снова английские суды, вопреки их заявлениям об обратном, никак не ограничены в своем усмотрении, поскольку достаточно часто жертвуют совершенно очевидным буквальным значением акта в пользу более справедливого с социальной точки зрения или более разумного его толкования в свете того, что на их взгляд является конечной целью статута. Такому более социологическому подходу начинают отдавать предпочтение, равно как и при применении современного английского (общего) права, хотя иногда его и критикуют за чересчур явную „узурпацию“ законодательной функции»^[34].

Примером судебного правотворчества под видом толкования с помощью золотого правила может служить дело R v. Sigsworth (1935). В нем суд применил золотое правило толкования по отношению к Акту об обращении с правом на имущество (1925). Дело касалось прав сына, который был единственным наследником по закону, на имущество убитой им матери. Толкуемый акт молчал по поводу такой ситуации.

Суд посчитал, что буквальное толкование акта приводит к абсурду (а именно к достижению сыном своей преступной цели), и, использовав золотое правило толкования, пришел к выводу, что одной из целей данного акта являлся запрет на право наследования сыном имущества убитой им матери^[35]. По существу, судьями была создана новая норма права.

Данный пример еще раз показывает, что «теоретически невозможно наметить сколько-нибудь строгую грань между истолкованием законодательной нормы, нужным лишь для урегулирования конкретного спора, и образованием прецедента»^[36]. Само золотое правило толкования в целом подтверждает мысль Р. Паунда о том, что в работе суда «истинное толкование и правотворчестчо под видом толкования… переходят друг в друга»^[37].

Применяя правило устранения зла (mischief rule или purposive construction) или правило Хейдона (по названию первоначального прецедента 1584 г.), английский суд в случае обнаружения неясности статьи или отдельных слов статута имеет право обратиться к праву, действовавшему до принятия толкуемого закона, с целью ответить на ряд вопросов: каким было прецедентное право до утверждения нового статута, каких вредоносных действий старые нормы не предусматривали, какие формы защиты и компенсации установил парламентский акт для устранения дефектов и почему?^[38]

Данная процедура позволяет судьям обнаружить, какое зло хотел устранить законодатель, принимая данный закон, а также предупредить возможность неправильного применения всего статута в целом. В частности, для этой цели английские судьи вправе обращаться не только к другим статьям толкуемого акта, отдельным статутам, действовавшим до принятия толкуемого статута, но и к судебным прецедентам, зафиксированным в судебных отчетах, материалам Правовой комиссии, Зеленым и Белым книгам (Green and. White Papers)^[39].

До 1992 г. судьям категорически запрещалось использовать Ханзард (Hansard) для прояснения смысла толкуемого статута^[40]. Считалось, что протокол парламентских дебатов практически не может помочь судьям: «Вместо одного документа судьи будут толковать два», — говорил лорд Уилберфорс. Приводился аргумент о том, что в случае использования Ханзарда в процессе интерпретации статутов судьи станут «зеркалом» другого интерпретатора статута — министра или депутата парламента, представляющего билль^[41]. Также говорилось о ненадежности материалов парламента, их пробельности и односторонности^[42].

Однако в деле Pepper v Hart (1992) суд палаты лордов постановил, что Ханзард может быть использован как средство, способное прояснить смысл неясной или двусмысленной статьи статута, — судьи могут обращаться к речам соответствующего докладчика, представляющего публичный или частный билль^[43].

В случае толкования статута, связанного с международным соглашением или конвенцией, суд вправе использовать текст такого соглашения или конвенции (Salomon v Commissioners of Customs and Excise (1967). В то же время судьям до сих пор запрещено обращаться при толковании статутов к любым официальным документам, напрямую не связанным с принятием статута, а также к неофициальной документации (например, отчетам групп давления)^[44].

Следует отметить, что правило устранения зла может применяться английскими судьями лишь в том случае, когда «язык статута неясен или двусмысленен и требует толкования», но если «смысл слов достаточно очевиден, тогда суд обязан реализовать слова парламента»^[45], т. е. в любом случае сначала должно быть применено буквальное правило толкования, а только затем — правило устранения зла^[46].

На современном этапе правило устранения зла применяется все чаще и чаще: «Давно прошли те дни, когда суды придерживались строго конструктивистской точки зрения на интерпретацию статутов, которая обязывала их применять буквальное правило толкования. Сегодня суды применяют целевой подход, который направлен на реализацию истинной цели законодательства, и готовы применять другой, внешний материал, который указыват на тот фон, на основе которого толкуемое законодательство было принято»^[47].

Как отмечает А. К. Романов, правило устранения зла применяется наиболее часто по делам, «где речь идет о защите публично-правовых интересов и свобод граждан, а также об уголовной ответственности за посягательства на общественный порядок и преступления против общественной нравственности»^[48].

Правило следования роду (eiusdem generis rule) гласит: «Если общее понятие следует за частным понятием, то каждое частное понятие должно подпадать под одно и то же родовое понятие. Содержание родового понятия должно толковаться исходя из того рода, к которому принадлежат частные понятия». Данное правило применяется только в том случае, если в тексте перечисляются два или более частных понятия. Если они не могут быть объединены в один класс, то между ними отсутствует общая связь и существуют лишь связи частного характера, и, соответственно, общее понятие становится лишенным содержания.

В деле Evance v Cross (1938) английский суд должен был истолковать понятие «дорожный знак» в связи с вменением обвиняемому состава «игнорирование дорожных знаков при управлении автомобилем». Подсудимый пересек сплошную разделительную линию и выехал на встречную полосу движения. В Акте содержалась дефиниция дорожных знаков. Под ними закон понимал «все предупреждающие знаки, указательные столбы, указатели направления движения, а также другие указатели». На основании правила следования роду суд пришел к вовыду, что словосочетание «другие указатели» должно быть истолковано в узком смысле, т. е. оно не должно выходить за пределы того ряда знаков, которые были перечислены законодателем до слов «другие указатели». Соответственно, ввиду того, что белая разделительная полоса непосредственно не перечислялась в дефиниции дорожного знака, обвиняемый не совершал инкриминируемого ему правонарушения и был оправдан^[49].

Телеологическое (целевое) правило толкования (teleological approach) используется английскими судами с 1974 г. для толкования актов Европейского союза — различных европейских договоров и регламентов (постановлений), директив и решений органов этой наднациональной организации.

В деле Bulmer Ltd. v Dollinger SA (1974) лорд A. T. Деннинг заявил, что все суды государств — участников Европейского союза должны одинаково толковать европейские договоры; в противном случае возникнут разногласия между названными государствами. За образец было взято телеологическое (целевое) правило толкования, выработанное судом Европейских сообществ. При использовании целевого подхода толкования английские судьи должны исходить не из буквы, а из внутреннего смысла, целей и духа толкуемого закона; они не должны спорить о грамматическом смысле толкуемых слов и выражений и обязаны учитывать решения суда Европейских сообществ, в которых были применены соответствующие статьи толкуемого акта^[50].

Еще в 1969 г. Комиссия по английскому и шотландскому праву в своем отчете подвергла критике действовавшие правила толкования статутов и предложила принять закон о предоставлении судье возможности толковать статуты более широко, отдавая предпочтение целевому правилу, согласно которому «толкование, в наибольшей степени отвечающее цели данной законодательной нормы, следует предпочесть любому другому»^[51].

Хотя рекомендации комиссии не были приняты парламентом, практика толкования актов Европейского союза с использованием телеологического (целевого) подхода постепенно привела к тому, что в Англии в споре между буквой и духом закона приоритет стал отдаваться духу, внутреннему смыслу закона. Это, в частности, выразилось и в том, что за последнее время английские судьи выработали так называемый современный объединенный подход (modern unitary approach) к толкованию статутов, который, по их мнению, гармонично сочетает в себе буквальное, золотое правила и правило устранения зла.

Согласно данному подходу, при толковании статута судьи обязаны уважать словесные формулировки его статей, но не должны строго следовать их буквальному значению, а призваны толковать данные формулировки в соответствии с контекстом, в котором они используются законодателем, и целями статута. Среди трех элементов — словесных формулировок, контекста и целей — цели являются ведущими, т. е. приоритет в случае противоречия между тремя элементами должен отдаваться целям, для достижения которых был принят статут^[52].

Данный подход постепенно утверждается в английской судебной практике современности в связи с распространением телеологического правила толкования, которого придерживается Суд Европейских сообществ и которое также ставит акцент на целях законодательных актов.

В процедуре толкования статутов английскими судами произошли определенные изменения, связанные с вступлением в юридическую силу 2 октября 2000 г. на территории Великобритании Акта о правах человека (1998), который инкорпорировал в английское законодательство Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод (1950).

Статья 3 данного Акта гласит: «Насколько это представляется возможным, прямое законодательство и делегированное законодательство должно быть прочитано таким образом, чтобы оно соответствовало правам, закрепленным в тексте Конвенции». Если английскому суду не удается истолковать положения статута или акта делегированного законодательства соответствующим Конвенции образом, данное обстоятельство фиксируется в так называемой декларации несоответствия. Ее юридический смысл состоит в том, что она указывает английскому законодателю на необходимость оперативно изменить действующее статутное право в целях приведения его в соответствие с Европейской Конвенцией.

Английская судебная практика уже содержит несколько дел, в которых судьи применяли ст. 3 Акта о правах человека (1998). В деле Offen (2001) английский суд был вынужден пойти на изменение толкования ст. 2 Акта о преступлении (наказания) 1997 г., которая налагала на судью обязанность назначить пожизненное лишение свободы лицу, повторно осужденному за совершение серьезного преступления. Причем эта мера наказания должна была быть применена вне зависимости от того, представлял ли преступник постоянную опасность для общества или нет.

Норма не действовала лишь при наличии исключительных обстоятельств, которые прямо не перечислялись в гипотезе нормы. Данная норма входила в прямое противоречие со ст. 5 Европейской Конвенции, говорящей о пропорциональности мер наказания. В деле Offen (2001) суд истолковал данную норму, включив в число исключительных обстоятельств ситуацию, когда преступник не представляет постоянную опасность для общества.

В деле R v Lambert (2001) суд палаты лордов постановил, что ст. 28 Акта о запрещенном обороте наркотических средств (1971) налагала бремя доказывания невиновности на подсудимого, и это противоречило ст. 6(2) Европейской Конвенции, постулирующей презумпцию невиновности.

Поэтому суд изменил толкование ст. 28 Акта 1971 г., определив: если подсудимый на основании представленных доказательств покажет, что существует определенная вероятность его невиновности, то бремя доказывания в таком случае вновь переходит на сторону обвинения, которая обязана доказать суду и присяжным вину подсудимого «вне всяких разумных сомнений»^[53].

Вполне очевидно, что изменение смысла статутной нормы в порядке толкования практически полностью размывает границы между судейским толкованием нормы и правотворчеством, потому как результат рассмотрения того или иного дела зависит от содержания, которое вкладывают в ту или иную норму сами судьи. Меняется ее содержание — изменяются и результаты рассмотрения соответствующих дел.

По-видимому, именно это обстоятельство побудило Апелляционный суд в деле Poplar Housing Association v Donoghue (2002) прямо заявить, что ст. 3 Акта о правах человека не позволяет суду заниматься правотворчеством, но только интерпретацией в свете ст. З^[54].

В то же время в деле R v А (№ 2) суд палаты лордов на основании явного противоречия между ст. 6 Европейской Конвенции, постулирующей право на беспристрастный судебный процесс, и ст. 41 Акта о правосудии по делам несовершеннолетних и доказательствам по уголовным делам 1999 г., практически аннулировал ст. 41 Акта 1999 г., постановив, что право на беспристрастный судебный процесс должно быть гарантировано в соответствии со ст. 6 Конвенции, и судьи обязаны обеспечить подсудимому такое право независимо от того, как это может сказаться на ст. 41 Акта 1999 г.^[55]

В то же время вопрос о наличии даже у суда палаты лордов права косвенно аннулировать те или иные не соответствующие Акту о правах человека и Европейской Конвенции положения статутного права остается достаточно спорным, потому как интерпретация норм статутного права не имеет ничего общего с функцией отмены тех или иных не соответствующих Европейской Конвенции норм.

Тенденция в современном прецедентном праве Англии под видом толкования в соответствии со ст. 3 Акта о правах человека фактически отменять нормы, которая превращает суд из органа толкования в негативного законодателя — сама по себе достаточно спорна и не только размывает границы между правотворчеством и правотолкованием, но и нарушает принцип примата закона и разделения властей.

Наличие абсолютного, ничем не ограниченного судейского усмотрения при выборе правила толкования применительно к конкретному делу, естественно, повышает неопределенность данного процесса и непредсказуемость исхода дела для сторон, в котором тот или иной статут толкуется высшим английским судом впервые или применяется к новым фактическим составам.

«Широта границ толкования, конечно, зависит от предусмотрительности и точности законодателя, но, как отмечают западные теоретики, даже при обращении к хорошо составленному, детально кодифицированному акту нет надобности создавать двусмысленности и сложности, поскольку они всегда есть, а выбор варианта толкования зависит от судьи», — пишет Е. В. Кудрявцева^[56].

Исторический же анализ показывает, что превалирующие в тот или иной исторический период правила толкования отражают распределение власти в государственно-правовой системе, ведущие направления судейской политики, центральные правовые ценности той или иной исторической эпохи.

В XVI и XVII вв., когда английские судьи являлись полноправными хозяевами правового поля, священными оракулами неизменно и объективно существующего общего права, преобладало правило Хейдона (правило устранения зла), которое предоставляло гораздо большую свободу трактовки акта парламента, нежели буквальное правило.

«В XVIII и XIX веках с изменением статуса самой законодательной власти начался переход к правилу «буквального» или «простого значения», из которого позднее выросло «золотое правило». В Англии XX века состоялась попытка синтезировать все эти правила, и эта попытка также развивалась без того, чтобы можно было указать выигравших и проигравших. Однако складывается впечатление, что «замысловый подход» (целевой —А. М.), принимающий во внимание замысел статута и представляющий собой возвращение в более широкой форме к правилу вреда, берет верх^[57]. Английские исследователи судебной деятельности отмечают, что разные судьи склоняются к более частому использованию различных правил толкования — судьи-традиционалисты чаще используют правило буквального толкования, в то время как судьи-активисты — правило устранения зла^[58].

Следует подчеркнуть еще раз, что в результате применения презумпций и правил толкования та или иная статутная норма может быть сформулирована судьей более широко или более узко, может быть существенно модифицирована или даже признана неясной и не подлежащей применению в судебном деле. «Судьба истолкованного судебным решением закона зависит от правил, предусмотренных доктриной прецедента. Истолкованный однажды нормативный акт приобретает тот смысл, который ему придали судебные решения», — справедливо отмечает Т. В. Апарова^[59]. Например, Акт о найме жилых помещений (1948) предусмотрел изъятие из юрисдикции судов дел по спорам, вытекающим из отношений найма жилых помещений и передачу их третейским судам. Однако суды общей юрисдикции, сославшись на неопределенность нормы статута, отказались применять ее на практике^[60].

В отличие от судей континентальной Европы, английские судьи высших судов практически в каждом деле должны истолковать применительно к фактам дела не только соответствующие статьи статутов парламента, но и rationes decidendi судебных решений по аналогичным делам.

По мнению известного исследователя английского прецедентного права Р. Кросса под интерпретацией (толкованием) прецедента понимается:

1) определение его ratio decidendi (следует еще раз подчеркнуть, что английские судьи никогда не указывают прямо в судебных решениях, какая их часть является обязательной, ratio decidendi, а какая — лишь рекомендательной, obiter dicta. Данное обстоятельство порождает одну из центральных проблем английского прецедентного права — проблему определения ratio decidendi судебного решения высшего английского суда^[61]);

• 2) рассмотрение определенного ratio decidendi применительно к фактам настоящего дела;
• 3) рассмотрение замечаний по поводу этого судей в последующих делах;
• 4) установление rationes decidendi последующих дел;
• 5) изложение нормы права, основанной на учете нескольких прецедентов^[62].

В процессе толкования судебных прецедентов английские судьи еще в меньшей степени ограничены чем-либо, нежели в процессе толкования статутов. «В статутном праве язык — это право. В прецедентном праве язык — это доказательство права. Право — это правило, возникающее из судебного решения. Вообще это правило выражено словами, однако его нормативная сила не выводится из слов», — пишет А. Барак^[63].

Применительно к процессу судебного толкования это означает, что в случае толкования статутов судьи ограничены теми словесными формулировками, которые выбрал законодатель с целью реализовать свою волю, в случае же толкования прецедентов такое ограничение отсутствует.

Более того, тот факт, что ни в одном решении английского суда не содержится прямого указания на то, какую его часть считать обязательной, ratio decidendi, а какую — лишь рекомендательной, obiter dicta, делает свободу судейского усмотрения при толковании прецедентов еще более широкой. «Результатом явилось то, что есть ряд методов нахождения ratio decidendi, и все они в контексте системы легитимны. Из данного судебного решения, следовательно, можно иногда вывести ряд норм. Другими словами, здесь есть судейское усмотрение в отношении самого существования судебной нормы»^[64].

Если относительно процедуры интерпретации статутов можно говорить о четких правилах толкования, которые выкристаллизовывались в процессе многовековой судебной практики, то касательно процесса толкования судебных прецедентов нет таких устоявшихся и признаваемых большинством судейского сообщества Англии правил.

И метод выделения ratio decidendi, предложенный доктором Гудхартом, и метод инверсии профессора Уэмбо являются сугубо доктринальными, а какие правила используют английские судьи в реальной действительности и есть ли в принципе какие-либо правила — не может знать никто, так как сами судьи не спешат высказываться об этом в научных трудах.

«Все согласны, — пишет А. Барак, — что фактические обстоятельства дела важны для установления нормативного содержания судебного решения. Такое содержание — это правило в границах фактов.

Однако число фактов бесконечно. Судья должен отличать «важные» факты от «неважных» фактов. Это различение не делается на основе точных стандартов, и таким образом возможен определенный судейский дрейф. Свобода группировать факты означает также свободу отбирать правила, вытекающие из судебного решения.

Конечно, это свобода не полная. Есть факты, которые каждый знающий юрист сочтет важными, и есть факты, которые каждый знающий юрист определит как неважные. Между этими двумя крайностями находится значительная сеть фактов, о которых нельзя с самого начала сказать, важны они или нет. Это определяется судейским усмотрением"^[65]. Того же мнения придерживается и французский юрист Р. Фабр: «Уже сам этот дискреционный выбор фактов носит конститутивный творческий характер. Выбор — результат оценки, т. е. мнения, которое обусловливает затем и решение, будь то решение судьи, вердикт присяжных или решение по конкурсному производству»^[66].

Факты в решенном судом в прошлом и настоящем делах никогда не будут являться абсолютно идентичными, и поэтому судья в настоящем деле также должен решить задачу ограничительного или расширительного толкования ratio decidendi.

Если судья приходит к выводу, что ratio рассмотренного судом в прошлом схожего дела не подходит к важным фактам настоящего дела, то он ограничивает действие такого ratio decidendi, т. е. такое ratio decidendi будет действовать ограниченно, в пределах существенных фактов прошлого дела, не выходя за их пределы. Если же он решает, что ratio прошлого дела применимо к существенным фактам настоящего дела, которых не было в прошлом деле, судья расширяет действие ratio^[67].

На этой стадии толкования судебного прецедента английские судьи также не связаны какими-либо правилами: насколько широко или узко будет истолковано ratio decidendi прошлого прецедента, во многом зависит от уровня суда, создавшего первоначальный прецедент, авторитета судьи, вынесшего решение, требований судебной политики и «общественного интереса» и многого другого.

Несложно заметить, что в процессе толкования прецедента зачастую проходит видоизменение ratio decidendi прецедента, по крайней мере в том его виде, в котором его представлял судья, вынесший первоначальное решение^[68]. Ряд авторов утверждают, что после такого процесса «толкования» ratio decidendi первоначального прецедента — это то, что определено как таковое судом, рассматривавшим новое дело с использованием первоначального прецедента и схожих с ним дел, а не то, чем обосновывал свое решение суд в первоначальном прецеденте^[67]. Данная позиция действительно реалистична, ибо при существующей методике оформления решения без четкого указания их юридически обязательных частей, процедура «толкования» прецедента практически «сливывается» с процедурой создания нового прецедента.

Одним из следствий официального положения английского суда как органа толкования действующего права является то, что теоретически ни один английский суд не может подвергнуть сомнению законность того или иного статута парламента. «Современный судья никогда не послушает адвоката, доказывающего, что парламентский закон недействителен, потому что переходит границы парламентской власти», — писал английский государствовед А. В. Дайси^[70]. Однако это теоретическое положение не мешает на практике английским судьям существенно влиять на фактическое содержание той или иной статутной нормы, подлежащей применению в судебном деле: любая неопределенность в статутной норме может дать основание английским судам для отказа ее применять или толкования ее таким образом, чтобы минимизировать негативные последствия для судов Англии. Законность же актов делегированного законодательства, напротив, может быть проверена судами, если такая проверка требуется в связи с рассмотрением судебного дела^[71].

• [1] Cracknell D. G. English Legal System. Textbook. 15th ed., L., 1994. P. 111.
• [2] Ллойд Д. Указ. соч. С. 322.
• [3] GrayJ. The nature and sources of the law. L., 1921. P. 102,125. Цит. по: Барак А. Указ, соч. С. 75.
• [4] Diplock К. The courts as legislators. L., 1965. P. 6. Цит. по: Барак А. Указ. соч. С. 139.
• [5] EckhoffT. Justice, its determinants in social interaction. Rotterdam. 1974. P. 114—115.Цит. по: Боботов С. В. Указ. соч. С. 129.
• [6] Богдановская И. Ю. Прецедентное право. М., 1993. С. 106.
• [7] В частности, ст. 744 Акта о компаниях (1985) предоставляет право судам толковать статуты и постановления, действующие в сфере ликвидации компаний. Аналогичные полномочия судов предусмотрены в ст. 135, 245(B), 459—461 Акта о компаниях (1985), ст. 8—27 Акта о несостоятельности и др. Петровичева Ю. В. Акционерное законодательство Англии и России. Сравнительно-правовой анализ. М., 2002. С. 28.
• [8] Уолкер Р. Указ. соч. С. 124.
• [9] См.: Васьковский Е. В. Цивилистическая методология. Учение о толковании и применении гражданских законов. М., 2002.
• [10] Марченко М. Н. Курс сравнительного правоведения. М., 2002. С. 684.
• [11] Высказывание принадлежит президенту суда Агранату. Цит. по: Барак А. Указ, соч. С. 65.
• [12] Glanville W. Learning the Law. 12th ed. Ed. by Smith A. T. H. L., 2002. P. 137.
• [13] Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / под ред. И. Д. Козочкина.М., 2003. С. 28. Подробнее о субъективном критерии преступного деяния в английскомправе см.: Smith, Hogan. Р. 69—107.
• [14] Крылова Н. Е., Серебренникова А. В. Уголовное право зарубежных стран. М., 1998.С. 66.
• [15] О проблемах, связанных с применением абсолютной ответственности к половымпреступлениям см.: Power Н. Sexual offences, strict liability and mistaken belief: В v DPPin the House of Lords.
• [16] Романов А. К. Указ. соч. С. 142.
• [17] Cracknell D. G. Op. cit. Р. 118.
• [18] Романов А. К. Указ. соч. С. 155.
• [19] Martin J. Op. cit. Р. 102. О презумпциях судебного толкования статутов см. болееподробно: Романов А. К. Правовая система Англии. М., 2000. С. 139—145.
• [20] Glanville W. Learning the Law. 12th ed. Ed. by Smith A. T. H. L., 2002. P. 138, 140.
• [21] Более детально о правилах (канонах) судебного толкования статутов см.: Романов А. К. Указ. соч. С. 145—158; Богдановская И. Ю. Прецедентное право. М., 1993.С. 108—114; Загайнова С. К. Судебный прецедент: проблемы правоприменения. М., 2002. С. 44—46; Кудрявцева Е. В. Судебное решение в английском гражданском процессе. М., 1998. С. 115—117; Цвайгерт К., КетцХ.

  Введение

  в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. I. Основы. М., 2000. С. 400—402; Cracknell D. G. EnglishLegal System. Textbook. 15th ed., L., 1994. P. 112—117; Hunt M. «A» Level Law in a Nutshell.1″ ed., L., 1997. P. 16—20.

• [22] Цит. по: Барак А. Указ. соч. С. 76—77.
• [23] Романов А. К. Указ. соч. С. 146.
• [24] Cracknell D. G. Op. cit. Р. 112; Цвайгерт К., КетцХ. Указ. соч. С. 400.
• [25] Ллойд Д. Указ. соч. С. 409—410; Цвайгерт К., Кетц X. Указ. соч. С. 401;Cracknell D. G. Op. cit. Р. 113.
• [26] Cracknell D. G. Op. cit. P. 113.
• [27] Hunt M. «A» Level Law in a Nutshell. 1st ed., L., 1997. P. 19.
• [28] Романов А. К. Указ. соч. С. 147.
• [29] Романов А. К. Указ. соч. С. 148.
• [30] Там же. С. 149.
• [31] Там же. С. 150; Cracknell D. G. Op. cit. Р. 114.
• [32] Кудрявцева Е. В. Указ. соч. С. 116. В этом смысле золотое правило можно с некоторой долей условности назвать английским аналогом российских логического и систематического способов толкования законодательства.
• [33] Богдановская И. Ю. Указ. соч. С. 63.
• [34] Ллойд Д. Указ. соч. С. 323.
• [35] Романов А. К. Указ. соч. С. 150.
• [36] Кудрявцева Е. В. Указ. соч. С. 117.
• [37] Pound. R. An Introduction to the Philosophy of Law. New Haven, 1945. Цит. по: Дробы-шевский С. А. Указ. соч. С. 390.
• [38] Berch М. A., Berch R. W., Spritzer R. S. Introduction to Legal Method and Process. 2nded., Minnesota, 1992. P. 378; Кудрявцева E. В. Указ. соч. С. 116—117; Cracknell D. G. Op.cit. P. 115.
• [39] Зеленая книга — документ, составляемый на стадии, предшествующей законотворческому процессу и содержащий рекомендации по реформе права. Зеленые книгистали использоваться в Англии с 1967 г., они направлены на то, чтобы вызвать общественное обсуждение конкретной правовой проблемы. Белая книга составляется послеЗеленой и содержит конкретные рекомендации реформы права; зачастую в качествеприложений к Белой книге выступают соответствующие билли — законопроекты. Martin J. Op. cit. Р. 20.
• [40] Васъковский Е. В. Цивилистическая методология. Учение о толковании и применении гражданских законов. М., 2002. С. 161.
• [41] Cracknell D. G. Op. cit. Р. 121.
• [42] Цвайгерт К., КетцХ. Указ. соч. С. 401.
• [43] Wade Е. С. S., Bradley A. W. Op. cit. Р. 18.
• [44] Hunt М. «A» Level Law in a Nutshell. 1st ed., L., 1997. P. 20.
• [45] Судья Бакли в деле Universal Corporation v Five Ways Properties (1979). Цит. no: Cracknell D. G. Op. cit. P. 115.
• [46] Hunt M. Op. cit. P. 17.
• [47] Лорд Гриффитс в деле Pepper v Hart (1992). Цит. no: Cracknell D. G. Op. cit. P. 116.
• [48] Романов А. К. Указ. соч. С. 153.
• [49] Там же. С. 154—155.
• [50] Романов А. К. Указ. соч. С. 156—158.
• [51] Цвайгерт К., КетцХ. Указ. соч. С. 402.
• [52] Hunt М. «A» Level Law in a Nutshell. 1st ed., L., 1997. P. 18.
• [53] Glanville W. Learning the Law. 12th ed., Ed. by Smith A. T. H. L., 2002. P. 141.
• [54] Ibid., P. 142.
• [55] Ibid., Р. 143.
• [56] Кудрявцева Е. В. Указ. соч. С. 115.
• [57] Барак А. Указ. соч. С. 98.
• [58] Martin J. Op. cit. Р. 31.
• [59] Апарова Т. В. Указ. соч. С. 14.
• [60] Романов А. К. Указ. соч. С. 143.
• [61] О методах определения, выделения из судебного решения ratio decidendi подробносм.: Кросс Р. Указ. соч. С. 68—88.
• [62] О методах определения, выделения из судебного решения ratio decidendi подробносм.: Кросс Р. Указ. соч. С. 89.
• [63] Барак А. Указ. соч. С. 102.
• [64] Там же. С. 105.
• [65] Барак А. Указ. соч. С. 105—106.
• [66] Фабр Р. Роль судебной практики в развитии права // СССР — Франция: социологический и международно-правовой аспекты сравнительного правоведения. М., 1987.С. 47. Цит. по: Боботов С. В. Указ. соч. С. 127.
• [67] Романов А. К. Указ. соч. С. 167.
• [68] Райдаут Р. Прецедентное право // Российский юридический журнал. 1996. № 3.С. 140.
• [69] Романов А. К. Указ. соч. С. 167.
• [70] Дайси А. В. Основы государственного права Англии.

  Введение

  в изучение конституции. М., 1905. С. 72.

• [71] Марченко М. Н. Курс сравнительного правоведения. С. 700.